КВАНТОВАЯ ПОЭЗИЯ МЕХАНИКА

Настоящая поэзия ничего не говорит, она только указывает возможности. Открывает все двери. Ты можешь открыть любую, которая подходит тебе.

РУССКАЯ ПОЭЗИЯ

Джим Моррисон

ПАВЕЛ ЖАГУН

Родился в Челябинске, детство и юность провёл на Украине. Музыкой занимается с 9 лет, литературой с 13. Закончил музыкальную школу и киевское музыкальное училище им. Р.М.Глиэра по классу трубы. Один из ведущих сессионных и студийных музыкантов 70-80 годов. Работал во многих симфонических, джаз-, поп- и рок-коллективах: «Bells» «Гроно» (Киев), «Чаривни Гитары» (Киев/Москва), Оркестр Радио и Телевидения Украины. Писал тексты для большинства известных поп-исполнителей 1980-90-х гг. (А.Пугачёва, В.Пресняков, В.Леонтьев, К.Орбакайте, А.Барыкин, И.Николаев и др.). Создатель и продюсер биг-бит группы "Моральный Кодекс", продюсер записей известных нео-рок коллективов: "Встреча На Эльбе", "Spinglett", "Скандал", "Meantraitors", "Два Самолёта", "Матросская Тишина". Основатель неформального движения и автор творческой концепции репрограммированной эстетики NOART. Занимался исследовательской деятельностью в области электронных звучаний (noise reconstruction, no music, optical sound) текстового и визуального эксперимента. В 1992 году вместе с Алексеем Борисовым создал проект F.R.U.I.T.S. Участник экспериментальных субкультурных проектов и акций: Joint Committee, Ночной Проспект, Atomic Bisquit Orchestra, Ja-gun Zhibao, Север, Berlinishe Kunst. Записывает сольные альбомы и выступает под псевдонимом PIEZO. В 2007 г. начал публиковать поэзию и поэтическую прозу, выпустил первую книгу стихов.

* * *

садись на передний ряд с коробкой поп-корна

оцинкованный циник бренчит ведром

цоколем сокола исклевав за окном

кукурузные зёрна адорно

в окна смотрит вельветовый мишка

лампочка вместо носа

ватный живот вспорот гвоздём

возвращайся бездомный врунишка

круглое лето вкатилось в дом

в темноте умолкая

прельстится пропеллером птица

расшатанный паж распрощался со спаржей

гортанями выгорит город опавший

жизнь состоит из нескольких к ней репетиций

перелистывай волны слюнявым пальчиком навсикая

ласковых классиков лунная прозелень

океаны становятся озером

в часовом механизме дети медленно засыпают

__________________________________________________

БРОДЯЧИЕ ПАНДЫ

1971 — 2001

* * *

прими мой мир — упавший плод

в нём распростёртый кислород

смешной фарфоровый пастух

хрестоматийный перестук

семян в коробочке самшита

снега в осколках витража

створоженные сторожа

тулупы звёздами расшиты

с настойчивостью мураша

вскипая искрами трамвая

невидимая в теле свая

блуждает в сумерках душа

она в лиловых синяках

арбузной раной заживая

не образумится никак

подранок странного зверька

беспечная и чуть живая

* * *

наверно всё не так уж важно

в заиндевевшем шапито

возьми пальто ты в нём никто

кишмиш в пакетике бумажном

выходят дети из зеркал

из водяного пистолета

засвеченные фото лета

из нерасцвеченных лекал

в окно влетает божество

в лиловых звёздочках сирени

лаская ливнями колени

облезлых статуй торжество

на берегу чужой реки

твой дух записанный в скитальцы

свети фонариком сквозь пальцы

пустым надеждам вопреки

стихетты нины хабиас

в пустых карманах грели руки

в груди предчувствия разлуки

ростки пускали напоказ

под плёнкой луковой любовь

нежнейшей зеленью апреля

перерастала в плач свирели

____________________________________________

ПИСЬМО 2.0

Вспомни.

Это всего лишь несколько слов.

Маленькая щепотка соли.

Свет, отражённый от трёх углов,

камешек — брат фасоли.

Прост и наивен осенний быт —

схожий на воду ценник.

От червоточин в глазах рябит,

пленник.

В сумерках кровельных приберегу

голос

на том берегу.

Угольный ветер железных дорог,

сиплое эхо —

фальцет и басок.

Можно сказать, что устал и продрог:

в мякоти груши — песок.

Астры.

Кострами восходит зима.

В пальцах

истлела тесёмка письма.

— Метеорологи, вечер безмолвен —

капля за каплей в дрожащей листве.

В непримиримом родстве —

благословенной,

печальной реки,

плавно стремящейся в гору.

Мал золотник, да дорог —

крыльев неслышимый шорох.

Порох,

поющий затвору

песню святого Луки.

Всласть нагулявшись

в червлёных лугах,

клятвами скованный иней

искрит.

Стрелянный воздух,

сухой динамит, крапчатый гусь

в облаках.

Капли рубина вросли в бирюзу

Тихо шипели дождинками в пепле.

Стебли

в грозу

превращались в лозу.

Крепли.

Крохи — щеглу.

Бакенбарды — поэту.

Следуя следу, назло педсовету

пар племенной замирает в углу.

Войско — десяток неробкий.

Чёрным очерчены синий и белый.

Тенью сгребая сугроб огрубелый,

будет брести по серебряной тропке,

кто в наливной темноте не узнал

яблоко бледное,

пыльный пенал.

Кто ты?

В тени у Темничных Ворот.

Йод.

Кориандром и тмином

в слепом кушаке

воскресая,

вскипая кармином

в руке,

кукловод.

Елеонская стража

за кражу в ответе —

с раскалённого пляжа

транзисторный ветер.

Плод.

Маслянистая зелень ларька,

послесловие лунных оленьих ресниц.

На расплавленной плёнке, слегка,

под лоскутное логово птиц

просочилась теплыни река.

Телевышка, качаясь, кренится во мгле.

Мелким бисером светится лес.

На клеёнчатом, шатком столе

крошки лета пернатого.

Лунки небес.

Смотрит на дверь часовой,

в поисках новых улик:

под подозрением рой,

для созерцания лик.

Список последних архивных речей,

фон обречённых фонем, —

сладкий кондитерский розовый крем

в мыслях детей

палачей.

Жабры, узоры, акулий плавник,

под языком сердолик.

Там, на поляне

оставлены гнёзда

в тёплом густом молоке.

В маленьком детском бидоне.

Лунный колодец,

где прячутся звёзды,

свет

предвечерний калины в руке.

Свежий ожог на ладони.

Вам нравились игры в слова.

Обоим.

Ты не был с ним даже знаком.

С поэтом,

кого ты читал запоем,

глотая удушливый ком.

Когда увезла его «скорая помощь»,

он что-то успел прошептать тебе, помнишь?

Тайком.

В детском доме — ёлка

и карболка.

Снегири высматривают кошку.

Девочка — растрёпанная чёлка —

затерялась,

как в стогу иголка.

Чтобы ты была не понарошку, —

пусть всё будет так,

как ты хотела:

неделима и не пустотела.

Цельна.

Как последняя матрёшка.

Оголённый.

Чужой вокзал.

Твой бумажный стаканчик пуст

и окурок прилип к губе.

Ты, наверно, не всё сказал,

облетевший прозрачный куст.

Все слова на кривом столбе.

Видишь, лёгкий прощальный взмах:

красный лист пролетает двор,

возвращаясь в ладонь с небес.

Так и в ранних твоих стихах

всё меняется до сих пор.

С каждым годом. Само по себе.

Закрой глаза.

Тебе — лет восемь.

Забудь о теле старика.

Уносит тёплая река

неразрешимые вопросы

к распахнутым воротам рая,

туда,

где вечер будет длинным,

и Бог невидимый играет

летящим пухом

тополиным.

С лампадой ночь придёт издалека,

и овцы голубую глину месят.

В медовых травах потерялся месяц,

с проворностью ночного мотылька.

Обласканы

и преданы огласке:

скрипач-кузнечик

из вечерней сказки,

ребёнок,

облачённый в облака

и Казимир

с ведёрком чёрной краски.

Вселенная в стакане молока.

Растаять в глубине темнеющей аллеи,

в тумане островов, раскиданных вдали,

где длинные гудки, растрёпанные ели,

и в лунной темноте вздыхают корабли.

О чём поёшь, душа, берёзе арестантской?

Нет смысла укорять бродягу-беглеца.

Смывала ночь следы водой артезианской,

и шествовали львы сквозь искры кузнеца.

Перечень знаков,

условных движений

смыты полярным светом.

Ни подбодрить советом

выверенных решений —

след одинаков.

Теплится ли надежда,

рядясь мехами,

кожей, экранным гримом,

масляными стихами из Будапешта,

шорохом в гардеробе.

Пудрой, песцом в сугробе

неопалимом.

Лишь бы знание о себе,

которого нет в помине,

являлось предтечей

остывших небес,

рефлекторных наречий

птиц. В проливном жасмине,

у самого края тьмы.

Отражением слов,

люпином, стереопарой

созревших звуков

в темнеющей лейке

слуха.

Витком

хохломы,

жалейки.

Летящего в Лету пуха.

Что ж ты, пичуга,

одна, без стаи,

грустно летаешь

в кромешной тьме?

В синей своей тюрьме,

словно снежинка таешь.

Клюй себе с голодухи:

буковки на столе,

семечки у старухи.

или воспой, святая,

деревцем прорастая,

ястреба в ковыле.

Огарки свечей —

в ручей,

В пролёт — восковые камни,

впитавшие суть ночей,

имбирную дрёму дхармы.

На гладкой воде листок, —

скользит по теченью блик.

Зеркальной слезой восток

прольётся в сухой песок:

в овчарне — младенца крик.

Ну, и скажи,

что делать будешь

без этих строчек сиротливых?

Без полевых вьюнков-малюток,

порхающих вольнолюбиво

в тени

поэтов-незабудок,

взирающих на всех с укором,

на тех,

что выросли из сора,

что молча вьются у забора,

от синевы неотделимы.

Скомканный лист — в корзине.

Кто заполнит эти пробелы, лакуны?

Персиковая пыльца?

Обтягивающая чешуя-резина

в дрожащем желе голубой лагуны.

Шорохи чабреца.

Ради огненного сиртаки на берегу.

Ради мускуса, кориандра,

неопознанного лица.

Ночь теряет в пыли серьгу

с литерами «Кассандра»,

вращая над морем кромешным луны

пятками беглеца.

Тлеет небо за озером.

День у калитки.

Повисает на нитке оранжевый звук.

Трефы — козыри.

Липкой улитке

леденец дарит маленький Мук.

Тихо.

Некому леску распутать.

Листья липы кипят в котелке. Уходи налегке.

По реке

уплывает травинка-минута.

Вот и кончился дождь.

Выходи,

наблюдать за последним трамваем.

Луч серебряный неугасаем.

Хрупким мелом его обведи.

Нарисуй дикий лист винограда,

черепично-оранжевый мак.

Можешь,

кутаясь в школьный пиджак,

помолчать, отвернувшись.

«Так надо».

Или смех раскрошить, как печенье,

воробьям из небесных прорех.

Звёздный шёпот

на крыше вечерней —

горек,

словно мускатный орех,

охраняющий тайну свеченья.

Не пора ли всё вернуть:

среди праздника уснуть,

разбросать на ветер деньги,

до утра бродить в стихах,

лишь бы снова, налегке,

жить с луной накоротке,

копошиться в облаках,

перепрыгивать ступеньки.

Капля речной воды.

Медленными глотками.

Всё, что в газетах пишут —

птицам неинтересно.

В поисках четверостиший,

небу от песен тесно.

Ливни согнут пруды

синими молотками.

Лучше вернись к себе

в логово ламината.

Зелень. Другие сны

определяют власть.

В медной, как ночь, трубе

зреет зерно граната.

В погребе две луны.

Некуда больше класть.

Клён в глубине двора.

Темень.

Ничьи шаги.

Кто тебя ждал вчера?

Глядя в глаза,

солги.

Холодно умирать.

Слов не найти для всех.

Детский.

Невкусный снег

с неба летит в тетрадь.

Мост.

Охладись под дождём проливным.

Велосипед скрипит.

Ворон с крылом смоляным

на колокольне спит.

Дым одичалый окутал сквер,

в кронах деревьев — тьма.

Скоро придёт зима.

Влажный туман-старовер

в зёрнах кофейных плит.

Зазеркальная ртуть — оцифрованный жар,

аскорбинка зимы в папиросной бумаге.

Лёгким паром порхает по ветру Бежар,

унося елисейские флаги.

Сода, мёд, молоко. Карусель за окном.

Розерпины с корзинами неотразимы.

Истекают кленовым кастальским вином,

в кожуре апельсиновой зимы.

Малинник пуст.

Всё сьела детвора.

Наполнен полдень звоном комариным.

Стекает август в лес аквамарином.

В пустой колодец —

пыльная жара.

«Понтийские послания» Овидий

досочинил.

Засох навоз в прицепе.

В деревне псы облаивают цепи,

свою тюрьму

любя

и ненавидя.

След на песке

у широкой реки

не исчезает,

дождям вопреки.

Бисер вечерних лесных огоньков.

Там,

у дороги,

среди облаков,

лучшие годы камнями вросли

в переодетое тело земли.

Вьётся,

петляет

лазурная нить, —

не оборвать её,

не изменить.

Всё, что было и будет —

совсем не случайно:

окружён зимний сад

золотыми лучами.

Лань.

Искристые ели над озером алым.

Звездопады

над заворожённым Уралом.

Оцепление зим, ожидание лета:

ледяная вода

наполняет рассветы…

Что ты помнишь о радуге,

ветренном доме,

фотография воздуха

в пыльном альбоме?

Что-то не ладится в музыке ветра.

Перенастроены струны печали.

Договорились.

Долго молчали,

слушая шорох осоки, Деметра.

Лес.

Уходящее марево света.

Тление охры беззвучно, степенно.

Музыка сыграна,

песенка спета.

Осень

сочится из ран Пересвета,

всё заполняя собой

постепенно.

Великовозрастные воды.

Крещение неугасимых

сердец,

дрожащих как осины

в кольце роскошной непогоды.

Вращаясь, падая, взлетая,

мерцает выпуклое время,

не долетая до Китая,

теряясь пламенем весенним, —

в стогу иголка золотая.

Полиняло льняное масло

в полынье глубины весенней.

Закипело в реке.

Погасло

абсолютное воскресенье,

муравьями наполнив клети

неприкаянных лихолетий.

Натрещали в бору сороки

трафаретной печатью строки

о зарнице

в густой осоке —

бриллиантовом арбалете.

и это чувствовал любой

что скоро из медовых сот

иссякнут патоки потоки

и мальчик с голосом сороки

полнеба в санках привезёт

* * *

этот скульптор седой старик

вырезает юнца из кости

превратив его тело в крик

журавлей воскресивших осень

юнга с выветренным лицом

окровавленная коленка

неба синяя изолента

разделила тебя с отцом

лишь догадками связан сон

с ветряными шагами в небо

больно думать что невесом

опустевший прозрачный невод

на луне остриём иглы

нацарапаны знаки таен

что-то шепчут во тьме стволы

видишь к нам летят две стрелы

абрикосовая

золотая

* * *

так хотелось над зимней рекой

где стеклярус стрижи собирали

раскрутить все пружины спирали

слово в слово строка за строкой

опуститься на донышко сна

в темноту околоточных улиц

где из микроскопических дулец

нас в пути расстреляла весна

островками базальтовых жал

вызревая аккордами струнных

ошмелевших и золотозбруйных

всё что вечер навоображал

радуй треском ореховый гром

крой колени рябинами града

тёмно-синим огнём винограда

оплетай остывающий дом

* * *

даровые острова

люди исподволь уходят

кто одет не по погоде

каруселью голова

мячик прыгает во тьме

деревеньками сухими

накрывается алхимик

в позолоченной тюрьме

что там в тёмных кладовых

то ли ящерица злится

разорённая грибница

из соцветий звуковых

паром дышат образа

сводом правил на картоне

не искать себя в затоне

не смотреть во все глаза

* * *

воскреси в пустоте имена

утомлённые руки сиделок

полыхание огненных белок

в раскалённом пролёте окна

жернова тихий свет голосов

утопающих в завязи сквера

растворённая воздухом сера

намоталась на стрелки часов

в переулках глазастого сна

возврати нам сгоревшие письма

отожми в землю волосы пижма

рыбья жизнь до зимы продлена

время вписывать точки в тетрадь

с голубыми глазами волчица

то чего никогда не случится

в коридоре пустом ожидать

* * *

посмотри

как молчание яблоком падает вниз

поздним стуком глухим отдаётся в осенней траве

это мальчик с глазами совёнка

встаёт на карниз

побледневшие губы

в тахинной

лазурной халве

дай мне руку птенец

желторотая рифма любви

облака лишь подобие мыслей

игрушки богов

нежный ставленник смысла

улыбчивый мой визави

видишь зимние яблоки

тёмные ссадины слов

* * *

в доме чужом ищи меня среди книг

в шорохах заоконных ночей пустых

выдох

глубокий вдох

нерождённый стих

ты моя кровь от крови

я твой двойник

это игра навылет

родство навек

не сосчитать огарки цветных свечей

в круге ненужных правил

чужих вещей

ты тишина

щепотка корицы

снег

* * *

стреляй меня не думай о рожденье

какая сладость клейкая листва

бродячей пандой в кровообращенье

лучится буква ближнего родства

оленьи сны пробоины озона

воркуй воркуй растрёпанный словарь

золоторунной азбукой ясона

свободный голубь певчий золотарь

воздай хвалу скаляриям ислама

рулонам шёлка рытвинам зрачков

на акколадах выстроены храмы

горошки нот в объятиях стручков

стреляй меня не думай о причастье

жуй промокашку маленький дантес

в тяжёлом клюве прячет искру счастья

ворона анна в стае поэтесс

* * *

укради мне детство муравей прозрачный

тонкая соломинка марки почтой рачьей

чтобы не опаздывать в чёрную метелицу

кареглазых перечниц вечная безделица

рублики латунные за подкладкой дождика

распишите девочки каблуком сапожника

места хватит гупиям чернохвостым гарпиям

перепишем заново наши письма гвардия

за талант талончики вермишель для дедушки

каркайте прохожие лягушачьи девушки

островами пальмами полнится гостиница

спицы золочёные нечего противиться

всё в коврах рубиновых в рукавице ласточка

под москвой есть озеро голубая лампочка

знай себе румянится плачет тонким голосом

вишнями холодными осыпает волосы

* * *

зверёныш маленький наматывай круги пленяй листвой лазурные пылинки

мы глиной перепачканы неглинки прозрачнее янтарной кураги

твои стихи что тают за щекой ночные шорохи под окнами вселенной

короткой песенкой смешной военнопленной забытой в лодке сумрачной рекой

в глухом бору где шепчется трава раскинув руки бродят наши тени

и души новолунные растений туманом обнимают острова

немного летнего нездешнего тепла два-три случайных оголённых слова

немой старик с улыбкой зверолова созвездий сети влажные тела

продымлены насквозь пустые дни в костре пекут картошку печенеги

зверёныш маленький не говори о снеге пока плывут по воздуху огни

* * *

алёше парщикову

сожженьем всех библиотек

утратой всех местоимений

тенями солнечных затмений

самозабвеный имярек —

мы — неприкаянные дни

неразрешимые задачи

возьми ракушку на удачу

она той музыке сродни

полупрозрачной и слепой

плывущей над раскрытой бездной

безоговорочно любезной

так увлекающей собой

* * *

у размытого края платформы

отсыревшие сумерки лета

на оконном стекле —

два билета

отражают

огни

мыслеформы

расскажи мне

о чём эта повесть

равнобедренный праздник вокзала

грусть щенка —

беспородная помесь

веткой липовой

путь указала

наша память —

бродячая псина

брось монетку

и станет понятно

сколько в мире

осталось бензина

чтобы снова

вернуться обратно

дай допить

остывающий кофе

не заботься

что будет

что было

просто

незабываемый

профиль

узловатая осень

забыла

* * *

лётчик полярный молочные линзы

слово пропеллер раскручивал кралю

репродуктивный конструктор грааля

намертво выровнял снег исполинский

реже срезая строптивые ветры

элементарно меняя восходы

кроличьи шапки на вербные ветки

выцвели фосфорных мальчиков коды

грусть в головах облюбованный гелий

лишь бы в награду окликнула темень

сны снегирями в окно улетели

выклевав искорки сумрачных келий

стань камышом воробьиным ракушкой

жжёного сахара горькая пудра

мать утопает в ромашках кукушкой

ждёт погремушку воскресного утра

* * *

привыкаешь быть собой —

лёгкий шаг канатоходца

тёмный воздух грозовой

ленинградского колодца

шепчет на ухо: «кружи

твой сухарь — на тёплой крыше

расплетая виражи

будешь вечером неслышим

если каплями дождя

август хлопает по пыли

значит нас уже забыли

вокруг пальца обведя

значит тополь в темноте

пересчитывает листья

чтобы стать одной из истин

на пергаментном листе»

* * *

не существуй

так проще

и верней

так — неожиданней само существованье

в дыму посконном заоконных дней

в перечислениях

которым нет названья

беги всех списков

всех классификаций

ты — жив — пока забыт другими

достаточно того что твоё имя

в бреду прошелестит листва акаций

не существуй

к чему все эти толпы

где каждый любит так

что ненавидит

от иерархий никакого толку

не существуй —

так проще —

будь невидим

не жди признания —

мифического счастья

(как те

кого при жизни провожали)

врастая существительным в скрижали

не прилагательным и не деепричастьем

* * *

сад

воскреси в своей памяти

несколько лёгких фраз

это лето не с нами

лови его

не лови

манекены стоят не мигая

лазурью глаз

на таком солнцепёке

дымится зима

в крови

пой

о себе

и о том что врачи не лгут

мироздание тихо струится

по стёклам снов

и небесное тельце —

лишь скользкий капрон

лоскут

среди пухлых игрушек

и маленьких злых

слонов

люк

открывается сам

а за ним оловянный

царь

и колючими искрами

полон ночной

чердак

распишись сигаретой во тьме

ледяной

почтарь

микки-маус любви

благороднейший

дональд-дак

тюль

острословие

ловких

холодных спиц

после нас хоть потоп

только в пальцах —

один песок

что ты ищешь

среди пожелтевших

пустых страниц

выбирая

в потерянной книге

один

листок

* * *

два перекрещенных ключа

яляются невольным знаком

медвежьим взглядом палача

его смолистый слог инаков

в разлётах алого плаща

струной мерцающих музык

слонимского и мосолова

в траве удавка зверолова

взамен утраченного слова

крупица соли под язык

оставь созвучие в руке

безоговорочное эхо

укрывшееся в блеске меха

под фонарями неуспеха

в туманном парке-парике

левкоями вальяжных лун

растаявший шумок былого

лапландский маленький шалун

разоблачение лиловых

огней колодезного слова

он во фригийском колпаке

кружится в лунном снегопаде

двоясь во льдах закатной глади

хранитель фосфорной тетради

с морозной кисточкой в руке.

* * *

закрывай на защёлку окно

в доме бродят оглохшие ветры

лилипут в синей шляпе из фетра

допивает на кухне вино

молокане гудят в проводах

луговые пчелиные хоры

бесполезны впотьмах разговоры

вечер катится на ободах

кто возьмёт тебя за руку сын

в соловьином пустом переулке

сложит камешки в старой шкатулке

в стеклянеющих каплях росы

или на берег выйдет с трубой

возвестить о приходе июля

ледяная прозрачная пуля

всё следит в небесах за тобой

что малыш мой в песке потерял

деревянную саблю конфету

подари их лазурному лету

где на донце бутылки байкал

* * *

завяжите узлом полнокровные реки

скитальцы

чешуя тяжелее

задумчивых глаз очевидца

на пороге листва

раплескалась уловками танца

чтобы ливнями пламени

в гулкое горло

пролиться

распахни города

разлинованных струй голосами

восемь каверзных строчек

наскальные ноты

оковы

в ликах млечных соцветий

огней

голосят полюсами

ледяными руками

лаская детей иеговы

из глубоких и долгих раскатов

рождаются формы

раскалёнными красками

мечены львиные тропы

старики и младенцы бесхитростны

сны иллюзорны

расплетаются пальцы

свиваются влажные стропы

с неба каменный дождь

облаками украшены лица

чем незримей начало

тем более тьма беспристрастна

видишь

чёрное море

к ногам возвращается красным

и дорога во тьму

среди сонных созвездий

пылится

* * *

вне заснеженной речи твоей

половина зелёного лайма

онемевшие сумерки

тонкий магнит ключиц

восковая пчела

осыпает ванильной пылью

угловатую комнату

листья чужих страниц

остаётся вернуть

голоса в золочёной клетке

слышишь

там высоко

муравьи собирают снег

сапогами на льду

зажигалками пляшут ветки

это дети дворов пустых

ловят фосфорных рыб на луне

вне разлившейся речи твоей

опалённое время суток

в луже синяя варежка

ливень плакучих ив

одинокий щенок

ловит радугу диких уток

и колючие литеры

с неба летят в залив

* * *

так смотреть во все глаза

мимо слов

зрачков и губ

в марте ветер слишком груб

что-то шепчет из углов

что-то знает о письме

мелких буковок свисток

то заплачет на восток

то зевает в полутьме

ты читаешь между строк —

слово слову не родня

тайну звука хороня

в клювах девочек-сорок

даже если быть беде

схему родинок храни

по шоссе уходят дни

не встречаются нигде

Вот, например, квантовая теория, физика атомного ядра. За последнее столетие эта теория блестяще прошла все мыслимые проверки, некоторые ее предсказания оправдались с точностью до десятого знака после запятой. Неудивительно, что физики считают квантовую теорию одной из своих главных побед. Но за их похвальбой таится постыдная правда: у них нет ни малейшего понятия, почему эти законы работают и откуда они взялись.
— Роберт Мэттьюс

Я надеюсь, что кто-нибудь объяснит мне квантовую физику, пока я жив. А после смерти, надеюсь,

Бог объяснит мне, что такое турбулентность.
— Вернер Гейзенберг

Меня завораживает всё непонятное. В частности, книги по ядерной физике — умопомрачительный текст.
— Сальвадор Дали

Стояли звери около двери,

В них стреляли, они умирали...

Стихи очень маленького мальчика

Все материалы размещенные на сайте принадлежат их владельцам. При копировании материалов ссылка на источник обязательна! Администрация не несет ответственности за нарушения авторских прав, все материалы содержатся на сторонних ресурсах, все ссылки скрыты.