Schokn / ЩЕкн

КВАНТОВАЯ ПОЭЗИЯ МЕХАНИКА
Настоящая поэзия ничего не говорит, она только указывает возможности. Открывает все двери. Ты можешь открыть любую, которая подходит тебе.

РУССКАЯ ПОЭЗИЯ

Джим Моррисон
МИХАИЛ ЮПП

Михаил Юпп (англ. Mikhail Yupp, урожд. Михаил Евсевьевич Смоткин; род. 5 июля 1938 года, Ленинград) — советский; впоследствии американский поэт.

 

ЮПП

 

/о стукачах, графоманах и непризнанных/

 

"Потому, что без паспорта в

России никак невозможно."

/Ф.М.Достоевский/

 

После того, как я перекопал уже всех поэтов в Ленинграде, на меня накинулись графоманы и личности вовсе уже темные. К графоманам я отношусь положительно, равно как и вообще к "неудачникам". У графоманов /и шизофреников/ есть чему поучиться. У них зачастую бывает то, что мы называем "непредсказуемым" в поэзии. "Гладкописцы" этого лишены, у них всё — предсказуемо. Провести же грань между талантом и графоманом зачастую сложно. Так — я не знаю, куда отнести некоторых из далее следующих авторов.

Начнем с Юпа. С этим всё ясно. Портрет его дал покойный Лёня Аронзон:

 

— Дети, видели ль вы где

Жопу в рыжей бороде?

Отвечают дети тупо:

— То не жопа, рожа Юпа!

 

Характер и занятия его великолепно переданы Марьяной Гордон-Козыревой-Тумповской:

 

... поэт, стукач и кулинар,

и тонкий антиквариус.

 

Юпа я встретил осенью 60-го года в ЛИТО Наденьки Поляковой. Пришел он туда после армии, где служил поваром, с тетрадкой рукописных стихов. В стихах было невероятное количество орфографических ошибок /выяснилось, что у него 4 класса образования. У Бродского, скажем, 8./ Стихи были следующего содержания:

 

 

Дорога — волчица,

Дорога — трясучка,

В грязи чечевичной,

В ухабах и кручах.

Отбил все печонки

И трусь ягодицами.

Со мною в трехтонке

Трясется Багрицкий.

.....................

 

Девчата томаты

Бросали и вишни...

 

 

 

И далее:

 

 

Но я — Котовский!

Я — Гастелло!

 

 

Или:

 

 

По тротуару, по тротуару

Иду стихами Элюара.

 

 

 

Однако, как ни странно, Юп оказался одним из зачинателей "произносительной" поэзии. Его "Яичница", "Твист", выпевавшиеся — в два притопа, в три прихлопа, являлись едва ли не самыми яркими стихами того времени. Текста "Яичницы" я, к сожалению, не имею, да она и не воспроизводима обычными типографскими методами, ее надо было — слышать. Кроме того, она /как и "Люля"/ была написана профессионально-грамотно — не забудем, что Юп был поваром. Это его основная профессия. Фарцовщиком и спекулянтом он стал позднее.

  Михаил Евсеевич Юп-Таранов-Смоткин /рожд. 1937? г./ более всего походил на Бальзака. Доверия к нему никто не питал, однако он доверительно говорил Боре Куприянову в "Сайгоне": "Я на поэтов не стучу, я сам поэт. Я стучу на фарцовщиков." Интересно, что он говорил фарцовщикам? Человек без определенных занятий, он вечно ошивался около "Сайгона", на Малой Садовой, у "Букиниста" и Академкниги на Литейном, или сидел в "Дарах Нептуна", где фарцня играла в "шмен". Поймав кого-нибудь из поэтов, обязательно читал новые стихи. Я никогда не отказывался выслушать Юпа. Строчки "... и Смольный пал, дерьмом подмытый" мало говорили моему воображению, но его интерес к поэтам Шевыреву, Хомякову и другим "малым" 19-го века вызывал во мне сочувствие. Человеческого же сочувствия Юп ни у кого не вызывал: "С таким счастьем — и на свободе?" Кроме того, он коллекционировал мелкую церковную пластику, большую частью украденную в музеях и церквах. Но у нас сажают не за это.

СРЫВ

 

... Асфальт кончался,

Занося подошвы

над липкой тиной

истлевших листьев,

В полуразрушенный

 

По виду — замок,

я каждый вечер

приносил себя.

А лампа неумолчно,

Ночь за ночью,

копила желочь

/может, на меня?/

Светя бесшумно,

подло,

беззаботно,

Нашпиговав накалом

стол

и

стул.

И ни стихов,

Ни музыки,

Ни пенья.

Да,

  просто оратория молчанья;

Так губы

шелушащие

шипели,

Глаза так

источали

в полумгле.

А в четырех стенах

В немом квадрате,

с одним окном,

с неубранной постелью,

Я слушал Пустоту

глухого Срыва,

Мечтая

о бабенке

и жратве.

Что,

Кролики?

Притихли?...

Что за дело

Вам —

альбиносам

и

блондинам,

Когда из черного

Тихонько вышли

стихи, а в белое

не доползли...

Что,

Кролики?

Заёрзали?

Быть может,

от сытости,

напялив этот вид

ценителей

отчетливых стихошей,

Претят вам

Эти

Импульсы

Мои?

 

Я

Тут.

 

Я

Весь

Тут.

 

Я

кричу

беззвучно,

Ведь это —

оратория молчанья,

да, и стихи,

да, музыка,

да, пенье,

да, пустота,

да, срыв,

да,

да,

ползла!...

Но в эту Сытость

С ливнем антрекотов,

С рамштексами —

утыканными Славой,

С ее тефтелями,

С ее люля-кебабам

я не внесу

ни Срыв,

ни Пустоту...

Остановитесь!

Здесь асфальта — нету.

А вместо липкой тины — тюль.

Прощайте!

Этот срыв —

в полузабвеньи.

Простите!

 

Нет,

Я не хочу,

допейте сами.

 

 

 

 

 

 

 

РАССВЕТ

 

Осипу Бродскому

 

Рыжий чудак,

Помесь царя Соломона с Ван-Гогом,

Выйди в ночь

к спящим асфальтам,

к прямоугольникам

и квадратам —

окон,

дверей

и крыш.

Тебя приветствует

Временно поверенный

Республики НОЧЬ,

Принц Михаил Юп!

На трамвайных билетах,

Гонимых Норд-Остом,

Я пишу о сомнамбуле,

сомнениях,

сумерках

и ..........

отчаяньи.

 

Мой желудок

В пять октав,

Точно Има Сумак,

Гимном о корке хлеба

Прорезал ночную Неву.

На урне,

Разбитой

Веселыми мальчиками,

Как на одном из шедевров

Железобетонной абстракции,

 

Я

Сижу

Как

на

троне,

и череп

с раскосым пробором

увенчан стихами Блока.

И подходит ко мне,

Безответному,

Беззащитному,

сам

Осип

Бродский —

Помесь царя Соломона с Ван-Гогом,

Рыжий чудак.

И говорит он

о шествии

Титанов,

Голодных и холодных.

И говорит он:

ДА БУДЕТ ВРЕМЯ — МОИМ!

А на грязных кустах

Кристаллы не снега —

алмазов

Заполняют глаза

И, как дань,

Преподносятся

В дар ему.

И уже в наползающем дне

Исчезают видения ночи,

И уже в зарнице

Грохочат кости

Чьих-то побед.

И уже лебединой песней о прелестях

энного

царства

Из республики Ночь

Ухожу,

Чтоб зарницу

проспать.

И да будет РАССВЕТ — ТВОИМ,

рыжий чудак!

 

 

 

 

 

 

ИМПУЛЬСЫ

 

Я

Весь

Тут...

Монета сплющенная,

специфический запах,

жолудь,

солнце,

Нева,

интонации,

импульсы...

Вот сейчас заору

Благим матом,

Пусть завидуют бездельники.

Последнее тепло

Я

Трачу

На пиво.

Болтается оно

В желудке

гривой конской.

Игривая,

Игривая,

Игривая мелодия,

со смаком,

с желчью,

с привкусом.

Пыхтит, слюнями брызгая,

ПОГОНЯЙ!

А Солнце и вправду — последнее;

Ревет иностранный автобус,

чик-чирик,

Вещает репродуктор,

чик-чирик,

Откликается воробей.

 

Я весь

Тут........

С мыслями.

С заросшей мордой.

И со-

ро-

ка

копеечным

состоянием.

Валяю дурака.

 

Небо,

как небо...

Нева,

как Нева.

Я,

как я.

То внутри,

То наружу

выхожу понюхать.

Деньгами пахнет —

иду на запах,

А если не пахнет —

сижу в себе.

ЖРАТЬ ОХОТА!

В троллейбусе штраф заплатил,

Осталась копейка,

копейка,

копейка.

Ну ее к чорту!

Выбросил.

Шатаюсь,

глазею:

Отличная девица!

Не хочет смотреть,

пусть.

Сам

отвернусь,

Я

Весь

Тут..........

Я ничего не стою,

Как проспект

ненужной книги,

Как проспект,

  что переставляет

ноги

В изящнорваных ботинках;

 

наплевать!

Летит плевок.

Это моя печать,

печаль,

причал,

А если хотите

и....

совесть.

Теперь

Я

Ни-

чтожество.

 

 

Я выплюнул все,

И этой поэмой

Заплеван мой пол,

шкаф,

стол,

стулья.

 

Я!.....

Я,

Который

Весь

Тут.

 

 

 

 

 

 

 

ТВИСТ

 

Конечно хорошо

Когда стучат каблуки

когда стучат каблуки

когда стучат каблуки

Конечно хорошо

когда танцуют твист

танцуют под свист передовиц

Милая что ты глядишь в потолок

Когда стучат каблуки

Когда волнуется кровь

Милая ты не холодильник не лёд

Жажду ритмом танца утоли

Что мне век

Я несмыкаю век

Я человек

Я совсем не снег

Твист мое кредо

Это

Это

Ипподром

велодром

танц

трек

Шпарь на мотороллере

Шпарь

шпарь

шпарь

Мелочи в сторону

Спешите жить

Хилая мещаночка в моде твист

Жизнь моя профессор окулист

Синее

Синее

Растертое пятно

Краски смазаны

Смазали по морде

Стекла вдребезги

Это твист

Тряска задниц

Вибрация соска

Непризнанность моя

Мой век

Из вечности стих лепи

Разное

разное

разное

разное

Приходит под этот ритм

Конечно хорошо

когда танцуют твист

когда танцуют твист

когда танцуют твист

 

Конечно хорошо

когда стучат каблуки

 

Только ни к чему этот твист

Это дрожание

Подражание

Вывернутость ритма

Выгиб стиха

Твист интурист

И я знаю заранее

Финал

Обезумевший твист

По улицам пары

текут

текут

Слёзы у парня

текут

текут

Парень от ритма

тикай

тикай

Стучат сапоги

 

/1962/

 

/И автограф: "Милый я надеюсь на тебя в вечности. Мы Юпп./

 

 

 

 

 

 

ШЕЙК

 

/А.Гайворонскому/

 

Придешь домой усталый

Соседка — сволочь

Повестку в зубы

Ну и все

И снова в бой

на сборы

Ложка

Кружка

А в голове вчерашний бодрый шейк

Рабочий человек

он что

Он не профессор

Таков браток удел

Извечный

Наш

Забудь про бодрый шейк

И ну в атаку

Левое плечо вперед

шагом марш

Четыре дня до свадьбы

Три до получки

Два дня до сопромата

Один до рандеву

А тут тебе повестка

Чуть ли не в отместку

За твой

за бодрый шейк

Сижу

Реву

Что делать

если Родине

Нужон для обороны

И тут не отыграешься

Хоть будь ты трижды Швейк

Ругаешься

но все-таки

Влезаешь в гимнастерку

Под бодрый

Под солдатский

Импровизовый шейк

Ползу в противогазе

В грязи осенней стиснув

Как милую в объятьях

Новейший автомат

А ну-ка суки суньтесь

Изрешечу в два счета

Рабочий человек

он не дегенерат

А после возвращаюсь

Подтянутый и строгий

Женюсь как пологается

Таков наш этот век

Растут солдаты новые

Танцуют танцы новые

А мне недотанцованный

Грызёт печёнки

Шейк

 

/1965?/

 

 

 

 

 

 

ЭДУАРДУ БАГРИЦКОМУ

 

Жирная пища

Сытная пища

Колбасы

Ветчины

Грудинки

Котлеты

Бифштексы

Паштеты

Сосиски

Рыжее пиво

Омары

Бургонское

Жареный кролик

Кофе гляссе

Кофе по польски

Водка

Икра

Коньяк и конфеты

Вот они рядом

Бери

О натюрморты

Когда я гляжу в изобилье

Пищи сытной и жирной

Пищи мертвой немой

Я вспоминаю художников

Я вспоминаю поэтов

Голодных писавших полотна

Голодных писавших стихи

Вот предо мною проходит

В /неразб./

И в потертом костюме

Обыкновенный старик старикашка

Бормочущий что-то под нос

/неразб./ несравненный

Он сытым бывал ненадолго

Он пел о величии кухни

Глотая холодную /неразб./

А это художник

Плюющий на ёмкость желудка

Волшебными красками

Кистью волшебной своей

Из ничего создавая продукты

В небрежно разбросанном виде

Совершенно забыл о пище

Сытной

жирной

живой

Ты видел

Ты чувствовал остро

Ты /медные/ бронхи расправив

Дышал как сто тысяч слонов

Одесса

Москва

Петроград

/неразб./

воры

проститутки

К тебе приходили

Ты брал их

Ты ставил их в очередь строк

А сам надрываясь и силясь

Насиловал жизнь без оглядки

Повторяя голодного барда

Прелесть кухонь живописал

Ногами обутыми в звёзды

Бродил по нехоженным тропам

Поэт Счастьелов

Пароход Солнцевестник

Струна на дисканте со взвизгом

Лопнула в сердце твоём

И осталась жирная пища

С колбасами

с пивом

и с маслом

И остались лёгкие листья

И тяжёлой строю стиха

Голубели небесные шторы

Разнопосвистом пели под крышей

Соловьи

кукушата

и зяблики

И шёл по земле солнцедождь

Смывая куски и объедки

Блевоту

кости

и хрящи

Разбитую утварь хозяев

Разбитую душу гостей

 

/Из книги "Посвящения", 1961-1965/

Вот, например, квантовая теория, физика атомного ядра. За последнее столетие эта теория блестяще прошла все мыслимые проверки, некоторые ее предсказания оправдались с точностью до десятого знака после запятой. Неудивительно, что физики считают квантовую теорию одной из своих главных побед. Но за их похвальбой таится постыдная правда: у них нет ни малейшего понятия, почему эти законы работают и откуда они взялись.
— Роберт Мэттьюс

 

Я надеюсь, что кто-нибудь объяснит мне квантовую физику, пока я жив. А после смерти, надеюсь,

Бог объяснит мне, что такое турбулентность. 
   — Вернер Гейзенберг


Меня завораживает всё непонятное. В частности, книги по ядерной физике — умопомрачительный текст.
— Сальвадор Дали