Schokn / ЩЕкн

КВАНТОВАЯ ПОЭЗИЯ МЕХАНИКА

Вот, например, квантовая теория, физика атомного ядра. За последнее столетие эта теория блестяще прошла все мыслимые проверки, некоторые ее предсказания оправдались с точностью до десятого знака после запятой. Неудивительно, что физики считают квантовую теорию одной из своих главных побед. Но за их похвальбой таится постыдная правда: у них нет ни малейшего понятия, почему эти законы работают и откуда они взялись.
— Роберт Мэттьюс

Я надеюсь, что кто-нибудь объяснит мне квантовую физику, пока я жив. А после смерти, надеюсь, Бог объяснит мне, что такое турбулентность. 
— Вернер Гейзенберг


Меня завораживает всё непонятное. В частности, книги по ядерной физике — умопомрачительный текст.
— Сальвадор Дали

Настоящая поэзия ничего не говорит, она только указывает возможности. Открывает все двери. Ты можешь открыть любую, которая подходит тебе.

ЗАРУБЕЖНАЯ ПОЭЗИЯ

Джим Моррисон
УОЛТЕР ЛОУЭНФЕЛС

Лоуэнфелс (Lowenfels), УОЛТЕР (10.V.1897, Нью-Йорк — 7.VII.1976, Никсхилл, Нью-Йорк) — поэт, публицист. Родился в семье торговцев, в молодости занимался мелким бизнесом, потом начал писать стихи. В 1926 г. уезжает в Париж, где прожил около 10 лет, вращаясь в среде "экспатриантов" (Э.Хемингуэй, Дж. Дос Пассос, Ф.С.Фицджеральд, Г.Миллер и др.), печатался в авангардистских изданиях, дебютировав сборником "Послания и эпизоды" (Epistles and Episodes, 1926) и "США с музыкой" (USA with Music, 1929). В его стихах, несших следы влияния молодого П.Элюара, сюрреалистов, звучали модные настроения заката, "потерянности", сумерек, увядания (сборники "Аполлинер", Apollinaire, 1930; "Элегия Д. Г. Лоуренсу", Elegy for D.H. Lawrence, 1932; "Самоубийство", Suicide, 1934). В начале 30-х гг. в Париже Лоуэнфелс сближается с левыми силами, после возвращения в США (1935) начинает изучать марксизм, ищет новые поэтические темы и формы, что отразилось в сборнике стихотворений "Сталь" (Steel, 1937), посвященных бастующим сталелитейщикам в Питтсбурге и бойцам, сражавшимся с фашизмом в Испании.

Чтобы лучше узнать жизнь трудящихся (его революционные стихи, как он сам признавал, страдали дидактизмом), Лоуэнфелс становится в 1939 г. редактором газеты "Дейли уоркер" в Пенсильвании, пробыв в этой должности 16 лет. Позднее, вспоминая эту пору в книге мемуаров "Жизни, которые я прожил", свидетельствовал, что стремился избегать прямолинейной тенденциозности и показывать на страницах газеты "человеческое содержание классовой борьбы".

 

В 1954 г. вместе с несколькими лидерами Коммунистической партии США был арестован за пропаганду "насильственного свержения" правительства; позднее суд признал нелепость этих обвинений. Написанные в тюрьме "Сонеты любви и свободы" (Sonnets of Love and Liberty, 1955) пронизаны жизнеутверждающими мотивами. В небольшой сборник "Заключенные" (The Prisoners, 1955) вошли стихи, посвященные товарищам по застенку Ю. Деннису, Э. Г. Флинн, Б. Дэвису, С. Нелсону, а также цикл, обращенный к жене поэта Лилиан. Этот сборник горячо приветствовал Л. Арагон. Он выпускает также сборники эссе автобиографического характера: "Письмо воображаемой дочери" (То An Imaginary Daughter, 1964); "Поэзия моей политики" (The Poetry of My Politics, 1968).

 

Вернувшись в середине 50-х гг. к стихам после долгого перерыва, Лоуэнфелс переживает как бы второе поэтическое рождение: его сборники "Голоса американцев" (American Voices, 1959), "Несколько смертей" (Some Deaths, 1964), "Не убий слишком многих" (Thou Shalt Not Overkill, 1969) и др. разнообразны по форме и содержанию. Поэт пишет философско-медитативные, острополитические стихи, использует классические размеры, "верлибр", даже ритмизованную прозу.

 

Лоуэнфелс — продолжатель уитменовской традиции в современной американской поэзии; но "планетарность" У. Уитмена наполняется у Лоуэнфелса историческим содержанием: для него космические дали - не поэтическая фантазия, они покоряются человеку; братство людей — не прекраснодушная мечта, а конкретная цель в неодолимом движении человечества к коммунизму.

 

Одна из глубинных тем поэта — борьба против атомной смерти, за мир: она одушевляет его сборник "Не убий...", тепло встреченный молодежью, а также "Песню о мире" (Song of Peace), иллюстрированную Антоном Рефрежье. Художник интернационалистского склада, Лоуэнфелс переводил П. Элюара, Г. Мистраль, П. Гильена, В. Незвала, был редактором антологии "Где Вьетнам?" (Where is Vietnam?, 1967), в которой собраны антимилитаристские произведения почти 90 поэтов США. Лоуэнфелс был своеобразным собирателем прогрессивных сил американской поэзии, составил и отредактировал антологии: "Поэты сегодняшнего дня" (Poets of Today, 1964), "Надписи на стенах" (The Writing of the Wall, 1967), "Время революции" (Time of Revolution, 1969) и др.

ТЕМ, КТО СЧИТАЕТ ВСЕ НЕВОЗМОЖНЫМ

 

Перевод Е. Долматовский

 

Я видел, как те, кто считает все невозможным,

удерживали искусственный спутник на недалекой

орбите, изменяли его курс, при помощи астронавигации

определяли его координаты…

Я видел, как космические аппараты прослушивали звезды,

недоступные телескопу, и как создавали искусственное

Солнце.

Я видел, как составлялись рекламные тексты: «каждый

кубический дюйм космоса — это чудо», «война — это

игра, в которую не играли бы короли, будь их

подданные умнее».

Эти люди спрашивали: «Как вы относитесь к программи-

рованью прогресса?»

Я видел, как те, что считают все невозможным, замеряли

миллиардную долю секунды, связывали молекулы

узлами, утверждая: «Сегодняшний день устарел».

Я слышал, как электронный мозг диктовал: «О Дистан-

ционные Устройства моделирующих систем, самых

высокочастотных в мире, что́ понесут созданные вами

астероиды через неисследованные пространства, если

мы потеряем атомный луч надежды?

Что значат космические зонды, напряжение и перегрузки,

искусственные нейтроны, если мы не простые земные

созданья, мечтающие посетить лунные сады?»

 

 

 

 

 

 

КОЛЫБЕЛЬНАЯ РОЗЕ ЛЮКСЕМБУРГ

 

Перевод Е. Долматовский

 

Они убили ее ночью,

ночью, не говорящей ни да ни нет,

ночью, выдернутой, как страница из книги,

ночью, вырванной из календаря, из будущего,

  из мусорных куч,

ночью, струящейся среди звезд…

дюйм темноты, предательский нож,

последний удар под ребро, из которого вышло

  человечество,

последний удар в темноте.

Спи, дитя, спи,

когда станешь большой,

будь как Роза…

Мы обшарили всю заболоченную дельту Миссисипи,

мы обыскали изгибы верховий Куэско,

мы нашли только водоросли, только ракушки,

но и там звучали отголоски колыбельной:

были звездные вспышки и войны,

были споры, идеи, сделки,

мы к одежде бесплодных столетий пришивали пуговицы,

а думали все о том же:

о свободе, о хлебе.

Спи, дитя, спи,

когда станешь большой,

будь как Роза…

Ее могила — темные воды канала,

в ее черепе мелкие твари сплели коралловые венки,

отчего она не мертвей нас с тобою…

Где люди восстают —

она воскресает:

ночи в пикетах,

Африка или Испания —

всюду подвиги шепчут ее имя:

поэты, рабочие, земледельцы,

вы подниметесь, как наводненье,

перенесете ее имя через водоразделы к Рейну

и вплетете в волны Красную Розу,

чтобы она запылала в печах Саара

и выжгла воду в том немецком канале,

где могила ее, и на водоразделах мира.

Спи, дитя, спи,

когда станешь большой,

будь как Роза…

 

 

 

 

 

 

ГОВОРИТ ПАТРИС ЛУМУМБА

 

Перевод М. Зенкевич

 

Я мертв, я мертв, я мертв!

Они вырвали мое сердце в Стэнливиле.

Легкие мои отняли в Леопольдвиле.

Глаза мои вынули в рудниках Катанги.

Мой мозг на кусочки взорвали в Касаи.

У меня забрали мои реки, горы и джунгли,

От меня ничего не осталось, кроме праха.

Но из него поднимаетесь вы, мои братья,

Во всех концах света.

 

 

 

 

 

 

НОВОЛУНЬЕ

 

Перевод С. Маршак

 

Я — скептик, который не очень-то верил в Луну,

Покуда записка любовная в несколько сот килограммов

Не шлепнулась в Море Спокойствия

В точно назначенный срок.

И теперь все на свете стихи

Должны быть написаны заново,

Ибо не ведал Джон Китс,

Что подвижна Луна, как ракета.

Верится мне, что и мы раздобудем такую же скоро

И нацелим ее в точку, где нет никого,

Даже того человека, что видел в часы полнолунья.

Пусть и наша ракета в нос поцелует Луну

И передаст ей от нас самый теплый привет межпланетный,

Груду военных ракет оставляя старому миру,

Миру, который погиб с рождением новой Луны,

Чья пуповина повита знаменем Социализма.

 

 

 

 

 

 

ВЫСТУПЛЕНИЕ НА СУДЕ

 

Перевод Е. Долматовский

 

Стоило только начать последнее слово перед присяжными,

как изменилась суть дела: как же вы можете

вынести верное решение, господа, если преступление

уже в том, что мы предстаем перед судами.

Всех нас следует признать невиновными от рождения!

Понимаете, присяжные вынесут свой вердикт, а у меня

появятся новые аргументы, и мы, ни в чем

не убедив друг друга, помчимся по авиатрассам,

распевая поздравительные гимны.

Но не просите меня вытаскивать пулю, засаженную вам

в череп диктатором Трухильо, извлекать иглу,

загнанную вам в сердце нацистами, гасить костер,

зажженный Белыми Гражданами под черным

распятием, извлекать из ваших костей стронций-90.

Стоит только заняться такой благотворительностью, как

вновь льется кровь и мы становимся непростительно

сентиментальными, как если бы на наших

окаменевших запястьях были защелкнуты

наручники, а мы улыбались бы антропологам,

нашедшим нас в древних пещерах на кучах отбросов

вечности, оставшихся навек в нашей памяти.

О нет, мы не впадем в отчаянье… Оно прошло, когда над

землей заклубился гриб. И Пентагон сказал Богу

с солдатской прямотой «да будут облака!», и мы

усердно начали воспевать Мир!

Боюсь, что мы выбираем между сумасшествием и

самоубийством.

Исторически выбор вот в чем: быть услышанным или не

быть, утешиться в море молчания или звать

и кричать…

Верьте в солнечный свет (конечно, если вам хватает

пособия по безработице), и, поджариваясь, как

свиные шкварки, вы будете улыбаться по утрам до

конца своих дней…

Ведь ваши глаза пытаются заглянуть в будущее и мы

знаем, что впереди иные люди с иными песнями.

 

 

 

 

Людвигу Витгенштейну

 

Перевод Владимира Рогова

 

Перемотка из космоса:

Управляемая энергия.

 

Сначала огонь: это очищение;

один из миллиарда выходит живым из пламени;

он —

Говорящий.

И из родовых мук выживания возникает слово,

создающее нас.

Как только оно прозвучит, мы понимаем, что оно

вовсе не слово — именно это Витгенштейн

пытался объяснить.

Было продемонстрировано, что температура,

близкая к застыванию, повышается по мере

приближения к солнцу. Это узелок

звена.

Мы живем на касательной к испепелению;

возможностей возгорания больше, чем допускают наши

математики. Это постоянно побуждает к

более точной формулировке уравнения, которое

Витгенштейн пытался нам сообщить

в момент смерти.

 

Ибо пена потомков,

быстро плодящихся,

должна лучше знать солнце.

 

1964