Schokn / ЩЕкн

КВАНТОВАЯ ПОЭЗИЯ МЕХАНИКА

Вот, например, квантовая теория, физика атомного ядра. За последнее столетие эта теория блестяще прошла все мыслимые проверки, некоторые ее предсказания оправдались с точностью до десятого знака после запятой. Неудивительно, что физики считают квантовую теорию одной из своих главных побед. Но за их похвальбой таится постыдная правда: у них нет ни малейшего понятия, почему эти законы работают и откуда они взялись.
— Роберт Мэттьюс

Я надеюсь, что кто-нибудь объяснит мне квантовую физику, пока я жив. А после смерти, надеюсь, Бог объяснит мне, что такое турбулентность. 
— Вернер Гейзенберг


Меня завораживает всё непонятное. В частности, книги по ядерной физике — умопомрачительный текст.
— Сальвадор Дали

Настоящая поэзия ничего не говорит, она только указывает возможности. Открывает все двери. Ты можешь открыть любую, которая подходит тебе.

РУССКАЯ ПОЭЗИЯ

Джим Моррисон
ВОЛЬФ ЭРЛИХ

Вольф Иосифович Эрлих (7 июня 1902, Симбирск — 24 ноября 1937) — русский советский поэт и переводчик.

 

Ближайший друг Сергея Есенина, поэт и прозаик Вольф Эрлих родился 18 мая 1902 года в семье провизора Иосифа Эрлиха, содержателя аптеки в слободе Часовня Симбирска. В 1919 году закончил Симбирскую мужскую классическую гимназию. Затем учился в Казанском университете, слушал лекции сначала на медицинском, затем на историко-филологическом факультетах, а в свободное время много читал и писал стихи.

 

В 1920 году Вольф Эрлих переехал в Петроград, вошел в «Воинствующий орден имажинистов». Вот что писал о них друг Эрлиха поэт Николай Тихонов: «ленинградские имажинисты отличались от московских тем, что для них московские мэтры имажинизма не были почитаемыми идолами, а любили они и шли за одним Есениным». Вольф Эрлих, встретившись в первый раз с Есениным, был им взволнован и потрясён, знакомство закончилось большой и настоящей дружбой. Поэты познакомились в Ленинграде в апреле 1924 года. Есенин подарил Эрлиху книгу «Радуница» с надписью: «Милому Вове и поэту Эрлиху с любовью очень большой. С. Есенин».

 

Весной и летом 1924 года Эрлих часто выступал вместе с Есениным в Ленинграде и его пригородах. Сохранилась фотография, сделанная в день одного из поэтических вечеров в Детском Селе, в лицейском садике, где сняты рядом Есенин, Эрлих и студенты местного сельскохозяйственного института.

 

Есенин и Эрлих

 

Первый сборник стихов Эрлиха «Волчье солнце» увидел свет в 1928 году. Затем вышла книга воспоминаний «Право на песнь», и сборники стихотворений «Арсенал» (1913), «Порядок битвы» (1935), «Книга стихов» (1934), «Необычные приключения друзей» (1937) и две книжки стихов для детей. Эрлих – один из авторов сценария широко известного кинофильма «Волочаевские дни».

 

«Право на песнь» (1930) – единственная книга прозы Вольфа Эрлиха, причём прозы мемуарной. В ней рассказывается о знакомстве и дружбе с Сергеем Есениным на протяжении последних двух лет его жизни.

 

Книга завершается рассказом Эрлиха о последних днях (с 24 по 27 декабря 1925 года) жизни Есенина. Свое предсмертное стихотворение «До свиданья, друг мой, до свиданья…» Сергей Есенин передал Эрлиху в канун гибели. Положил во внутренний карман его пиджака со словами: «Останешься один, прочитаешь…».

 

До свиданья, друг мой, до свиданья.

Милый мой, ты у меня в груди.

Предназначенное расставанье

Обещает встречу впереди.

 

До свиданья, друг мой, без руки, без слова,

Не грусти и не печаль бровей, —

В этой жизни умирать не ново,

Но и жить, конечно, не новей.

 

Утром 28 декабря Вольф Эрлих одним из первых нашел тело Есенина в гостиничном номере ленинградского «Англетера». Он участвовал в траурной церемонии прощания, которая прошла 29 декабря в помещении ленинградского отделения союза писателей. Вместе с вдовой Есенина Софьей Толстой-Есениной Эрлих сопровождал гроб с телом до Москвы, был участником похорон Сергея Есенина на Ваганьковском кладбище 31 декабря 1925 года. На смерть Есенина Эрлих написал стихи.

 

На Ваганькове берёзки,

Клён да белый мех,

Что тебе наш ветер жёсткий

И колючий снег?

Там, в стране чудесно-белой,

Тополя шумят…

Спи, мой лебедь!

Спи, мой смелый!

Спи, мой старший брат!

 

Жизнь самого Вольфа Эрлиха оборвалась в 35 лет. В конце лета 1937 года была арестована большая группа ленинградских писателей и поэтов, которые жили в Первом городском доме-коммуне «Звезда социализма» (улица Рубинштейна, дом 7). Вольф Эрлих, тоже живший в этом доме, в дни арестов находился в творческой командировке в Ереване. Там он был арестован и под конвоем отправлен в Ленинград. Здесь ему было предъявлено обвинение в принадлежности к несуществующей «Троцкистской террористической организации в Ленинграде». 19 ноября 1937 года постановлением комиссии НКВД и Прокурора СССР В.И. Эрлих был приговорён к расстрелу, а через пять дней приговор был приведен в исполнение. Через 19 лет (4 апреля 1956 года) определением Военной коллегии верховного суда СССР Эрлих был реабилитирован «в связи с отсутствием в его действиях состава преступления».

Вербный торг

 

Где звоны карусельные

Да балаганный гуд,

Сорвались с легкой привязи,

Плывут, плывут, плывут —

 

Под выкрики разносчиков,

Под винные пары —

Зеленый, синий, розовый

Шары, шары, шары!

 

Рвут сердце всхлипы детские:

«Зачем, дурак, ушел?»

Купает в лужах нянюшка

Свой кружевной подол.

 

Врут громкоговорители,

Беснуется народ,

Торговец бороденкою

Трясет, трясет, трясет...

 

Свисточки милицейские

Что соловьи поют,

Да жулики-карманники

Снуют, снуют, снуют.

 

Куда там! Уж над радио,

Над флагом, над крестом

Плывут по морю синему

Втроем, втроем, втроем.

 

Эх, шарики, любезные,

Дано ж вам, улизнуть!

Дано ж вам в очи звездные

Лицом к лицу взглянуть.

 

Над вами опрокинулся

Небесный водоем,

Над вами — ветер ласковый

Зовет: — Уйдем!... Уснем!...

 

Проснетесь вы, сударики,

В далекой стороне.

Эх, полететь бы шариком

И мне, и мне, и мне!

 

 

 

 

Финскому ножу

 

В этой грубости единства –

Меж приятелей, подруг,

Я тебе молюсь, воинственный

Опекун, товарищ, друг.

Каждый молодость расплескивал,

Но не каждому, как мне,

Сталью узенькой поблескивал

Ты в полночной тишине.

Ночкой темною, томительной

Ты мне дан и до сих пор

Все хранишь свой блеск живительный

Голубых, родных озер.

Что ты мне? – Стальное зеркало,

Где душа, любовь и я?

Просто-ль узенькая дверка

В темный дом небытия?

Враг узлов, нарезчик мудрости,

Будь оградой в жизни сей

От врагов – утехи юности,

От мучителей друзей.

 

 

 

 

Городок

 

В глухие сугробы

В сырой холодок

По самые плечи

Увяз городок.

Как белая немочь,

Сутулый, опалый,

Он создан царем

Еще был

До опалы.

В нем – два лихача

И десяток калек;

Петух пропоет,

Пробредет человек,

Снует воробьиное,

Серое горе,

И галки во фраках

Висят на соборе;

И я в нем, лишенный

Друзей и врагов,

В опале у почты,

У редакторов,

Пишу, забывая

Цезуры и стопы,

Брожу, вспоминая

Истории топот,

Товарищей, павших

В веселом бою,

И легкую, черную

Юность мою.

Друзья изменили,

Иль руки ослабли?

Я помню, кипящие

Падали сабли.

Но это – для тела,

А для души –

Как манна небесная,

Падали вши.

И мы не роптали,

Коль в руки соседа

Горячая, с пылу,

Ложилась победа.

И вы не ропщите,

Мои друзья,

Что в мире остались

Чернила да я!

Придут помоложе,

Покруче,

Пожестче,

Встряхнут и проветрят

Губернские мощи,

И плюнут в лицо нам

За то, что грустим,

За то, что подолгу

И молча глядим,

Как лепится к стеклам

Морозная пудра,

За то, что скучаем

И грезим.

А утром –

Лишь солнце взлетит

Петухом на плетень –

Встаем мы

И на сердце пробуем день,

Как друга на верность,

Как на зуб монету,

Как на смерть,

На песнь,

И на славу – поэта.

 

 

 

 

Вошь

 

Она была в те дни кичлива и горда.

Ее неукротимая орда,

То строилась в полки, то просто так – ордою

Что день, ползла на штурм, брала высоты с бою.

И песни громкие о ней слагал поэт,

И даже ленинский ее почтил декрет.

И смерть ее была… но путь держа к победам,

Мы снова напоролись на беду:

Я молча по Литейному иду,

А вошь в бобрах – идет за мною следом.

 

 

 

 

Между прочим

 

Здесь плюнуть некуда. Одни творцы. Спесиво

Сидят и пьют. Что ни дурак – творец.

Обряд все тот же. Столик, кружка пива

И сморщенный на хлебе огурец.

Где пьют актеры – внешность побогаче:

Ну, джемпер там, очки, чулки, коньяк.

Европой бредит, всеми швами плачет

Не добежавший до крестца пиджак.

И бродит запах – потный, скользкий, теплый.

Здесь истеричка жмется к подлецу.

Там пьет поэт, размазывая сопли

По глупому прекрасному лицу.

Но входит день. Он прост, как теорема,

Живой, как кровь, и точный, как затвор.

Я пил твое вино, я ел твой хлеб, богема.

Осиновым колом тебе плачу за то.