Schokn / ЩЕкн

КВАНТОВАЯ ПОЭЗИЯ МЕХАНИКА

Вот, например, квантовая теория, физика атомного ядра. За последнее столетие эта теория блестяще прошла все мыслимые проверки, некоторые ее предсказания оправдались с точностью до десятого знака после запятой. Неудивительно, что физики считают квантовую теорию одной из своих главных побед. Но за их похвальбой таится постыдная правда: у них нет ни малейшего понятия, почему эти законы работают и откуда они взялись.
— Роберт Мэттьюс

Я надеюсь, что кто-нибудь объяснит мне квантовую физику, пока я жив. А после смерти, надеюсь, Бог объяснит мне, что такое турбулентность. 
— Вернер Гейзенберг


Меня завораживает всё непонятное. В частности, книги по ядерной физике — умопомрачительный текст.
— Сальвадор Дали

Настоящая поэзия ничего не говорит, она только указывает возможности. Открывает все двери. Ты можешь открыть любую, которая подходит тебе.

РУССКАЯ ПОЭЗИЯ

Джим Моррисон
ВИКТОР ШИРАЛИ

Виктор Гейдарович Ширали (1945 – 2018). Сын военнослужащего и блокадницы. Писать стихи начал в 13 лет. С семнадцати – писать серьезно. Учился в институте кинематографии в Москве. Печататься начал в 1976 в «Звезде» и «Неве». Первую книгу «Сад» выпустил в 1979. В Союз писателей рекомендован в 1980. Рекомендации Вознесенского, Рождественского и Сулейменова. Принят не был. В 1989 году выпустил вторую книгу «Любитель» с предисловием Михаила Дудина. Был принят в Союз писателей. Следующую книгу «Сопротивление» выпустил в 1992. В 1999 – книгу «Долгий плач Виктора Гейдаровича Ширали по Ларисе Олеговне Кузнецовой и прочие имперские страсти» и книжку прозы «Всякая жизнь». В 2002 – книгу «Флейтисточка». В 2004 – «Поэзии глухое торжество». В 2005 – книгу прозы «Женщины и другие путешествия». В 2007 получил премию журнала «Нева» за лучшую поэтическую публикацию. В 2013 выпустил книгу «Избранные стихотворения. Избранные возлюбленные. Избранные рисунки Елены Мининой». В 2016 – книжку «Флейтисточка. Избранная любовная лирика». В 2017 – «Старость – это не Рим» (последняя прижизненная книга стихотворений). Умер в ночь с 18 на 19 февраля 2018 года в возрасте 72 лет. В июне этого же года издательство «Пальмира» выпустило книгу избранных стихотворений «Простейшие слова».

* * *

 

Как ночь бела,

Белей лица во тьме,

Не видно губ, где распустился смех,

Лишь розовое ушко светит сбоку,

Затейливей, чем русское барокко.

В неясном Петропавловском соборе

Куранты бьют зарю,

Ночь вытекает в море,

 

И золоченый ангел на шпицу

Подносит солнце к влажному лицу.

 

1968

 

 

 

 

 

* * *

 

Но осень.

Летние заботы оставлю. Осень пью до дна.

Ласкаю, коль уж ты под боком...

Но, Господи! Как холодна.

И все-таки,

с июльским пылом

Залезть. Зажечь.

Проголосить, —

О, Господи! Как ты уныла.

Мертва.

Пора и выносить.

И к кладбищу. И путь так долог.

Усталость натереть в плечах.

Ну, а теперь — копай! Геолог.

Глядишь — что сыщешь, сгоряча.

Да, осень. Осень. Осень. Осень...

Посыпалась...

Осиротел.

Кого убил.

Кого забросил.

Кого по новой захотел.

Что ж осень? Как же мне вернуться,

как вывернуться из души

в кленовый мир,

где лист упал...

Нагнуться,

поднять...

Вот так и напиши.

Аллея. Лист упал. Нагнуться...

Аллея! Ночь! Петродворец!

Среди фонтанов целоваться.

— Мария! Я еще юнец.

— Мария! Я еще Адам!

Возьми листочек, чтоб прикрыться.

— Мария, я уже отдам

всю библию, чтобы остаться

фонтаном,

фигушкой,

но знать,

что супротив в той же аллее,

змий поцелуи шепчет Еве,

и ей уж

невтерпеж

стоять.

Мария. Ночь. Петродворец.

В октябрь. В ночь. В промозглый холод.

— Мария, Я еще юнец!

Во мне еще поет мой голод!

 

1969

 

 

 

 

 

* * *

 

«Вот уж три года, как мы расстаемся. Три года.

Трижды на круги своя возвратиться успела природа.

Трижды деревья цвели. Облетали прилетные птицы.

Вот уж три года. А нам всё никак не проститься.

 

Грузное небо над нами грохочет удачей.

Верхом проходят и звёзды и войны и встречи.

Вот уж три года в прощальном прощении бьёмся.

Где-то встречают и любят.

А мы расстаёмся!»

 

— шансон, на крике, поутру,

врубить на полную катушку,

чужую страсть в упор прослушать

кричи!

иначе я умру.

 

Да, я давно желал о том,

чтоб не слова, а только звуки,

мелодия, как к горлу ком.

Как к горлу руки.

 

Живу на музыку. Обрывками мелодий.

Ну, знаете, привяжется с утра

какая-нибудь...

— Эта?

— Эта вроде.

Привяжется. И всё. Не отвязаться.

— Какая, эта?

— Эта вроде...

— Это сердце...

— Сегодня сердце у меня с утра...

 

Пе-ре-би-ра-я Ваши пальцы,

ищу утерянный мотив...

— Вы больно сделали!

— Простите, —

мне видно вовсе не найти.

— Нет, продолжайте!

— Ну зачем же?

Я нот не ставил на листе.

Казалось, что навек затвержен.

— А может клавиши не те?

А может клавиши не те...

А может клавиши не те!

 

Был день без горя и забот.

Под парусами в море вышли.

И в поцелуи, словно в вишни.

А косточки плюю за борт.

О, день без горя и забот....

 

«Мне больше некого любить.

Захлопнулся последний воздух.

Прошли.

Отгромыхали звёзды.

И небо пусто...»

 

1969

 

 

 

 

 

ЗАГОВАРИВАЮ

 

(фарс)

 

Посвящал любимой женщине,

но какой, забыл. Посвящаю

любимому К.К.К., которого

не забуду.

 

Слова в пол-смысла

в пол-дыханья

и не по поводу,

а так

ронять нечеткие движенья —

— Вы перепачкались вот тут

и там.

Не оттого ли

поэтому

и потому,

что не унять,

не снизить боли.

Коль не унять, хоть оттолкну.

Вполголоса

и вперемешку

с днем солнечным,

с дождливым днем,

забавы ради —

перевертыш

вот

небо мокнет под дождем.

 

Не убегай любви моей.

Мне все прошедшее постыло.

Я ослабел,

мне не по силам

плыть одному

среди морей

и бурь

и подвигов

и прочих аксессуаров.

Шум дождя

невыносимо слушать ночью,

когда прислушаться нельзя

к дыханью твоему. Доверью.

Поэтому и потому

сквозняк сквозит.

Скребет от двери.

Ботинком возит по полу.

 

Поэзия, люби конкретность.

Вот море, дождь, пустынный пляж.

Вот на запятках

взадь кареты

хорошенький трясется паж.

А мы в карете, в буклях, в фижмах,

при декольте и париках,

и соблазненье ловко вяжет моя распутная рука.

Вот опустилась на колено и юбок забирает ворох.

О век оборок, век комичный —

запутаться и бросить впору.

— Мадам, — я говорю, —

— позвольте...

— Ах, что Вы, сударь, здесь... стыжусь.

— Я все равно на повороте всем телом

  всем толчком прижмусь!

И миллионы юбок снизу,

Как голуби из-под руки...

Рога выращивая мужу,

высаживаю черенки

измен. Предательств. Покаяний.

И отпущения грехов.

— Мадам, — шепчу, —

раздвинь колени, жизнь так заводится легко,

что скучно,

тошно мне, поверьте,

кривляться в ваших зеркалах...

 

Труп выбросить на повороте,

кровь вывести на рукавах.

 

И будет о любви.

И хватит.

Поговорим о чем другом.

 

Как летний ливень землю топчет,

и хорошо ей под дождем.

Люблю я

слезы. Грёзы. Грозы.

И обновленья смутный гул.

Упругие как груди розы,

упругие как розы груди.

Люблю я диссонансы.

Разве

затем любить я не могу?

Зачем?

К чему?

Не оттого ли?

Поэтому и потому,

что

не унять, не снизить боли,

любимым быть я не могу.

Но будет о дожде. Он стих.

Спокойна снова гладь залива.

Иду вдоль берега

по пляжу.

Песок в ботинок лезет. Вяжет

мое движение.

 

Мой шаг задумчив

оттого ли

поэтому и потому,

чтоб

не унять, не снизить боли,

любимым быть я не могу.

 

Не убегай любви моей!

Мне все грядущее постыло.

Я ослабел.

Мне не по силам

прожить поэзией одной

свой век.

Мой бег окончен.

Не потому ли

шум дождя

невыносимо слушать ночью,

когда прислушаться нельзя...

 

1969

 

 

 

 

 

ФАРС-РЕКВИЕМ

 

(фрагмент)

 

3

 

Мне казалось.

Но так не случилось.

Что оглянешься ты,

если я не умру тебе вслед.

 

Мы сходились для жестокого дела любви.

В нас немного осталось —

две откровенные раны.

Мы поруганы.

Попраны.

Новыми бойнями пьяны.

Предаем сытой явью

голодные, голые сны.

 

Но мне казалось.

Но так не случилось.

Хоть оглянешься ты,

если я не умру тебе вслед.

Это так ничего. Презрения малость, как милость.

Только в нашей любви

к павшим

даже презрения нет.

 

1970

 

 

 

 

 

СОПРОТИВЛЕНИЕ

 

1

 

Ничего не остается

Кроме-разве ждать весны

Где-то там она пасется

Синеблядиком цветет.

Мальчик Боря Куприянов

Щекочет прутиком ее.

А вокруг блюют барашки

В зеленеющих полях.

 

 

2

 

Ни хуя себе зима

Во морозы забодали

Завелись и забалдели

От российского вина.

А с бардака и на работу.

Благоденствовать.

Рабеть.

Век велеречив в блевоту.

Стерном. Стервой закусить.

 

 

3

 

Еще немножечко, и мы переживем,

Мы перемучим.

Пересможем.

Перескачем.

Еще прыжок —

и нас не взять живьем,

Им не гулять

и не наглеть удачу.

Еще два-три стиха.

Один глоток.

Свободного.

Еще один

пожалуйста!

в отдачу.

И всё.

И убежал.

И пнут ногой —

готов?

Готов!

Но вам уже не праздновать удачу.

 

 

4

 

Петушись

кричи

и предавайся.

Выбегай в стихи и страсти прочь

и смысла.

Надо мной надсмейся.

Мне уже так никогда не смочь,

Братец мой юродивый

Мне стыдно.

Я тебя прикрою от чужих.

Я пристойней, строже

Мне завидно пенье на губах твоих.

 

 

5

 

А когда подохла лошадь

Подошли хозяева

И начали невнятно слушать

Как качаю я права

И на эту лошадь

И на

Всех других зверей и птиц.

Из-за пазухи я вынул

Показал

Это птенец

Любит он сырое мясо

Потому что он Орёл.

И на труп его набросил

И царским глазом посмотрел.

 

 

6

 

А в том саду

цвела такая муть.

А в том саду

такая пьянь гнездилась

И гроздья меднобрюхих мух

На сытые тела плодов садились.

И зной зверел

на жирном том пиру.

И я глядел

не отвращая взора, —

не оборачиваясь знаю

и ору,

чтоб не подглядывали дети в щель забора.

 

 

7

 

Нет больше

и праведней

чести

Чем право

И праведность мести

Оленьей

Собакам.

Собачьей

Псарям.

Псарь — сучье отродье, —

Рви глотки царям,

Тебя же, мой Боже,

Оставил.

Затем,

Что Автор

Превыше

Забав и затей.

 

 

8

 

Нет

Ненависть мне не мешает жить.

Она произрастает автономно.

Последовательно.

Тщательно.

Подробно.

Я напишу ее.

Она умеет ждать.

Ну а пока

Цвету в ее ветвях

Чирикаю

Буколики и байки,

Как гон ведут зловонные собаки

И виснут

словно крылья

на пятах.

 

 

9

 

Закатывался век.

Заядлый эпилептик.

Я подошел.

Не посторонний все ж.

И простыней прикрыл,

Вот так смотреть мне легче.

Вот так он на роженицу похож.

 

 

10

 

По первому снежку.

Снежочку в рукавице.

Гулять с гуленою

Отроковицей

Поцеловать.

Замешкаться.

Смешаться,

Не стоило тебе

со мной якшаться.

 

1970

 

 

 

 

 

* * *

 

Меня напротив в поезде метро

Сидела женщина

С лицом о том,

Что, слава богу,

День окончен,

Путь к дому долог,

И можно ослабеть,

Лицо разжать

И задремать, рукой прикрыв глаза,

И только

Вздрагивать при объявленьи остановок.

Бег поезд убыстрял на перегоне,

Сидели мы, опущены в тепло,

Недвижные в несущемся вагоне,

Пространство беспрепятственно текло

Сквозь наши отражения в стекле,

Что бестелесны, словно наши души,

И отражают нас, как воды сушу, —

Расплывчато,

Как радость на лице

Уснувшей женщины.

 

1972

 

 

 

 

 

* * *

 

Что-то мне, дружок, не по себе.

Хворь какая-то елозит по нутру,

И не пишется,

а осень на дворе.

А не пишется —

и жизнь не ко двору.

 

Что-то мой инструмент захудал,

Кроме смеха

И не выжмешь ничего.

То ли как младенчика заспал,

То ли оттого что — ни

кого...

 

Разве ты, моя флейтисточка, сумей,

Пальчиком по дырочкам станцуй

Что-нибудь такое

Понежней

И пожалобней,

Особенно к концу.

 

Кроме музыки мне нечего уметь,

Хоть и простенька мелодия моя,

Но умел ее я выводить,

Слез не пряча

И Глагола не тая.

 

Брал меня Господь

И подносил к губам,

В раны мои

Вкладывал персты

И наигрывал,

И Аз воздам

Этой музыкою

С Божьего

Листа.

 

1973

 

 

 

 

 

* * *

 

Он горевал:

В нас нет ни в ком нужды,

В нас не нуждается ни время,

ни пространство —

Никто —

Ни женщина —

фундамент мирозданства,

На коей вытанцовываем мы.

 

О милая, прости мне окаянство,

Храмовника любви густое свинство,

Кровищу горловую краснобайства

И жизнь, налаженную на крови,

И это позднее

и зряшно

покаянство.

 

Он говорил:

вот я грешу слова,

Словесничаю,

Совершаю слово

И тем слыву от срама

И до славы

И клянчаю у родины права.

 

Он горевал:

Ну что ты так щедра

От нищеты?

На все четыре света

Зачем ты расправляешь нас поэтов?

Нам беговать,

Но и тебе беда.

 

А впрочем, говорил он, Петя, друг,

Сходи-ка на угол, я проходя заметил,

Там очередь стоит за «тридцать третьим»,

А я покуда дозвонюсь подруг.

 

Итак, звонил:

Ну да, я как бы пьян.

Нет, не запой,

Но все же перманентно

В себя я потребляю инсургенты,

В себя я потребляю индиргенты,

А впрочем, лучше посмотри в словарь.

 

Какую истину?! Нет, не ищу я толку

Ни выдоха

Ни выхлопа

В вине,

Но ежли под рукою нет соломки,

К тому же можно положить в бутылку

Послание,

Только кому писать?

 

Тебе звоню

И в ухо натекаю,

А время тикает

И я как дождь стихаю,

Нет, жив еще...

Вот я и говорю, что приезжай, со мною друг

мой Петя, которого послал за тридцать третьим

и не обидится, коль скоро прогоню...

 

Он горевал:

Душа моя пуста!

Душе моей понадобен найденыш,

Хотя бы кто,

Щенок,

Господь,

Змееныш.

Жаль, милая,

Смертельней

пустота

 

Он обещал:

С ладони прокормлю,

На донышке души подам напиться

И ты закинешь горлышко, как птица

И я припомню

Как это?

Люблю.

 

Он говорил:

Всю жизнь я в мастерах

Всю жизнь я сам

И Самый

Я самею,

Господствую

И всё

со словом

смею,

А мне бы

Порабеть

В учениках.

 

Торжествовал:

На кой мне лад слова,

С меня довольно

славных

междометий:

«Ау»...

И «Ах»...

И всех

И слов праматерь

Осилившую

Яблочное

«А!»

 

1974

 

 

 

 

 

* * *

 

Земную жизнь пройдя до половины...

Данте Алигьери «Божественная комедия»

 

Земную жизнь почти до половины

Пройдя,

Дойдя,

Войти?

А если краем,

Мимо?

 

Куда меня загонит свора лет,

Какую мне Господь

Готовит участь?

Иудою висеть?

Или в Христовых корчась?

 

А разом, милый

(Был ему ответ).

 

Зла не обойти,

Но злом пойдешь,

Добром уже не кончишь.

Зачем ты выбрал мя

Для этой темной чаши?

 

— Иди!

— Иду!

 

Хотя бы посвети.

 

1977

 

 

 

 

 

* * *

 

Начнем наступление исподволь

В тихую медь

Равеля припомним

Патину снимем

Сметем паутину

И сядем пред зеркалом

Ретроспективу глядеть

Искусство —

Система зеркал

Где следствие

Ищет причину.

 

1984

 

 

 

 

 

* * *

 

Уговори себя не умирать

Попробуй милый

С ней

Поторговаться

Сыграй такое бравурное блядство

Чтобы сказали: «Ну, какая блядь!»

 

Все славно

Кроме выхода

В пассив

И вход и выход

И любые щели

 

Сударыня

Когда на мой

Присели

Постанываете

Значит еще

Жив.

 

1983

 

 

 

 

* * *

 

Я обездвижен я почти что труп

Ночами мне от тяжких дум не спится

Чужая молодость вертит тройной тулуп

А это значит что земля еще вертится

 

Я в Петербурге значит я в гробу

Я в саркофаге имени Растрелли

И Лета по которой я гребу

И соловьи поют и менестрели.

 

 

 

 

 

* * *

 

Червоточиной. Отметиной

Яблоко души да в рай

Чего Ева не заметила

Богу будет через край

 

«Родники мои серебряные»

Золота я не хочу

Господи, судьбу последнюю

Как умею волочу

 

Яблоком ладонь наполнена

Червоточина в душе

Жизнь сделана исполнена

Господом в мой ад сошед.

 

 

 

 

* * *

 

Отыскать пятак в кармане

С ходу сигануть в метро

О, Москва, ты не обманешь

Мне с Москвою повезло

Чуть присев на радиальных

Закрутиться в кольцевых

И судьбою чуть астральной

Стоило б еще пожить

Но придаток Петербурга

Ножевую рану вскрыв

Невским навсегда погублен

Пью степной аперитив

И взошед на Миллионной

Окунув в Петродворце

Голову склонив поклонно

И с улыбкой на лице

Принимаю чёт и нечет

И Москву и Петербург

Всех столиц богов и нечисть

Всем столицам брат и друг.

 

 

 

 

 

* * *

 

Я мою ноги прожитым подругам

И воду пью и говорю «привет»

Всем молодым глазастым длинноногим

На жизнь мою пролившим долгий свет

 

За четвергом случилось много пятниц

И я не раз в полете был распят

В полете умереть это ль не счастье?

И лишь в полете был и буду свят

 

Случилась осень. Деревья оголтели

Не просыхаю — истина в вине

И на стекле что с ночи запотело

Рисует девочка последний абрис мне.

 

 

 

 

 

* * *

 

Высвети, Господь полночный угол

Впрочем я и сам еще свеча

А точней огарок. Слаб и скуден

И последние слова шепча

 

Говорю: я не поспел за веком

И смотря прощальные огни

Говорю, что был я человеком

Все грехи и сладости мои

 

Говорю: ночь катит в полнолунье

Старость Рим, ну а точней — Содом

Я шепчу последнее безумье

И последние слова — последний дом.

 

 

 

 

 

* * *

 

Лазаревой Е. В.

Мазову М. В.

 

Кину в печку дров полешку

Разожгу огонь свечой

Жил по-всякому но честно

Дверцу фартуком прикрой

 

Стоит жечься, дорогая

И пока огонь гудит

Кошка по углам играет

Домовой за печкой спит

 

Время к полночи но вышло

И пока огонь трещит

Молодость чадит чуть слышно

И о чем-то говорит

 

За окном играет вьюга

В сени заперт снегом вход

Обновим стакан, подруга

Пустим время в оборот

 

Вспомним молодые годы

Князем я а ты княжна

Сколько кончилось народу

Жизнь уже едва слышна

 

Ну а мы прижав друг к другу

Постаревшие сердца

Будем слушать снег и вьюгу

Будем слушать без конца...

 

 

 

 

 

* * *

 

Звенят трамваи

Отзванивает жизнь

Я полон сил

Брешу по первопутку

Еще звенит

Еще живет свирель

Еще заеду к Вам

Хоть на минутку

 

В Тригорском сестры

Разливают чай

Я молод весел

Покажусь на Святки

 

Я Вас любил

Попутно невзначай

И мы играем

В голуби и в прятки

 

Передохнем

После моей судьбы

Передохнем

И выдохнем остуду

Я позабыл зачем же жили Вы

И для чего я жить

Уже не буду.

 

 

 

 

 

* * *

 

Ко мне приходит поутру сосед

Под «ежик» стрижен

«Ежик» редок сед

С неполной маленькой

Садимся мы за стол

Я разливаю поровну по сто

Рассказывает. Время вспять бежит

Я слушаю и глаз не отведу

Как рюмка у него в руках дрожит

Как чья-то жизнь в тридцать седьмом году

 

Нет. Все не так

Садимся мы за стол

Я разливаю поровну по сто

Вопросами рассказ его веду

Какая жизнь в тридцать седьмом году?

Но он в ответ что умерла жена

Что жизнь не жизнь и пенсия мала

Что одному под старость нелегко

Что жизнь прошла и дети далеко.

 

 

 

 

 

* * *

 

Еще душа в саду

Еще Господь в ответе

За жизнь непроглядную мою

Еще я не один на белом свете

Еще стою у жизни на краю

И падая в межзвездное пространство

Звезды далекой начиная путь

И нагрешив до дна до окаянства

Быть может вспомнит кто когда-нибудь

Прости жена. Я стар и неспособен

Река мелеет к морю. Как-нибудь

Я Богу был в неверии угоден

И он означил смысл а значит путь.

 

 

 

 

 

* * *

 

История закончится на мне

Не будет больше ни войны ни мира

Ни Господа, злаченого кумира

Который опостылел в жизни мне

 

И перед смертью я не помолюсь

Грехи отпустит мне жена. Ее служенье

Дороже Господа, а жизни наважденье

Останется другим. И ладно ну и пусть.

 

Средь распятых не нахожу распятья

Средь сладостных осталась лишь одна

Я слышу ее пульс и в голубом запястье

Вся жизнь моя, весь мир и вся война.

 

 

 

 

 

 

* * *

 

Ласточкино небо

В голубях

Поцелуй нетвердый

На губах

Поцелуешь в лоб

Прости-прощай

Сальной свечкой

Прорубь освещай

И быть может молодость всплывет

Поцелует в губы или в лоб

Поцелует

Скажет

Милый мой, прощай

Сальной свечкой

Прорубь освещай.

 

 

 

 

 

 

* * *

 

Отлетающую жизнь

Проводи туманным глазом

Хороша была зараза

Хоть слезою подержись

 

Хороша была в бою

Со всесильною державой

Одряхлела и ослабла

Я же вечно на краю

 

То ли некуда упасть

Все заляпано дерьмовьем

То ли держит жизни сласть

Вечной девы славословьем

 

Подымаю два крыла

Безголовая победа

Жизнь созрела

Прорвалась

И душа за гноем следом.

 

 

 

 

 

 

* * *

 

В ладонь проклюнулся листок

Из малой почки

И жаворонка голосок

Судьбу отточит

Спрошу как там на небеси

Грозой ответит

Не надо Бога в словесах

Он не заметит

 

Живи покуда ты живой

Хоть понаслышке

И жаворонок луговой

Тебя услышит

И девочка в мирском саду

В саду Эдема

Надкусит яблоко в бреду

И жизнь нетленна.

 

 

 

 

 

 

* * *

 

Выпью

Полегчает на душе

И июнь

Не кажется последним

Значит друг

Еще помельтешим

Жизнь прошла

Но ведь была намедни

И прикрыв глаза

Впадая в сон

Чуткий

Чтоб твое дыханье слышать

Тереблю я лиру

В унисон

Господу

Скорей судьбе

Что свыше

Наших бед

Объятий

И обид

И стихов

И пульса что в запястье

Говорю я

Благодарствуй Бог

Подарил мне

Этой жизни счастье.

 

 

 

 

 

 

* * *

 

Проснулся я с мелодией в душе

Сон позабыл, мелодию запомнил

Какую золотинку я нашел

В минувших днях

Охальных и скоромных

Какую вспомнил девочку иль сад

Октябрьский

В золотом уборе

Я молод был и встречной жизни рад

Участвовал с Невою в разговоре

И город был прекрасен и велик

Я был достоин города и боги

Меня вели

Я сам был юный Бог

И музыку свою твердил в дороге.

 

 

 

 

 

 

* * *

 

Я от этого мира устал наконец

О голубка, в башне Эйфеля

Ты пасешь это стадо паршивых овец

Я устал. Я устал в самом деле

 

Опускается солнце

Взрезана вымени плоть

Мне остался сосок

То ль коровы. То ль девы

Говорю: исполать

И прошу быстрей ночь

Чтобы фарами небо

Как прожекторами гвоздили

 

Начинается третья мировая война

И всего-то — украинской плоти кусок

Малороссия-матушка

Тебя ходоки бороздили

Этот Крым, этот вопль

Но стоил он пули в висок

Казаки и поляки

И татары тебя голосили

Видно веку никак

Не прожить без войны

 

Видно днепровская речка

Должна быть червоною кровью

У России под брюхом

(а Россия вся брюхо)

Ночью июньской поют соловьи

Может последней

А может начальной любовью.

 

 

 

 

 

 

* * *

 

И девочка с песчинкой на губе

Входила в море и являлась морем

И отдавалась не ропща не споря

И с ноздреватым камешком в руке

 

Я это отдаю, мой Петербург,

Твоим заплаканным и с кожей ноздреватой

Твоим окошкам с сероватой ватой

И слава Богу что послал мне Бог

 

И эту девочку с песчинкой на губе

И это море и закат над морем

Меня, повернутого к солнечной судьбе

Еще не онемевшего от горя.

 

 

 

 

 

* * *

 

Ты научила радости меня.

Но расстаёмся…

Не кричу трагедий,

Любил – смеялся.

Расстаюсь – смеясь.

И если счастье есть,

То ты в его природе.

И если я

чего и в ком ищу,

То лишь того,

чтоб на тебя похожа

Была она.

Как ты уже не сможешь.

 

 

 

 

 

* * *

 

Мы рождены для жизни на земле

Для ощущенья тяжести

Для страха

Остаться без земли

Без родины

Без праха

Хоть горстию земли

Быть преданым земле

 

Мы рождены

Я отходил к зиме

Ласкалась осень

О конце не зная

Вновь почки на деревьях назревали

Но не успели –

Грянула зима

Внезапными метелями

Морозом

Птицы бились оземь

 

А в городе карнизы и кормушки

Наполненные пищей и теплом

Лишь розовеют у любимой ушки

Когда она с мороза входит в дом

Наряды зимние – любви помеха

Любовь отягощает нас ядром

Всё остальное –

Чепуха ореха.

 

 

 

 

 

* * *

 

Как солнца луч после дождя

Как ветер по верхушкам сосен

К моим желаньям снисходя

Душой моей проходит осень

 

И мне легко за ней идти

Глядя вслед гаснущему лету

И золото берёз летит

Как волосы твои по ветру

 

Гляжу я пристальный до слез

Зрачки свои до боли сузив

И золото твоих волос

В тяжелый собираю узел

 

Я славно жил я всяко жил

Мне никогда не оправдаться

Что я всю жизнь одну любил

Но мог другими любоваться.

 

 

 

 

 

* * *

 

Но где-то есть места

Где вода чиста

Как рыба ходит в глубине

Так любовь твоя во мне

Что видно камушки на дне.

 

 

 

 

 

* * *

 

А настанет пора отмолчаться

И умру я

Покуда опять

Надо будет найтись

И начаться

Наперёд зная все что пропеть

 

Может быть я слова позабуду

А быть может назначу не те

Но мелодию помню

И буду

Утверждать даже там

В немоте

 

И начав с того места где кончил:

«Да минует меня…»

Прокрича

Но смертельнее

Круче

И свыше

Как ещё не умею сейчас.

 

 

 

 

 

* * *

 

Ужинаю в одиночку

В ресторане вновь открытом

Льдинка звякает в бокале

Против девушка сидит

С променажною улыбкой

В платье донельзя открытом

И румянец “Белый крепкий”

На щеках её горит

Говорю я ей нескромно:

– Заказать ещё портвейну?

А она мне отвечает

Очень славно:

– Отчего ж.

Так мы пьём и веселеем

И глаза её сияют

И амур гнездо свивает

В тёплом воздухе

Густом.

 

 

 

 

 

* * *

 

Ты пахнешь мной как яблоками сад

Как яблоко когда его развалишь

Как целое между грудьми положишь

И сравниваешь

И взахлёб цветёшь

 

Ты пахнешь мной

Я всеми тридцатью

И тридцать первым непроцветшим годом

Не то чтоб холода

Не то чтоб било градом

 

Как соразмерить мне

Два наших бытия?

Как уравнять в правах

Два разноправных сада

Когда ты вся вовсю

А я в поре распада?

 

 

 

 

 

* * *

 

Мне хотелось чего –

Мне хотелось какого-то дня.

Так себе,

Ничего,

Крохотулечки эдак-денечка.

На себя непохожего,

То бишь,

На меня непохожего.

Эдак типа такого – на праздник

В петлице

С зеленым листочком.

 

Чтобы птица надежды

Плескалась и шла надо мной,

Чтобы реяло и парусило

Веселое сердце,

Чтобы прошлое было лишь прошлым,

Хмельной и тяжелый отстой,

И пускай им другой

В усмерть,

В сладость,

В блевоту упьется.

 

Мне хотелось метафор,

С которыми сладить нельзя,

На мою правоту

Чтоб не меньшее скалилось право,

Чтобы похоть,

Которую я бы любовью назвал,

Стала все же любовью,

Потому что стихами оправил.

Мне хотелось любви!

 

Ишь чего захотелось –

Любви.

 

 

 

 

 

* * *

 

От отчества

И от отечеств

От таинств

Неба

И ядра

Отказываюсь

То есть

Прячусь

В тебя

Из моего

Ребра.

 

 

 

 

 

К 66-му сонету

 

Льзя власть оспаривать

Коль не права она

Когда неправедна

Когда похабно лжива

Льзя отличать плевелы от зерна

Под пыткою орать

Пока достанет жилы

 

И жизнь прелестная

И девушки в цвету

И кровь артериальная в полёте

И Бог со мной

Когда я на свету

Даже когда винюсь

После полёта плоти

Свинцового

 

Свинец в затылок мне

Век вдавливает

Но держусь покуда

Пока летателен

Покуда я в лету

Льзя власть оспаривать

Но не оспоришь чудо

О, жизнь прелестная

И девушки в цвету

 

 

 

 

 

К Экклезиасту

 

Мне и самого себя читать не интересно.

Мне и твои постылы письмена.

Плоть выпарила соль

И стала пресной,

И стали забываться имена.

И стали звёзды, что тогда гвоздили,

Тупыми,

Как грядущая мя тьма.

И девы,

Что когда-то заводили,

Своею старостью сводят с ума.

 

 

 

 

 

Из Нарекаци

 

И всё-таки в чём смысл?

Как жизнь свою понять?

Пропета Суламифь

Что дальше Соломону?

Страшней Экклезиастова печать

Ведь Каину труп Авеля в обнову.

 

Господь,

Пойми меня

Я не ропщу

Что жизнь не вечна

Да будь в сто раз короче!

Но будь она

Всей краткостью –

Весна!

И сдохнуть разреши

Не на пропетой ноте.

 

 

 

 

 

* * *

 

Ты слаще всех моих былых подруг

Не потому ль что смерть мне стала ближе

Подруг моих какой-нибудь мой «вед» на нить нанижет

И позавидует какой-нибудь мой друг

 

Друзья мои, их было у меня

Всему черёд и вот одна осталась

И не понять на сладость иль на старость

И слава Богу не на что менять.

 

 

 

 

 

Метаморфозы

 

Когда умру не превращусь в червя

А в бабочку, красавицу, Психею

Я крылышек дотронуться не смею

Хотя она – душа моя

 

Когда умру войду в гончарный круг

И под руками мастера осилю

Мой бесконечный пагубный мой бег

До бабочки дотронуться не смея

 

Когда умру войду в струи фонтан

И выбросив как только я умею

На радость отцветающим цветам

До бабочки дотронуться не смея

 

Закончен ход часов и стрелки стали в полночь

Но быть ночным полночным не умею

Скажу судьбе: поганая ты сволочь

До бабочки дотронуться не смея

 

 

 

 

 

* * *

 

Тянет осенью из фортки,

Тянет прелью от земли

Ночи длинны. Дни коротки.

Ожидание весны.

 

Царь был прав, крутя колечко, –

Всё на круги как вода.

Только Суламифь сердечко

Не вернется никогда.

 

 

 

 

 

* * *

 

Катька солнце

Сонька солнце

Светка солнце

Сколько ж солнц

Собралось в одном оконце

Почему

Я лбом примёрз

Время к западу

Конечно

Все друзья ушли

Лишь я

Продолжаю

В тьме кромешной

Жечь

Частицу бытия

В этом времени паскудном

Впрочем

Времена одно

Подноси подруга судно

Если выпито вино

Обжигая глотку спиртом

Первопутком

По зиме

Мне уже

И смерть не видно

Хот гнездится

Блядь

Во мне.

 

 

 

 

 

* * *

 

Я немощен. Я стар. Несчастен как Иов

Отворотил лицо мой милосердный Бог

Я изъязвлён. Паршив. От бед оглох

Отворотил лицо мой милосердый Бог

 

Ушла жена. И верный пёс подох

Отворотил лицо мой милосердный Бог

И заросли поля. И скот полёг

Отворотил лицо мой милосердный Бог

 

Когда сгорю в огне (Я сам зажёг! )

Преклонит ли лицо мой милосердный Бог.

 

 

 

 

 

* * *

 

Время выпито

Сальные свечи

Затихают

Но жив фитилёк

Много чудного было на свете

Кое-что на прощанье сберёг

Когда ты приходила с мороза

И стекала капелью с плаща

Рисовались мне дивные розы

Принимал я судьбу не ропща

Время выпито. Дальше похмелье

Старость – ад. Как его пережить?

Усмехайся былое веселье

Дай гнездо на кресте твоём свить.

 

 

 

 

 

* * *

 

Весенние иероглифы цветут

А к осени сворачиваются в трубки

Из них по осени выводятся голубки

Хотя б одну из них ты приголубь

 

Хотя б одну из них ты приголубь

Хотя б одна из них даст приголубить

Своим крылом горячий лоб остудит

Своим крылом холодный пот сотрет.

 

 

 

 

 

Судьба поэта

 

Ушел от мира

И заперся в скит.

Писал псалмы.

Дерьмом своим питался.

На месте том

Господь свечу воздвиг.

Жег кто ни захотел –

Огарочек остался.