Schokn / ЩЕкн

КВАНТОВАЯ ПОЭЗИЯ МЕХАНИКА
Настоящая поэзия ничего не говорит, она только указывает возможности. Открывает все двери. Ты можешь открыть любую, которая подходит тебе.

РУССКАЯ ПОЭЗИЯ

Джим Моррисон
НИНА АЛЕКСАНДРОВА

Нина Александрова — поэтесса, литературный критик, кураторка. Родилась в 1989 году в Челябинске. Жила в Екатеринбурге. Училась на филологическом факультете УрГУ, в Литературном институте имени А. М. Горького (семинар Е. Ю. Сидорова). Автор трёх книг стихотворений. Публиковалась в российских и зарубежных литературных журналах: «Знамя», «Урал», «Нева», «Новая Юность», «Слово/Word», «Плавучий мост», Homo Legens, в проектах «Лиterraтура», «Полутона», Sigma и других. Лауреатка Всероссийской Бажовской премии, поэтического конкурса имени Иосифа Бродского, Международного Волошинского конкурса. Дважды стипендиатка Министерства культуры России. Участник проекта «Галерея Уральской Литературы». Живет в Москве и Екатеринбурге.

Именование

 

фиксировать ежесекундно

простое мятое небо

сиплый снег

хрупкая лесная трава

ледяная трава

просыпайся

время давать имена

травам корням животным

трогать

тёплые звуки

перекатывать на языке

карамелькой

обдирать нёбо до крови

угадывать вкус

иначе

ничего не существует

всё неправда

 

 

 

 

 

•  •  •

 

не могу дышать это страх

смерти или большого чужого

прикосновения обладать

поглотить растворить

собирать себя каждый день

с утра привинчивать пальцы

защёлкивать грудную клетку

открывать глаза делать вдох

тремор пространства множество отражений

так много меня и все смотрят насквозь

проходят насквозь не выдыхая

мои сёстры кости и кровь коллективное тело

сильные и прекрасные мёртвые и живые

боль одна и дыханье одно на всех

 

 

 

 

 

•  •  •

 

когда ты напишешь

вернёшься из мира апатии и тоски

транков и нейролептиков

разрезанных рук и слёз на ночном эскалаторе

что я скажу

как скучала как думала о тебе

что зависимости не отпускают

насилие просто попытка сбежать от себя

а любовь узнавание собственной травмы в другом

расскажу ли про то

как прикасалась кожей к небу в печатниках

слушала пульс весенней земли на профсоюзной

гладила окаменевшее подземное море на трубной

или

в комнате без окон лягу рядом с тобой

растворять себя в пульсирующей темноте

сливаться с обоями

прорастать через стены пол потолок

никогда не рассказывать

как нежно щебечет расколотый движется лёд по москве-реке

как тихо выдохнув лопнули тополиные почки

как влетаешь в рассвет и чёрные звёзды заглядывают в глаза

 

 

 

 

 

•  •  •

 

люди текут сквозь пальцы как ртуть

потные ладони слиплись срослись

в густой жаре невозможно дышать

тяжёлый воздух не переплыть

каски ОМОНа как мокрая галька

через стекло долгий тягучий стук

ваши действия незаконны немедленно разойдитесь

в противном случае будет

применена сила или специальные средства

входим в людей как в тёплую цветущую воду

дубинки файеры вертолёты

голос из раковины гуденье подземного моря

вода заполняет собою пространство

вода расступается обнимает

главное не вдыхай

не закрывай глаза

не отпускай мою руку

 

 

 

 

 

•  •  •

 

земля пережёвывает проглатывает

всё становится перегноем

известняком

белым горячим камнем

щербатой скалой

каждую секунду

ты сама

всё больше становишься почвой

глиной

высыхаешь

рассыпаешься в пальцах

каждую секунду

всё больше

становится тобой

 

 

 

 

 

•  •  •

 

1

 

главное скрыто и узнаётся в молчанье

язык речи комом сухим стоит

язык тела язык прикосновенья

нужно дать ему имя нет не нужно

нутряным голосом слова со дна подбирает

язык леса тяжело ворочается во рту

язык земли бьётся в висках пульсирует вот корнями обнял

за закрытыми веками солнце переворачивается встаёт

хрустальные листья над головой

звери поднимают лицо заглядывают в глаза

земля течёт сукровицей травяной цветочной водой

зелёное на рукавах на ладонях в небе в тебе

пальцы покрылись корой завязались почек узлы

язык рассыпается теперь язык это ты

 

2

 

гудение пульс

чёрная нутряная земля

изнанка тела

каждой сестре сестра

наш шелестящий голос

станет твоим навсегда

единственное

тело

остаётся

тело

единственное что остаётся

 

 

 

 

 

Нина Александрова о верлибре

 

1

 

Мне видится, истерическое внимание к русскому верлибру поутихло. Его более-менее оставили в покое: не пытаются называть новым языком поэзии или орудием дьявола. Хотя слово «верлибрист» в некоторых особо одиозных кругах всё ещё является ругательством, но в массовом сознании (литературном в первую очередь), к счастью, укоренилась мысль о том, что верлибр — просто инструмент осуществления художественного высказывания. Не самоцель, не вызов обществу, а просто ещё один способ говорить, ничем не хуже и не лучше остальных.

 

2

 

В моей поэтической практике — основное. Меня и многих близких мне авторов интересуют темы преодоления языка как ходульной инерционной

системы, которая сама по себе препятствует истинному говорению. Которая создаёт и обосновывает реальность, где есть место насилию и угнетению, которая состоит из них и составляет их. С другой стороны, меня также интересуют до-литературные практики, фрагментация текста и высказывания, где работает логика сетей и нет линейного развёртывания смыслов. Для исследования этой темы в текстах верлибр является наиболее органичным способом говорения.

 

 

 

 

 

•  •  •

 

ночью вышел из комнаты в кухню — попить воды

из темноты во все стороны тянутся туго закрученные ходы

тайные тропы мышиные, куда чужой не проникнет взгляд

они уводят все дальше в сны и не выпускают назад

 

воздух липкий, тягучий как сгущенное молоко

тащит в водоворот, глотает, урчит, утягивает глубоко.

в омут сладкий, страшный, не бойся, шагай, шагай

прямо за ним открывается новый небесный край

в этих молочных реках, на этих клюквенных берегах

вечно живут те и эти, которым неведом страх,

вечную службу несут здесь эти и те,

чьи глаза фосфоресцируют в темноте

рыбой холодной и склизкими листьями льнут к твоему теплу

и просыпаешься скорчившись в темном своем углу

в висках пульсирует кровь с сердцебиением в унисон

закрываешь глаза и проваливаешься в следующий сон

 

сон начинает петлять, уводит в звенящую тьму

словно в калейдоскоп глядишь на себя саму

сны перемешались, реальность — заново проросла

из додуманных витражей, из осколков цветного стекла

дом, в котором ты жил — огромный часовой механизм

ты летаешь над крышами и резко пикируешь вниз

так, что сосет под ложечкой, и только ветер свистит в ушах

и разноцветные точки беззвучно над головой кружат

делаешь мертвую петлю, падаешь прямо в расправленную кровать —

в гости пришли мертвые и живые, выпить чаю и помолчать.

 

запыхавшись, просыпаешься посреди ночи, в серебряной полутьме

в комнате пахнет снегом, дело идет к зиме

сотни твоих тропинок закоченели во льду

в этом больном, холодном, бесконечном году

мы затаимся, сядем неслышно как корабли на мель

главное это дождаться, чтобы утихла метель

тропки из снов засыпал липкий, пушистый снег

между сном и предсоньем прячется человек

 

 

 

 

 

Нобелевская речь Маркеса

 

видит новые чудеса, интересней, чем рай.

Андрей Василевский

 

средневековый монах,

опускаясь на край плоской земли

видит, в тумане бивни, гигантские плавники,

костяные летучие корабли

 

они проходят почти

по краю видимого пространства, где нет тел, осознания и границ

на бортах и на днище — моллюски

и травяные гнезда невидимых птиц

 

убраны паруса, поднят якорь,

на палубе суетятся псоглавые моряки,

брошены швартовочные концы,

из трюма выходят прозрачные женщины, одеревеневшие старики

 

дети уснули в плетеных корзинах, их несут на уставшей спине

туда, в глубь материка, впереди туманы и полутьма

люди идут, чтобы строить храмы из камня и серебра

глинобитные, похожие на гнезда дома

 

молиться луне и созвездиям, почерневшим от времени зеркалам

выплавленным из нагретого морского песка страшным стеклянным идолам

 

через тысячу лет корабли проросли сквозь земную кору,

вокруг звенит густая, прозрачная тишина

остовы сгнили, стали скелетами древних чудовищ

им пока еще не придумали имена

 

те, кто приплыл на их спинах, на их небесных костях

сами стали костями и тайной, водой на полюсах

храмы из серебра глубоко под слоем песка

вещи, которые кто-то держал в руках — теперь диковинки и чудеса

 

и огромный индеец

трепеща, стоит перед зеркалом в полный рост

от страха теряет рассудок

и, кувыркаясь, летит вниз, в огромное небо, полное звезд

 

 

 

 

 

Страшные истории

 

можно не делать уроки, в раковину вылить суп

все расскажут тебе у ночного костра в лесу

 

если проснулся в холодном поту и не можешь вдохнуть

значит мертвец приходит ночью и руку кладет на грудь

 

там за оврагом — Сенька сказал, они с братом видели сами

в норе живут люди, которые воют тонкими голосами

 

у них одежда из шкур, а головы как у птиц

Сенька с братом сбежали тогда и не разглядели их лиц

 

в лесу непременно помни где север, смотри не заблудись

ночью по лесу разъезжает черный велосипедист

 

он догонит, воткнет отвертку с зеркальною ручкой, в бок

утащит в чащу, выбраться еще ни один не смог

 

говорят, там его гнездо — но наверное все-таки врут

а Наташка предупреждала, что за деревней — русалочий пруд

 

ты туда не ходи за водой — особенно по ночам,

у чужих не бери угощенье и сама не угощай

 

в самую лунную ночь у топкой чернильной воды

чтобы пройти в мир мертвых нужно попробовать их еды

 

это такой позывной, такой колдовской обряд

в мертвые не приглашают кого ни попадя, всех подряд

 

к черному лесу не становись никогда спиной

в зеркало не гляди, если в вокруг темно

 

не надейся на компас и не верь в гороскоп

правду знает только ученый по фамилии Пропп

 

книги его всегда носи в школьном своем рюкзаке

выучи отче наш, щепотку соли зажми в кулаке

 

если сделаешь правильно — все на свете скроет густой туман

и игрушечный зайчик будет вечно в черный бить барабан

 

 

 

 

 

Ганзель и Гретель

 

брат и сестра входят в темных холодный лес

страшный, осенний, влажный и неживой

ящерицы под ногами в прелой листве шуршат

ветви кривые смыкаются над головой

 

помнишь, как раньше дома бывало по вечерам:

наш отец-дровосек точит топор, сидя у очага

матушка в белом переднике возится у плиты

мы смотрим в окно, за окном завывает пурга

 

оттуда, издалека будут вечно глядеть нам вслед

сидя на черепичной крыше, у самой печной трубы

белый пушистый кот да черный ручной скворец

нас сохраняя от зла и себя не давая забыть

 

вот и тропинку, ведущую к дому уже не разглядеть

прежде мы никогда не заходили так далеко

смотри над землей начинает клубиться туман

белый, парной как домашнее молоко

 

теперь мы остались одни и нет дороги назад

крошки ты напрасно бросал, отмечая наш путь

видишь дикие птицы вьются по нашим следам

нужно остановиться и отдохнуть

 

«тише, прислушайся, — брат говорит сестре, —

земля под нами вздымается и дрожит

это внизу видит сны великий черный медведь

в окнах его слюдяных тускло поблескивают витражи

 

в доме его под землей бирюза и янтарь,

черные ледяные озера — его купель

сам он уже почти что камень, земля и пыль

толстые корни деревьев свили ему постель»

 

лес полон запаха мокрой травы и цветов

из-под земли слышатся тихие голоса

дети лежат у костра на влажном зеленом мху

листья брусники запутались в волосах

 

синие звезды мерцают в просветах ветвей

словно они колдовские ягоды или цветы

что раскрываются раз в несколько тысяч лет

и прорастают сквозь небо, полное темноты

 

тихо большой туман поднимается от реки

он накрывает собой пространство, растворяет его

времени нет, истончен до прозрачности звук

и небывалое утро вылупляется из ничего

 

брат и сестра оставляют все то, что раньше имело смысл

страхи, надежды, память, скворца с котом

входят в рассвет и тогда расступается лес

 

на опушке их ждет страшный пряничный дом.

 

 

 

 

 

Красная шапочка

 

девочка чешет его за у́хом, шепотом говорит

ну, пожалуйста, ты только на меня посмотри

 

все, чего я боюсь, я ведь выдумала сама

чувство вины, образ отца и самообман

 

мне никогда наверное не будет страшно с тобой

волчий твой мех серебряный и еще голубой

 

он молчит, голову ей кладет на плечо

шумно вздыхает, и дыхание его горячо

 

волк поводит бархатным ухом, лунным лучом освещен

девочка красный свой откидывает капюшон

 

и утыкается в волчий мохнатый бок головой

теплая шкура его пахнет мускусом и травой

 

девочка шепчет, ухо волка мягкое теребя

даже не спрашивай, знаю я почему у тебя

 

зубы такие большие и голубые глаза

небо густеет, ночью видимо будет гроза

 

над облаками дрожит маслянистая капля луны

девочка у него на спине спит и не видит сны

 

в чаще прячутся черные филины и лесные коты

ветви сплетаются в купол, под пологом темноты

 

он бежит, не касаясь земли, останавливаются часы

мех его в лунном свете сияет жемчужинами росы

 

 

 

 

 

•  •  •

 

она говорит:

терминатор Т-300 наверняка понимает ассемблер,

там в одном из эпизодов ясно виден кусок кода

волнуется, что за ней приплывет эльфийский корабль

а она не заметит — так как морось, туман и вообще отвратительная погода

 

она говорит:

нужен план на случай нападения зомби,

где достать боеприпасы, как угнать машину, куда податься,

сообщает, что решила стать диктатором маленькой африканской страны,

но автостопом доехать до океана сложней, чем могло показаться

 

она говорит, что скоро энергетический кризис и пора уезжать в деревню

дичать, бороться за выживание, словно тысячи лет назад,

нужно учиться строить землянки и собирать коренья.

 

потом допивает какао, берет его за руку, серьезно глядит в глаза:

— ты ведь научишь меня не глядя стрелять из винтовки,

не рефлексировать, никогда ничего не бояться,

складывать правильных журавликов из бумаги,

она говорит: я правда, правда буду очень стараться,

 

когда я вырасту, я хочу быть как Сара Коннор,

конечно не в смысле психованной матерью-одиночкой,

а женщиной с оружейным подвалом в мексиканской пустыне

или возможно даже суперзлодеем, еще не решила точно

 

а пока я не выросла, не вырастай и ты — никогда — вместе со мною.

води меня за руку, глупую, маленькую, просто будь рядом,

чтобы дурацкими криками пугать прохожих или скакать по лужам,

будь кем хочешь: другом, мужем, любовником или братом.

 

лишь бы мы лежали под одеялом, обнявшись, как два эмбриона,

переплетая пальцы, медленно прорастая друг в друга,

а ветер менял направление, снизу вверх поднимая сухие листья,

и начиналась зима и заканчивалась Кали-Юга

Вот, например, квантовая теория, физика атомного ядра. За последнее столетие эта теория блестяще прошла все мыслимые проверки, некоторые ее предсказания оправдались с точностью до десятого знака после запятой. Неудивительно, что физики считают квантовую теорию одной из своих главных побед. Но за их похвальбой таится постыдная правда: у них нет ни малейшего понятия, почему эти законы работают и откуда они взялись.
— Роберт Мэттьюс

 

Я надеюсь, что кто-нибудь объяснит мне квантовую физику, пока я жив. А после смерти, надеюсь,

Бог объяснит мне, что такое турбулентность. 
   — Вернер Гейзенберг


Меня завораживает всё непонятное. В частности, книги по ядерной физике — умопомрачительный текст.
— Сальвадор Дали