Schokn / ЩЕкн

КВАНТОВАЯ ПОЭЗИЯ МЕХАНИКА

Вот, например, квантовая теория, физика атомного ядра. За последнее столетие эта теория блестяще прошла все мыслимые проверки, некоторые ее предсказания оправдались с точностью до десятого знака после запятой. Неудивительно, что физики считают квантовую теорию одной из своих главных побед. Но за их похвальбой таится постыдная правда: у них нет ни малейшего понятия, почему эти законы работают и откуда они взялись.
— Роберт Мэттьюс

Я надеюсь, что кто-нибудь объяснит мне квантовую физику, пока я жив. А после смерти, надеюсь, Бог объяснит мне, что такое турбулентность. 
— Вернер Гейзенберг


Меня завораживает всё непонятное. В частности, книги по ядерной физике — умопомрачительный текст.
— Сальвадор Дали

Настоящая поэзия ничего не говорит, она только указывает возможности. Открывает все двери. Ты можешь открыть любую, которая подходит тебе.

РУССКАЯ ПОЭЗИЯ

Джим Моррисон
ОЛЕГ ЧЕРТОВ

Олег Чертов (1958–1996). Олег Чертов – омский поэт и философ. Родился 20 октября 1958 года в г. Омске в семье инженера и учительницы. Окончил школу №19 и исторический факультет Ленинградского университета. Работал преподавателем на кафедре философии Омского технологического института. В 1985 г. поступил в очную аспирантуру философского факультета Ленинградского университета, в 1988 г. защитил кандидатскую диссертацию, посвящённую политическим учениям английского Возрождения.

По окончании аспирантуры Олег Владиленович в качестве политолога сотрудничал с различными командами столичных аналитиков, действовавших в «горячих точках» страны. С 1989 г. возглавлял кафедру экономики и управления ИПК Нефтехим, развернув активную преподавательскую и консультационную деятельность по реорганизации Омских производственных объединений нефтехимии.

В 1991 г. О. Чертов по приглашению руководства Клемсонского университета (Южная Каролина, США) уезжает преподавать в Америку. В Соединенных Штатах Олег Владиленович читает лекции по перспективам политического и экономического развития России в целом ряде университетов, включая знаменитый Гарвард. В 1992 г. Олег Чертов работает в известной британской школе бизнеса Холлборн-Колледж. В Лондоне он становится членом Международного Русского Клуба. Цель Клуба – патриотическая помощь России в сохранении положения великой державы и восстановлении российской экономики.

Член Смитсониевского института (Вашингтон, США). Опубликовал значительное количество научных публикаций в стране и за рубежом. Популярный аналитик и экономический обозреватель средств массовой информации. 29 февраля 1996 года застрелен наёмным убийцей в подъезде собственного дома.

* * *

 

На изогнутой спине моста

Я со страхом слышу иногда,

Как внизу пружинит пустота,

А под ней пульсирует вода.

 

Вся Земля укутана в снега,

Но почувствую в один из дней,

Что кора, как корочка, тонка

И огонь пульсирует под ней.

 

Под прозрачной плёнкой бытия,

Что пружинит жутко под ногой,

Млечная пульсирует струя

И живой пульсирует огонь.

 

Февраль, 1984

 

 

 

 

 

* * *

 

Странно путь мой нынешний пролёг,

К лестнице приведший постепенно:

За ступенькой лестницы – ступенька,

Над пролётом лестницы – пролёт.

 

Лестница моих ушедших дней,

Дерево, подгнившее местами,

То шуршит опавшими листами,

То скрипит под тяжестью моей.

 

Сунул осень в сумку на плече,

Чтобы время не толкало в спину.

Кончился мой бег за паутиной –

Паутина на моём плаще.

 

Октябрь, 1982

 

 

 

 

 

* * *

 

Леса ёжик зелёный поглажу рукой –

Будто спящий ребёнок, безмятежный и сонный.

Как во сне просветлённы – и тот, и другой.

Смотрю удивлённо.

 

Мы по санному следу отправимся вспять.

Ветви дочке навстречу шелестят благосклонно,

Будто ангел нагнулся поправить ей прядь.

Смотрю удивлённо.

 

В этом спящем лесу отдыхает душа.

На молочном пригорке – леса ёжик зелёный.

Дочка спит. Сани едут. Иду не спеша.

Смотрю удивлённо.

 

Февраль, 1984

 

 

 

 

 

* * *

 

Я на деревья смотрел снизу вверх

Двадцать четыре года назад.

Долго глядел уходящему вслед

Двадцать четыре года назад.

 

Чувствовал свет из-под замкнутых век

Двадцать четыре года назад –

Маленький братец всесильных планет

Двадцать четыре года назад.

 

Видишь, малыш, я уже поседел,

Горше душою, мрачнее лицом.

Ангел заплакал и улетел,

Время замкнулось тяжёлым кольцом.

 

И захлебнулся… Он поднял глаза,

Медленно варежки тёплые снял,

Пальцами тонкими нити связал –

Это движенье пронзило меня.

 

Связь! Вижу свет из-под замкнутых век

Двадцать четыре года спустя…

Маленький брат мой в круженье планет –

Двадцать четыре года спустя.

 

Февраль, 1983

 

 

 

 

 

* * *

 

Из нереальности в реальность –

Порога нет.

И вот обрёл материальность

Нездешний снег.

 

Он не судить пришёл, а мерить

И примирять.

Необходимость жить, и верить,

И воскресать.

 

Какая горькая банальность –

Жить без чудес.

Я снегу подарил реальность,

А сам – исчез.

 

1981

 

 

 

 

ЛЮБИМОЙ ЖЕНЕ

 

Лунным мальчиком по городу пройду,

Заплету по переулку санный след.

Заскрипят полозья саночек о снег –

В лад моих неторопливых лунных дум.

Слишком часто в прежней жизни был я слеп.

 

Лунным мальчиком пройду среди людей,

Не задену никого и не толкну,

Никого не соблазню, не обману.

В кулаке моём верёвка от саней,

Я за ними забирался на Луну!

 

Избавлением от тягот и забот –

От земного, от чужого отучу,

Переделаю тебя, как захочу,

Потому, что я вернулся за тобой, –

В лунных саночках тебя я прокачу.

 

Декабрь, 1981

 

 

 

 

 

КОСМОГОНИЯ

 

В день упокоения Анны Макаровой

 

Посверкивает в лунном свете серп

В руке жнеца. Его гнетёт усталость.

И шепчет он: «Недолго уж осталось

Срезать колосья и готовить хлеб!»

 

И сеятеля верная рука

Всё медленнее и всё реже сеет.

И шепчет он: «Уже прохладой веет,

И, значит, ночь моя недалека!»

 

Вращая круг на мельничном дворе,

Устанет лошадь и собьётся с шага,

И млечная мерцающая влага

Погаснет в наступающей заре.

 

Не прекращает мельница молоть,

Но мельник под мешком согнулся ниже.

И думается мне: насколько ближе

День гнева Твоего, Господь!

 

2 июня, 1983

 

 

 

 

* * *

 

Чёрным зраком, тягостно и слепо,

Развернулся орудийный срез.

Ангелы в ночи уходят в небо,

Будто птицы покидают лес.

 

Намертво сомкнулись крылья ночи

И не разомкнутся до утра.

Словно под ножом забился кочет,

Но не докричался до Петра.

 

Люди спят. Неслышно, страшно, немо

Развернулся орудийный срез.

Ангелы в слезах взлетают в небо,

Будто птицы оставляют лес.

 

Октябрь, 1984

 

 

 

 

 

* * *

 

Меж двух дерев легла дорога,

Меж двух дерев.

И сразу поседев немного

И постарев,

 

И пусть молчанья не нарушив,

Но просветлев,

Я проношу немую душу

Меж двух дерев.

 

Невыразимыми словами

Переболев,

Как будто между зеркалами –

Меж двух дерев.

 

Сколь благодатное прозренье –

Смотреться в них,

И третьим, между двух деревьев,

Застыть на миг.

 

18 марта, 1985

 

 

 

 

 

* * *

 

Угрюм, Земля, и душен тесный плен твой.

Но над юдолью, горестной и тленной,

Скользит душа – девчонка с белой лентой.

И как не надоест ей так скользить?

 

И как на языке неизъяснимом

Ей объяснить своё прощанье с миром

И в яблочко, с чуть кровяным наливом,

В отравленное, зубки погрузить.

 

Катись по блюду, чудо наливное,

И воскреси ушедшее земное.

Всмотрись, душа, что прежде было мною,

И вот – не уцелело ничего!

 

Пока ж ещё не иссякает милость,

И пёрышко в руке не преломилось,

И зеркальце ещё не замутилось

От смертного дыханья моего.

 

Март, 1986

 

 

 

 

 

* * *

 

Господь отсыпал мне монет,

Но жаден банкомёт,

И золото ушедших лет

Лопаточка гребёт.

 

Как ухмыляется хитро

Банкующая смерть,

Меняя год на серебро,

А серебро – на медь!

 

Вот жаль, не дотянуться мне

Рукой до кошелька.

А вдруг он пуст, и лишь на дне

Два тусклых медяка?

 

В безвыигрышную игру

Мы ставим нашу жизнь.

Но золото своё в миру

Я знал, во что вложить.

 

На зёрна благодатных дней,

Покуда шла игра,

Я взял четвёрку голубей

Жемчужного пера.

 

Пускай уносят душу вверх,

На негасимый свет,

Пускай четвёрка птиц летит

Вдоль Млечного Пути.

 

И если срезать птичий путь

Задумает судьба,

Я брошу собственную грудь

Под лезвие серпа.

 

И карты смертный банкомёт

Метнув в последний раз,

Мне злобно с кона подтолкнёт

Лопаточкой алмаз.

 

1986

 

 

 

 

 

* * *

 

По покатому уклону,

Вплоть до лета и обратно,

Лишь поскрипывает талый

Под полозьями снежок.

Я с горы салазки строну

И по знакам Зодиака,

Как по звёздной карусели,

Прокручу ещё кружок.

 

Сколько слёз и сколько крови

Выпьет смертное круженье,

Раскрутив меня, как камень,

В сыромятном ремешке?

И, когда пращу раскроет,

Над поверхностью забвенья

Долго ль мне ещё пропрыгать,

Словно «блинчик» по реке?

 

Апрель, 1986

 

 

 

 

 

* * *

 

Всё ближе край, всё глубже узнаю

О старости, о тщетности, о боли…

Бесцельно пресмыкание в юдоли,

Безумен эквилибр по острию.

Земля моя – в разврате и разбое.

Прости, Господь, я больше не пою.

 

Но прежде, чем совсем к Тебе приду,

Подай напиться из Твоей ладони

Той горькой влаги, что текла в Кедроне

В ту ночь ниссана, в том сыром саду,

Где страшный текст Своей финальной роли

В кровавом Ты разучивал поту.

 

Взгляни: опять сожжён Ершалаим,

Где был поток – там солоно и сухо.

Но всё-таки Ты преклоняешь ухо

К рифмованным стенаниям моим.

Ты Сам лукавый разум изменил,

Обогатив созвучьями простыми,

И вот теперь молюсь среди пустыни,

И шёпот этот сотрясает мир.

 

1987

 

 

 

* * *

 

Земля раскрыта и раздета.

Уже не удержать дверям

Сквозняк космического ветра

По леденелым пустырям.

 

Зима и осень сводят счёты.

Из Водолеевых глубин

Се грядет, надувая щёки,

Безмерный снежный исполин.

 

Стекает стужа белой пеной

С краёв полярного кольца.

И тетива конца Вселенной

Натянута в руке Стрельца.

 

Сквозь непритворенные двери

Стрелу он пустит наугад,

И пляску огненного Зверя

Вновь усмирит Вселенский Хлад.

 

 

 

* * *

 

Сентябрь, окрашенный свинцом,

И вдруг, средь тягостного бреда,

Тепло и сухо – бабье лето,

Как отпущенье пред концом.

 

Конкретизируется свет

В непрочной нити паутинной –

Тяну континуум бытийный

Сквозь вязкий мрак последних лет,

 

Покуда световая нить

Ещё не рвётся предо мною,

Хоть и натянута струною

И аж звенит!

 

Сентябрь, 1985

 

 

 

* * *

 

Вот слёзы на коре ствола,

То осень подошла.

Как близко осень подошла

И под кустом легла.

 

Под можжевеловым кустом

И рыжим бьёт хвостом.

А хвост, летая вверх и вниз,

Бьёт по холсту как кисть.

 

И вот уж по краям холста –

Осенние цвета.

Цвета неярки и нежны

И – в гамме желтизны.

 

И в той же гамме – белый стих

И шелест трав сухих.

Те травы не несут росы

В рассветные часы.

 

И три астральные часа

Процарствует лиса,

Пока не вырвется из тьмы

Трёхглавый пёс зимы.

 

Июль, 1985

 

 

 

* * *

 

Среди незримых знаков вешних

Я слухом внутренним ловлю

Движенье соков по стволу,

Незамечаемое внешне.

 

В студёных ветрах февраля

Ищу сакральное значенье:

Ещё одно круговращенье

Живой окончила Земля.

 

Коловращенье. Круговерть.

Мир бело-снежный растворится,

А мир зеленый народится –

Весною неуместна смерть.

 

И травы вновь начнут расти

На всех полях бесцельной битвы…

Тогда слагаются молитвы:

«О Господи, предотврати!»

 

Февраль, 1982

 

 

 

* * *

 

Орешек пуст. Начинку извлекли.

Непостижимо, но плывёт доныне,

Уставив паруса берестяные,

Безумное судёнышко Земли.

 

Его уносит мутная струя,

И паруса бессильны и напрасны.

И кто-то древний, тёмный и ужасный

Всплывает из глубин небытия.

 

Христос не оставляет нас в беде,

Пускай нелепа снасть берестяная:

Уже взмывает птица неземная,

Как светлый меч, пикируя к воде.

 

Темны, Господь, знамения Твои!

Ужели тварь слепая нас поглотит,

Стремительно идя на запах плоти,

Покуда птица ищет блик Любви?!

 

Июль, 1985

 

 

 

ПАСХАЛЬНОЕ

 

Мы приближаем День Господень,

Когда нас побеждает плоть,

И пусть от Господа уходим –

Не оставляет нас Господь.

 

И после зимнего мытарства

Грехопадений и невзгод

Он покаянное лекарство

В пасхальной ложке нам дает.

 

Христос, сидящий одесную,

Молитве горестной внемли!

Замкни петлю мою земную

И душу отпусти с Земли.

 

Молчит… Но что-то озарилось

В забытом тёмном уголке:

Я болен. Детство. Мать склонилась,

И – ложка с каплями в руке.

 

1985

 

 

 

* * *

 

Три месяца зимы, как три бродячих пса, с оглядкой

Перебежали путь и скрылись за углом.

И вслед за ними март, пушистый кот, украдкой

Потёрся о косяк и мой покинул дом.

 

Потом зашёл апрель, светловолосый мальчик,

С пасхальным куличом, с кувшином талых вод…

Но в этот смутный год всё следует иначе –

Ночами воют псы, а днём скребётся кот.

 

Апрель, 1984

 

 

 

* * *

 

Три месяца зимы, как три бродячих пса, с оглядкой

Перебежали путь и скрылись за углом.

И вслед за ними март, пушистый кот, украдкой

Потёрся о косяк и мой покинул дом.

 

Потом зашёл апрель, светловолосый мальчик,

С пасхальным куличом, с кувшином талых вод…

Но в этот смутный год всё следует иначе –

Ночами воют псы, а днём скребётся кот.

 

Апрель, 1984

 

 

 

 

* * *

 

Бидзине Рамишвили

 

Год к весне. Дым клубится.

Почернели поля.

Засвистела синица,

Задышала земля.

 

Будто в детстве – надежда,

Будто в детстве – светло.

Кто-то робко и нежно

Постучится в стекло.

 

В дом войдет без усилий,

И привидятся вдруг

Благодатные крылья –

Вместо ласковых рук.

 

И, в мерцании зыбком

От сияющих крыл,

Скажет с грустной улыбкой:

«Я о вас не забыл».

 

Февраль, 1984

 

 

 

* * *

 

Земные думы ворошат весной.

Туман ли, дым ли?

И нелюдимы люди предо мной,

И нелюбимы.

 

Но под вечер, как выдох Божества,

Смягчая краски,

Упал туман мостом от Рождества

До Пасхи.

 

Ясна моих раскаяний тщета,

И боль стихает.

Господь приблизил влажные уста

И – выдыхает.

 

 

 

* * *

 

Январь. Голландские полотна.

Вовсю ветра.

Непогрешима и свободна

Душа с утра.

 

Брожу в лесу оледенелом,

Где был весной:

Слетает снег, и пахнет снегом

И белизной.

 

Забылась в белом сне дорога,

И нет следов.

Но от безмолвия до Бога

Лишь долгий вдох.

 

Спадает в матовую заводь

Неяркий свет…

Лохматый пёс, как чья-то память,

Пролаял вслед.

 

Январь, 1984

 

 

 

* * *

 

В оплавленных сугробах утопая,

Поближе к полынье, на край припая,

Откуда выползает тварь слепая

На кровь, на кровь, на дым пороховой,

Печально быть свидетелем-изгоем,

Вбирать одно, а постигать другое.

Се третий ангел с огненной трубою

И воспаленный нимб над головой!

 

Затягивает нас полынный омут.

Доколе, Боже, праведники стонут,

Ты нас не отомстишь, и не потонут

В огне дела водимых сатаной?

Они опять злодействуют свирепо,

В крови ножи, и церкви в клочьях крепа,

И горькое, немоленное небо

Над этой обездоленной страной!

 

Но где Твой Ной, и Лот, и где Иаков,

Пастух овец и собиратель злаков?

Где рыбаки, те, что бредут без знаков

Небесного величья за Тобой?

Здесь мрак и тлен, здесь умирают птицы.

Дочитаны последние страницы.

Здесь нет избранья, кроме багряницы,

Здесь все равны пред ангельской трубой!

 

Псалом к Тебе: изгой, в чумном угаре,

И я Тебя молил о том пожаре.

Без страха, в приближенье адской твари,

Стою, не уповая ни на что.

И вижу, как грешно и предпотопно

Живет Земля, и люди смотрят в окна,

Как к дереву гофер, грызя волокна,

Спешит в руке у Ноя долото!

 

1994

 

 

 

 

* * *

 

Светает… От туманного дыханья

Заплакана оконная слюда.

В предутренней душе нет и следа

Бездумного вчерашнего мельканья.

Ночная буря улеглась в стакане,

Под корочкой хрустальной спит вода.

 

Дышу. И, от дыхания дрожа

Стеклянным, тонким, мелодичным звоном,

Колеблется в стакане просветлённом

Моя охрусталённая душа.

 

Светает… Робкий луч сторожевой

Вычерчивает тонко мир безмолвный.

Ланцет его неяркий и безбольный

Посверкивает в полутьме живой.

Сомкнулись над моею головой

Хрустальные, изысканные волны.

 

Декабрь, 1983

 

 

 

* * *

 

Смежил глаза усталый Водолей.

Полночная январская метель

Становится прозрачней и синей.

Пасхальный мне припомнился апрель.

 

Одна молитва утром Рождества:

«Ты мне открыл глаза – раскрой уста!»

Глаза мои промыты дочиста

И созерцают бездну естества.

 

И снова мрак. Склонился Водолей.

Его зрачки – как язычок свечи.

И в стенах замурованных церквей

Рождественское пение звучит.

 

Январь, 1983

 

 

 

* * *

 

Я на деревья смотрел снизу вверх

Двадцать четыре года назад.

Долго глядел уходящему вслед

Двадцать четыре года назад.

 

Чувствовал свет из-под замкнутых век

Двадцать четыре года назад –

Маленький братец всесильных планет

Двадцать четыре года назад.

 

Видишь, малыш, я уже поседел,

Горше душою, мрачнее лицом.

Ангел заплакал и улетел,

Время замкнулось тяжелым кольцом.

 

И захлебнулся… Он поднял глаза,

Медленно варежки теплые снял,

Пальцами тонкими нити связал –

Это движенье пронзило меня.

 

Связь! Вижу свет из-под замкнутых век

Двадцать четыре года спустя…

Маленький брат мой в круженье планет –

Двадцать четыре года спустя.

 

Февраль, 1983

 

 

 

* * *

 

В природе – сдвиг, вначале неприметный,

Но мрачно изменилось естество.

Ненастный день похож на путь посмертный:

Ни впереди, ни сзади – никого.

 

С полночных стран на ледяном пароме

К нам подплывает снеговая жуть.

Кто впереди – уже укрылся в Доме,

Кто сзади – не решатся выйти в путь.

 

Достигни Дома. Преклони колени.

Зажги огонь в камине, стол накрой

И ожидай, в надежде и терпенье,

Кого при жизни ты сковал с собой.

 

В миру мы были и глупы, и слепы.

Как просто было нас ко злу склонить,

Но там, во тьме, стеснительные цепи

Преобразятся в световую нить!

 

 

 

 

* * *

 

Затягивает глубина

Над пропастью во ржи,

И плоть уже искажена

Недугами души.

 

Тускнеет речь, грубеет слух,

И душит ремесло.

Лишь изредка высокий дух

Ещё светлит чело.

 

Лишь изредка, освободясь

От собственного зла,

Смываю суетную грязь

С граничного стекла,

 

Чтоб ясно видеть Отчий Дом

За роковым стеклом,

Чтоб каждый взмах жемчужных крыл

Душе нагляден был.

 

Пускай замкнётся страшный круг,

Коль время подошло.

Но был бы жив высокий дух,

Смотрящий сквозь стекло!

 

Октябрь, 1985

 

 

 

ЧАША ГРААЛЯ

 

Бога искали, но боль постоянная

Ныла в груди.

В Чаше Грааля – вино воздаяния,

Вместо воды.

Лишь посмотреть и узреть отражение

В Чаше – Лица.

Видимо, смерть – это путь постижения

Правды Отца.

 

У Гималайской обители вечности –

Лотос в реке.

Чашу Грааля Сын Человеческий

Взвесил в руке.

Взмыла с Голгофы на крыльях молитвенных,

На Эверест,

Жертвенной кровью, как чаша налитая,

Скорбная весть:

 

Впредь по дорогам не водит алкающих

Распятый Спас.

Видно, не много осталось желающих

К Чаше припасть.

Выпей! Не кровь – это правду горчайшую

Точит из ран

Тот, Кто венчал перевернутой чашею

Иквисский храм!