Schokn / ЩЕкн

КВАНТОВАЯ ПОЭЗИЯ МЕХАНИКА

Вот, например, квантовая теория, физика атомного ядра. За последнее столетие эта теория блестяще прошла все мыслимые проверки, некоторые ее предсказания оправдались с точностью до десятого знака после запятой. Неудивительно, что физики считают квантовую теорию одной из своих главных побед. Но за их похвальбой таится постыдная правда: у них нет ни малейшего понятия, почему эти законы работают и откуда они взялись.
— Роберт Мэттьюс

Я надеюсь, что кто-нибудь объяснит мне квантовую физику, пока я жив. А после смерти, надеюсь, Бог объяснит мне, что такое турбулентность. 
— Вернер Гейзенберг


Меня завораживает всё непонятное. В частности, книги по ядерной физике — умопомрачительный текст.
— Сальвадор Дали

Настоящая поэзия ничего не говорит, она только указывает возможности. Открывает все двери. Ты можешь открыть любую, которая подходит тебе.

РУССКАЯ ПОЭЗИЯ

Джим Моррисон
ЮРИЙ ВЛОДОВ

Юрий Александрович Влодов (6 декабря 1932, Новосибирск, РСФСР — 29 сентября 2009, Москва) — русский поэт-скиталец, поэт московского андеграунда; основная тема творчества, по его собственному признанию, о Боге, о Дьяволе и о Христе.

 

Влодов почти не публиковался при жизни (его имя было в СССР под запретом), часто писал «под заказ» за так называемых «литературных клиентов», позволял публиковать свои стихи под именами других поэтов. Широкому российскому читателю Влодов известен как автор таких остро-политических эпиграмм как «Прошла зима, настало лето. Спасибо партии за это!». Знактоки Влодова также считают его настоящим автором поэмы «Бабий Яр», которую Евгений Евтушенко у Влодова «позаимствовал», когда тот находился в заключении.

 

 

Юрий Александрович Влодов родился 6 декабря 1932 года в Новосибирске в семье театральных работников. Отец Александр Захарович Левицкий — по профессии театральный режиссёр. Так как он являлся племянником известного одесского налётчика Мишки Япончика, отец сменил фамилию. Мать, Надежда Борисовна Надеждина, была актрисой.

Семья разъезжала по стране вместе с гастролирующими театрами, постоянного жилья у них не было. Когда началась война, отец ушёл на фронт. Детство и юность поэта прошли на Украине, затем он пережил войну, оккупацию и эвакуацию в Сибирь. Военное и послевоенное детство, желание выжить, привели мальчика в криминальную компанию.

Стихи Юрий начал писать рано, уже с 6 лет. В конце 50-х приехал в писательский поселок Переделкино и с первыми взрослыми стихами ходил к классикам советской литературы. Встречался с Б. Пастернаком, И. Сельвинским, К. Чуковским и многими другими. Стихи Влодова с предисловием Сельвинского вышли в журнале «Смена», за эту публикацию Юрий Влодов стал лауреатом журнала.

В дальнейшем, в советские годы, Влодова практически не публикуют, в основном он выступает со стихами перед различными аудиториями, как случайными, так и коллегами по цеху. Читал стихи антисоветского содержания, после чего привлек внимание КГБ СССР.

 

В молодости Юрий Александрович Влодов был связан с криминальным миром. В его творческой судьбе много тёмных пятен, с какого-то определённого времени Влодов не мог публиковать своих стихов, не выпустил ни одной книжки, имея при этом не только поэтический дар, но и любовь к сочинительству. Иногда Юрий Влодов писал стихи за других, по договору. По словам, знавших его, он обладал даром имитации; мог сочинять стихи как поэт-урбанист, а мог как поэт-деревенщик, типа: а-ля Рубцов, которые потом публиковались, согласно договору, под именем заказчика — вплоть до газеты «Правда». Влодов называл таких авторов «клиентами».

Лев Новоженов вспоминает, что «Юра приятельствовал с Сашей Ароновым. Именно приятельствовал, а не дружил, потому что с Ароновым дружить было невозможно, как впрочем и с Влодовым… Богохульник. Не стремился публиковаться. Было безразлично, напечатают-не напечатают. Не видел в этом трагедии. Писал, как бог. Думаю, можно поставить вровень с Бродским».

 

После перестройки стихи Влодова публикуют в журналах «Юность», «Клуб», «Сельская молодёжь», «Дети Ра», «День и ночь», «Арион», в газетах «Советская Россия», «Литературная газета», «Труд», «Гудок», «Московский комсомолец», «Трибуна», а также в литературных альманахах и сборниках «Истоки», «Приют неизвестных поэтов», «Эолова арфа» и др.

Первая книга Юрия Александровича Влодова «Крест» вышла в 1996 году в издательстве журнала «Юность», когда поэту исполнилось 64 года.

О нём снимают два кинофильма: «Я Вам пишу, Ваше величество» (телефильм, канал РТР, 1992 г) и, в черно-белом варианте, «А гений — сущий дьявол!» (кино-видеостудия «Человек и время», 1995 г., режиссёр Сергей Князев).

 

Также писали о нём Юрий Беликов, Лев Озеров, Кирилл Ковальджи, Евгений Степанов, Евгений Лесин, Олег Хлебников, Борис Кочерга, Равиль Бухараев и др.

 

В 2007 году поэт вступил в Московский союз литераторов, в конце 2008 — Союз писателей Москвы. В этом же году вышла в свет вторая книга поэта «Люди и боги».

 

Был женат на поэтессе Людмиле Осокиной. Умер Юрий Александрович Влодов 29 сентября 2009 года в возрасте 76 лет. Похоронен на Ракитском кладбище в Москве.

* * *

 

Я заглянул в зерцало Бытия…

Прозрачный звон слегка коснулся слуха…

Чу! – за спиной стояла побируха!

«Ты – Смерть моя?» – едва промолвил я.

«Я – Жизнь твоя…» – прошамкала старуха.

 

 

* * *

 

«Граф, извиняй! – слова твои пусты,

Сморгнул денщик, топя лепёху в сале,

Издревле – смерть и кривда мир спасали,

А жизнь и правда прятались в кусты...»

Всё возмутилось в Лёвушке Толстом...

«Прочь!..» – гаркнул граф и в двери ткнул перстом...

Потом всю ночь казнился над листом...

 

 

 

* * *

 

«Зарежусь!» – объявил Есенин девке.

«Да что ты? – против Бога и природы?!»

«Зарежусь, говорю! Молчи, дурёха!

Бог добрый, а природа в нас самих!»

Умолкли, выпили, накрылись простынёй…

В углу под краном капли отбивали

последний месяц…

«У, какая грудь!» – пропел поэт

и глухо всхлипнул: «Ма-ма!»

«С. А. Есенин, – подытожил врач. –

Гостиница, дежурную карету, двух санитаров».

Капли отбивали

последний месяц…

Колченогий дворник

сметал метлой прошедшее число…

 

 

 

* * *

 

«Как хороша над морем лунность!» —

Вздыхала юность.

 

«Я пью за дружество и смелость!» —

Басила зрелость.

 

«Умрёте все!» - глотая ярость,

Шипела старость.

 

 

 

* * *

 

Алкаш в этот вечер не принял ни грамма.

Развратник постился под сводами храма.

Безрукий до хруста постельницу стиснул.

Безногий притопнул и дико присвистнул.

Немтырь проорал мировую хулу.

Слепец в поднебесье заметил юлу,

Манящую смутным небесным приветом,

Воспетую неким бездомным поэтом…

А мудрый прохожий решил, что она,

Всего лишь – луна…

 

 

 

* * *

 

Бурый ворон! Пропащая птица!

Сердце сковано высью.

За веками размыта граница

Между смертью и мыслью…

 

Жизнь – долга. Да и степь – не короче.

Страшен крест милосердья!..

Смертной плёнкой подернуты очи…

Пропадёшь от бессмертья!

 

 

 

* * *

 

В зерцало степного колодца

Проникну, как в детские сны…

Я – пасынок русого солнца

И пасынок рыжей луны…

 

 Я – Боженька, гость, полукровка,

Не ведаю сам, кто таков…

Как некая Божья коровка

Всползаю по стеблю веков…

 

 

 

* * *

 

В русском сердце – терпенья на долгие годы,

И тепла, что идёт от родимой земли.

В русском сердце живут племена и народы,

В нём Европа и Азия место нашли.

 

В русском сердце – спокойный, размеренный климат,

Не уловишь подчас поворота к зиме…

А кого это щедрое сердце не примет,

Тот действительно лишний на русской земле.

 

 

 

* * *

 

Всё больше морщинок на старой Луне,

Эпохи спешат, семеня…

Подайте, подайте беспутному мне! –

Во имя святого меня!..

 

Гнилую картошку пекут на золе

Бродячие ангел и бес…

Подайте, подайте беспутной земле

Во имя святейших небес!..

 

 

* * *

 

И душу, и тело недугом свело,

Лицо уподобилось роже!

И стало в глазах от страданий светло,

И крикнул несчастный: «О Боже!..»

 

Но грохот сорвался в немереной мгле,

И эхо взревело сиреной!..

«Хо-хо!..» – пронеслось по родимой земле…

«Ха-ха!» – понеслось по Вселенной…

 

 

* * *

 

Когда всосала водяная яма

Весь белый свет, все тяготы его,

Последний ангел захлебнулся: «Ма-ма!..»

Последний демон задохнулся: «Ма-ма!..»

И – на земле не стало никого…

 

И только лучик нынешней звезды

Коснулся той – ниспосланной – воды…

 

 

* * *

 

Под чугунным небосводом,

Над крестьянским Чёрным бродом,

Где болотом пахнет муть,

Где ночами лезет жуть,

Над безвинной русской кровью,

Над захарканной любовью

Пушкин плачет у ольхи:

Жизни нет, а что – стихи?!..

 

 

* * *

 

Причастный тайнам, плакал ребёнок…

 

Александр Блок

 

 

Природы звериного слуха

Коснулся полночный покой,

Когда серебристое брюхо

Провисло над чёрной Окой.

 

Сопели зубатые в норах,

Храпели подпаски в кустах,

Солдаты, хранящие порох,

Клевали на энских постах.

 

И только презренная рыба,

Брыластый, напыщенный сом,

Как некая гибкая глыба,

Возникла в свеченье косом.

 

И молча вбирали друг друга,

К сторонним делам не спеша,

Душа серебристого круга

И спящей планеты душа.

 

А в куче пахучих пелёнок,

В лесной деревеньке Сычи,

Причастный всем тайнам ребёнок,

Заухал, зашёлся в ночи!...

 

 

 

* * *

 

Светлело, а гусиное перо

Резвилось, как младенец неразумный,

И глаз косил безбожно и хитро

На этот мир – застенчивый, но шумный.

 

Пищала птаха, тихо зрел ранет,

Сварливый клён под окнами возился…

«Ужо тебе!» – воскликнул вдруг поэт,

И кулаком чернильным погрозился.

 

«Ужо тебе!» – и весело со лба

Смахнул волос воинственную смуту…

Не знала Русь, что вся её судьба

Решалась в эту самую минуту.

 

 

 

* * *

 

Слепые силуэты Петрограда…

Густой туман, как дым пороховой…

А он поник белёсой головой

Над столиком трактира «Эльдорадо».

 

Совсем не «Эльдорадо»… Нет, не то…

Пульсирует заточенная жилка.

Роняет блики смрадная коптилка

На чёрное старинное пальто.

 

Шарманка задыхается за дверью,

Надсадно и застуженно сипит…

И деревяшка адская скрипит.

И чья-то рожа смотрит в окна зверем…

 

Его рука немыслимо бела…

Нет, он не спит, он только стиснул веки.

Как трудно быть мужчиной в этом веке,

Когда зовут в ночи колокола!

 

А над кабацкой стойкой Незнакомка

Кокоткой размалёванной грустит…

А он – руками белыми хрустит…

А он смеётся коротко и ломко…

 

Потом встаёт и падает стакан,

И он ногой ступает на осколки.

И сразу в грудь ударит ветер колкий,

И двинется над городом туман.

 

Он у мальчишки спросит папиросы,

А впереди – неясные, как сны,

Горят в тумане красные костры,

Шагают гулко красные матросы.

 

 

 

* * *

 

Слетают листья с Болдинского сада,

И свист синицы за душу берёт.

А в голубых глазах у Александра

Неяркое свечение берёз.

 

Суров арап великого Петра!

А внуку – только детские забавы…

Он засмеётся белыми зубами

Под лёгкий скрип гусиного пера.

 

«Ребятушки! Один у вас отец!»

И на крыльце Пугач в татарской бурке…

А на балах, в гранитном Петербурге

Позванивает шпорами Дантес…

 

На сотни вёрст густой и гулкий лес…

Тебя, Россия, твой изгнанник пишет…

Вот он умолк… А, может быть, он слышит

Прощальный крик гусей из-под небес?!..

 

Она всё ближе – тёплая зима,

Где выстрелы, как детские хлопушки,

Где в синий снег падёт руками Пушкин,

И из-под рук вдруг вырвется земля…

 

И Натали доложат: «Он убит».

Ей кто-то скажет: «Вы теперь свободны».

И с белых плеч сорвётся мех соболий,

И медальон на шее задрожит.

 

Пробьётся луч весенний, золотой.

И будут бить на празднике из пушки.

И только под Михайловским, в церквушке,

Звонарь встревожит колокол литой…

 

Ну а пока – туманная пора.

Всё в липкой паутине бабье лето.

И небо – в голубых глазах поэта!

И нервный скрип гусиного пера…

 

 

 

* * *

 

Я думаю, Исус писал стихи –

Плёл сети из волшебной чепухи…

А жизнь Христа – была душа поэта…

Иначе – как?! – откуда бы всё это?!..

 

В кругу слепых болезненных племён

Он, как слепец, питал себя обманом…

И не был ли Иуда графоманом,

Не узнанным Сальери тех времён?!