Schokn / ЩЕкн

КВАНТОВАЯ ПОЭЗИЯ МЕХАНИКА
Настоящая поэзия ничего не говорит, она только указывает возможности. Открывает все двери. Ты можешь открыть любую, которая подходит тебе.

РУССКАЯ ПОЭЗИЯ

Джим Моррисон
НАИЛЯ ЯМАКОВА

Наиля Равильевна Ямакова (род. 13 июня 1982, Ленинград) — российский поэт, журналист. Окончила факультет журналистики Санкт-Петербургского государственного университета. До июня 2012 года работала редактором в издательстве «Геликон Плюс». С июня 2012 года проживает в Израиле.

Солнечные стихи (2001)

 


* * *

 

В гонке за солнечным соком.

 

Солнечный сок напополам со спиртом
Наполнил горло, залил сознание.
На старте замер встревоженный спринтер,
разливший время по расстоянию.

 

(Вылизывала огненную воду языком,
впитывая — как губка — телом и голосом,
Приструненными связками, облитыми кипятком,
Из последних сил с тобой здоровалась.

 

А хотелось завыть — но гортань в клочья.
Губы твои не греют, морочат, мои — горят.
Ты меня обижаешь каждой точкой,
Завершающей звукоряд.

 

Красными точками земляники
Покрыто тело от щек до щиколоток.
Даже в душу, поцарапав, проникли
Огненные буквы твоих щетинок.

 

Обугленная головешка в разгаре тления...
Пробегала старое, выпивала новое.
Солнечный гимн стартсменов — утробное пение —
Издавало небо, виолончеля нёбо.)

 

Органы выжжены, спринтер не стал оргАном,
Да это и не было целью пробега...
Слежу, любуясь пустым стаканом,
За рождением зелененького побега.

 

 

 

 

* * *


Летний мотив (энтомонелогичное)

 

выжимаю сок вручную: через марлю —
сонм оранжевых бобов марли
осел брызгами на запястьях,
лейтмотивом несчастья.

 

твои рассказы липкие, личные.
я залита сиропом столичного.
лишнее думаешь, напрасное говорю.
завидую гусенице и муравью.

 

разлетаюсь по веранде бабочками
в поисках лапы, ласки, лампочки,
флакончика солнечных таблеток...

 

разве_депрессии_бывают_летом?

 

 

 

 

* * *

 

Я люблю твою морду, мой милый:
Аполлоново-львиную.
Совпадаем по возрасту, городу.
Целую рыжую твою бороду.

 

Близнецы по пирсингам, блейзерам,
Мы горланим разные песенки
Под небесное караоке.
Оба с запада, а казалось, с востока.

 

В твоей сумке зеленой — книжки.
Мне сейчас любой дальний ближе...
Превращаем мир в балаганчик,
В бесконечное: девочка/мальчик.

 

Я к Гостинке, а ты — к Грибоедову.
Друг до друга мы не доедем,
Не дойдем, не добежим, не допрыгаем.

 

Ты читаешь Д.А. Пригова_:)))

 

а не меня...

 

солнечное сплетение.
Пирсинг солнца в пузе неба.
Музу я гоню подальше
Со стихами на потребу:
"выпей водки и не кашляй,
отправляйся по музеям,
расширяй мировоззренье."

 

Зрачок радостно глазеет
Из глубокого бассейна.
Телу в лапах сладко греться.
А душа давно согрета.
Точный пирсинг — прямо в сердце
Солнцем.

 

Мне с тобой зима — как лето.

 

 

 

 

* * *


Лето. (в обратную сторону)

 

Назад двигаясь — эрзацчувствовать.
Стих притаптывать босоножками.
Темы летние — в буквы русские
Переписывать осторожно.

 

Новый день потек откровением.
Кем написаны эти повести,
Протекающие параллельными
В по-другому лежащей плоскости.

 

Прошлогоднее уже тусклое.
Настоящее — эмбрионное.
Расслабление сжатых мускулов.
От соцветия путь к бутону.

 

Солнце хлынуло по коленям.
Залило подол, ноги, платьице.
Неонайденным поколением
Лето мимо катится.

 

 

 

 

* * *


Выздоровление от мая (про майку)

 

Белая майка высохла на балконе,
Только немного пожелтела от солнца.
Май убегает коротконогим пони.
Я расплетаю связанные волоконца

 

По строчкам и датам, по вечеринкам и лицам
(Только косу не расплести — отрезала рано),
Распутываю дни, солнце льется и злится,
Ткань превращая из цельной в рваную.

 

Солнце высушит от лишней влаги,
После искупает в желтом фритюре
Белую майку: страницу бумаги?
мою ладонь? — пустоту в миниатюре.

 

Расплетаю себя до последней нитки,
До струны, натянутой вдоль поясницы.
Майка высохла — жалко к веревке никнет.
Пони прочь убегает. Стучат копытца.

 

 

 

 

* * *

 

Я касаюсь тебя лишь " здравствуй".
Не сухими губами. Не глиной
Розовой. Не духами.
Только вот впервые — стихами.
( Не каннабисом, но анальгином:
От тебя мне нету лекарства).

 

"Докатились! Он - в тюбетейке,
А она вообще в платке!"
Мое счастье — на потолке.
Мы с тобою как две копейки —
Мы похожи своей непохожестью.
Неприкаянностью? Осторожностью?

 

Мне с тобой не так, как с другими.
Угадай, кто я, с трех попыток,
Жаль, что редкое мое имя,
И сама вся — противоречье,
Переполнена, но не выпита,
Вдохновеньем, желаньем, речью.

 

Муки творчества — деторождество.
Непонятно самой мне тождество
Мимолетных с тобой базаров
(проходящих всегда некстати)
С вереницею экземпляров,
Появляющихся в тетради.

 

Не для времени. Я вне времени.
Не для жалости. — От усталости
Молчаливости. — Тебе посвящение.
Вдруг окажется: я беременна?
Что ж, пожалуйста, —
Стихотворением.

 

Полудевочка, полуженщина.
Вдоль души и вдоль тела трещина.
Мне — с другим в липком свете ламп
Знаешь как? — Говорить про тибетских лам
И ходить — расколотой надвое?
Без тебя я куда-то падаю.

 

Падаю...

 

 

 

 

*  *  *

 

Дисплейное солнце.
Ты прост, как солнце.
Что там? Гелий
и водород? Прольется
гений

 

твой с экрана.
Я стану пьяной.
(не курив кальян —
и суфий ахнет)
Кожа пахнет
солнцем,

 

нет, лишь солярием.
_________________

 

Насекомым бьется
сердце,
пытаясь лампочку
разбить
и панцирь из хитина
скинуть.
Мне пора остынуть.
________________

 

Про солнце все поют...
и я спою?
Здесь темы раздают?
Я все спалю —
не зажигалкой даже. Лупой.
__________________

 

Я рифмы обрываю
как листы тетради —
не для и ради,
а скрывая...
___________________

 

Но суфий знает —
и посмеивается.
Змеится
стих,
нацеленный на сердце:
читать —
как под прицелом целоваться.
_________________

 

Светило свой свершило моцион
и закатилось спать
за горизонт.
Спокойной ночи —
пусть тебе
приснится сон
про солнце.
__________________

 

По клавиатуре барабаня,
с ума схожу от псевдопревращений.
Ведь я — совсем не я
от этих ощущений

Икаро-парапланных.

 

 

 

 

*  *  *


постлетнее

 

убираю платья поглубже в шкаф.
разлетелось тысячей золотых прости,
поперек и вдоль меня прошагав,
лето. не удержать в горсти.

 

завожу часы, вытираю пыль,
привожу в порядок черновики;
как калека, свой уронив костыль, —
опираюсь на рифмы, - вместо руки.
мне зима по-прежнему дорога
красной шерстью и ароматом смол.
больше друга в тебе я люблю врага.
мы сидим вдвоем, молча глядя в пол.
у зимы в запасе есть пестрый шарф,
мандарины, елка и мятный чай.
снег повсюду: на площадях, щеках.
разбиваюсь тысячей золотых прощай.
и я знаю: как, только вот: зачем
протекает время мимо рта и лба?
солнцем или снегом осев на плече.
на мое: "уйди" — говоришь: "судьба"

 

пережив листопад, дотянуть до зимы...
и попасть в нее, как рука в рукав.
осень мне дает пару дней взаймы.
убираю платья, взаймы не взяв.  

 

 

 


Растут города

 

(в гостях на Поклонногорской улице)

 

из промерзшей земли ввысь до неба растут города,
соляные столбы телеграфа, дороги; бегут провода.
глянец памяти v лба и катка v от зазубрин коньков v
весь в царапинах v наших деньков,
дорогих двойников,
дневников.

 

больше нет стадионов, простуд и разбитой скулы,
купола не видны из оврага v и нет похвалы.
а зато ! посмотри ! посмотри ! всё стекло и бетон!
с колоколен тех церковок льется малиновый звон.

 

ты распахнут, разут, с неба льется в глаза синева,
рождество не придет, но как прежде желанна халва.
ты раздерган, растаскан, растерзан, рассмотрен, раскрыт,
на тебе три печати и даже на жительство вид.
витражи изо льда на стекле, и бутыль на столе.
только вьюга v снаружи, и два силуэта — во мгле.
это северный ветер глумливо смеется в лицо,
это я поминаю цитатами всех мертвецов.
города, рукава, рукавицы, обрывки. так страшен обряд.
с каждой рюмкой длиннее их ряд. все они говорят
об одном:

 

это падает снег, это так, это просто болит голова.
это я в новостройках забыла простые слова.
и не нужен пустырник, а разве что v болиголов.
современник удачлив, надёжен и бритоголов.
появились площадки, где были всегда пустыри.
это режутся зубы, это рыбьи во льду пузыри,
это сладостный зуд, это что-то несут, посмотри!
рафинад прогрызут, снег растопят, реви не реви.
для других, не для нас будет голод и холода,
из промерзшей земли ввысь до неба растут города.
это лучшие годы и лучшие дети v в барак.


под гудок заводской и под вой всех приблудных собак
просыпаются утром, по-быстрому делают брак.

допиваю полынь за двоих, ты докуривай хаш,
мне соседка сказала, что злой у меня карандаш,
что ж, найди мне поглубже и почерней полынью v
я не прыгну, но плюну — и каблуком проломлю.
это пар изо рта, это дура губа, это семеро ждут.
это я свой платок так давно уже скомкала в жгут.
и спешить стало некуда — больше уже не спешу.
мне осталось одно: мимо стройки пройти к гаражу,
и допить эту горечь до дна и просить, чтоб еще,
и глядеться бессмысленно в черные окна трущоб.

 

 

 


 

* * *

 

на стыке февраля и марта
пройти по улице марата,
пройти вокзальные ворота,
подняв повыше воротник.
у кассы выкупив плацкарту,
на пару дней туда-обратно,
забыв уведомить кого-то,
пройти к платформе напрямик.

 

на чувства невские уценка.
изнанка лиц, цинга фасадов,
которым в помощь лишь лимонка.
забавная такая сценка:
подходит старая цыганка —
нет, мне про прошлое не надо,
про будущее — слишком тонко,
а в настоящем же — волынка.
хотя хотелось бы — шарманку.

 

встревоженно звенит мобильный
и дребезжит стакан стеклянный,
и остывает чай лимонный,
и поезд движется вперед.
я мысли в сторону задвину,
туда же домыслы и планы.
какие нормы и законы,
когда так скоро ледоход!

 

здесь воздух вроде бы морозный,
но между тем какой-то влажный.
здесь рядом сразу три вокзала
и переулков тупики.
и совпаденья — что ни скажешь!
смешно, ты всё-таки сказала.
смешно, я всё-таки сказала.
мне очень мало, слишком мало...
...............................

 

 

 


* * *

 

следы заносятся позёмкой,
а люди падают в подземку.
пошаливает подсознанка,
позвякивают позвонки.
до горла ворот был застёгнут,
плечо оттягивала сумка —
но безупречная осанка.
ах как мы с вами далеки!

 

табу закрыло плотно горло:
не пропускает звонких жалоб
железный водосточный жёлоб,
а в нём замёрзшая вода.
а я бы прошлое затёрла!
а я за вами побежала б!
а я такого пожелала б!
но лёд холодный и тяжёлый,
и галки спят на проводах.

 

церквями расцветали раны.
мне было холодно и рано.
вы были в сигаретном дыме,
не говорили ни о чём.
весь город уместился в раме.
и вы тогда не знали сами,
что мне приснилось ваше имя,
что вам — пора и — горячо.

 

зимую в чёрном петербурге:
рукопожатия, разлуки,
друзья, сугробы, галки, горки —
всё, что зима приволокла.
опять глинтвейн, опять окурки,
в который раз чужие руки
мнут мандариновые корки.
и табунами облака.

 

 

 


 

* * *

 

в загоне, в клетушке, при лампе, в неправде: в парадном.
без фенек, без баек, без денег и прочих плюмажей
становишься общедоступным и всемипонятным.
как памятник v бронзовым. или как книга v бумажным.
не стих v документ. на груди не ладонь: отпечатки.
и каждый твой выдох с мороза засчитан табачным.
когда соберёшься, забудь про очки и перчатки,
ведь ты же не стоишь, а я, ну конечно, не значу
совсем ничего.

 

луна закатилась за крышу истёртым жетоном.
ты знаешь, на окнах в домах больше нет занавесок.
враньё разлетелось, враги разбрелись, заскучали вороны.
и каждый из поводов наших достаточно весок,
чтоб не возвращаться с победой, чтоб тихо исчезнуть.
чтоб наоборот этим v логику финиша сдвинуть...

 

как много таких поднималось к тебе сквозь подъезды.
я знаю весь список. поэтому хочется сгинуть.

 

 

 

 


ПОТЕМКИ


(2002)
 


сумеречное

 

открыта форточка и вымыты полы.
застыли ветки, смолкло пианино.
нужна бензозаправка – треск пилы,
и кажется, что пахнет древесиной.
в мое окно глядит Сосновский лес.
а Северный проспект звенит бидоном.
прохожие все больше в унисекс
одеты, плюс к тому демисезонно.
а у меня на полках книги в ряд.
в коробке спички. столик. этажерка.
бензин, печать — деревья не кричат:
я так привыкла к деревянной жертве.
здесь межсезонье: действия просты –
ждать понарошку, жить наполовину
и, репетируя, шептать: прости, прости…
вот только не к кому идти с повинной.
и незачем.

 

а с Суздальских недавно лед сошёл,
на третьем – кладбище и маленькая церковь.

 

жизнь под корой, снаружи мёрзлый ствол.
снег на окраинах, зато растаял в центре.
апрель хрустит прозрачной коркой льда,
к ботинкам жирной прилипает глиной.
проходят спички, деньги, холода.
и слабо пахнет в воздухе бензином.

 

 

 


песенка кому-то

 

следы заносятся позёмкой,
а люди падают в подземку.
пошаливает подсознанка,
позвякивают позвонки.
до горла ворот был застёгнут,
плечо оттягивала сумка –
но безупречная осанка.
ах как мы с вами далеки!

 

табу закрыло плотно горло:
не пропускает звонких жалоб
железный водосточный жёлоб,
а в нём замёрзшая вода.
а я бы прошлое затёрла!
а я за вами побежала б!
а я такого пожелала б!
но лёд холодный и тяжёлый,
и галки спят на проводах.

 

церквями расцветали раны.
мне было холодно и рано.
вы были в сигаретном дыме,
не говорили ни о чём.
весь город уместился в раме.
и вы тогда не знали сами,
что мне приснилось ваше имя,
что вам – пора и – горячо.

 

зимую в чёрном петербурге:
рукопожатия, разлуки,
друзья, сугробы, галки, горки –
всё, что зима приволокла.
опять глинтвейн, опять окурки,
в который раз чужие руки
мнут мандариновые корки.
и табунами облака.

 

 


 

зимнее

 

зимою забавно дышать, изображать стеклодува,
плевать на стекло и снежинки ловить языком,
кидаться снежками, заботиться, чтоб не продуло,
в поход отправляясь за хлебом и молоком.

 

зимою торжественно жить: Рождество, запах ели,
полярники, Святки, аварии ТЭЦ и ознобы.
сусальные ангелы в шубках и – реже – шинелях
уносят ночами ну если не к небу, то к нёбу.

 

зимою легко умирать, попадая в колени затылком.
рак легких. дуэль на реке. суицид. реже – старость.
застало? пробило? – и тело покорно застыло,
застыли чернила: им только застыть и осталось...

 

…а мне остается читать о зиме, замерзая от знаний.
пить виски со льдом, ожидая когда не придет ледокол.
смотреть в потолок ледяными пустыми глазами,
врастая лопатками в мёрзлый оплеванный пол.

 

 

 

 
по менделеевской линии

 

соломинкой, льдом, леденцом отдаленным диплома
ломалась нева, замерзала, и снова ломалась.
мне нужен стакан. лошадям на дворцовке – солома.
дороге – солонка. всем надо какую-то малость
для счастья. "ментальное?" – "нет, удаленные гланды".
молчим на морозе, слова на губах леденеют.
не буду миндальничать – старая песня о главном…
– ну ладно – монетки звенят – костенею сильнее:
до сахарной кости. с неровным пробором и рваною челкой,
с миндальным печеньем и джойсом в коричневой сумке –
я четкой походкой иду мимо маленькой ёлки.
но руки трясутся, и в горло снежок будто всунут.

 

в таблице ученого значатся все элементы –
и блоковский рот по-дурацки кривится улыбкой…

 

ты в косу девчонке врастала широкою лентой,
ты летом текла по коленям мороженым липким.

 

в подвале на первом уныло скулит минипьяно.
здесь капает кран непочиненный. не подчинится.
она не ложится. а завтра вставать очень рано.
мне надо учиться. а ей на дежурство в больницу.
медалька на небе. язык медальоном придавлен,
и запах миндальный как яд пропитал мои поры.
любовь проросла в стенке горла одной из миндалин:
зимою нелишней. а летом не вспомню – которой.

 

 

 


по этапам

 

певучий еврейский, гремучий арабский, рычащий немецкий:
живя по соседству, мы жили почти по-армейски.
я не отдала тебе цацки, игрушки и нецке.
ты не позвала ни по-птичьи, ни даже по-зверски.
и дни проходили – с плотвою, плевками и плевой.
когда ты - направо, я так не хотела – налево:
послушай, уж лучше со снобом, чем с этим плебеем –
и голуби громко курлычут. и мы голубеем,
становимся небом – кой фиг: эолийским, московским.
железная кружка. неправильный прикус. секущийся волос.
стигийскую нежность, сиротскую дружбу мы бросим.
ты будешь как кристофер ишервуд. я как алиса б. токлас.
вокруг все ласвегас. у каждой впервой майкл дуглас.
я помню отчетливо каждый второй переулок:
ты был изнасилован вьюгой, а я заспиртован в смирновской –
холодный матрас и, конечно, из форточки дуло…
по шумной тверской прошагали два пони в попонках.
мы ели друг друга, потом запивали водою.
я буду кем хочешь – невестой, ребенком, подонком.
я буду собой, но, конечно, уже не с тобою.
ты так много значишь в моей биографии тонкой,
во всех моих пьянках ты будешь последней заначкой.
затянуто небо москвы дифтеритною пленкой:
мой стриженыймальчик, мой ласточкамальчик, мой девочкамальчик.

 

 

 


финиш

 

в загоне, в клетушке, при лампе, в неправде: в парадном.
без фенек, без баек, без денег и прочих плюмажей
становишься общедоступным и всемипонятным.
как памятник – бронзовым. или как книга – бумажным.
не стих – документ. на груди не ладонь: отпечатки.
и каждый твой выдох с мороза засчитан табачным.
когда соберёшься, забудь про очки и перчатки,
ведь ты же не стоишь, а я, ну конечно, не значу
совсем ничего.

 

луна закатилась за крышу истёртым жетоном.
ты знаешь, на окнах в домах больше нет занавесок.
враньё разлетелось, враги разбрелись, заскучали вороны.
и каждый из поводов наших достаточно весок,
чтоб не возвращаться с победой, чтоб тихо исчезнуть.
чтоб наоборот этим – логику финиша сдвинуть...

 

как много таких поднималось к тебе сквозь подъезды.
я знаю весь список. поэтому хочется сгинуть.

 

 

 


девятое мая на окраине

 

шум тополей. метёт ванилью, пылью.
топлёным маслом застывает полдень.
прожили, пережили и забыли.
вот муха на стене. вот карта родин:
чужих, моей... спокойны разговоры,
здесь ровно в девять запирают двери.
нет, не крадут!.. но вдруг проникнут воры?
что хуже, мысли. верить-верить-верить
молчанию молочниц, пьянству пьяниц,
хоть рта не зашивают красной ниткой –
молчу. дырявит небо тонкий палец.
а небо плачет, нет, дождём его тошнит.
сквозь вымытые окна мир не краше...
в газетах – враки, на постели – крошки.
ах, что непоправимей первой кражи?
в бессчётный раз покинутая кожа?
мне кто-то крысой прогрызает уши,
а ночью в сером ходит по проспекту.
бессонница. плюс потолок. плюс душно –
и полночь даты правит по конспектам:

 

нет ни меня, ни вёсен и ни тайн,
при предках – войны. войны – при потомках.
победа чья-то. только чья? - он знает.
но знание искажено в потёмках.

 

 

 


разве лето

 

А.Ивантеру

 

горло наглоталось пыли. пропылился до исподних
двориков-колодцев город: в них уже привычно падать.
это всё – плохой подстрочник, напрочь позабыт исходник.
ретушью покрыта память – перепутана с помадой...
это все когда-то было: так же воду отключали,
на базарах пёстрый табор, громкий говор, толкотня.
а моя больная память: кто-то в ней звенит ключами –
отпираю настежь двери - а за ними западня.
лето – пылью на подолах и бомжами по подвалам,
лето – приступами в скверах и черешней по лоткам,
жмётся в жалкой песне барда, стынет в глянцевом журнале,
возвращается привычно: здесь уже почти как там —
в черно-белых старых фотках, в обезумевших трамваях,
я теперь уже другая, но всё кажется, что та же...

 

...горло наглоталось пыли. горло научилось лаять,
а глаза давно привыкли вниз смотреть с многоэтажек.

 

память белыми ночами сохнет белою сиренью.
всё как было. век – покойник. ничего не изменилось.
только пыли стало больше. под глазами глубже тени.
и уже не беспокоят ни безвольность, ни бессильность.
это всё – плохой подстрочник, напрочь позабыт исходник.
к августу совсем сотрётся замша экковских сандалий,
но следы всё так же чётки на дороге, как сегодня.
я одна дошла до лета...опоздала. опоздала.

 

 

 


доживая до тебя


1.

парки, скверы, площадки и кинотеатры,
эстакады, проспекты, парковки и австостоянки.
меня тянет идти на заснеженные полустанки,
перочинные ножики тянет на школьные парты.

 

я его не любила. ее, впрочем, тоже не слишком.
я пойду – прочитаю: сама уже – точно не помню.
как девчонка?..скорее, тогда – как мальчишка.
помню в детские лица летящие снежные комья.
(в детстве лица бывают так часто похожи....)
перелить бы мне кровь и, как корни деревьев,
выкорчевывать гены, с прозрачною лимфой под кожей
жить воздушно-бесснежно. поверив, затем – не проверить.

 

что-то стонет во мне, разрывает сердечные стенки.
оно давит сильнее, страшнее, настойчивей, строже.
память – странная штука. оставила шрам на коленке.
память – славная штука. ведь больше меня не тревожит...
 

2.

фонари, провода, переулки, концерты, афиши.
безразлично – куда. всё равно через площадь
я опять побреду на вокзал. суки кости мне гложут.
только раз еще голос охрипший услышать:


"здесь так часто туман." – и слова зачастую туманны.
но движения плавны и пахнет шанелью шестой.

 

эшелоны в шинелях, винтовки, табак по карманам –
в непрерывной войне отпускают порой на постой.
ты не даришь мне веточек вербных, не гладишь мне щёки,
я щенком в подворотне одна без тебя замерзаю.
мне не нравится каждый в кабак заходящий нечётный:
это длинная очередь в странном стремлении к краю.
здесь весна как весна. тает лёд. до тебя доживая,
все мне кажется, что – до себя уже не доживу.
лью духи на запястья и шею. ладонь пожимаю
я соседу, за чаем – проклинающему татарву.
разорались грачи. на деревьях полопались почки.
порастрескались губы. за зиму промёрзли суставы.
забывая весь день, но с лихвой вспоминая все ночью,
до тебя доживаю. а мимо проходят составы.


3.

это лето мне высушит кожу и высосет душу.
оно будет стараться, но выйдет обычная лажа.
дожила до тебя. вероятно, тебе и не нужно.
да к тому же, конечно, не слишком-то важно
знать про всё. спелых персиков сочная мякоть,
запах роз перезрелых, жара – отвлекают обеих.
я живу как жила. я смеюсь, когда хочется плакать.
а смеюсь я всегда.  
 

ты не хочешь, а я не могу
поздороваться первой

Вот, например, квантовая теория, физика атомного ядра. За последнее столетие эта теория блестяще прошла все мыслимые проверки, некоторые ее предсказания оправдались с точностью до десятого знака после запятой. Неудивительно, что физики считают квантовую теорию одной из своих главных побед. Но за их похвальбой таится постыдная правда: у них нет ни малейшего понятия, почему эти законы работают и откуда они взялись.
— Роберт Мэттьюс

 

Я надеюсь, что кто-нибудь объяснит мне квантовую физику, пока я жив. А после смерти, надеюсь,

Бог объяснит мне, что такое турбулентность. 
   — Вернер Гейзенберг


Меня завораживает всё непонятное. В частности, книги по ядерной физике — умопомрачительный текст.
— Сальвадор Дали