Schokn / ЩЕкн

КВАНТОВАЯ ПОЭЗИЯ МЕХАНИКА

Вот, например, квантовая теория, физика атомного ядра. За последнее столетие эта теория блестяще прошла все мыслимые проверки, некоторые ее предсказания оправдались с точностью до десятого знака после запятой. Неудивительно, что физики считают квантовую теорию одной из своих главных побед. Но за их похвальбой таится постыдная правда: у них нет ни малейшего понятия, почему эти законы работают и откуда они взялись.
— Роберт Мэттьюс

Я надеюсь, что кто-нибудь объяснит мне квантовую физику, пока я жив. А после смерти, надеюсь, Бог объяснит мне, что такое турбулентность. 
— Вернер Гейзенберг


Меня завораживает всё непонятное. В частности, книги по ядерной физике — умопомрачительный текст.
— Сальвадор Дали

МОСКВА. УЧПЕДГИЗ. 1952

УЧЕБНИК ПОЭЗИИ

Над книгой работали семь составителей, среди которых — ведущий сотрудник Института языкознания РАН, руководитель Центра лингвистических исследований мировой поэзии Наталия Азарова; литературовед, переводчик Дмитрий Кузьмин; лингвист, доктор филологических наук Владимир Плунгян и другие.

 

Учебник «Поэзия» — обширный 886-страничный труд, который формально состоит из двух блоков, следующих друг за другом (порядок чтения блоков — на выбор читателя). Первая часть — теоретическая, вторая — рекомендуемые стихотворения и переводы поэтов XVIII–XXI веков под заголовком «Читаем и размышляем». Такой диапазон авторов/текстов очерчивает хронологические границы русской поэзии. Благодаря тематическому принципу мы можем встретить стоящие рядом стихи Александра Пушкина и Геннадия Гора, баллады Иосифа Бродского и современного московского поэта Андрея Родионова. 

3.2 Интерпретация
поэтического текста

Когда разные читатели читают один и тот же поэтический текст и думают о нем, их интерпретации часто отличаются друг от друга. При этом не важно, выступает ли в роли читателя профессионал (например, литературный критик или другой поэт) или человек, который просто интересуется поэзией. Так случается не только с поэзией: любой текст, начиная с простых реплик в разговоре, может быть понят по‑разному, но лишь в поэзии неоднозначность интерпретации – не случайный сбой, а важная и нужная особенность.

Чем значительнее поэтический текст, тем меньше вероятность, что разные читатели поймут его одинаково. Стихотворение, которое допускает различные глубокие интерпретации или не может быть интерпретировано однозначно, часто считается хорошим. На первый взгляд такое стихотворение может показаться не особенно сложным: оно может точно передавать с трудом поддающиеся описанию эмоции и состояния, касаться неоднозначных этических проблем, особым образом читаться на фоне других стихов – в том числе классических. Такое стихотворение нельзя понять каким‑либо заранее определенным образом.

Неподготовленный читатель поэзии иногда задает вопрос: что хотел сказать автор? Важно понимать, что когда мы интерпретируем поэтический текст, мы не отвечаем на этот вопрос: во‑первых, мы никогда не узнаем, какими соображениями руководствовался поэт, когда писал стихотворение, а во‑вторых, стихотворение обретает смысл только тогда, когда мы пытаемся интерпретировать его, исходя из собственного читательского или жизненного опыта. Нельзя говорить о том, что автор имел в виду: в поэзии слова часто не соответствуют своим прямым значениям, и то, что автор имел в виду, уже выражено в стихотворении и не может быть пересказано другими словами.

Бывают случаи, когда автор сам предлагает ту или иную интерпретацию собственного текста, но такая интерпретация оказывается неполной, как и любая другая: даже если поэт знает о своем стихотворении больше, чем его читатель, он не знает о нем всего, потому что не может предсказать, как стихотворение будет читаться каждым новым читателем. Кроме того, сам поэт в разные периоды жизни может по‑разному воспринимать собственный текст, подчеркивая то, что стало для него важным с годами, или, наоборот, скрывая то, что утратило важность.

Тем не менее авторские интерпретации могут делать понятными те аспекты стихотворения, которые по разным причинам закрыты для читателя. Современные поэты, как правило, избегают интерпретировать собственные тексты, хотя здесь встречаются исключения: например, Марианна Гейде, не только поэт, но и философ по образованию, написала комментарии к нескольким своим стихотворениям и включила их в одну из своих книг, а такие поэты, как Андрей Тавров и Вадим Месяц, часто публикуют свои стихи вместе со статьями или заметками о том, что описывается или изображается в этих стихах.

Уже в XXI веке появилось несколько сборников, составители которых публиковали стихи с написанными по их просьбе комментариями авторов, – видно, что задачу интерпретации собственного текста поэты понимают совершенно по‑разному (особенно характерен был поступок Михаила Еремина, который в качестве интерпретации одного своего стихотворения предложил другое свое стихотворение).

Важно помнить о том, что любая, даже авторская интерпретация сужает смысловое богатство текста, обращает внимание на детали, которые по тем или иным причинам в некий конкретный момент кажутся важными для интерпретатора, но при этом не выражают исчерпывающе смысла всего текста. Любая интерпретация пересказывает стихотворение другими словами, и этот пересказ чаще всего ведется на языке прозы, который не может полностью заменить язык поэзии, ведь в этом языке иначе организована связь между словами. При интерпретации важно восприятие стихотворения в целом, а не понимание отдельных строк или слов.

Интерпретация поэтического текста не произвольна – она опирается на поэтический и культурный контекст, на опыт чтения других стихов. Такие интерпретации не могут быть одинаковы для разных людей и разных эпох: что‑то исчезает из культурной памяти, а что‑то, напротив, появляется в ней. Читая одно и то же стихотворение в разное время, мы уделяем внимание разным его аспектам и иначе интерпретируем это стихотворение в целом. По‑другому интерпретируют стихи представители разных культур – из‑за этого (а совсем не обязательно из‑за недоработок переводчика) перевод стихотворения зачастую интерпретируется совсем не так, как оригинал (22.3. Стихотворный перевод).

Бывает, что поэтический текст, написанный довольно давно, кажется нам более понятным, чем современные стихи. У этого есть множество причин: поэтика, которая раньше казалась новаторской, могла стать общеупотребительной, смыслы, которые тревожили современников, стали тривиальны и т. д. С другой стороны, современные поэтические тексты могут оказывать более сильное воздействие – они улавливают то, что «носится в воздухе», то, чему еще только предстоит стать «общим местом». Шарль Бодлер писал о том, что первоочередная задача для поэта – уловить те существующие в культуре смыслы, которые через несколько лет или десятилетий могут стать очевидными, но пока еще никем не высказаны.

Интерпретация всегда ищет связи с современностью: когда мы читаем какое‑либо стихотворение, мы ищем для него место в современной культуре, но такое место может быть найдено не для всех стихов. Именно поэтому одни стихи кажутся нам современными (актуальными ), а другие нет.

Представление о том, какие стихи актуальны, может меняться вместе с культурной и социальной ситуацией. Например, поэзия Бориса Слуцкого воспринималась как актуальная в начале 1960‑х годов: неприкрытая правда о Великой Отечественной войне и взвешенная интонация, при помощи которой эта правда сообщалась, казались новым словом на фоне куда более схематичной поэзии многих ровесников и старших современников поэта. Однако на протяжении 1970–1980‑х годов его стихи не были столь востребованы – отчасти за счет того, что на первый план вышли те поэтические практики, которые обращались к опыту русской поэзии первой четверти ХХ века или были погружены в исследование окружавшего их языка (поэтов первого направления позднее стали называть постакмеистами, а второго – концептуалистами). У обоих этих направлений отсутствовал интерес к анализу социальных противоречий, скрытых в современном им обществе. Поэзия Слуцкого приобрела новую актуальность в 2010‑е годы, когда среди читателей поэзии вновь возник запрос на тонкий анализ общественных отношений. Следы пристального чтения Слуцкого видны у ряда современных поэтов – например, у Виталия Пуханова, который вслед за Слуцким анализирует причины и последствия трагических событий ХХ века.

Не только поэты могут утрачивать и приобретать актуальность, но и отдельные стихотворения. Например, верлибры Блока («Она пришла с мороза.» и другие) мало интересовали читателей при жизни поэта и спустя десятилетия после его смерти, несмотря на то что новаторство поэта в этой области отмечал такой значительный филолог, как Ю. Н. Тынянов. Однако когда верлибр стал одним из основных типов стиха, эти тексты попали в центр внимания как непрофессиональных читателей, так и исследователей поэзии, в то время как более традиционные стихи Блока оказались слишком тесно связаны с поэзией символизма 1, которая у этих читателей вызывала гораздо меньший интерес. Этот пример показывает общую закономерность: творчество поэта может сохранять актуальность на протяжении десятилетий, но каждое новое поколение читателей может считать важными разные стихи.

Таким же образом могут приобретать и утрачивать актуальность разные аспекты одних и тех же текстов. Например, русские символисты воспринимали Тютчева как своего предшественника – поэта, для которого за каждой вещью было скрыто что‑то таинственное и незримое, показывающее истинную природу вещей. Крупный теоретик символизма Вячеслав Иванов в 1910 году писал о Тютчеве так:

 

Творчество (Тютчева) также поделено между миром «внешним», «дневным», «охватывающим» нас в «полном блеске» своих «проявлений», – и «неразгаданным, ночным» миром, пугающим нас, но и влекущим, потому что он – наша собственная сокровенная сущность и «родовое наследье», – миром «бестелесным, слышным и незримым», сотканным, быть может, «из дум, освобожденных сном».

 

Но уже следующее поколение внимательных читателей Тютчева не принимало такую интерпретацию его творчества, предпочитая рассматривать поэта на фоне торжественной поэзии XVIII века и идей Фридриха Шеллинга, чья философия природы пользовалась большой известностью в юные годы поэта.

Разные интерпретации одного и того же поэтического текста могут обладать разной ценностью: ценность интерпретации зависит от количества культурных и социальных смыслов, на которые она опирается, от того, насколько тщательно проанализирован язык поэтического текста. Наиболее глубокие интерпретации учитывают и обстоятельства жизни поэта, и те смыслы, что присутствуют в культуре в ту эпоху, когда стихотворение было написано, и особенности устройства общества, в котором живет поэт, и наиболее ценные интерпретации других произведений эпохи. Однако никакая интерпретация не может быть окончательной – мы никогда не можем быть уверены, что учли все, что могло бы помочь нам лучше понять стихотворение.

Некоторые интерпретации могут быть ошибочными. Например, если они основываются на неверных фактах, предлагают некорректную расшифровку тех или иных деталей текста. Читая у Державина о том, что «кумир, поставленный в позор, / несмысленную чернь прельщает», или у Пушкина про «горний ангелов полет / и дольней лозы прозябанье» , можно выстроить вполне логичное понимание текста на основе современных значений слов позор и прозябанье , но тогда, когда писали Державин и Пушкин, значения этих слов были совсем другими. Слово позор обозначало зрелище , а прозябанье – то же самое, что современное прорастание .

Правильность интерпретации зависит от тех знаний, которыми обладает интерпретатор, а эти знания могут быть разными у разных людей и в разные времена. Очевидно, что стихотворение, которое написано раньше, нельзя объяснять через стихотворение, которое написано позже. В некоторых случаях можно говорить о влиянии одного поэта на другого, однако такое влияние всегда нужно доказывать: то, что кажется результатом влияния, может быть либо случайным совпадением, либо следствием похожей культурной ситуации, либо тем, что поэты улавливают идеи, которые «носятся в воздухе», либо независимым обращением разных поэтов к одному и тому же источнику.

Именно поэтому для того, чтобы понять ценность поэтического текста, нужно знать контекст, в котором он создавался. Так, интерпретируя символистские стихи Блока, стоит учитывать, что у него были предшественники и в русской поэзии (Валерий Брюсов, Федор Сологуб и другие), и в поэзии французской (Поль Верлен, Эмиль Верхарн).

Ненадежность и неполнота любых интерпретаций заставляет некоторых специалистов сомневаться в самой необходимости интерпретировать поэзию: они предлагают просто воспринимать произведение здесь и сейчас, не пытаясь анализировать свое восприятие, не сводя его результаты в систему и не делая выводов. Вряд ли с этим можно согласиться (хотя в отдельных случаях, когда человек сталкивается с особенно сложным, особенно потрясшим его текстом, такое восприятие тоже может быть полезно).

Интерпретация, а затем и обмен интерпретациями между профессионалами и читателями позволяет вырабатывать язык для разговора о новом и неизвестном, о том, что еще не сформировалось окончательно, а только находится в становлении. Интерпретация позволяет понимать сложные сочетания смыслов, что может пригодиться далеко не только при чтении поэзии. Читая и интерпретируя поэтические тексты, мы осознаем себя как субъектов – мыслящих и действующих существ.

 

 

Читаем и размышляем 3.2

 

 

 

 

Федор Тютчев, 1803‑1873

 

 

СНЫ

 

Как океан объемлет шар земной,

Земная жизнь кругом объята снами;

Настанет ночь – и звучными волнами

Стихия бьет о берег свой.

 

То глас ее: он нудит нас и просит…

Уж в пристани волшебный ожил челн;

Прилив растет и быстро нас уносит

В неизмеримость темных волн.

 

Небесный свод, горящий славой звездной,

Таинственно глядит из глубины, –

И мы плывем, пылающею бездной

Со всех сторон окружены. [317]

 

 

 

 

Федор Сологуб, 1863‑1927

 

 

* * *

Я ухо приложил к земле,

Чтобы услышать конский топот, –

Но только ропот, только шепот

Ко мне доходит по земле.

 

Нет громких стуков, нет покоя,

Но кто же шепчет, и о чем?

Кто под моим лежит плечом

И уху не дает покоя?

 

Ползет червяк? Растет трава?

Вода ли капает до глины?

Молчат окрестные долины,

Земля суха, тиха трава.

 

Пророчит что‑то тихий шепот?

Иль, может быть, зовет меня,

К покою вечному клоня,

Печальный ропот, темный шепот? [297]

 

31 декабря 1900, Миракс

 

 

 

Александр Блок, 1880‑1921

 

 

* * *

Я вышел в ночь – узнать, понять

Далекий шорох, близкий ропот,

Несуществующих принять,

Поверить в мнимый конский топот.

 

Дорога, под луной бела,

Казалось, полнилась шагами.

Там только чья‑то тень брела

И опустилась за холмами.

 

И слушал я – и услыхал:

Среди дрожащих лунных пятен

Далеко, звонко конь скакал,

И легкий посвист был понятен.

 

Но здесь, и дальше – ровный звук,

И сердце медленно боролось,

О, как понять, откуда стук,

Откуда будет слышен голос?

 

И вот, слышнее звон копыт,

И белый конь ко мне несется…

И стало ясно, кто молчит

И на пустом седле смеется.

 

Я вышел в ночь – узнать, понять

Далекий шорох, близкий ропот,

Несуществующих принять,

Поверить в мнимый конский топот. [45]

 

С.‑Петербург, 6 сентября 1902

 

 

 

Борис Слуцкий, 1919‑1986

 

 

* * *

Ко мне на койку сел сержант казах,

И так сказал:

«Ты понимаешь в глобусе?»

И что‑то вроде боли или робости

Мелькнуло в древних, каменных глазах.

 

Я понимал.

И вот сидим вдвоем

И крутим, вертим шар земной

до одури,

И где‑то под Берлином

и на Одере

Последний бой противнику даем.

 

Вчерашней сводкой

Киев сдан врагам,

И Харьков сдан сегодняшнею сводкой,

И гитлеровцы бьют прямой наводкой

По невским и московским берегам.

 

Но будущее – в корпусе «один»,

Где целый день – у глобуса собрание,

Где раненые

И тяжело раненные

Планируют сраженье за Берлин. [291]

 

 

 

 

Виталий Пуханов, 1966

 

 

* * *

Дойдут ли на нас похоронки

С далекой и страшной войны?

Стыдясь, отвечали потомки:

Мы вам ничего не должны.

 

Простите, забытые деды,

Но если начнется война –

Не будет в ней вашей победы,

А будет лишь наша вина.

 

Сомкнемся, поляжем оравой,

Как прелые листья нежны.

И памяти этой кровавой

Мы даже себе не должны. [256]

 

 

1  Символизм – направление в мировой поэзии рубежа XIX – ХХ веков, занятое поиском иного, нематериального мира, более важного, чем привычная реальность: ключом к этому миру выступают символы – предметы (и обозначающие их слова), наделенные каким‑то особым смыслом (зачастую неодинаковым у разных авторов и даже в разных текстах). Важнейшие русские символисты – Валерий Брюсов, Константин Бальмонт, Андрей Белый, Александр Блок. Символизм стал первым крупным явлением русского поэтического модернизма, открыв дорогу и другим стратегиям решительного обновления поэзии.