Schokn / ЩЕкн

КВАНТОВАЯ ПОЭЗИЯ МЕХАНИКА

Вот, например, квантовая теория, физика атомного ядра. За последнее столетие эта теория блестяще прошла все мыслимые проверки, некоторые ее предсказания оправдались с точностью до десятого знака после запятой. Неудивительно, что физики считают квантовую теорию одной из своих главных побед. Но за их похвальбой таится постыдная правда: у них нет ни малейшего понятия, почему эти законы работают и откуда они взялись.
— Роберт Мэттьюс

Я надеюсь, что кто-нибудь объяснит мне квантовую физику, пока я жив. А после смерти, надеюсь, Бог объяснит мне, что такое турбулентность. 
— Вернер Гейзенберг


Меня завораживает всё непонятное. В частности, книги по ядерной физике — умопомрачительный текст.
— Сальвадор Дали

Настоящая поэзия ничего не говорит, она только указывает возможности. Открывает все двери. Ты можешь открыть любую, которая подходит тебе.

РУССКАЯ ПОЭЗИЯ

Джим Моррисон
СТЕЛЛА МОРОТСКАЯ

Стелла Моротская родилась в 1962 году в Нижнем Новгороде. Закончила факультет вычислительной математики и кибернетики МГУ. Работала программистом, экскурсоводом, директором театра моды, журналистом, ведущей телепрограммы для женщин. В настоящее время — живет в Москве, работает ответственным редактором журнала для девочек "Маруся". Публиковалась в журналах "Дружба народов", "Октябрь", "НЛО", "Арион" и др., в различных коллективных сборниках. Стихи переведены на немецкий, венгерский, польский, сербский, чувашский языки. Отдельное издание: "Методика свободного полета" (Н.Новгород, 1993). Лауреат 1-го и 2-го Московских фестивалей верлибра.

ВСЕ ТРИДЦАТЬ ТРИ И ДРУГИЕ [1999]

 

Предуведомление

 

Я никогда особенно не умела быть благодарной. Но умела особенно любить и быть благодарной в любви.

Эта книжка могла бы быть другой. Лучше, или хуже, или просто другой. Или могла не быть вовсе. Но она вот такая, какая есть.

Я не хочу снимать с себя ответственность за все нижеприведенное, но к нему причастны конкретные люди и вполне определенные обстоятельства моих с ними взаимоотношений и их непосредственного или косвенного влияния на сей предмет. За предоставленные удовольствия (в отдельных случаях весьма сомнительные) я хочу сказать спасибо:

Галине Борисовне и Геннадию Николаевичу Айги, Алеше Айги и ансамблю «4'33», Мише Айзенбергу, Саше Афиногеновой, Мите Борисову, Марине Быковой, Хансу Бьеркегрену, Диме Воденникову (который, кроме всего прочего, подарил мне эту благодарную идею), Томашу Гланцу, Юлику Гуголеву, Грише Дашевскому, Сереже Завьялову, Андрею Зеленскому, моему сыну Светику, Саше Ильянену, Тимуру Кибирову, Свете Коваль, Вите Ковалю, Диме Кузьмину, Илье Кукулину, Владику Кулакову, Славе Кулькову, Валерию Купке, Славе Курицыну, Саше Левину, Сереже Лейбграду, моему мужу Саше Макарову-Кроткову, Арсену Мирзаеву, Татьяне Михайловской, моей маме Зое Николаевне Моротской, Всеволоду Николаевичу Некрасову, Юре Орлицкому, Саше Орлову, Сереже Осьмачкину, Лене Пахомовой, Маше Пискаревой, Вите Прусакову, Александру Сергеевичу Пушкину, Тане Риздвенко, Гоше Родюшкину, Леве Рубинштейну, Генриху Сапгиру, Гале Сидур, Оле Скорупской, Володе Тучкову, Лене Фанайловой, моей тете Нине Храпиной, Тане Якимовой, 7-му автобусному парку, Московскому метрополитену, бабке с сигаретами на Дмитровской, редакции журнала «Маруся», официанту из албенского кафе, названия которого я не помню, но там был бассейн, мужику из третьего ряда, девчонке, жившей по соседству, тетке, торгующей сыром сулугуни, египетским кошкам, которые ели рыбу, воробьям, клевавшим пончики...

Одними я была очарована, другие разочаровались во мне, кого-то я не разлюблю уже никогда, отдельно взятые помогали мне тем, что мешали, иные будировали своим равнодушием, многие проходили мимо, остальные вдохновляли, поднимали и заставляли во что-то верить, многие меня оставили… Я так и не научилась быть благодарной. Я предупреждала. Но я умею любить и получать удовольствие.

 

Стелла Моротская

 

P.S. Отдельное спасибо Владимиру Дороганову за ни с чем не сравнимое удовольствие быть изданной.

 

 

 

* * *

что бессмысленно, так это, извините, естественно

но вот без удовольствия — это уж извините

 

1998

 

 

 

* * *

 

утренний сон

это слаще ладоней твоих

белее колен, молока и пуховых перин

длиннее чем струйки дождя

на душевой занавеске

томительней поцелуев

 

утренний сон

тающий в складках портьер

длящийся в одеялах

облекающий розовым плоть

 

я становлюсь бесконечной в длину

шелковой нитью душа повисает в блаженстве

 

в коконе тонком я почивала бы девой

стрекозиные крылья сложа

чтобы руки мои никогда никого не любили

чтобы стопы мои никогда не касались земли

 

 

 

* * *

 

утро секс кофе сигарета

утро еще утро секс сигарета

все еще утро кофе сигарета

утро

еще не время

 

 

 

[СТИХОТВОРЕНИЕ В СКОБКАХ]

 

если голуаз, то можно через час

а раз тебе житан, то только через раз

 

 

 

[ЕЩЕ СТИХОТВОРЕНИЕ В СКОБКАХ]

 

а безопасный секс без сигареты —

слабо?

 

 

 

* * *

 

ну же

ну же

ну же

ну же ну же ну же ну женуженуже!!!...

 

...ну что? куда еще поуже?

 

ну вот поуже

ну же ну же

ну же ну же

ну! ну что же ты

 

...уже?

 

 

 

* * *

 

когда завершен вечерний десант ароматов

(прости мне, циник)

под звездами на веранде

вдыхая от лип и глициний

и от чего-то такого

что помнишь с детства

и с детства ищешь, но не находишь...

или раскинув члены

 

под тентом и свежим бризом

с зайчиками на пальчиках

над пупком, над коленкой, над грудью

(разве кто-то считал в зонтике щелки-лазейки

для солнца ценою в три лева)

вдыхая от моря-медузы и пекла-песка

в котором сгорели вьетнамки...

 

или с го-ло-во-круженьем

в гамаке вяленой рыбкой

под большими зелеными

листьями-кленами

упиваясь луговыми-травными

на крыльях капустниц

летающими ароматами...

 

или в твоих объятиях

(как дети)

с запрокинутыми руками

дегустируя запахи кожи

волос и подмышек...

 

или господи просто

на старом диване

без ручек и ножек

даже без спинки

господи просто

элементарно горизонтально

растянув позвоночник

преодолевая гравитацию

просто — лежать...

 

(лежа становишься выше...)

 

...затаив дыхание

 

 

 

* * *

 

настоящие оломоуцкие творожки

эт-то скажу я вам!

В. Прусаков

 

настоящие оломоуцкие творожки

вот богемское амбре!

 

тут и рядом не лежали

рокфоры горгонцолы

камамберы сент-агюры

 

погибоша аки обре

сдайся, бри-замри, умри

 

 

 

* * *

 

ты, кому не дано ни фернета ни брюта

ты, кто ощущает белое кислым, а красное горьким

ты, кто чай преслащает в избытке кристаллами смерти —

ты не увидишь как ползает сыр по тарелке

ты не поверишь самодостаточности авокадо

 

как объяснить тебе нежные ляжки лягушек?

если тебе не понять как отжать из лимона на мидий

как вразумить тебя истиной в терпком бокале?

если, дальтоник, ты не знаешь различия в цвете

 

как тебя, кислого, держит земля,

породившая горький миндаль,

сельдерей солонистый

и сладких омаров...

 

 

 

* * *

 

«Случайно на ноже карманном

Найди пылинку дальних стран…»

Совет психотерапевта

 

я прислонялась к собору Гауди в Барселоне

лебедей наблюдала в море у берегов Нэшхольмена

я замыкала руками улицу в старом Стокгольме

купалась в нимфеях латвийских озер

я кружилась в спагетти дорог над балконами Генуи

трогала мужской пояс целомудрия в Градчанах

ласкала в ладони окаменелости трилобита-готландца

удивлялась как утки любили друг друга в пруду

как паука паучиха убила в малине

я растила сама авокадо и вкушала от плода его

ела в Албене мелбу с бенгальским огнем

лицезрела безумного Бергмана в церкви Форё

кормила с руки Воденникова и воров-воробьев в Нюнесхамне

охотилась за пеленгасом меж камней Нового Света

спасала морского конька от средиземного шторма

вынимала из тушки кальмара хищную рыбу с его потрохами внутри

 

я небывалое знала и невероятное помню

но никогда никогда никогда никогда

не доводилось мне видеть ножичек рыбный

обычный столовый прибор

кой существует на свете

 

 

 

 

ПОСТСКРИПТУМ

 

Мучительный мутный напиток мы пили в Стамбуле,

На берег азийский ногой утомленной ступали,

С босфорской воды на улетные ульи взирали,

Жевали бараньи кишки, а вот яйца не стали.

Евразию легким мостом на ладонь полагали,

В «восточном экспрессе» любились, мутили и спали.

У турка с руки фаршированных мидий вкушали,

И снова мутили, и снова с водою мешали…

Заместо гарема павлина в саду наблюдали,

На рынке кролей в миндалях и лукумах видали,

Небесной водой мы ударены были в Стамбуле.

 

P.S. Я ножичек рыбный нашла у себя в ридикюле.

 

 

 

 

САПФИЧЕСКОЕ

 

пылкий поклонник по интернету мне розы прислал

строгий мой муж через плечо аромат их учуял

тот же надеждами тщился, что муж не прознает

и не стеснялся любви фимиам источать Times New Roman

 

что ж ты наделал безумец влюбленный разгульный повеса

лучше бы злато дарил — муж его носит в ломбард

лучше бы пьянку затеял — мужу опять же приятность

лучше б соседской девчонкой меня соблазнил на десерт

(с девочкой я никогда не бывала — а мужу забава)

лучше бы мужа на службу пристроил — чтоб не лежал

 

мало того что несчастный ты сердце мне ранил шипами

(как бы безумная я от цветов становлюсь — факт очевидный)

муж мой собака ревнивец пароль поменял и мышь умыкнул

на электронную почту дорожка заказана мне

 

 

 

 

* * *

 

а Таня сказала чихать

не в смысле на все вообще

(хоть это имело бы смысл)

не так чтоб чихать на плохое

(хоть в общем-то это разумно –

чихать на плохое неплохо)

 

а именно просто чихать

не в смысле опять же болезни

и прочих соплей и т. д.

 

вот именно: просто чихать

забористо сладко чихать

на миг отрываясь от корня

на миг превращаясь в ноздрю

 

чихать это мини-оргазм

мне Таня сказала однажды

 

а я и сама это знаю

я делаю это всегда

на солнышко глядя в упор

когда оно цветом сорит

когда оно пухом исходит

и пальцы свои распускает

ко мне забирается внутрь

щекочет ласкает смешит

 

оставьте меня я чихаю

 

!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

 

 

 

 

* * *

 

Не все равно — любить иль красоваться.

И что приятней — каждому понятней.

И красоваться — тоже ничего.

Но вот любить — какое слово, право,

хоть слово не умеет ничего.

Оно не воробей и не синица

(в руках у журавля)...

А руки правы,

лишь только руки, губы и глаза.

 

По мне, любить — приятнее всего,

я больше не умею ничего.

 

Хоть можно иногда покрасоваться

И даже поиграть и поиграться

Но может ведь игрушечка сломаться —

любимая игрушечка замрет!

(Когда-то так у маленькой меня

в ладошке лягушонок задохнулся.)

И что тогда? Игрушечку в коробку.

А если вдруг наткнешься, повзрослев?

Игра не стоит свеч (какая пошлость).

 

Поэтому мне лучше в преферанс —

когда на восьмерной взимаешь десять,

на мизере с восьмеркой — ни одной,

при этом понимая неизменно,

что жлобский вист — находка для жлоба

и не сравним, однако, с джентельменским.

А в распасы мне вечно не везет.

И не везет во всем, когда на деньги.

 

Поэтому я снова про любовь:

любить, неблагодарно отдаваться,

любить и бесполезно умирать,

тобой дышать и воздух целовать

и снова умирать и улыбаться.

 

А что еще мне делать остается?

 

 

 

* * *

 

«Прощай, вино, в начале мая,

а в октябре прощай, любовь...»

Беранже

 

Я так хочу малины —

сильней, чем губ твоих,

а губ твоих хочу я

сильнее, чем вина.

Вина купить несложно,

нарвать малины можно,

но губы осторожны —

так просто не украсть.

 

К слову сказать, можно приналечь на малину два-три раза, и мало не покажется.

Вином напиться так, чтобы долго не хотелось, трудно.

А нацеловаться всласть вовсе невозможно.

Это к вопросу об утолении жажды.

Однако, независимо от сего многоопытного рассуждения,

 

Не будет лето длинным —

прощай, моя малина,

придется на рябину,

на клюкву, курагу,

но, Господи мой боже,

оставь вино мне все же,

я без него не сдюжу —

у пьяных рыб нет губ.

 

 

 

 

* * *

 

поистине темная ночь души

всегда три часа утра

 

жалобным иероглифом

соткался в ночи

древний египтянин

 

на тридцать три желанных удовольствия

есть три великих жизненных проклятья

так он сказал печалясь

о них поведал в следующем порядке

 

одно из них – лежать в своей постели

и не уснуть

и это первое

 

другой кошмар – хотеть кого-то видеть

кто не приходит

(например, тебя)

 

и третье, наконец, – не получать

пытаться получить и ну никак

ну никакого тебе удовольствия

 

древние знали порядок

 

 

 

 

 

ДВА В ОДНОМ

 

………………………

 

к старости муж и жена

спят на отдельных кроватях

дело не в том что они ненавидят друг друга

к старости кости болят коченеют конечности ломит суставы

в теле сплошная изжога гудит повсеместно

 

так бы прилечь чтоб не больно и чтобы клешни не обвисли

подругу-подагру раскинуть и немочь свою растопырить

 

дай же ты Господи старому спать на отдельной кровати

чтобы любимое тело страдать не мешало

 

…………………………………

 

но я еще свернусь в густой комочек

и заберусь под мышку или в пятки

и в складочку сладчайшую проникну

и в ямочку и в щелочку любую

и буду спать как ты меня положишь

или не буду спать – как ты прикажешь

как ты меня согнешь и приголубишь

приму любую форму или муку

 

яйцо личинка кокон – мотылек

пока еще мой страх острее боли

 

 

 

 

ЧИТАЯ «ХАЗАРСКИЙ СЛОВАРЬ»

 

 

Милорада Павича

Я читала давеча...

Сербская народная частушка

 

 

[АВЕРКИЕ СКИЛА]

 

На расстоянье вытянутой сабли,

а подпустить поближе – будет больно,

«наколотой на собственное сердце»

я не хочу, мой недруг, умирать,

как на булавке – ме-едленно и верно.

Мой верный враг, невероятный друг,

сначала овладей искусством боли,

не бей, не научившись врачевать,

не заточив клинка – не начинай,

пронзай навылет, чтобы избежала

твоя душа из мук твоих и рук.

 

 

[ПРИНЦЕССА АТЕХ]

 

ах эти цацки, эти тени и румяна –

их на семь жизней, на семь лиц, на семь солей,

и после этого еще на семью семь

 

но где же стольких жизней мне набраться

чтоб столько лиц себе нарисовать!

чтоб эти цацки все употребить…

ведь даже ты не ешь мою помаду,

медовую и влажную мою

(но хоботком гуляешь по лицу,

с него снимая сладкую пыльцу)

 

покуда лак моих ногтей не пересохнет

в стеклянном горле пузырька, покуда тени

не лягут темными мешками под глазами

покуда ясные не выльются глаза

(и по щекам размажутся постыдно)

покуда не осыплется со щек

пыльца, которой съесть ты не успеешь,

(застрянет в складках и повиснет на костях)

покуда этот ужас не случится,

я постараюсь вовремя сбежать.

 

и ты мне будешь делать макияж,

когда я успокоюсь и остыну –

смотри: пуховка, кисточка для пудры,

а это спонж, а вот хороший тон,

(заметь, в моем лице он очень важен),

а здесь румяна, их тут завались,

коли захочешь, мой живот раскрасишь,

и тени – вот коллекция теней,

карандашей, помады, блеска, лака –

без маникюра класть меня не смей

и без помады класть меня не надо,

смотри: вот это стойкая помада –

хоть был бы смел, но все равно б не съел.

 

и ты меня распишешь под яйцо,

и ты свою любимую картинку

живописуешь на пустой болванке

(не это ли хазарское лицо…),

вот этим золотым карандашом

ты буквы мне на веках нарисуешь –

 

чтобы никто ко мне не подходил,

и чтоб никто в гробу меня не видел,

и чтоб никто меня не целовал

когда во льду я буду и в бальзаме,

 

а фотографию возьмешь вон ту, с глазами,

где ты меня красивой называл.

 

 

 

 

* * *

  Саше

 

ты меня сделал, ты и никто другой,

не тот, кто первый меня разбудил,

и не тот, кто второй

пытался меня иметь,

не те, кто мимо и около шли,

думая, высечь меня или же пересечь,

ты меня сделал, ты и никто другой,

ты меня сделал, ты один виноват

 

 

 

 

* * *

 

Нас просто нет, мне Саша говорит,

и с этим жить, и это нужно съесть.

А Гуголев – другое говорит,

почти цитирую: «Чтоб о тебе вспомнили,

совсем не обязательно умирать,

достаточно просто выйти из комнаты…»

 

Но я хочу, чтоб это тоже понял ты:

Я здесь еще, пока еще я здесь...

 

 

 

 

* * *

 

Однажды я была наивно молода

и написала следующие строки:

«Я не поэт, я женщина из плоти»

и что-то про ленивый свой фрегат

и время, что бесчувственно проглотит

«моей души словесный суррогат»…

(ах, Боже мой, какой словесный блуд…)

И что-то про «воспеть» и «быть воспетой»,

и что-то о красивости моей,

но главное – там было: «Ручка эта

прекрасней, чем написанное ей».

 

Но как же были счастливы поэты,

что я не стану есть их пирога!

И, в общем, я его, действительно, не стала

(поскольку селезенка дорога…)

О них теперь никто уже не вспомнит.

А я все тщусь услышать нужных слов:

поэт ли я иль женщина из плоти,

из крови, селезенки и из прочих

приличствующих женщине узлов.

 

Но всё слова ненужные, к несчастью,

они мне не прибавят куражу:

вот бабы про меня толкут болтанку,

про стелку говорят, эротоманку,

но, впрочем, мне всё это – «будьте-здрасьте»,

и вашего я больше не скажу.

 

Так, собственно, из песни или плоти?

Поэт из плоти, женщина в литоте,

поэт в пролёте, женщина в полёте,

в работе, в обороте, в переплёте,

и тоже, в общем-то, по-своему, в пролёте…

Ты скажешь – нет?

 

Поэт безмолвствует...

Но счастлив ли поэт?

 

 

 

 

* * *

 

Ты удивляешься, что мне мешает спать?

Говорю тебе: кот, рыжая сволочь, ходит взад и вперед,

в поисках игр и еды, толстый кастрат-недоумок,

сухими цветами шуршит и роняет часы со стола.

 

Ты удивляешься, что мне мешает спать?

Говорю тебе: ветер, белье на балконе, сосед за стеной,

водопровод с внутриутробным расстройством,

хозяин машины, визжащей уже полчаса.

 

Ты удивляешься, что мешает мне спать?

Говорю: ребенок с кем-то о чем-то во сне, к тому же вспотел,

да и сам ты весь мокрый, то стонешь, то дышишь,

то с меня одеяло украл, то со стенкой меня сровнял...

 

Ты удивляешься, что мне мешает спать?

 

Сколько еще всего я могу наврать?

Но разве не хватит?

 

 

 

 

* * *

 

Из моих ночных стихов

лезут крики и волосы,

но приходит мой муж,

у него в руках расческа и ножницы,

нет, похоже, что жесткая щетка и нож…

 

Ах ты, мой сероглазый король,

отчего ж столько стали в руках у тебя,

отчего хирургия во взгляде?

 

Что ж ты все обрезаешь

и собакам бросаешь на двор,

неужели не жалко,

оно ведь шевелится, видишь?

 

Ну молчу, ну не буду, молчу,

получается очень красиво, я вижу,

лысый ёжик такой, без отростков и без плавников,

да, конечно, без блох, но зато и без шерсти,

но очень, ну очень хорош,

что ж ты делаешь, милый...

 

А как там дневные сонеты твои, дневные сонаты?

Я тоже, я тоже приду, и ты мне покажешь,

я тоже тебе улыбнусь всеми стальными зубами,

обрежу тебя не по крайнюю плоть, а по крайнюю меру,

и крайне чисты и прекрасны, вкусны и сильны

будут твои две строки, твои две ноги,

мои две руки

 

 

 

 

* * *

 

Не прикасаясь танцевать, не прикасаясь,

под музыку, журчащую снаружи,

покуда можно, танцевать не прикасаясь,

едва глазами, покуда можно...

 

Поскольку прикоснуться — просочиться

под музыку, текущую внутри.

А если что? А если резус-фактор?

А если жизнь с тобой накоротке?

А если кровь в коротком замыканье

начнет кружить по нашим проводам?

Я все возьму – и все тебе отдам,

отдам с педалями, ключами и замками,

не разобрав по тактам и ладам,

 

поэтому пока – не прикасаясь,

под музыку, живущую вне нас.

 

 

 

 

Эротические плоды

 

[1998]

 

[яблоко]

 

Вот яблоко — свежо и совершенно,

оно меня желает откровенно.

В нем сила тока, сока напряженье,

его сопротивленье минимально,

оно само себя ласкает воском,

оно себя открыто обещает.

Вот яблоко — оно со мной играет,

оно блестит, красуется, зовет.

Но яблоко — оно хрестоматийно,

ему я не отдамся даже в мыслях —

я съем его без боли и стыда,

пока моя душа объята книгой.

Его душа — сухая сердцевинка,

ее забуду выбросить опять,

забуду как забаву без любви...

 

 

[банан]

 

Его изгиб — фаллический обман.

Когда он желтоват уже, но крепок,

когда упруги все его кожурки,

когда они срываются, треща —

в нем нет еще ни сладости, ни страсти.

Он искренним становится позднее —

На грани между зрелостью и тленьем.

Он весь внутри, но Боже упаси

Руками брать его нагое тело!

Он рыхл и нежен, до конца он твой,

он беззащитно жалок, настоящий,

он сразу распадается в руках,

едва его достанешь из одежек.

Ах бедный мой, томящийся банан!

Тебя хочу иметь полуодетым,

но можно все спустить и разодрать,

и распластать на беленькой тарелке,

и ножичком, и вилочкой тебя...

 

 

[апельсин]

 

В нем заперта оранжевая дрожь,

Он толстокожим кажется случайно:

Едва его разденешь и сожмешь,

он сразу же беспомощно кончает.

Зачем же так? Не лучше ли слегка

его погладить пальчиком по спинке

и нежно разделить на половинки,

сняв кожуру при помощи клинка...

И с каждой долькой — пауза и вдох,

ну и так далее...

 

 

[помидор]

 

Вульгарен помидор и похотлив,

развратнее граната и грейпфрута

с их ненасытным пламенным нутром,

с его брутальным, жадным поцелуем

когда его воротит наизнанку,

и непонятно, кто кого сосет.

Он как удав берет тебя гипнозом,

и ты уже не можешь избежать...

 

 

[виноград]

 

Дразнящая, блазняющая гроздь,

тугая, восхитительная плоть,

а лучше - изумительная кисть

и пальчики, манящие уста,

и каждый можно всласть обцеловать,

и каждый помещается во рту...

(Пусть для кого-то зелен виноград,

но для меня он красен и прекрасен,

и даже если зелен — он чудесен,

прозрачен и заведомо виновен.)

Губами потянуть и оторвать

податливую ягодку от ветки

и сладко перекатывать во рту

и язычком надавливать тихонько —

она тихонько будет истекать,

а чуть сильней нажать — взорвется соком...

И так, неторопливо наслаждаясь,

все ягодки его перелюбить,

все пальчики его переласкать.

 

 

[паприка]

 

Ах паприка, мой сладкий красный перчик,

с роскошной экстатической головкой,

с надежной коренастой плодоножкой,

классический образчик и примерчик.

Мой перчик, обжигающий и пряный,

ты не уронишь, если уж подымешь,

тебе отдаться — можно не вернуться,

такой уж ты неистовый и рьяный.

Но острый нож тобою тоже бредит

(но острый нож моей рукою водит):

я знаю, что внутри такая полость,

зовущая горячая пещера!

Мясистое и красное вспороть —

вот это будет семяизверженье!

 

 

[персик]

 

Прелестник, вот кого я вожделею

(и он меня желает непременно),

мой бархатистый мальчик, мой шалун,

игручий мой котенок, мягкий мячик,

с тобой, обнявшись, можно засыпать,

но лучше, просыпаясь, кувыркаться

и пробовать вот эдак и вот так,

укладывать в ложбинку на груди,

и на пупок, лобок, и между ног,

и чтоб катался ты по позвоночкам

и застывал, дойдя до ягодиц...

Но попкою тебя не превзойти —

твоя так восхитительна, мой сладкий!

Мне так тебя не хочется кусать,

и все же я вопьюсь в тебя зубами,

когда я не смогу не закричать...

 

 

[авокадо]

 

Я всех бы их хотела ненадолго,

но авокадо...

Какая изощренная истома

к нему забраться под брезент плаща...

И если мой любовник неприступный

позволит расстегнуть его футляр...

О Боже мой, какое наслажденье,

какая нежность там, какие ласки,

а косточка кругла и глянцевита,

с изысканной, волнующей текстурой,

она и тяжела, и невесома,

парит...

 

 

 

 

ДРУЖЕСКИЕ ВЫСКАЗЫВАНИЯ

 

[1997-1999]

 

 

СТИХИ ДИМЕ

 

*

Твоя-то роза — как карамелька сладкая сверкает,

а та, другая — с головы гниет,

не сохнет.

 

*

Мой муж девятку пик мне нагадал с тобою.

Но я люблю тебя

не так.

 

*

Отроковицу бледную с распухшим языком синюшным

себе я представляю

или как она кромсает вены

и засыпает в теплой ванне (холодеющей)

надеждами полна

или с балкона.

Ужо тебе, учитель.

 

*

С какими бабами ты путаешься ночью

и мужиками.

Вот неизвестность.

 

*

Ты слишком безупречен чтобы так.

Я слишком не такая чтобы очень.

Поэтому проходит день и ночень.

Но все напрасно.

 

*

Ах, Дима, Дима, вот тебе полянка,

и лисонька-лиса, и кот, и ужик,

и ты так непохож на остальное...

 

*

................

..................?

..............

 

 

 

ПОДСЧЕТ ПУГОВИЦ НА ОДЕЖДАХ ВОДЕННИКОВА

 

Куколка

Балетница

Воображала

Сплетница

Царь

Царица

Клоп

Мокрица

 

Куколка,

конечно же куколка.

И все остальное —

тоже.

 

Сноска N 1. Я никого из них не извиняю.

Сноска N 2. Разумеется, там была молния.

Сноска N 3. Сноска N 1 делает текст пародийным.

Сноска N 4. Сноска N 3 необязательна.

Сноска N 5. Сноска N 2 существенна.

 

 

 

 

 

ДИМЕ ВОДЕННИКОВУ

 

ПОСВЯЩЕНИЕ И ПОДРАЖАНИЕ

 

А без стихов мне вовсе не прожить

(конечно, не без ваших – без моих),

но никому они не интересны.

Хотя вот вам, возможно, интересны,

а вашему соседу – неизвестно,

по-моему, ему до фонаря

(да он и смотрит в сторону, скотина),

ему и до меня совсем нет дела.

 

А я хочу, чтоб это дело было,

чтоб было дело до моих стихов

(они, по существу, совсем не лажа)

чтоб было дело Мише Айзенбергу

и чтоб Воденникову тоже было дело,

Илье Кукулину, и Курицыну Славе,

и всем другим с фамилией на «Ку»

(Куллэ, Кудрявцеву и Владу Кулакову),

и даже Кузьмину – его туда же,

хоть он меня не хочет, ну и что ж.

(А все-таки стихи мои – не лажа.)

 

И чтобы до самой меня отчасти

вам всем хватало дела иногда…

 

(Ведь если что – простить себе не сможете,

я ж не железная...

 

Но я вас всех прощаю…)

 

 

 

 

 

ПРАЖСКАЯ ВЕСНА

 

В.Прусакову

 

У Витюши с утра радегастику,

а потом на Градчанской гамбринусу,

для начала, конечно, по маленькой,

прицепив где-нибудь по сливовице

(чтобы было не трудно по лестничке

и не тесно на Златой на уличке),

а у Витта зайти в кафеюшечку,

чтоб к эспрессо добавить гриоточки…

Как спускаешься на Малостранскую,

Ощущаешь нехватку горючего —

тут не грех заглянуть в ресторацию,

пропустить не спеша по будвайзеру

и за кружкой понять, что под ложечкой

приближается время для супчика.

Нагулять аппетит по Нерудовой —

и «У златого льва» по полевочке

(цыбулячке, а к ней — можжевеловой —

с боровичкой полевка что музыка)

и, как водится здесь, по крушовице,

а кому-то пора на моравское…

Пробираешься на Староместскую —

по франковке недурно на площади,

заодно и по пареку в роглику,

а потом прогуляться по мостику.

По моравскому где-то под мостиком —

по стаканчику, чтоб без усталости,

и, плутая, добраться до Вацлава,

чтобы там по чуть-чуть бехеровочки.

(Хорошо тут у них с бехеровкою,

и с фернетом недурно устроено,

а в цукрарню, видать, не получится,

да и что мы в цукрарне не видели.)

Глядь — пора уж идти на Италскую,

ну и там, на углу — по праздройчику

(Прусаков говорит, что «Над Розгласем»

наливают отличное пльзеньское.)

Но успеть бы еще по вельветику

где-нибудь в переулках за площадью…

Ближе к ночи добраться до «Сламнику»,

Что возвысился тихо над Стромовкой,

чтоб колено копченое вепршево

придавить за вечернею кружкою...

 

Хороша ты, о Прага, цветущая

в золотом вековечном величии!

 

 

 

 

САМАРСКАЯ КРУГОСВЕТКА

 

Парусный час по Родюшкину — единица безотносительная:

можно дойти до Астрахани, даже если вверх по реке,

можно при полном штиле дойти от Стрижей до Рождествено,

но прежде – до бешенства Гуголева — это сугубое бешенство!

 

Когда на горячем моторе на мель врывается яхта,

когда срывается стаксель и шпонки летят стремглав,

когда кувыркаются чайники, кипящим плюясь муляном, —

в фольге испеченный Гуголев выходит шкоты травить.

 

Он смело выходит на к'орму и дружно рубит канаты,

покуда максуды и шморли по гробикам залегли.

Ох, уж этот ему Макаров с манерами аристократа —

его уже укачало пьянящее чувство земли,

он с борта струю пускает

(Ребята отводят взгляды...)

 

Но Гуголева терпенье, как бешенство, — беспримерно,

в глазах полярные звезды, брильянтова зелень в перстах

(он лечит мою лодыжку, он носит меня на закорках,

но попрекает «принцессой», когда я корки мочу),

его сокрушительны речи, как песни Фрэнка Синатры,

и Гоша роняет челюсть, а Миша просит на бис.

 

Да, это его дорога, хоть он по другому делу —

не мягкое нёбо России, но звездная, млечная путь,

и светит костер в тумане (с одной триумфальной в кармане

нас высадили на остров, но искры не гаснут, летя).

 

(Айзенберг призывает заснуть.)

 

Миша бросает невод в зеленые воды Итиля

и тянет вдоль борта красоты и тихо вздыхает на них,

Айзенберг на якоре держит все возможные негативы,

потому что ужасно весело, здорово, хоть и ужасно,

но об этом, пожалуйста, тихо…

Даже если просто ужасно, это тоже дано в награду

этот город назвать бы Лейбградом – как его поступь тверда!

Миша идет по набережной, танцует, смеется и плачет,

хоть Юлик позднее заметил,

что травка была ерунда...

 

 

 

* * *

 

  «Глаза романтика чисты…»

  С.Елисеев-Паратов

 

на солнце смерть красна

а жизнь прекрасна

при всей ее убогости и жути

 

ведь в мае даже в городе Тройник

себя возможно мыслить человеком

когда вокруг шампанское рекой

и свальный грех, и голые купанья

и прочее бесстыдство и размах

когда шашлык иль молодой барашек

зажаренный над берегом крутым

реки Итиль, текущей безмятежно,

в себе несущей рыбьи косяки –

поди поймай, Макаров, если сможешь.

слабо? вот так-то – это не пеньки

катать, как Юлик Гуголев заметил,

продрав глаза под солнцем Тройника...

 

и все же: благодать под этим солнцем –

и Дараганов с ящиком пломбира,

и зелень свежая вокруг и на столе,

стоящем на пеньках, что прикатили…

здесь можно все – и рыбкой закусить,

и лирику интимную затеять

 

не это ль сочетанье нас влечет

 

 

 

 

Между нами

 

 

[1994 – 1998]

 

 

 

* * *

 

Саше

 

пробуждение: птицы

продолжение: ты

 

 

 

* * *

 

А.М.-К.

 

я — синица-в-руках

у тебя —

журавля-парящего-в-небе

не упусти —

упадешь

 

 

 

* * *

 

точнее и утонченнее

чтоб не было видно материи

ставшей тканью живой

 

и когда они скажут —

мы ничего не видим,

ты в ответ промолчи:

вам и не должно

 

 

 

* * *

 

А.М.-К.

 

чужие вещи

чужие стены

чужие дети

трогают чужие вещи

орут

за чужой стеной

 

я тут

и мой сурок со мной

 

 

 

ДАВАЙ ПУТЕШЕСТВОВАТЬ

 

 

А.М.-К.

 

. . .

 

Давай путешествовать

жизнь коротка

а земля велика

 

. . .

 

Давай путешествовать

жизнь коротка

но длиннее чем путь

от метро до порога

 

. . .

 

Давай путешествовать

сколько друзей

от города к городу

сколько дорог

от острова к острову

от человека к человеку

и сладок уже звук

недоступной речи

 

. . .

 

Давай путешествовать

денег не будет

ни после ни до

все равно никогда

 

. . .

 

Давай путешествовать

стоит того

 

. . .

 

Давай путешествовать

только сначала

кота заведем

 

. . .

 

Давай путешествовать

 

до и покуда

и после и через

пока еще можно

когда же еще

всегда будет не до того

и поэтому

 

. . .

 

Давай путешествовать

дом свой отыщем

и сына и смысл

и вместе пуд соли

и книгу и дерево

только тогда

 

. . .

 

Давай путешествовать

 

 

 

 

СВОБОДА НЕ ЛЮБИТЬ

 

в ней только цвет воды

без запаха и вкуса

но свежесть

но здоровые калории

 

но —

невозможность жажды

 

 

* * *

 

жаба душит

и червь точит

 

и птичка плачет

 

 

* * *

 

между нами

что-то есть между нами

 

между нами пропасть

чего

 

 

 

10 ДЕКАБРЯ

 

Диме Воденникову

 

это серое утро

и снег и деревья

 

но кофейная чашка пуста

 

 

 

* * *

 

А. М.-К.

 

мой любимый уехал

и стало мне не с кем

ему изменять

 

 

 

* * *

 

А. М.-К.

 

диван — два метра на двоих

уже при жизни

 

 

 

* * *

 

мы могли бы с тобой и на заднем сиденье

велосипеда

если бы ты не забыл

как вращать педали

 

 

 

БЕССОННИЦА

 

это что

это что это

что это

что это

 

это как

это как это

как это

как это

 

это дождь

это дождь

это дождь

это дождь

 

 

 

 

ВРЕМЯ УБИВАТЬ

 

Без тебя я просто

убиваю время.

Грубо, натурально,

как в фильмах Стоуна.

 

А когда мы вместе,

мы убиваем его вместе –

легко и безрассудно,

весело и безболезненно,

виртуозно,

с удовольствием –

как в картинах Тарантино.

 

Это наше время.

 

 

 

* * *

 

сойти до состояния растения

стелиться и питаться чем достанется

до хлебного кромешного насущного

до пыли под уютным телевизором

 

нехитрое надежное бесчувствие

 

как просто жить

как просто может быть

 

 

 

* * *

 

ничего не хочу

хочу только ничего не хотеть

 

ничего не надо

надо только чтобы ничего не было

 

ничего не чувствую

чувствую только что ничего нет

 

ну и ничего

 

ну и что

 

 

 

 

 

Лишиться чувств

 

[1998 год]

 

 

* * *

 

А.М.-К.

 

Лишиться чувств.

Не потерять сознанье,

а чувства потерять и осознать,

что это дом, который мне прописан,

а это лифт, который мне достался,

как лестница, компьютер или стол

(как улица, аптека и фонарь).

 

Автобус — это транспортное средство,

он ходит до Петровско-Разумовской,

в нем не живет рефлексия и сырость,

он не содержит повода в себе.

Погода — произвольно объективна,

с ней связаны перчатки или зонтик,

простуда, и не связано другое:

блаженство и нещадная тоска.

 

Лишиться чувств и обрести понятность:

будильник начинает в полвосьмого,

а кот — еще двумя часами раньше,

а муж — примерно в три, но не всегда -

вот это ночь или — вот это утро,

а это кухня, чайник, холодильник,

а вот мой сын с взъерошенным затылком

и с песней недожеванной во рту.

Он кроме школы ходит в музыкалку,

к нему приходит папа в воскресенье,

его заботят подвиги Геракла,

ему нельзя, и я ему должна.

 

А это мама, с ней — гипертония,

стенокардия и другие вещи,

среди которых множество ненужных,

а среди прочих — видимый укор.

Мы с ней знакомы, но она отдельно —

с болезнями, вещами и укором,

мы знаем десять слов на эсперанто.

А это муж, с которым я живу.

 

А это муж, который мне назначен,

он пишет списки и другие тексты,

он строит планы, замки и пасьянсы,

он покупает блоками Gitanes,

он посылает письма по E-mail'у,

он хочет, он имеет и умеет,

ленивец, литератор и гурман.

 

Лишиться чувств, контекста и подтекста,

эпитета, окраски, настроенья,

и потерять пронзительность и нервность,

способность реагировать на боль,

не думать, что меня не любит мама,

что быть ребенком — это очень трудно,

что я его не в силах осчастливить,

не в силах одарить и уберечь.

 

Не чувствовать, как мерзну и немею,

и как держусь на скользком полуслове,

не слышать, не дышать, не ненавидеть,

не видеть, не смотреть и не терпеть,

не думать, что рука твоя ослабнет,

что ты устанешь и меня отпустишь,

что греть меня однажды перестанешь,

и отведешь глаза и отойдешь,

не чувствовать,

не думать,

не бояться,

что можно чувств лишиться

навсегда

 

 

 

 

Четыре плача о смерти и любви

 

[2000]

 

 

* * *

 

нет утешенья моей красоте

есть только тленье...

 

[1]

 

руки мои умирают

тебя не смогу я обнять

когда ты захочешь.

 

что же мне делать с любовью

чем же ее накормить

чем утешить ее ненасытное горе.

 

руки мои ослабеют отсохнут

как же смогу не любить

как же смогу до тебя не дотронуться впредь

 

[2]

 

если бы не было тебя у меня

ничего бы у меня не было

не было бы и меня.

 

я бы только рыдала

я б только дурела старела

жирела в печали моей

только бы ела

 

только бы злая еда

злая коварная сладкая

что б еще мне осталось

когда без тебя

 

только пустое излишество

бескуражное темное пиво

 

а с тобой я худела бы

пела бы

 

[3]

 

не умирай, мой любимый,

я плакать не буду.

 

не умирай, мой любимый,

плакать не буду, сразу умру.

 

я не успею слезу донести

до глаз обнаженных.

 

сразу умру,

не успею поверить, что умер.

 

не умирай, мой любимый,

другие заплачут, не я.

 

[4]

 

руки мои

любят твои руки

страстно любят они

твои уютные руки

но ломает руки мои

лютая ломота

сводит и леденит

мои лебединые руки

и легкие ноги мои

чтобы с тобой не сплетались

к тебе не летели