Schokn / ЩЕкн

КВАНТОВАЯ ПОЭЗИЯ МЕХАНИКА

Вот, например, квантовая теория, физика атомного ядра. За последнее столетие эта теория блестяще прошла все мыслимые проверки, некоторые ее предсказания оправдались с точностью до десятого знака после запятой. Неудивительно, что физики считают квантовую теорию одной из своих главных побед. Но за их похвальбой таится постыдная правда: у них нет ни малейшего понятия, почему эти законы работают и откуда они взялись.
— Роберт Мэттьюс

Я надеюсь, что кто-нибудь объяснит мне квантовую физику, пока я жив. А после смерти, надеюсь, Бог объяснит мне, что такое турбулентность. 
— Вернер Гейзенберг


Меня завораживает всё непонятное. В частности, книги по ядерной физике — умопомрачительный текст.
— Сальвадор Дали

Настоящая поэзия ничего не говорит, она только указывает возможности. Открывает все двери. Ты можешь открыть любую, которая подходит тебе.

РУССКАЯ ПОЭЗИЯ

Джим Моррисон
МИХАИЛ АНЧАРОВ

Михаил Леонидович Анчаров (28 марта 1923 – 11 июля 1990) — русский советский прозаик, поэт, бард, драматург, сценарист и художник. Является одним из основателей жанра авторской песни. Участник Великой Отечественной войны.

Ещё в 1937 году Анчаров начал сочинять песни на стихи Александра Грина, Бориса Корнилова, Веры Инбер. Во время войны стал писать песни на собственные стихи, исполняя их под собственный аккомпанемент на семиструнной гитаре. Считается основателем жанра авторской песни («первым бардом»); Владимир Высоцкий называл Анчарова своим учителем.

После войны наряду с сочинением песен и стихов пишет прозу (первые рассказы опубликованы в 1964 году).

Наиболее известные прозаические произведения — повести «Как птица Гаруда», «Самшитовый лес», «Сода-солнце», «Дорога через хаос» и «Записки странствующего энтузиаста» — повлияли на мировоззрение не одного поколения. Его герои изобретают вечный двигатель, доказывают теорему Ферма и совершают множество самых невероятных открытий.

* * *

 

(Из книги «Дорога через хаос»)

 

Уходит день. На башнях облаков

Певучий след оставил тихий вечер.

Уходит день… Как горестно, как жалко.

Ещё один поклон календаря.

Семнадцать лет из жизни укатилось

И унесло пылающий Милан.

Минуты завиваются в часы,

Часы в года, и стрелки кажут вечер.

Садится солнце, холодеет небо,

А там гляди, уж золото волос

Луна засеребрила сединою.

Старик… Старик… Морщинистое имя…

Ограбленная молодость моя!..

 

Как пахнут эти розы!.. Этот запах

Так ярок, что почти звенит как песня,

Как будто юность и как будто я

Не флорентийский мастер Леонардо,

А снова жизнерадостный юнец,

Которому рассказывал учитель

Историю занятную о том,

Как некий человек всю жизнь старался

Систему мирозданья угадать…

Всё зыбко, мир дал трещину, синьоры,

В которую, свернувшись как папирус

Со стёртыми, забытыми значками,

Летит вся современная культура…

Деянья наши – просто письмена,

Начертанные слабою рукою

Кусочком мела на слепой стене,

Рад человек, себя увековечив,

И вся стоит исписана стена…

Но вот из бездны возникает вечер

И рукавом стирает письмена…

Пауза.

Как страшно возвращаться стариком

Туда, откуда уходил щенком…

Никто не ждёт… Не нужен никому…

Вернулся я к началу своему…

Привет тебе, Флоренция!..

 

 

 

 

 

Большая апрельская баллада

 

Пустыри на рассвете,

Пустыри, пустыри,

Снова ласковый ветер,

Как школьник.

Ты послушай, весна,

Этот медленный ритм,

Уходить - это вовсе

Не больно.

 

Это только смешно —

Уходить на заре,

Когда пляшет судьба

На асфальте,

И зелень деревьев,

И на каждом дворе

Весна разминает

Пальцы.

 

И поднимет весна

Марсианскую лапу.

Крик ночных тормозов —

Это крик лебедей,

Это синий апрель

Потихоньку заплакал,

Наблюдая апрельские шутки

Людей.

 

Наш рассвет был попозже,

Чем звон бубенцов,

И пораньше,

Чем пламя ракеты.

Мы не племя детей

И не племя отцов,

Мы цветы

Середины столетья.

 

Мы цвели на растоптанных

Площадях,

Пили ржавую воду

Из кранов,

Что имели - дарили,

Себя не щадя,

Мы не поздно пришли

И не рано.

 

Мешок за плечами,

Папиросный дымок

И гитары

Особой настройки.

Мы почти не встречали

Целых домов —

Мы руины встречали

И стройки.

 

Нас ласкала в пути

Ледяная земля,

Но мы, забывая

Про годы,

Проползали на брюхе

По минным полям,

Для весны прорубая

Проходы...

 

Мы ломали бетон

И кричали стихи,

И скрывали

Боль от ушибов.

Мы прощали со стоном

Чужие грехи,

А себе не прощали

Ошибок.

 

Дожидались рассвета

У милых дверей

И лепили богов

Из гипса.

Мы — сапёры столетья!

Слышишь взрыв на заре?

Это кто-то из наших

Ошибся...

 

Это залпы черемух

И залпы мортир.

Это лупит апрель

По кюветам.

Это зов богородиц,

Это бремя квартир,

Это ветер листает

Газету.

 

Небо в землю упало.

Большая вода

Отмывает пятна

Несчастья.

На развалинах старых

Цветут города —

Непорочные,

Словно зачатье.

 

 

 

 

* * *

 

(Из книги "Этот Синий Апрель")

 

...Давайте попробуем

Думать сами,

Давайте вступим

В двадцатый век.

 

Слушай, двадцатый,

Мне некуда деться,

Ты поешь

У меня в крови.

И я принимаю

Твое наследство

По праву моей

Безнадежной любви!

 

Дай мне в дорогу,

Что с возу упало —

Вой электрички,

Огонь во мгле.

Стихотворцев много,

Поэтов мало.

А так все отлично

На нашей земле.

 

Прости мне, век,

Танцевальные ритмы,

Что сердцу любо,

За то держись,

Поэты — слуги

Одной молитвы.

Мы традиционны,

Как мода жить.

 

Мы дети эпохи,

Атомная копоть,

Рыдают оркестры

На всех площадях.

У этой эпохи

Свирепая похоть,

Все дразнится морда,

Детей не щадя.

 

Не схимник, а химик

Решает задачу.

Не схема, а тема

Разит дураков.

А если уж схема,

То схема поэмы,

В которой гипотеза

Новых веков.

 

Простим же двадцатому

Скорость улитки,

Расчеты свои

Проведем на бегу,

Давайте же выпьем

За схему улыбки,

За график удачи

И розы в снегу.

 

Довольно зависеть

От прихотей века,

От злобы усопших

И старых обид.

Долой манекенов!

Даешь человеков!

Эпоха на страх

Исчерпала лимит!

 

И выдуем пыль

Из помятой трубы.

И солнце над нами

Как мячик в аллее,

Как бубен удачи

И бубен судьбы.

 

Отбросим заразу,

Отбросим обузы,

Отбросим игрушки

Сошедших с ума!

Да здравствует разум!

Да здравствуют музы!

Да здравствует Пушкин!

Да скроется тьма!

 

 

 

 

 

Кап-кап

 

(Из книги "Теория Невероятности")

 

...Тихо капает вода:

Кап-кап.

Намокают провода:

Кап-кап.

За окном моим беда,

Завывают провода.

За окном моим беда,

Кап-кап.

 

              Капли бьются о стекло:

              Кап-кап.

              Все стекло заволокло:

              Кап-кап.

              Тихо, тихо утекло

              Счастья моего тепло

              Кап-кап.

 

День проходит без следа.

Кап-кап.

Ночь проходит — не беда.

Кап-кап.

Между пальцами года

Просочились — вот беда.

Между пальцами года —

Кап-кап.

 

 

 

 

 

Одуванчики

 

(Песня не доделана, у нее нет первого куплета. Его надо написать легкой рукой, а у меня еще пороха не хватает. Это про такие детские одуванчики, которые опускаются во дворе. На дворе дрова, на дровах трава... А мне, девчоночке, сорок лет. Вот тема. У нее роман с юным физиком. Он говорит с ней за жизнь, за высокие материи, за искусство, а потом... приглашает ее на дрова. Она пересказывает его слова, а потом поет свои...)

 

 

"...Будешь первой на свете женщиной!

Об тебе узнает страна!"

Только жизни мне той обещанной

Не видала я ни хрена.

 

Он работал в секретном "ящике",

Развивал науку страны.

Только сам он был весь ледащенький —

Все потел, пока снял штаны.

 

Тут гляжу я: всё наши мальчики

Проплывают по небесам!..

Мама, мама, гляди — одуванчики

Опускают мертвый десант.

 

Не забыли Катьку-десантницу!

...Тут с могучим криком "ура!"

Наподдала я физику в задницу

И невинной пошла со двора.

 

А шпана в подворотне мочится.

Лунный свет блестит, как моча.

Здравствуй, женское одиночество,

Патефонный крик по ночам...

 

 

 

 

 

Она была во всем права

 

Она была во всем права —

И даже в том, что сделала.

А он сидел, дышал едва,

И были губы белые.

И были черные глаза,

И были руки синие.

И были черные глаза

Пустынными пустынями.

 

Пустынный двор жестоких лет,

Пустырь, фонарь и улица.

И переулок, как скелет,

И дом подъездом жмурится.

И музыка ее шагов

Схлестнулась с подворотнею,

И музыка ее шагов —

Таблеткой приворотною.

 

И стала пятаком луна,

Подруга полумесяца,

Когда потом ушла она,

А он решил повеситься.

И шантажом гремела ночь,

Улыбочкой приправленным.

И шантажом гремела ночь

И пустырем отравленным.

 

И лестью падала трава,

И местью встала выросшей.

И ото всех его бравад

Остался лишь пупырышек.

Сезон прошел, прошел другой —

И снова снег на паперти.

Сезон прошел, прошел другой —

Звенит бубенчик капелькой.

 

И заоконная метель,

И лампа — желтой дынею.

А он все пел, все пел, все пел,

Наказанный гордынею.

Наказан скупостью своей,

Устал себя оправдывать.

Наказан скупостью своей

И страхом перед правдою.

 

Устал считать улыбку злом,

А доброту — смущением.

Устал считать себя козлом

Любого отпущения.

Двенадцать падает. Пора!

Дорога в темень шастает.

Двенадцать падает. Пора!

Забудь меня, глазастого!

 

 

 

 

 

Песенка про психа (Балалаечка)

 

Балалаечку свою

Я со шкапа достаю,

На Каначиковой даче

Тихо песенку пою.

 

Солнце село за рекой

За приемный за покой.

Отпустите, санитары,

Посмотрите, я какой!

 

Горы лезут в небеса,

Дым в долине поднялся.

Только мне на этой сопке

Жить осталось полчаса.

 

Скоро выйдет на бугор

Диверсант — бандит и вор.

У него патронов много —

Он убьет меня в упор.

 

На песчаную межу

Я шнурочек привяжу —

Может, этою лимонкой

Я бандита уложу.

 

Пыль садится на висок,

Шрам повис наискосок,

Молодая жизнь уходит

Черной струйкою в песок.

 

Грохот рыжего огня,

Топот чалого коня...

Приходи скорее, доктор!

Может, вылечишь меня...

 

 

 

 

 

Песня про деда-игрушечника с Благуши

 

Я мальчишкою был богомазом.

Только ночью, чуть город затих,

Потихоньку из досок чумазых

Вырезал я коней золотых.

 

Богомазы мне руки крутили,

Провожали до самых сеней,

По спине в три полена крестили...

И в огонь покидали коней.

 

Шел я пьяный. Ты слушай-не слушай,

Может, сказку, а может, мечту...

Только в лунную ночь на Благуше

Повстречал я в снегу Красоту.

 

И она мне сказала: «Эй, парень,

Не жалей ты коней расписных.

Кто мечтой прямо в сердце ударен,

Что тому до побоев земных?»

 

Я оставил земные заботы

И пошел я судьбе поперек:

Для людей не жалел я работы,

Красоты для себя не берег.

 

Над мечтой не смеялся ни разу,

Пел на рынках я птицы вольней.

Отпустите меня, богомазы!

Не отдам я вам рыжих коней!

 

 

 

 

* * *

 

(Из книги "Теория Невероятности")

 

...Пусть звездные вопли стихают вдали,

Друзья, наплевать нам на это!

Летит вкруг Земли в метеорной пыли

Веселое сердце поэта.

Друзья мои, пейте земное вино!

Не плачьте, друзья, не скорбите.

Я к вам постучусь в ночное окно,

К земной возвращаясь орбите.

 

 

 

 

Русалочка

 

Мне сказала вчера русалочка:

"Я — твоя. Хоть в огонь столкни!"

Вздрогнул я. Ну да разве мало чем

Можно девушку полонить?

 

  Пьяным взглядом повел - и кончено:

  Колдовство и гипноз лица.

  Но ведь сердце не заколочено,

  Но ведь страсть-то — о двух концах.

 

Вдруг увидел, что в сеть не я поймал,

А что сетью, без дальних слов,

Жизнь нелепую, косолапую

За удачею понесло.

 

  Тихий вечер сочтет покойников.

  Будет схватка в глухом бреду.

  Я пробьюсь и приду спокойненько,

  Даже вздоха не переведу.

 

Будет счастье звенеть бокалами,

Будет литься вино рекой,

Будет радость в груди покалывать,

Будет всем на душе легко.

 

  Будут, яро звеня стаканами,

  Орденастые до бровей,

  Капитаны тосты отчеканивать

  О дурной моей голове.

 

Старый Грин, что мечтой прокуренной

Тьмы порвать не сумел края,

Нам за то, что набедокурили,

Шлет привет, что любовь моя

 

  На душе в боковом кармане

  Неразменным лежит рублем...

  Я спешу, я ужасно занят,

  Не мешайте мне — я влюблен!

 

 

 

 

 

Село Миксуницу

 

Село Миксуницу

Средь гор залегло.

Наверно, мне снится

Такое село.

 

Там женщины — птицы,

Мужчины — как львы.

Село Миксуницу

Не знаете вы.

 

Там люди смеются,

Когда им смешно.

А всюду смеются

Когда не смешно.

 

Там скачут олени,

Там заячий взгляд.

Там гладят колени

И верность хранят.

 

Там майские девочки

Счастье дают,

Там райские песни

Бесплатно поют.

 

Поэтов не мучают,

Песню не гнут —

Наверно, поэтому

Лучше живут.

 

Село Миксуницу

Всю жизнь я искал —

Но только тоска

Да могилы в крестах.

 

Когда ж доползу

До родного плетня,

Вы через порог

Пронесите меня.

 

О Боже, дай влиться

В твои небеса!

Село Миксуницу

Я выдумал сам.

 

 

 

 

* * *

 

(Из книги "Самшитовый Лес")

 

Солидные запахи сна и еды,

Дощечек дверных позолота,

На лестничной клетке босые следы

Оставил невидимый кто-то.

 

Откуда пришел ты, босой человек?

Безумен, оборван и голоден.

И нижется снег, и нежется снег,

И полночью кажется полдень.

 

 

 

 

* * *

 

Я сижу, боюсь пошевелиться...

На мою несмятую кровать

Вдохновенья радужная птица

Опустилась крошки поклевать.

 

Не грусти, подруга, обо мне ты.

Видишь, там, в космической пыли

До Луны, до голубой планеты

От Земли уходят корабли.

 

Надо мной сиреневые зори,

Подо мной планеты чудеса.

Звездный ветер в ледяном просторе

Надувает счастья паруса.

 

Я сижу, боюсь пошевелиться...

День и ночь смешались пополам.

Ночь уносит сказки-небылицы

К золотым московским куполам.