Schokn / ЩЕкн

КВАНТОВАЯ ПОЭЗИЯ МЕХАНИКА

Вот, например, квантовая теория, физика атомного ядра. За последнее столетие эта теория блестяще прошла все мыслимые проверки, некоторые ее предсказания оправдались с точностью до десятого знака после запятой. Неудивительно, что физики считают квантовую теорию одной из своих главных побед. Но за их похвальбой таится постыдная правда: у них нет ни малейшего понятия, почему эти законы работают и откуда они взялись.
— Роберт Мэттьюс

Я надеюсь, что кто-нибудь объяснит мне квантовую физику, пока я жив. А после смерти, надеюсь, Бог объяснит мне, что такое турбулентность. 
— Вернер Гейзенберг


Меня завораживает всё непонятное. В частности, книги по ядерной физике — умопомрачительный текст.
— Сальвадор Дали

Настоящая поэзия ничего не говорит, она только указывает возможности. Открывает все двери. Ты можешь открыть любую, которая подходит тебе.

РУССКАЯ ПОЭЗИЯ

Джим Моррисон
МИХАИЛ СОКОВНИН

Михаил Соковнин (1938–1975). Жил в Москве. Окончил отделение русского языка и литературы Московского педагогического института. Работал экскурсоводом в Театральном музее, лектором в музеях-заповедниках Болдино, Мураново, Поленово и др.

Писал стихи, лирическую прозу, переводил с английского стихи Альфреда Теннисона. При жизни не печатался, первые публикации появились в 1978 году в Париже и в 1990-е годы в России. Умер от болезни сердца в 37 лет.

 

Творчество Михаила Соковнина до недавнего времени оставалось достоянием узкого круга его друзей, которых, впрочем, у него было довольно много. Характерно недоумение, высказанное одим из них в 1991 году на посвященном памяти Соковнина вечере в Литературном музее: “Я понимаю, почему пришли сюда мы — для нас Соковнин много значил. Но что делают тут остальные?” То есть творчество Соковнина представлялось неотделимым от его личности, и как-то не приходило в голову, что люди, не знавшие автора, могут полюбить его произведения. Между тем, по нашему мнению, Соковнин — очень большой, может быть, даже великий писатель, и он должен занять свое законное место в русской культуре. Но для этого необходимо произвести то, что Конфуций называл “исправлением имен”. После периодов смуты, террора и депрессии важно собрать все живое и ценное, что было создано в те десятилетия и что может благотворно повлиять на развитие нашей культуры.

 

Михаил Евгеньевич Соковнин родился в Москве 22 июля 1938 года в артистической семье. Его отец, Евгений Николаевич, был режиссером музыкального театра. Мать, Ольга Михайловна Мартынова, танцевала в Большом театре, а позже защитила одну из первых в нашей стране диссертаций о балете. Уже в школе — он учился неподалеку от Никитских ворот — Миша Соковнин выпускал с друзьями рукописный журнал. Там были стихи, рисунки и даже литературные манифесты. Затем — учеба в педагогическом институте на отделении русского языка и литературы. После его окончания он в зимние сезоны работал лектором в Театральном музее им. Бахрушина, а летом устраивался экскурсоводом в Щелыково, Болдино, Поленово, Мураново или читал лекции на туристских речных пароходах.

 

Помнящие Соковнина отмечают его исключительную образованность. Он прекрасно знал русскую историю, Золотой XIX век русской культуры, глубоко интересовался Серебряным. Свидетельством разнообразия его культурных интересов могут служить статья об А.Н.Островском (опубликована посмертно в “Литнаследстве”), переводы нескольких стихотворений и поэм английского романтического поэта Альфреда Теннисона и одна из оригинальных поэм — “Дева Орлеана”, фактическая сторона которой строго соответствует историческим источникам.

 

Соковнин написал немного. И не только из-за краткости жизни. Он принадлежал к числу авторов, не пишущих лишнего. Особо усердных попыток напечататься он не предпринимал, ввиду их очевидной безнадежности. Сохранились магнитофонные записи авторского чтения Соковнина, сделанные художником Олегом Васильевым в последние годы жизни писателя. В этих записях представлен, фактически, основной корпус текстов. В книге “Рассыпанный набор”, изданной в Москве фирмой “Граффити” в 1995 году, опубликована большая часть этого основного корпуса: написанная в соавторстве с А.П.Мальковым прозаическая “Книга Вариус”, повесть “Обход профессора” и “Замечательные пьесы”, а также поэтические произведения — четыре поэмы-предметника и несколько стихотворений. Две более ранние “поэмы набросков” опубликованы в “Новом мире” № 9 за 1996 год. Несколько стихотворений, не вошедших в книгу, составили подборку в “Знамени” (№ 6, 1996).

 

В предисловии к книге Всеволод Некрасов сопоставляет Соковнина-прозаика с такими авторами, как Андрей Сергеев, Павел Улитин, Саша Соколов и Борис Виан. Пожалуй, Соковнин был одним из пионеров русского постмодернизма в прозе. Мы же сосредоточимся на его поэтическом наследии.

 

Стихи у Соковнина очень разные. Есть серия минималистских, например:

 

У-

ли-

зну-

ли.

 

Или такое вот, впервые опубликованное в составленном Вс.Некрасовым коллективном сборнике “Между летом и зимой” (М., “Детская литература”, 1976):

 

ЖАБА

 

Жила-была

Же-А-Бе-А.

 

Другой модус — стихотворные миниатюры. И здесь у Соковнина есть несомненные достижения, вот хотя бы:

 

Небо серое-серое.

Небо северное.

Мало перьев на сосне,

и сквозящая макушка

в небо просится.

 

Отчего она, кукушка,

по весне?

Отчего она не по осени?

 

В то же время еще со школьных лет и до конца жизни Соковнин писал стихи по форме вполне традиционные. Однако и здесь его подход лишен всякой инерции. Это не “стихи вообще”, которыми замусорено наше культурное пространство. Эти стихи — всегда еще и исследование возможности стиха, рефлексия о традиционном силлабо-тоническом стихосложении. Соковнин понимал, что значило для русской поэзии найти эту форму:

 

Бог! День! Хоть чем-нибудь обрадуй,

хотя находкою строки:

 

разлив холодныя Оки.

 

так заканчивается стихотворение 1970 года: быть может, самый трагический пейзаж в русском искусстве.

 

В поэмах Соковнин использует разнообразную технику письма. В ранней “Апоэме” (напечатана в самарской газете “Цирк Олимп” № 8) типичный бытовой эпизод рассказан посредством чистого перечисления-называния:

 

…петровская, перцовая,

малая берцовая,

чумай,

зверобой,

зверя убей,

пьет на убой.

Добавить?

Бодает.

Доедает.

Надоедает.

Ае,

ае…

Гурджаани?

Граждане!

Гурджаани…

 

Пустите!

Люблю…

Всех в вытрезвитель!

А-а, блю…

блю…

блюститель…

 

Характерно использование одной из форм звуковой организации — парономазии. (Подобную технику развивали в то время поэты-лианозовцы, с одним из которых, Всеволодом Некрасовым, Соковнин дружил еще со студенческих лет.)

 

“Поэма набросков” “Москва—Пермь—Москва” производит впечатление альбома фотографий. С отдельными репликами и перечислениями здесь соединены минималистские фрагменты, как например:

 

ШЛИССЕЛЬБУРГ и СВИЯЖСК —

ассоциативная связь

 

стихи-миниатюры:

 

…Высыпали крыш осколки

на зеленый косогор.

С добрым солнышком, Соколки!

Вы, Соколки — высоко…

 

и вполне традиционное по форме стихотворение “Кама”:

 

…И снегом из-под колеса

плывет вода, плывет. Водой

затоплены, стоят… Постой:

леса затоплены, леса.

 

И холод за руку берет.

Табачный лист! И — черный лист!

Сквозь воздух — он немного мглист —

белеют косточки берез.

 

Леса стоят, как на позор,

о снисхождении моля.

Водохранилища! Моря!

А в корне — похороны, мор.

 

А за кормой — разрыхлый след,

как от саней, как от саней.

Синей, еще синей. Синей.

О, сколько зим! Каких уж лет…

 

В “Суповом наборе” (1968), имеющем подзаголовок “болдинский предметник”, Соковнин нашел свою форму большой стиховой вещи. Помог Пушкин. Здесь органически соединился рассказ, исторические аллюзии, как бы заключенные в самих словах-строчках, речевой пейзаж и натюрморт — вывески, заголовки, топонимика… Это уже как бы не альбом фотографий, а кино:

 

Старый мерин,

Пушкинский современник,

Садик,

Садик,

седеющий хвост,

везет от усадьбы,

везет — не везет.

Эх, бедолага,

трогай!

Дорога,

телега,

доски,

подскоки,

вожжи,

завхоз

завозит гвозди

на маслозавод.

 

Возможно, вершины своего поэтического развития Соковнин достиг в “Застекленной террасе” — поэме о дачной жизни, о русской жизни, о жизни природы. Она вся пронизана грустной иронией — от сознания отъединенности, невозможности погрузиться в эту жизнь. Но именно эта ирония и приближает максимально к реальности:

 

…низкая дверка,

крошечный мокрый сад,

картошка,

роса,

роскошный закат,

осень — оса,

печаль и пчела,

Большая Медведица,

есть и другие созвездия.

 

…Уже в детстве у Михаила Соковнина обнаружилась врожденная болезнь сердца. Прожить ему удалось 37 лет. Последнее стихотворение он написал в больнице 26 июня 1975 года:

 

Мы рыбы. Нас из моря Смерти

На сушу жизни бросил вал

А может быть нас взяли сети

И воздух рот нам оковал

 

И мы лежим себя не знаем

Не смея стронуться с песка

Пока из глуби вод за нами

Не хлынет мощная рука

 

13 июля он умер…

 

В предлагаемой подборке — несколько ранее не публиковавшихся стихотворений. Первое из них, вероятно, относится к началу 60-х годов и не входит в число стихов, записанных на магнитофон. Два стихотворения про зоопарк, “Заброшенные истины” и “Болдинский самолет” печатаются по магнитозаписи.

 

Иван Ахметьев

ПЕРВОЕ МАЯ

 

Труд. Мир. Май.

Слава Родине моей.

И конечно, как всегда,

пятиконечная звезда

присобачена

к сучьям и трубам,

урнам и тумбам,

флагам и башням,

кранам и пашням...

Перспектива строительства

на тысяча девятьсот... год.

 

 

 

 

КОШКИ

 

Роняли кошек. Эта жива:

ее уронили с пятого этажа.

Вот эта кошка мертва немного:

ее уронили уже с седьмого.

А эта кошка совсем мертва:

пересчитала все тридцать два.

И эта кошка мертва совсем:

она пролетела восемьдесят семь.

Продолжили опыты:

всё спирально.

Это уж дважды два.

Приземление кошек

из окошек

сотого этажа

прошло нормально.

 

 

 

 

ОГОНЕК

 

Как одинок он, огонек,

едва отмечен оком,

он все бежит, не отстает,

не отстает — от окон.

 

Но черный лес — наперерез!

Да огонек напорист,

он — через лес, он — через лес,

и догоняет поезд,

 

подмигивает: я — сейчас!

И как он не устанет? —

он спотыкается, сечась

о сучья и кустарник.

 

Гудок. Как видно поворот.

Обидно: не догонит.

Он — отстает. Он — вон! Он — вот!..

 

Разносят чай в вагоне.

 

1964

 

 

 

 

ПЛЕС

 

Приснившийся под утро Плес:

и весел скрип, и пены сплев,

и Волги плеск - гладь голубая!

Туман. Баржи недвижный ход,

пятно на воду полагая.

И теплый свет. И ранний холод.

 

И - солнце! Звон твой на волне,

и золото на валуне!

И сети солнечных морщинок

в пластах воды. И гром колес

телег на улицах мощеных:

приснившийся под утро Плес.

 

1964

 

 

 

 

БЕЛЫЙ СТИХ

 

Белая ночь на Белом море,

оторвавшаяся коса,

и на самой косе — в голубое

золотистый язык костра.

 

И устали глаза от ночи:

ослепительная лазурь,

горизонт, точно нож, наточен

от вечерней и утренней зорь.

 

1965

 

 

 

 

САВКИНА ГОРКА

 

Режут и режут просторы те

синие ножницы Сороти.

Справа - домик его опальный,

сквозящий в тени лесной.

Солнечно.

Облачно.

Как под пальмой,

Вероника расположилась под сосной,

а ниже, жажду утоляя,

наверно, Аня, или это Ляля.

А там, где крест,

его поставил Савва —

вон тот камень

обрубленный...

 

Сидит!

Колени обхватил руками,

как "Демон" Врубеля,

в глазах отражены

Бессмертие и Смерть,

что значит: Слава...

 

Ау! Вы — умерли?

Секунда

  !

  !

тишины.

 

1966-1971

 

 

 

 

ПРОХЛАДА

 

Открытое кафе — закрыто.

На столах перевернуты стулья:

ничего, не аристократы,

на троих могут выпить стоя!

 

Впрочем, двое уже поникли,

столик быстренько разгрузили,

пьют. Сидят. А сухи — до нитки.

Нагрузились и загрустили.

 

Тут как палуба парохода!

Модер-новенькое корыто.

Неприглядно кафе "Прохлада",

и к тому же оно закрыто.

 

Не ходить же нам по музеям.

"Вход" — написано на калитке,

и замок висит. — Перелезем.

Влезли. Ходим по общей клетке.

 

Вот за этот, пожалуй, сядем.

— Сколько поездом из Казани?

Было столько сказать, что за день — ?..

Ну вот, кажется, и сказали.

 

Все сидим. Только дождь упорный

все идет. Будто на вокзале:

тут пустеют вослед платформы...

 

Сколько поездом до Казани?

 

1966

 

 

 

 

ИЗМАЙЛОВО

 

(осень)

 

В сознании слова осели

осенним ворохом листвы,

прохожая — как лист осенний

гонима улицей Москвы,

 

и в парке — пестрой аркой осень,

ее уже не обойдешь,

и на обочине — автобус,

разбившийся ниобочто.

 

И ниоткуда дождик льется,

скрываюсь в лес, стою в лесу,

А лес стоит в дождливом солнце.

И красный зонтик навесу.

 

Иду. И дождь идет, и хрустнет

то гриб, то лист, гриба рыжей...

И в этой всеприродной грусти

моя — растаяла уже.

 

И солнце, в тучку ускользая,

обидней всех моих обид.

 

Обитель осени лесная!

Стоит порог, дождем обит.

 

1966

 

 

 

 

САМОЛЕТ

 

А за стеклом

  стихов,

  снегов,

твой самолет

легко-легко

  взвивается...

И — никого.

 

Обсаженный кустами снег:

аэродром.

Потом —

шоссе.

Я, отделенный ото всех

стеклом автобусным, ш.з.

Сижу.

Гляжу,

как едет снег

в ту темноту

из пустоты,

и проволочные кусты —

чаинки, пролитые в след.

Сижу.

Твержу,

как будто клятву,

который раз,

который кряду.

Твержу,

что клятвы не нарушу,

что, если выживу,

не струшу,

что выйду —

  вылезу

наружу,

что будет смерть моя легка

на внешней стороне стекла,

 

что все лучи тогда сольет

твой

солнца белый самолет.

 

1967

 

 

 

 

* * *

 

Распространяющийся свист

рекой в серебряном тумане

большого парохода стих,

зайдя куда-то за Тутаев.

 

Как заблудившийся в лесу,

зовет-аукает по Волге,

до Горького не дохлестнут

его кочующие вопли!..

 

Я пробираюсь во втором

в свою каюту в части носа,

и, как по лесу топором,

стучат об этот лес колеса.

 

1969

 

 

 

 

ЛЕСОВИК

 

Н.С.Г.

 

Лесовик уставился на — солнце.

Будто понимает, что оно —

что оно с собою унесется

даже в землю, где всегда темно,

и что если не забудет солнца,

по закону солнца-колеса

он опять родится, как проснется,

и продлится

сон лесовика.

 

1970

 

 

 

 

ТРИ СТИХОТВОРЕНИЯ,

ПОСВЯЩЕННЫЕ ЛЬВУ МИРОШНИЧЕНКЕ

 

1.

 

СТАНСЫ

 

— Неудачник и Первопечатник!

— "Медный Всадник"?

— Не точно так, но...

  И в самом деле...

— Весьма досадно.

 

(Автор)

 

Пито по всем задворкам

стольного стогнам града,

у памятника

Первопечатника,

в свете дверей и окон,

возле кафе "Прохлада".

 

Проходят, и — так и надо —

 

осенние ветки, дождь,

переходящий в снег

и в чешую салюта,

ее беспокойный блеск

и после слепая дрожь —

осыпавшаяся люстра.

 

Уж прошлого не найдешь:

 

и, выйдя из перехода,

увидишь, как все недолго,

что признаков никаких,

где было кафе "Прохлада",

теперь магазин "Находка" —

букинистических книг.

 

А ты, гражданин, как лодка,

уткнувшаяся точь-в-точь:

носом в какой-то остров,

собственно — в полуостров.

Навстречу носу

река течет

розовосенних отбросов.

 

2.

 

Как мало вы написали,

болтливые старики!

 

Не надо. Не попрекайте:

уже нас увозит катер

в Дом отдыха воспоминаний

на том берегу реки.

 

Последний все ближе, ближе, —

не сразу сообразишь,

что видели мы их прежде:

зеленые перелески,

 

что все, где мы были, жили,

теперь — это наша жизнь.

 

3.

 

СВЕТ ИДЕТ

 

"Жизнь прожить — не поле перейти."

 

(Борис Пастернак "Гамлет")

 

"Дедушка, золотой! Не гаси совсем, ты

хоть чуточку, хоть в мышиный глазок

оставь, а то жуть."

 

(Лев Толстой "Власть тьмы")

 

Над нами — серее газеты,

и солнца не видно в упор.

Но целое воинство света

выходит на снежный бугор,

 

и сходит: полки за полками,

построенный в полосы свет,

и движется белое пламя

за белым таким же вослед.

 

Но ближе подходит — редеет,

как губкой, вбирается в снег,

и лишь напрягается зренье,

как будто немного ослеп.

 

Нерадостное озаренье!

От света не видно тепла.

Идем к освещенной деревне,

враждебные свету, тела.

 

..........................

 

Сидим у отворенной печки.

Кот с голоду ходит дугой.

Баклашки и тощие щепки

бросаем в дырявый огонь.

 

Чернила текут по баклашкам

под жарким его языком,

и жаром, как будто бы жалом,

обугленный, высосан ком,

 

как будто от жара недуга,

дровишки, сырые почти,

объятые пламенем Духа,

мгновенно стареют в печи,

 

стареют, чернеют от света

и свет испускают за свет:

такая в печи атмосфера...

А мы — замерзаем за всех.

 

И нас на растопку растили,

да нас не берет — спасены,

торчим, прошлогодние листья,

в ушах — этой вашей — весны.

 

..........................

 

Едим. На читаемой нами

газете - из множества строк

с приевшимися именами -

разительно "Новый" сырок.

 

Темнеет. Пора на автобус.

Встаем. Обошлись без тепла.

Еще б на дорожку, чтоб тонус:

картошка на дне котелка...

 

И — в черное, снежное поле,

идем! — только свет погашу, —

где зрение полуслепое

подводит на каждом шагу.

 

Ни спички, ни чуточки света!

Идем. Я устал. Я бы слег.

Ни лампочки от сельсовета.

Хотя бы в мышиный глазок.

 

1972

 

 

 

 

КОМАРОВО

 

(летом и зимой)

 

1.

 

Небо вечера,

поле вереска,

Инна,

Фокусы,

Семь озер,

сосны воздуха,

насыпь,

сумерки,

дрожь от поезда!

дрожь от поезда!

и еще от одного поезда —

дрожь еще одного поезда...

 

 

Дождик-утренничек,

семафор.

 

2.

 

Провода начинают чирикать,

очевидно, идет электричка,

снег и воздух,

пылят столбы.

 

3.

 

Плывущим нескоро

луна над забором,

расцветают морозом

ночные сады.

 

1973

 

 

 

 

САМЫЕ КОРОТКИЕ

 

1. Страшное:

 

  Цер-

  бер.

 

2. Онтологическое:

 

  Вар-

  вар.

 

3. Экзотическое:

 

  Гон-

  конг.

 

4. Тропическое:

 

  Оранг-

  утанг.

 

5. Эротическое:

 

  Мус-

  кус.

 

6. Политическое:

 

  Кос-

  мос.

 

7. Российское:

 

  Ведь-

  медь.

 

8. В родительном падеже:

 

  Изо-

  гиза.

 

9. Магическое:

 

  Абра-

  кадабра.

 

10. Лирическое:

 

  Ма-

  ма.

 

11. Ироническое:

 

  Лю-

  блю...

 

12. На туземном языке:

 

  У-

  ли-

  зну-

  ли.

 

 

________________________________

 

 

 

ДОЖДЛИВОЕ

 

Дождь и свет. Акварель.

Тени туч бегут по небу.

В переулке — флейты трель:

птиц в деревьях нету.

 

Дождь в Москве. Музыка.

Как в кино. Как в кино.

Киноварь зари. До ужаса

всё не то, всё не то.

 

Всё знакомое — из книг.

Фигу видящий блаженен.

Удавиться бы… — Рискни. —

Удавился. — Неужели?..

 

 

 

 

ПРО ЗООПАРК

 

Тот же самый зоопарк.

Тот же самый леопард.

 

Не живые ягуары,

а живые мемуары —

смотрят через листопад

на зоо-пруд

и зоо-сад.

 

 

 

 

ЕЩЕ ПРО ЗООПАРК

 

Здесь они все поневоле:

и слоны, и пони, лори,

крокодилы, львы и тигры,

два горба, одна ноздря,

на четыре взгромоздя.

 

. . .

 

Заброшенные истины,

колодцы прежних дней.

Над травами когтистыми

пустые перстни пней.

 

. . .

 

День серебряно-осенний,

лес прозрачен и высок,

над землею свет рассеян,

солнце — зеркала кусок.

 

Я смотрю без пониманья,

и плывут, плывут ко мне

даже не воспоминанья —

домики плывут в окне.

 

И проходит электричка —

провода и голоса!

Или лужа, или речка,

или — что? — блестит в глаза…

 

1966

 

 

 

 

САБАН ТУЕ

 

Зреть бег коней и бой певцов

Шел Ивик, скромный друг богов.

 

В.Жуковский

 

Я находился за день и устал,

а здесь темно, и так приятно это.

Лишь иногда ударит по кустам —

и поплывут оттуда пятна цвета.

 

Вот, значит, он какой — Сабан Туе.

И бег коней, и бой горшков и драки,

кто на гармошке, кто-то на дуде…

Как славно: птицы завелись в овраге.

 

Прислушиваюсь. Будто тишина,

а все звенит. И в воздухе — не в ухе.

Татария. Неужто ты — жива?

И эти звуки — песни, а не мухи?

 

Да, это песни. Странно так поют.

Осенних пчел печальное жужжанье.

И как-то жаль, что не при чем я тут.

И чувство: что-то вроде ожиданья.

 

На миг как будто сделалось темно!..

Мы всё преувеличиваем, впрочем.

И мысленно взглянув сквозь синее стекло,

я вижу, что луна, что ночь, что это в прошлом.

 

1966

 

 

 

 

БОЛДИНСКИЙ САМОЛЕТ

 

И этот барский дом,

и пруд,

и эти вянущие ивы,

и вязы,

девы и мужчины —

внизу —

засохнут и умрут.

 

_______________________________________________

 

 

 

СТИШАТА

 

 

* * *

 

Зимой Серебряный Бор —

не бор, а бррр.

Летом Серебряный Бор

пылен и бур.

В осень Серебряный Бор —

сосен забор.

Весной Серебряный Бор —

золотой бобр.

 

 

 

 

* * *

 

Вот вам и чудо:

из голубого пруда

торчит чертик.

Да,

на фантазию всюду

и всегда

нужна зацепка.

В данном случае —

щепка.

 

 

 

 

* * *

 

Небо серое-серое.

Небо северное.

Мало перьев на сосне,

и сквозящая макушка

в небо просится.

Отчего она, кукушка,

по весне,

отчего она не по осени?

 

 

 

 

* * *

 

Самовар.

Сеновал.

Лето перезимовал.

Осень — ветер,

осень — дождь...

Так и смерть переживешь.

 

 

 

 

О погоде

 

О погоде погадай,

о погоде.

О погоде и природе,

о природе.

О природе и приросте,

о приросте.

О приросте и приплоде,

о приплоде и погоде;

о погосте.

 

__________________________________________

 

 

 

Из русских летописей

 

Русь готовится к отпору.

Как известно, сборы соры:

ногу князь в златое стремя,

а другую...

 

  В это время

триста родичей, все племя

в терему у Святослава

слушали златое слово,

по старинному: внимали.

После плечи разминали,

разные вины вменяли,

после в пол врага вминали...

Разъяренных разнимали.

 

А в степи стояли стязи.

Там другая шла беседа:

"Ты в портах, а мы вот нази.

Так пойдем, убьем соседа".

Или что-то в этом роде.

Подбивал, судя по морде,

их урод - Собачье вымя,

как его святое имя -

не припомню. Есть догадка,

что тогда-то, вот тогда-то,

ослепив родного брата,

Святополк сбежал куда-то,

и, сровняв с землею город,

утолила Ольга норов.

 

Тут

другую

перекинул,

крякнул, слез

и брови сдвинул.

И сказал:

"Недобрый знак.

Солнце светится не так".

 

 

 

 

Электричка

 

Это — небо? Или крышка

придавила землю, что ли?

Прогудела электричка —

светлячок в огромном поле.

 

И — догадка — не догадка —

так подумалось про это,

что мои друзья куда-то

в этом поезде проедут:

 

всех, кого я знал и помнил,

окна поезда покажут,

и кто после взял и помер,

даже те в окно — помашут,

 

и кого не помнил ясно,

и кого не помнил вовсе,

с кем поссорился напрасно,

и кому писать забросил.

 

Кинолента убегала —

не увижусь больше с ними!

Все это пока мигала

мимо окнами большими.

 

1964

 

 

 

 

Обсерватория

 

Проплываем по тихой Волге,

след моторки полог, не крут.

Я бросаю грести Володьке.

Пересел. И гляжу вокруг:

 

приближается берег левый

(но не хочется приставать),

над линючей водой лиловой

темной линией острова.

 

И река, и весло — все немо.

Опрокинься, лежи — смотри.

Видишь небо. Какое небо! —

точно шар земной изнутри:

 

наверху движет льдины полюс,

океан ледовит и синь,

ниже - леса зеленый пояс

и зари полоса пустынь,

 

и, возможно, что это люди

бродят звездами в небесах.

Карта буден и Карта судеб. —

Ты их, Господи, написах!..

 

1966

 

 

 

 

Разлив Оки

 

  Н.С.Г.

 

Разлив холодныя Оки,

одно шоссе - остаток суши,

и всю дорогу бьющий в уши

державинский разбег строки:

 

разлив холодныя Оки.

 

Вода как смерть над берегами,

повсюду — пустота воды,

предчувствием такой беды,

которая не за горами.

 

Разлив холодныя Оки,

пустых вагонов бег обратный.

Бог! День! Хоть чем-нибудь обрадуй,

хотя находкою строки:

 

разлив холодныя Оки.

 

1970

 

 

 

 

СУПОВЫЙ НАБОР

 

(Болдинский предметник)

 

Посвящается И.В.Я.

 

  "На Пушкинским на дворе"

  (русская народная песня)

 

 

1.

 

Болдино

и около.

 

Перевозка

через Ужовку,

Починки,

Шатки,

яма,

колдобина,

обочина,

яма,

дорога на Болдино

и на Лукоянов.

 

Жабы. Луна.

Выпаривание блина.

Две свиньи,

газеты и соловьи.

 

Крепостная контора,

крепостная работа,

урны,

забор,

уборная,

есть такое слово "нужник",

рыба в заборе,

Римма Петровна,

скамейки,

штакетник,

Пушкин.

Красные жуки,

"Пушкин и мужики",

бабы,

фляги,

парное мясо

из Арзамаса,

писем из Казани,

клумба с красными жуками,

Борода,

доброта,

ЦГАЛИ.

 

Полдень

в Болдине.

 

Старый мерин,

Пушкинский современник,

Садик,

Садик,

седеющий хвост,

везет от усадьбы,

везет — не везет.

Эх, бедолага,

трогай!

Дорога,

телега,

доски,

подскоки,

вожжи,

завхоз,

завозит гвозди

на маслозавод.

 

Болдино

вдолблено

этим вот местом:

пожарное,

заразное,

Большое или Базарное,

Болдино

или Еболдино,

"что под большим мордовским черным лесом".

 

Болдино

подлинно,

как-то обойдено,

как-то запущена

вотчина Пушкина —

нет огородников,

плотников,

дворников,

мало сторонников,

нужен Андронников.

Барский дом,

барский пруд,

дело в том,

был не тут,

но сколько дум,

какой здесь вид,

вот этот дуб,

под сенью ив,

на дерновой самье,

на скамье,

рекамье,

Натали,

на долги,

бра —

светец,

брат —

отец,

Лев Сергеич —

Сергей Львович,

Григорий

Григорьич,

и просто

Григорьич,

сторож

Петрович,

грач,

Сергач,

чай шярга,

ясно лошадь,

раз рога.

 

Самовар

догорал,

Дрыгалов,

Расстригин,

г-н

Соковнин.

А кто побежал в магазин?

Мне, что ли, дунуть?

Можно подумать...

 

Еж

или дождь

копошится правее

в траве,

к иголке иголка,

колючая горка,

или Егорка...

 

Станови

стаканы!

Выпьем за вотчину!

Выпьем за Пушкина!

Вот она водочка,

вот и закусочка

(и водочка

и закусочка).

Плохо тебе?

Спасибо тебе...

 

 

 

2.

 

Крепостная контора,

шум мотора,

пилорама,

рама,

рано...

 

Утро, утварь,

девы-мевы:

Ира-Ира,

Валентина

и Тамара,

Коля,

я

и Борода,

 

звук помойного ведра.

 

Не пора ли нам пора?

Лодырь.

Ворвань.

Надо вовремя.

Ты — клеврет!

А ты — плеврит!

Хорошо говорит.

 

Утренний мостик,

белый, горбатый,

идем на работу,

работка,

рыбешка,

солнышко,

тинка,

тихая тинка,

тихая тинка,

тинка,

бутылка.

 

Голубые полосы,

золотые волосы.

 

Время перерыва.

Жар и скука.

Из куста сирени

выпорхнула трясогузка,

села на перила.

Ира-Ира,

Ирэн,

Ирина.

 

Дорога в "Лучинник",

когда-то березовый,

озеро,

магазин,

машина,

починка,

туман из низин,

вся кавалерия,

кроме Валерия.

 

Тихий свист.

Свет

в овсе,

и на всём,

над овсом,

надо всем

шелестит

тихий свет.

Широко.

Хорошо.

Роща как островок,

странный остов ворот, —

городок

мертвецов,

деревянных крестов,

мир цветов,

ягод,

яблок,

могил,

голубая накидка,

могилка,

калитка...

 

Тем и почтили

темный "Лучинник" —

около,

возле,

по лесу

ходим,

но не находит.

Где он, колодец?

Кажется, здесь.

Вот он, колодец!

В нем — четвертинка.

Брякает жесть.

 

Сколько в колоде?

Все тридцать шесть.

 

Тропа

у пруда,

тихо и сыро,

и сиротливо,

Ира и ива,

ива и Ира.

 

Барский дом.

Подойдем?

Подойдем.

Под окном

ходит он, серый кот,

что-то чуется коту,

знает кот-то,

значит, кто-то

в доме кто-то —

Тук-тук-тук!..

 

Полночь.

Полночь.

Полночь.

Полночь.

Полночь.

Полночь.

Полночь.

Полночь.

Полночь.

Полночь.

Ясно лошадь:

полночь —

НОЧЬ.

 

 

 

3.

 

Хорош подарок!

Попов порядок.

 

"Таежная этика"

"Партийность художника"

"Путь в будущее"

"А поезд ушел..."

На Курской ж-д,

на Казанской ж-д,

на Октябрьской ж-д,

ж-д на ж-д,

далее везде,

"Трень-брень"

"Про нас"

 

"Добро пожаловать в Арзамас!"

 

До утра

в дурака.

 

Кофе.

Заря.

Ради чего для?

Неизвестно какого дня...

Едем в ухаб из ухаба,

смерть в хорошей компании.

Город.

Эрьзя.

"Руками трогать нельзя"

"Испанка",

у лабыка,

квебрахо.

 

А это потом:

возле села

аэродром,

люди,

солнце как полоса,

серенький флюгер,

все позади,

сядь-посиди

у стеклянных небес,

"Медный всадник",

медленный Садик,

Беседка сказок,

скамейка бесел,

бесполезность,

бессловесность,

идиот,

остаток,

воздух, земля.

Можно? — Нельзя.

Через секунду сядет

на стебелек,

на стебелек,

вещи,

подлетающий самолет,

все еще самолет,

самолет

улетевший.

 

Нижний Новгород,

Минин,

Строганов,

много людей и вагонов,

трамвайное

Канавино,

звоны,

диваны,

ковры,

пыльное солнце в окне,

солнце на коньяке.

 

Мне как-то неловко.

Будьте добры.

Музей на "Бродвее",

Рокотов,

Рерих,

между деревьев

синяя Волга,

песок

и откос,

как все это все

иррационально,

наверно,

нормально,

ступени Кремля,

как все сноподобно,

корма

парохода,

платформа,

подножка

вагона,

стопкран...

 

Потом поплыли потолки,

по стеклам стук локтей,

Иконы-Птицы тонкий лик

простер глаза, как тень,

обрыв платформы!..

 

Телефонный,

междугородний,

переговорный,

черная Волга,

серая Волга,

белая Волга,

из-за куста —

  Свет-Пустота!

 

Великий лицеист,

потомок Рачи!

 

Осенний солнца лист песок горячий...

 

1968

 

 

 

 

ДЕВА ОРЛЕАНА

 

(Истрический предметник)

 

  "Иди, Камбрия, и присоедини к себе Корнуэльскую область"

  (Книга пророчеств Мерлина)

 

 

Часть 1

 

Козы и замки,

французские сказки,

розовый карандаш,

история Жанны д'Арк:

 

Куст-река,

пестрота

до того островка —

Бурлемон,

Вогезы,

Грэ,

Маас,

Куссе,

Куссе и Маскэ,

Бережки,

на овражке

ржавые травки,

солнце,

козленок,

зеленый

бугор.

 

Лес Шеню,

Лес Шеню,

Лес Шеню.

 

Нарушает в вышине

тишину

Зеленый Дятел:

тук,

тук,

Рок-

птицегадатель,

старый бук,

старый дуб,

Дерево фей,

Прекрасный Май,

 

нет,

лент

не снимай

с его ветвей!

 

во мраке

 

Ле Крапо,

Изабо,

страхи.

 

От обжоры и Изабо

жабеныш,

заморыш,

дофин,

фи донк.

 

Дофин и сапожник,

примерка сапог.

 

— Оденьте!

— А деньги?

— А деньги,

  а денег

  нигде нет:

  долги.

  Я — беден!

  Я — беден!

  Поди.

— Господин...

 

— Пошел же,

  осел!

 

С королевской ноги

сапожник снял

и унес

сапоги.

 

ДА ЕГО, НАГЛЕЦА — !

 

— фу-ты, ну-ты,

  коротки рукава! —

 

Голова

Валуа,

разные глаза,

штопаная куртка

и — коленки:

внутрь.

 

Идут трамваи

по лиловой бумаге,

крутится абажур,

лемур,

полумаки,

блики,

Сказки кота Мурлыки,

розовый карандаш,

история

Жанны д'Арк:

 

камушки,

ракушки,

радужки,

песок-песочек

и — сень дубрав,

дубрав

прохлада,

овраг,

Источник

Святого Теобальда.

 

Сир Вержи!

Сир Вержи!

 

топот

копыт

кабана...

 

Лошский замок,

в саду — соловей,

замуж,

заморыш,

Агнесса Сорель,

Реньо,

монсеньор,

коленки,

глаза,

два цыпленка,

бараний зад.

 

Ласточки,

листья,

колокола,

голоса,

лиц,

колокола

ангелы

унесите

на небеса

шелест,

слова,

молитва:

 

Богородице!

Солнце Троицы!

Что-то откроется...

Дерево.

Лист.

Веретено.

Дерево.

Зеркало

шелеста...

— Ангел?

  Евангелист?

 

ЛИСТ — ЭТО ДЕРЕВО

верую, верую...

ЛИСТЬЕВ РОЖДЕНИЕ

ЕСТЬ ВОЗВРАЩЕНИЕ

ЛИСТ — ЭТО ДЕРЕВО

верую, верую...

ОБРАЗ

ПОДОБИЕ

Господи, поподробнее! —

по моему

уму,

по-моему

я пойму...

 

СЕ — БЛАГОВЕЩЕНЬЕ

ДЕВА ИЗБРАННИЦА!

СОЛНЦЕ УМЕРШЕЕ —

ЭТО ЛУНА

Я — сумасшедшая?..

Я — сумасшедшая...

ЛИСТ — ЭТО ДЕРЕВО

Господи, верую!

ЛИСТ — ЭТО ДЕРЕВО

ДЕРЕВО —- ФРАНЦИЯ

КРОНА — КОРОНА

СТВОЛА ВАЛУА

 

Вечер

 

торжественен,

цветы

весны,

белые женщина,

светочи,

золотые венцы.

 

Сир Вержи!

Сир Вержи!

 

Дьявол!

Иаков,

Святой Эньян!

Армия арманьяков,

хвостатые,

черти,

бургундцы,

годоны,

горящие церкви,

цыгане

кнутами,

Ла Гир,

гра-

бежи!

 

Сир де Вержи!

Сир де Вержи!

Сир де Вержи!

 

Часть 2

 

Вавилонская блудница,

нечистая Иродиада,

исчадие ада,

баварская кобылица,

Изабо,

Карабос,

выщипанные брови,

обжора

жаркова,

цып-цып,

дофин,

одиннадцатый сын,

двадцать убийц,

тринадцать ран,

обожаемый д'Орлеан,

убийцы,

убийцы,

скользко,

мокро,

мост Монтеросский,

мост Монтеросский,

мост Монтеро.

 

...Искра!

Секира!

Угрюмость слуги.

Тело Бургундца

у ног

Таннеги,

 

— на мотоцикле

патруль,

не беги!

сделаешь хуже!

...по лужам...

 

Долги:

 

королеве Сицилии,

канцлеру,

де Тремуйлю,

монастырю в Бурже,

повару,

мяснику —

вовремя не смогу.

 

Христа-Спасителя

добрые феи!

Простите!

Прощайте! —

лужайки травы,

с холма Юлиана

поля и поляны,

закаты,

закаты,

багряные зайки,

козы и замки,

французские сказки,

арфы

и эльфы,

стволы

листвы...

 

что "Колосья

зодиакальной девы

при диске Солнца,

доходящем до полунеба,

приняли в себя

Меркурия

и Венеру" —

 

предсказание Экривена.

 

С подземными водами,

совами,

вздохами,

шепоты:

Господи,

спаси,

отпусти,

БОГОРОДИЦЕ

пошли мне сил

перенести

жизни не моей

слишком сон

 

Господи, спаси, отпусти...

 

Господи, спаси, отпусти...

 

Утро.

Сведенные руки.

"Богоматерь под сводами" —

часовня на пути.

 

Солнечно-облачно,

Юго-Восточный,

краткий,

беспечный сон,

День Источников,

пятое марта,

марта шестого —

Шинон:

 

толпы на площади,

мутная Въенна,

возгласы —

Дева!

Дофин!

Валуа!

Долгие-долгие

колокола,

 

колокола,

облака,

факелы! факелы!

темные ангелы,

облако потолка,

огромная зала,

скопище жаб,

— Узнала!

— Узнала!

 

Одета, как паж,

преклоняет колена,

беседует с ним:

"Мой милый дофин"...

 

Брат и сестра

пестрота

серебра

до того островка,

куст-река,

куст-река,

та страна.

 

Обидно, что дева,

беда, если ведьма.

Я — беден!

Я — беден!

Обедня,

молебен

"Радуйся, Ерусалим!"

 

 

Часть 3

 

Жанна д'Арк!

Жан Батард!

 

Моя правая рука!

Моя левая рука!

 

...Надставленные рукава!

Потроха, ха-ха-ха! —

Дофин и Ниф-Ниф!

Господа

сапога...

 

HOSANNA!

 

Осада

Орлеана,

солнце,

земля

дрожит

от Риффлара

и Монтаржи.

 

Орифламма

солнце,

Орифламма

солнце,

 

Орифламма

веет

в небе

Орифламма

 

Солсбери,

башня девы,

герцог Алансонский,

кремля

уступы,

осень,

гаснет

над трубами

солнце.

 

Гром рога!

Гром рога!

 

Конь-

ног,

конь-

ног,

джостра,

багордо,

ритурнель,

гизарма

горазда

за жабры —

Турель!

Патэ,

алебарды,

бомбарды,

удары,

щит,

пик,

лошадиная морда

огромна,

Жаржо...

рыцари,

панцири,

сердце,

консервы,

повержен!

повержен!

донжон

окружен,

дон-

жон,

дон-

жон,

мечутся вместе

знамя и меч,

Жан из Меца

И Жиль де Рец,

гром рога,

Гримгерда,

гром рога,

Горгона

Медуза,

Уаза,

ГРОМ РОГА!

гром рога,

Труа,

Дюнуа...

 

Армии-орды,

дороги победы,

солдаты

с оглядкой,

 

Луна

мародеры,

 

Луна

людоеды,

 

Луна

и

однажды:

желтый песок,

Жанна

и

жаба,

не жаба,

а

Изабо.

 

Мечом эту мерзость!

Нечисть

и

Меч!

 

Разверзлось...

Не счесть...

 

Франция,

коронация,

колокола,

короля,

ле руа...

 

Меч Карла Мартелла —

спина

валуна,

зеркало —

вдребезги!

брызги.

 

Луна

 

Орифламма

король и Жанна,

де Флави,

дофин,

де Флави.

Отпусти меня

в Домреми!

Отпусти меня

в Домреми!

Господи,

сотвори,

сохрани,

Господи! —

глас

в пустыне.

 

 

Часть 4

 

Утро.

 

Тропа,

трава,

часовенка Фьербоа,

где сокровенный меч,

ржавые пятна влаги,

но все продолжает течь

ничей,

никуда,

в овраге

Смородинный ручей,

крушинная вода,

и ветви

все те же.

Овьетта!

Менжетта!

король,

Вокулер,

Грэ

и

Вогезы,

башня Кудрэ,

вдребезги!

осень,

змеи-

деревья,

башни Буврея,

гравюры Доре.

 

Готических окон

дофин,

паутина,

кокон,

дофин,

аскофен,

сильный жар,

температура,

Турель,

Августинцы,

и кто-то из Тура

бежал,

паутина,

бежал...

 

Насекомые,

сон,

епископ Кошон,

крестная ноша,

твердь,

лестница

вверх

и

вверх,

эшафот,

Левиафан,

кладбище,

калитка,

голубая бабочка, —

ненидка,

фея

Вивиан.

 

Пустоты,

ступени,

кольца,

иГОО!

иГОО!

образ солнца,

парохода,

Петергофа,

голубого-голубого,

Волга,

Волга,

Волга,

город,

горло-

вой,

дыра,

Руан...

 

Пароходы,

огни и окна,

плывущие

свечи-свечечки,

город,

его икона —

идолище

Вучетича,

черный след

золотого

подвига,

пламя,

выгоревшее до тла,

дым над Волгой,

плоты

и лодки,

надвигающаяся

темнота.

 

1967-1972