Schokn / ЩЕкн

КВАНТОВАЯ ПОЭЗИЯ МЕХАНИКА

Вот, например, квантовая теория, физика атомного ядра. За последнее столетие эта теория блестяще прошла все мыслимые проверки, некоторые ее предсказания оправдались с точностью до десятого знака после запятой. Неудивительно, что физики считают квантовую теорию одной из своих главных побед. Но за их похвальбой таится постыдная правда: у них нет ни малейшего понятия, почему эти законы работают и откуда они взялись.
— Роберт Мэттьюс

Я надеюсь, что кто-нибудь объяснит мне квантовую физику, пока я жив. А после смерти, надеюсь, Бог объяснит мне, что такое турбулентность. 
— Вернер Гейзенберг


Меня завораживает всё непонятное. В частности, книги по ядерной физике — умопомрачительный текст.
— Сальвадор Дали

Настоящая поэзия ничего не говорит, она только указывает возможности. Открывает все двери. Ты можешь открыть любую, которая подходит тебе.

РУССКАЯ ПОЭЗИЯ

Джим Моррисон
НОРА САХАР-ЛИДАРЦЕВА

Нора Сахар-Лидарцева (?–1983) (фотография не найдена) — писатель, поэт, впоследствии музыкальный и театральный критик Нора Яковлевна Сахар еще летом 1921 г. общалась с Анной Ахматовой, Михаилом Кузминым, драматургом, режиссером и театроведом Николаем Евреиновым, актрисой, скульптором, танцовщицей Ольгой Глебовой-Судейкиной, поэтессой, драматургом, переводчицей Анной Радловой, с актером, режиссером, театроведом Константином Миклашевским. Эмигрировав, осень того же года провела в Ковно, поместила несколько стихотворений в газете Иосифа Воронко "Вольная Литва", очерк в газете Аркадия Бухова "Эхо", приняла участие в траурном вечере памяти Александра Блока в октябре 1921 г. вместе с Александром Гидони и Евгением Шкляром.

В начале 1922 г. покинула Литву.

 

Весенний эпизод

 

В пальто защитнаго цвета

И в шляпке бархатной черной

Прошла она мимо поэта,

Улыбкой сверкнув задорно.

 

Поэт совсем растерялся,

Навеки лишился покоя —

И тщетно вопросом терзался:

— Да что же со мной такое?

 

Все ждал, не пройдет ли обратно...

Но дама назад не вернулась.

Поэт прошептал еле внятно:

— Зачем же она улыбнулась?!..

 

 

 

На курорте

 

Не следи, темноглазый испанец,

Часами в читальне за мной:

Горит нехороший румянец

На щеках печальной больной.

 

Я знаю: ты ценишь наряда

Элегантную простоту;

Карандаш вынимать не надо,

Я записки твоей не прочту.

 

В каннотье из синей соломы

Я, может быть, хороша.

Мы лучше не будем знакомы.

Мне так больно и трудно дышать.

 

Ковна

 

 

 

Чудеса дрессировки

 

I.

 

Улыбаться я буду любезней,

На душе моей станет легко,

Когда выйдет прекрасный наездник

В темно-розовом плотном трико.

 

Легким шагом вбежит на арену,

Выводя вороного коня,

И (как радостно знать!) непременно

В крайней ложе отыщет меня.

 

Улыбнется — и в этой улыбке

Целый мир открывается мне;

Зазвучат трафаретныя скрипки.

Он стоит на бегущем коне.

 

Он бросает всей публике розы...

Я тюльпан получаю одна.

Муж мне шепчет смешныя угрозы, —

Я не слушаю, я влюблена.

 

II.

 

Антракт. Мы идем в конюшню,

В конюшню прежде всего.

Я скучаю, я так равнодушна...

Но зорко ищу его.

 

Мой муж говорит с жокеем.

И гладит двух желтых львят.

Ах, вот он! Сначала не смеем

И только глаза говорят.

 

Решаюсь, — какой Вы смелый!..

А... скоро Ваш бенефис?

— Восьмого. Не в этом дело.

Вы — лучше наших актрис.

 

— Цените меня немножко,

Ведь Вы счастливей других.

Вот львята, жокей и кошка, —

Я, право, здесь не для них.

 

Мой муж мне делает знаки...

— Я завтра приду одна.

. . . . . . . . . . . . . . . . . .

На арене, готовясь к аттаке,

Трубят четыре слона.

 

 

 

Снова...

 

И снова ресторан, вино.

Назойливый оркестр.

А сердце... сердцу все равно,

В нем нет давно уж мест.

 

Зачем здесь столько чуждых лиц,

Одни других пошлей?

Туземцы всяких заграниц

И родины моей.

 

И отыскать надежды нет

Среди последних — Вас.

Вот там скрывает блеск лорнет

Совсем не Ваших глаз.

 

Нелепо музыка гремит,

Горят, горят огни.

Кто пожалеет, защити

Меня в такие дни?

 

Ковна, ноябрь, 1921

 

 

 

* * *

 

Жарко. Болит голова.

Чувствую лето в весне.

Хочется на Острова, —

Радости хочется мне.

 

Встреча сегодня была...

Много их было зимой.

Ночь в первый раз так светла,

Но неужели — домой?

 

Снова меня утомил

Нежностью этой пустой.

Нет у меня больше сил

Ласковой быть и простой.

 

Вот почему я бледна

И так упорно молчу.

Пусть я ему не жена —

Другом я быть не хочу!

 

Петроград, 1921