Schokn / ЩЕкн

КВАНТОВАЯ ПОЭЗИЯ МЕХАНИКА

Вот, например, квантовая теория, физика атомного ядра. За последнее столетие эта теория блестяще прошла все мыслимые проверки, некоторые ее предсказания оправдались с точностью до десятого знака после запятой. Неудивительно, что физики считают квантовую теорию одной из своих главных побед. Но за их похвальбой таится постыдная правда: у них нет ни малейшего понятия, почему эти законы работают и откуда они взялись.
— Роберт Мэттьюс

Я надеюсь, что кто-нибудь объяснит мне квантовую физику, пока я жив. А после смерти, надеюсь, Бог объяснит мне, что такое турбулентность. 
— Вернер Гейзенберг


Меня завораживает всё непонятное. В частности, книги по ядерной физике — умопомрачительный текст.
— Сальвадор Дали

Настоящая поэзия ничего не говорит, она только указывает возможности. Открывает все двери. Ты можешь открыть любую, которая подходит тебе.

РУССКАЯ ПОЭЗИЯ

Джим Моррисон
МАРИЯ АГУРА

Мария Агура окончила консерваторию по классу вокала. Была солисткой двух театров — Театра музыки эпохи Возрождения и Государственного театра оперы и балета. В настоящее время — режиссер молодежной оперной студии. Преподает в консерватории. Публикуется в журнале "Нева".

* * *

 

почему бы красиво — быть прозрачным

понятным и легким

сыпать зерна и вскармливать птиц

залетных

знать слова которые свежи

как утренний воздух

и плавать и плыть по озерам-морям

как остров

ведь красиво — быть тонким хрупким

и ломким измельчаясь

под каменным пестиком городов в ветер

в звон в дрожь от дождя и снега

в призрачность их смеха

красиво — ложиться пушистым ковром

летать и отвердевать кристаллом на стеклах

очков и окон замирать

сосульками на карнизах крыш водостоках

цепляясь за детские губы ладони

таять

и оставаться всегда прозрачным как слезы

для света и красоты — для жеста

имени-зова куда-то

из где-то

 

 

 

 

ТРУБАДУРЫ ВСЕГО ЛИШЬ ЛЮДИ

 

навечно не спрятаться в шелковом платьице

и чьи-то глаза в слове "разница" не заметят увесистой кляксы

перенаселенные города и пустынные тракты

одинаково предоставлены свету и мраку

игры в прятки и мозоли обутых пяток —

ключевые точки споров и взглядов — заведомо упираются

во внешнюю свору собак и внутреннего зайца

умение взрослеть и стариться — редкий талант

из сундука древней тайны

которая

в условной протяженности шелковой одежды

непременно отыщет мое "нежиться" и стороннее "нежить"

 

 

 

 

* * *

 

что за нежность

когда только что связанный грубый свитер

зализывает до ран кожу

одичавшую в отсутствие одежды

заставляя вспомнить ручного ежика

соседской девочки-попутчицы

когда читаешь найденную у неверной подруги

невероятную книгу

стосковавшуюся по твоим пальцам

и ты навсегда узнаешь что будешь годами медлить

с ее возвратом в научную библиотеку

(потому что мир никогда уже не выпарить

из математической формулы расщепленного света)

когда в музыке шестнадцатого века

обнаруживаешь себя с лютней в руках

читающей табулатуру как поэзию Гильома Аквитанского

и гармония сфер заливается в уши

как лакомство и лекарство от смерти духа

думаешь случай пугаешься

но залетевшая и тут же вылетевшая из комнаты огромная муха

заставляет опомниться и облегченной продолжить

высокую трапезу

 

 

 

* * *

 

Немного из той песни, которая —

трафаретом по спутанным дням:

пряди нитей льняных

окунула в воду звуков...

Зеленый сумрак, а в нем —

капель и мой голос;

а может,

одно и то же:

я, капель, нити голоса, льняной сумрак

во влаге прибывающего солнца...

 

 

 

 

ПЕПЕЛЬНОЕ

 

снова потеряю голос

чтобы приблизить берег

капля — вот то что знает

о возобновлении совершенства

падают звуки и бьются в поклонах дожди

вызревают бумага и крыши

красное крошится и мелко закату в круглом

меры пучок оплетается солнечной вязью

туго не по-вечному

да и как опрокинуть: взгляды хлеба взволнованность

не имеют опоры

долгое разлито по тарелкам и платьицам детства

мякиша древко продето сквозь прутья

угрюмых хранилищ света

вот и мы прирастаем к плечу

опереньем холода

 

 

* * *

 

терпение минут — мозолей дня —

на маленьких ладонях часа

посевы у-влечения

в надломы чистых красок

испарина любви неведомой, нажим

на трубчатую вертикаль скольженья

по всем поверхностям — любым

и любым зренью

язык и проба соли всех земель

отмеченных пунктиром невозврата

в механику дверных петель

и заоконность голосов пернатых

заклание сердец в воронку красоты

на йоту от поимки совершенства

терпение минут — искомость долготы

в координатах вечного блаженства

безликость легкости, свободы и игры

на струнах душ заоблачных народов

сквозь поры — истечение поры

разоблаченья тайн природы

цветенье боли, недоверие слезе

среди руин жестокого неверья

ступание по узенькой стезе

самозабвенья

 

 

 

Божественный промысел

 

Все оправданы средства

для божественной цели. —

Так ли надобно сердце

тростниковой свирели?

Сердце мало и смертно:

чуть что — кровь и страданье.

Смерть — грязна и конкретна,

и не песнь, а рыданье.

 

Надо выскоблить песню

без сомнений и страха,

как Гермес — черепаху.

 

Колыбель вдохновенья —

непорочное небо.

Сердце — солнцу затменье,

погружение в небыль.

Непробудно веселье

козлоногого Пана,

но божественной целью

сын Гермеса оправдан:

 

по алтарным ступеням

вьется алою лентой

след от сердца-плаценты...

 

И панический ужас

осеняет ту полночь,

и последняя участь —

та — Гермесова — помощь.

Мрак... космический холод...

А с вершины Олимпа —

затихающий голос

умирающей нимфы.

 

2009

 

Фотографии Марии Агуры в Интернете найти не удалось.