Schokn / ЩЕкн

КВАНТОВАЯ ПОЭЗИЯ МЕХАНИКА

Вот, например, квантовая теория, физика атомного ядра. За последнее столетие эта теория блестяще прошла все мыслимые проверки, некоторые ее предсказания оправдались с точностью до десятого знака после запятой. Неудивительно, что физики считают квантовую теорию одной из своих главных побед. Но за их похвальбой таится постыдная правда: у них нет ни малейшего понятия, почему эти законы работают и откуда они взялись.
— Роберт Мэттьюс

Я надеюсь, что кто-нибудь объяснит мне квантовую физику, пока я жив. А после смерти, надеюсь, Бог объяснит мне, что такое турбулентность. 
— Вернер Гейзенберг


Меня завораживает всё непонятное. В частности, книги по ядерной физике — умопомрачительный текст.
— Сальвадор Дали

Настоящая поэзия ничего не говорит, она только указывает возможности. Открывает все двери. Ты можешь открыть любую, которая подходит тебе.

ЗАРУБЕЖНАЯ ПОЭЗИЯ

Джим Моррисон
MARIA LUISE WEISSMANN

Вековое

 

Тише, любимый! Уста в уста

Станем мы больше, старше с тобой,

Связаны узами крепче моста,

Старше, чем лес вековой.

 

Месяца старше, лик лучевой,

Ты в небесах будешь тысячу лет

Тонким серпом над головой

Для жатвы моей воздет.

 

Моря древнее, чёрным зерном

Полон тоскующий злак,

И между нами вечным пятном –

Крови предвечный мрак.

 

 

 

 

 

Пир поутру

 

Ты — серебристая ива ручья,

Тень в облаках проплывающая.

Ты по лунной дорожке идёшь.

Улицы города узнают тебя.

Звери обнюхивают твой след.

 

Ныне странник, колена в молитве склони.

Где рдеют мои шаги – и твои дали горят! –

Отрадно скитальцам друг друга узнать.

 

 

 

 

 

Чужой город

 

Под небом из цементного раствора,

Нависшим низко – как пятно, горит

Афишной тумбы синий сталактит.

Судьба следит из тёмного зазора,

 

Таращится глазами приговора –

Скалой – и об неё моя волна,

В потоке набежав, размозжена.

И в грохоте дорожного затора

 

Погребена предвечная отрада

- О арфы, этот ангельский напев!

О запахов и вздохов унисон!

 

Я колотилась, но крепка ограда.

При виде сотен масок закипев,

Я выдохлась и потеряла сон.

 

 

 

 

 

Девочка говорит

 

I

 

Порою я чувствую, Некто коснулся

Меня в этом розовом дыме. Он ищет

В сиреневой куще меня, в голубом перезвоне,

Но я и сама себя потеряла.

 

Я с радостью руки ему протяну,

Но стали члены мои невесомы,

И ветром уносит меня от меня.

Я думаю, я ещё не рождена.

 

II

 

Но всё же однажды я буду быть.

Внезапно. Как будто с небес

Сияющий камень на землю пал,

Так моё имя в него падёт.

 

В того, кто садами меня искал

Мечтал обо мне, мой облик искал,

И тело, и смех мой к себе призывал:

И вдруг – я дышу.

Потрясённо дышу.

 

III

 

Но у входа ко всякой весне –

Плавный полог осенний.

Или это седеют мои глаза?

Поблекли краски дня.

 

Стоит ли голой земле доверять?

О горькая близость нашей любви!

Однажды во мраке глубоком я окажусь,

Ею поражена.

 

 

 

 

 

Сестра

 

Чередою тёмных приключений

Связаны мы, но нередко нам

Не хватало тех синеватых слов,

Что были дарованы с детства.

 

Затем, когда я тебе подносила

Моих сновидений ломкий кристалл,

Ты в красноватых поленьях

Затепливала огонёк.

 

Или, быть может, вечерней прохладой

Остудить твои скорбные губы,

Той, что зноем доходит из сада

Моей печали.

 

Сестра, чередой приключений

Связаны мы, и едва ли

В сумраке нас отличишь, настолько

Друг друга мы любим.

 

 

 

 

 

Баллада о Безымянном

 

Родился на свет, потому и рос,

Не видя иных причин.

Любила мать его цвет волос,

Другая – как всех мужчин,

Впрочем неважно, жизнь прошла

Быстрее глотка, легка.

Были ничтожны его дела –

Казалось, он начал сгорать дотла

С рождения, издалека.

 

 

 

 

 

Следы

 

Я следую вседневно за тобой,

Повсюду мне является твой след,

Хотя ни в чём уверенности нет:

Ни золото, ни кактусы, ни бой

 

Часов, ни птичий гам, ни скрипка,

Ни флаги городов, ни ход планет –

Никто не видел твой угасший свет?

А голос твой? Ужель опять ошибка?

 

Тайфуны и сияние морей,

Пройду, твой аромат опознавая,

Вдоль серебристых сумрачных аллей,

 

То слёзы, то восторг переживая –

Я следую вседневно, всё скорей,

Пока ведёт дорога огневая.

 

 

 

 

 

Лес

 

Мертвецы моей эпохи

Все восстали. Моих праотцев

Взор скользнул по мне, и легко

Промелькнули они вблизи.

 

Но под вечер уснули они

Внезапно, из тёмных глазниц

Испуская цветы, и дыхания их тишина

Ласкала мне сердце синей рукою.

 

 

 

 

 

Возвращение домой

 

Не узел ли березовых ветвей меня принёс?

Ступни врастают усиками в корневые сети.

Запруды глаз накрыло облако стрекоз,

И теплый ветер выдыхая на рассвете,

Я отправляю мягкую волну

По никнущим соцветиям волос.

Побеги пальцев в полудрёме гну,

Подмышкой приютив снующих ос –

О, я была – и лес, и глубина, и звук,

Мои ресницы вяли вечерами.

Ты слышишь: далеко, как дятла перестук,

Моё лесное сердце за холмами.

 

 

 

 

Вековое

 

Тише, любимый! Уста в уста

Станем мы больше, старше с тобой,

Связаны узами крепче моста,

Старше, чем лес вековой.

 

Месяца старше, лик лучевой,

Ты в небесах будешь тысячу лет

Тонким серпом над головой

Для жатвы моей воздет.

 

Моря древнее, чёрным зерном

Полон тоскующий злак,

И между нами вечным пятном –

Крови предвечный мрак.

 

 

 

 

 

Пир поутру

 

Ты — серебристая ива ручья,

Тень в облаках проплывающая.

Ты по лунной дорожке идёшь.

Улицы города узнают тебя.

Звери обнюхивают твой след.

 

Ныне странник, колена в молитве склони.

Где рдеют мои шаги – и твои дали горят! –

Отрадно скитальцам друг друга узнать.

 

 

 

 

 

Чужой город

 

Под небом из цементного раствора,

Нависшим низко – как пятно, горит

Афишной тумбы синий сталактит.

Судьба следит из тёмного зазора,

 

Таращится глазами приговора –

Скалой – и об неё моя волна,

В потоке набежав, размозжена.

И в грохоте дорожного затора

 

Погребена предвечная отрада

– О арфы, этот ангельский напев!

О запахов и вздохов унисон!

 

Я колотилась, но крепка ограда.

При виде сотен масок закипев,

Я выдохлась и потеряла сон.

 

 

 

 

 

Девочка говорит

 

I

 

Порою я чувствую, Некто коснулся

Меня в этом розовом дыме. Он ищет

В сиреневой куще меня, в голубом перезвоне,

Но я и сама себя потеряла.

 

Я с радостью руки ему протяну,

Но стали члены мои невесомы,

И ветром уносит меня от меня.

Я думаю, я ещё не рождена.

 

II

 

Но всё же однажды я буду быть.

Внезапно. Как будто с небес

Сияющий камень на землю пал,

Так моё имя в него падёт.

 

В того, кто садами меня искал

Мечтал обо мне, мой облик искал,

И тело, и смех мой к себе призывал:

И вдруг – я дышу.

Потрясённо дышу.

 

III

 

Но у входа ко всякой весне –

Плавный полог осенний.

Или это седеют мои глаза?

Поблекли краски дня.

 

Стоит ли голой земле доверять?

О горькая близость нашей любви!

Однажды во мраке глубоком я окажусь,

Ею поражена.

 

 

 

 

 

Сестра

 

Чередою тёмных приключений

Связаны мы, но нередко нам

Не хватало тех синеватых слов,

Что были дарованы с детства.

 

Затем, когда я тебе подносила

Моих сновидений ломкий кристалл,

Ты в красноватых поленьях

Затепливала огонёк.

 

Или, быть может, вечерней прохладой

Остудить твои скорбные губы,

Той, что зноем доходит из сада

Моей печали.

 

Сестра, чередой приключений

Связаны мы, и едва ли

В сумраке нас отличишь, настолько

Друг друга мы любим.

 

 

 

 

 

Баллада о Безымянном

 

Родился на свет, потому и рос,

Не видя иных причин.

Любила мать его цвет волос,

Другая – как всех мужчин,

Впрочем неважно, жизнь прошла

Быстрее глотка, легка.

Были ничтожны его дела –

Казалось, он начал сгорать дотла

С рождения, издалека.

 

 

 

 

 

Следы

 

Я следую вседневно за тобой,

Повсюду мне является твой след,

Хотя ни в чём уверенности нет:

Ни золото, ни кактусы, ни бой

 

Часов, ни птичий гам, ни скрипка,

Ни флаги городов, ни ход планет –

Никто не видел твой угасший свет?

А голос твой? Ужель опять ошибка?

 

Тайфуны и сияние морей,

Пройду, твой аромат опознавая,

Вдоль серебристых сумрачных аллей,

 

То слёзы, то восторг переживая –

Я следую вседневно, всё скорей,

Пока ведёт дорога огневая.

 

 

 

 

 

Лес

 

Мертвецы моей эпохи

Все восстали. Моих праотцев

Взор скользнул по мне, и легко

Промелькнули они вблизи.

 

Но под вечер уснули они

Внезапно, из тёмных глазниц

Испуская цветы, и дыхания их тишина

Ласкала мне сердце синей рукою.

 

 

 

 

 

Возвращение домой

 

Не узел ли березовых ветвей меня принёс?

Ступни врастают усиками в корневые сети.

Запруды глаз накрыло облако стрекоз,

И теплый ветер выдыхая на рассвете,

Я отправляю мягкую волну

По никнущим соцветиям волос.

Побеги пальцев в полудрёме гну,

Подмышкой приютив снующих ос –

О, я была – и лес, и глубина, и звук,

Мои ресницы вяли вечерами.

Ты слышишь: далеко, как дятла перестук,

Моё лесное сердце за холмами.

 

 

 

 

 

Призрачные мосты

 

Выше полудня, выше заката,

Мир темнотой окатив с высоты,

Над городами холодновато

Высятся призрачные мосты.

 

Выше пучины, выше дубравы

Перебегая полночной дутой,

За облаков кучевые отавы

Длит перелёт рой кочевой.

 

То они птицы, то они тучи.

Им не сойти с тяжеленных опор.

Но косогоры, берега кручи

Манят бежать в непокорный простор:

 

И всползает к циферблату

Полуночная змея.

Королевскую утрату

Под землёю затая.

 

И спешат, тысячелики.

Божества, в руке рука.

Миски, пальцы, стоны, крики.

Нищета их жестока.

 

Отодвинутые стены

Упираются в пучины.

Исчезают постепенно

Все пути и все причины.

 

Отворяются, как раны.

В крике губы и глаза.

И врываются нежданно

Образы и образа,

 

Но исчезают крупинками пыли,

Опалены переливом зари.

Те, что себя создавали и жили,

Блекнут и тают у ночи внутри.

 

 

 

 

 

 

Маленькая коллекция кактусов

 

1.

 

Так царь Мидас терзался мукой страсти

Повсюду видеть отблеск золотой,

И даже на пиру вино и сласти.

Песок дороги под его пятой —

 

Всё для страдальца превращалось в злато

Проклятое. Вот так и я — в огне.

От каждого касания расплата

За страсть мою и боль готова мне,

 

И ты за мной повсюду неизбежно

Землёй и небом следуешь, как цель.

Напоминая, настигая нежно.

 

И даже если, выдумкой губя.

Посмею я. превозмогая хмель,

Тебя избегнуть — вновь найду тебя.

 

 

2. Mamillaria Pusilia

 

Застыли, будто белые снежки.

Закутанные с виду в оперенье,

Как маленькие купола, творенья.

Чьи нежные, как волос, корешки

 

Загадочны. То дыбом над собой

Волшебную кольчугу недотроги

Топорщат, то, забыв свои тревоги.

Доверчиво цветок протянут свой,

 

Взыскуя ласки в трепетной тоске,

Прикосновений жадно ожидая.

Пушистые зверьки в сухом песке.

 

Окружена безмолвием своим,

Недвижна мамиллярия живая,

И ты порой становишься таким.

 

 

3. Opuntia Monacantha

 

Приблизив вожделеющи уста.

Как пилигримы тянутся к облатке,

Я укололась об отросток гадкий.

И боль не утихает, разлита

 

По телу, принявшему оболочку

Опунции за аппетитный плод.

О горький фрукт! И пламенеет рот.

Испивший эту горечь по глоточку.

 

Как некий мёд. Смущён безумный ум,

Отринув опыт, жаждет новой боли.

Бросается бездумно наобум

 

К тебе, не замечая этих мук,

Себя воспламеняя поневоле

И замыкая сей порочный крут.

 

 

4. Cephalocereus Senilis

 

За этой шевелюрою седой

Скрывается неуловимый лик.

Как перед незнакомою звездой,

Склоняюсь, чтобы образ твой возник.

 

Вот ты вдали шагаешь по дороге,

Мерцающих судеб калейдоскоп

Зовёт в невероятные чертоги.

Непрожитых веков святой озноб

 

Окатит, непереносим для взора,

Как облако, рассеивая дым.

И снова для обыденного вздора

 

лаза открыты. Но ещё вдали

Твой свет за одеянием седым

Зовёт мою любовь за край земли.

 

 

5. Cereus Flagelliformis

 

Страдание — твоя прямая суть,

О напряжённый скипетр, весь в шипах.

Из зарослей ведущий горький путь.

Вторгаясь глубоко в кровавый страх.

 

Ты — то. что мучит более всего.

Моя с тобою неразлучна боль.

Она — в твоих руках, как вещество.

Питающее муку исподволь.

 

Терзая тело сотнями зацепок,

Колеблешься то тише, то быстрей,

О цереус, жестоковыйно крепок!

 

Трепещешь, Божия бича грозней,

Мучения окаменевший слепок,

Меня оставив с горечью моей.

 

 

6.

 

Во сне потустороннею дорогой

Ты перевоплощаешься, скользя.

И различить в безмолвии нельзя

Ни имени, ни отклика, ни слога.

 

Растения стоят в своих горшках,

И разговоры их неизрекомы,

И жалобы для слуха незнакомы.

Растения — всего лишь тёмный прах.

 

Что тянется усилиями роста

В безмолвие. Взгляни: они дрожат

От предвкушения, когда ты просто

 

До них шутя дотронешься рукой.

Так озарённый солнцем тёмный сад

Цветёт сильнее, потеряв покой.

 

 

 

 

 

 

Мария Луиза Вайсман (Maria Luise Weissmann) (1899-1929). Родилась в семье учителя гимназии. Семья жила в Швайнфурте, но с началом Первой мировой войны Вайсманы переселились в Нюрнберг. Там, в газете «Fränkischen Kurier» появились первые публикации её произведений. Георг Бриттинг опубликовал четыре её стихотворения в журнале «Die Sichel», после чего Мария Луиза устроилась работать секретарём в нюрнбергский Литературный Союз. Там она познакомилась со своим будущим мужем, писателем Людвигом Бахмайром.

В 1919 году Вайсман переехала в Мюнхен, где работала в книжной торговле. Там она вступила в недолго просуществовавший «Союз за буддистскую жизнь» и революционную группу «Молодая Франкония» (нем. «Das junge Franken»). В последующие годы состоялись её публикации в местной прессе. Во время революции жених поэтессы Людвиг Бахмайр примкнул к Баварской Советской Республике, за что был позднее посажен в тюрьму. Пожениться им удалось только после освобождения Людвига в 1922 году. Пара переезжала из города в город, однако в творческом плане это были самые продуктивные годы для Марии Луизы Вайсман.

В 1929 году поэтесса скоропостижно скончалась от ангины, осложнённой сепсисом. Похоронена в Мюнхене на кладбище Вальфридхоф.

 

В 1922 году вышла её первая книга «Пир поутру» (нем. «Das frühe Fest»). Критика отмечала влияние Рильке и Гофмансталя, однако стихотворения Вайсман по стилю ближе к ранним экспрессионистам, Траклю и Гейму. Спустя год она напечатала небольшую повествовательную поэму «Робинзон», в которой в философском ключе переосмыслен сюжет романа Даниеля Дефо. Последней прижизненной публикацией Вайсман стал цикл сонетов «Маленькая коллекция кактусов» (1926).

Лишь после смерти поэтессы о ней заговорили как о значительном явлении в немецкоязычной поэзии. Посмертный сборник «Избранные стихотворения» (1932) был встречен положительными отзывами в прессе. Обозреватель «Berliner Börsenzeitung» даже назвал Вайсман «величайшей немецкой поэтессой со времён Дросте-Хюльсхоф», в рецензии «Der Deutsche Rundfunk» отмечалось, что небольшое наследие автора, тем не менее, имеет большое значение. В том же году муж поэтессы Бахмайр выпустил в собственном издательстве небольшую книгу воспоминаний и мемуаров, посвящённую ей. Также наследие поэтессы было выпущено в сборнике «Имаго», выдержавшем несколько переизданий.

В наши дни творчество Вайсман было заново открыто, в 2000-х годах в вышло несколько изданий её избранных сочинений.