Вот, например, квантовая теория, физика атомного ядра. За последнее столетие эта теория блестяще прошла все мыслимые проверки, некоторые ее предсказания оправдались с точностью до десятого знака после запятой. Неудивительно, что физики считают квантовую теорию одной из своих главных побед. Но за их похвальбой таится постыдная правда: у них нет ни малейшего понятия, почему эти законы работают и откуда они взялись.
— Роберт Мэттьюс
Я надеюсь, что кто-нибудь объяснит мне квантовую физику, пока я жив. А после смерти, надеюсь, Бог объяснит мне, что такое турбулентность.
— Вернер Гейзенберг
Меня завораживает всё непонятное. В частности, книги по ядерной физике — умопомрачительный текст.
— Сальвадор Дали
Лариса Николаевна Романенко (17 марта 1923 года, Славковичи, Псковская губерния — 22 июня 2007 года, Рига). Русская поэтесса, переводчик с латышского языка; член Союза писателей России и Латвии. Имя при рождении: Лариса Николаевна Заклинская.
Родилась в семье Николая Ивановича Заклинского, дворянина из Варшавы, и Марианны Владимировны Заклинской (в девичестве Звероловлевой), учительницы из Петрозаводска. Вскоре семья переехала в Петроград. В 30-е годы Николай Заклинский вывез семью в Арзамас, там Лариса в 1940 году окончила с отличием школу и поехала поступать в Москву. Поступила и училась на литературном факультете Московского государственного педагогического института.
Первый стихотворный сборник «Верю в человека» вышел в Риге в 1962 году. Муж — Григорий Романенко.
Работала литсотрудником, журналисткой в Пензе, Николаеве, Симферополе. В 1960 году переехала в Ригу. Последние прижизненные публикации стихов в 2004 году в журнале «Даугава». Похоронена в Риге на Первом Лесном кладбище.
Предрассветная
В четыре,
В четыре светало!
И птица, расправив крыла,
В прозрачное небо взлетала
И солнце
нам в клюве несла...
В четыре,
В четыре темнеет.
И мрак заполняет углы,
И комнаты ниже, теснее,
И вновь потолки тяжелы!
У ночи
декабрьской
нет меры.
Ползком сквозь неё или вплавь...
Что значим без таинства веры,
Связующей память и явь?
В четыре,
В четыре светает! –
Проснись и не раз повтори,
И солнце весеннее встанет
Во мгле
Ради ранней зари.
В четыре,
В четыре светало...
Ожиданье
Вы обещали, я Вас буду ждать.
И суть не в том, что Вы и не придёте,
И не умрёте обо мне в заботе.
Суть только в том, что я Вас буду ждать.
Без ожиданья – жизни в жизни нет.
Какие бы не выпали страданья,
Нам во спасенье наше ожиданье!
А что за ним? Никто не знает. Нет.
Но есть оно, пусть зыбкое совсем,
Так... абрис лёгкий или дуновенье,
И высветлено каждое мгновенье,
И ты уже не камень, хоть и нем.
Вы обещали. Я Вас буду ждать.
Так думаю, но вслух не повторяю.
И время по-иному измеряю.
Вы в мире есть, и я Вас буду ждать.
Вы обещали, Вас буду ждать...
Родство
За вершины деревьев держусь
Не руками, а взглядом.
И дышу я и не надышусь
Между раем и адом.
За вершины деревьев держась,
Породнюсь с облаками,
Белоснежной их сути дивясь
В чернолетье над нами...
Слышишь, дрозд в отдаленье поёт?
Так не каждое утро бывает.
Синий звук мне лицо омывает.
Синий звук надо мною плывёт.
Вот он в синюю высь улетел,
Веря в таинство птичьего горла.
И совсем онемел чистотел,
Тот, что пел у глухого забора.
Тот, что прячет оранжевый яд
В стебле – бренную плоть исцеляет...
Нет, глаза на него не глядят.
Синий звук мне глаза омывает!
Чтобы с ним улететь в синеву,
С густолистой вершиной проститься, –
Я родство своё тайное с птицей
Всей душой ощущая, живу...
За вершины деревьев держусь
Не руками, а взглядом.
И дышу я и не надышусь
Между раем и адом.
За вершины деревьев держась,
Породнюсь с облаками,
Белоснежной их сути дивясь
В чернолетье над нами...
Иерусалим
Владимиру Френкелю
И у тебя есть Иерусалим!..
Я остаюсь на этом побережье,
Которое меня любило прежде.
Теперь на нём мой каждый звук судим.
Ту речь, что с материнским молоком
Вливается в нас музыкой и светом,
Судить нельзя ничьим земным судом.
Но забывают грешники об этом.
А праведников мало на земле.
И даже в Иерусалиме мало.
Но там свечу свою зажжёшь во мгле –
И грешного суда как ни бывало...
По древним плитам не ступать, а лечь
На них...
И слушать... слышать шаг Господний...
И осознать: убитая сегодня
Живёт в гортани жаждущая речь.
И у тебя есть Иерусалим...
Речь
Косноязычна и сбивчива речь,
Слову живому неможется.
Только бы душу свою уберечь,
А остальное приложится.
Сбивчива речь. Погибают слова.
Как сирота, пред бедой безответна.
Только бы помнить: душа-то жива.
Всё претерпеть ей – и, вправду, бессмертна.
Непостижим той печали исход,
Что от людского ума не зависит,
Что от людских не зависит щедрот.
Роком дана и до рая возвысит.
Рвётся надежды тончайшая нить.
Как-то незримое свяжется.
Только бы душу свою сохранить,
А остальное подскажется.
Куда ты?
Куда ты? Куда ты? Там ветер, сбивающий с ног,
До яркого облака пыль долетает!
Зима стережёт ещё каждый порог,
И март, что он март, до конца не узнает.
Куда ты? Куда ты? Не слушай беспечных синиц,
Что лучиком водят по солнечной скрипке,
А вьюга засвищет, и падают ниц,
За радость платя, как за муку ошибки.
Куда ты? Куда ты? Стволов опьяняющий свет
Ещё не наполнен берёзовым соком...
Но хлопнула дверь, и молчанье в ответ
И в гулком подъезде, и в небе высоком.
Куда ты? Куда ты? Увы, мне на этот вопрос
И свой, и чужой отвечают не часто.
Есть то в нас, что тайной навек назвалось,
И нет на земле календарного счастья.
Куда ты? Куда ты? – там ветер сбивающий с ног...
Куда ты? Куда ты? – не слушай беспечных синиц!..
Куда ты? Куда ты, стволов убегающий свет?..
Куда ты? Куда ты?.. Ответь мне на этот вопрос.
Липы
Липы, липы... Их сумрак тишайший,
Но зовут они к березняку.
Он поёт и уводит всё дальше,
К тополям на речном берегу:
Что ни шаг, то живая примета!
То одну меня сводит с ума,
То тебя провожаю сквозь лето,
А куда? И не знаю сама.
Что ни вздох, то и небо глотаем
Всем законам живым вопреки.
И душой припадая, ласкаем
Торопливые блики реки.
Иногда провожает нас ветер.
Для него это только игра.
Мы вдвоём, но невидимый третий
Повторяет: "Святая пора..."
Вроде бы дорожить уже нечем,
И никто и нигде нас не ждёт.
Но зачем-то, зачем-то на плечи
Клён внезапно ладони кладёт.
И когда тополя великаны
Держат облако над головой,
Этот мир – бесконечно желанный,
Этот мир – бесконечно живой!
Мандариновое деревце
Мандариновым деревцем стать:
С лепестков у тишайших оград
Лить в сверкающий лист аромат.
Мандариновым деревцем стать...
Мандариновым деревцем стать:
Лепестки возле роз обронить,
Аромат же в себе утаить...
Мандариновым деревцем стать.
Мандариновым деревцем стать:
Завязь хрупкую странно беречь -
На палящее лето облечь.
Мандариновым деревцем стать.
Мандариновым деревцем стать:
Вечно быть молодым, молодым,
Похваляться плодом золотым!
Мандариновым деревцем стать.
Умереть человеком – потом
Мандариновым деревцем стать...
Не оставляй меня одну
Не оставляй меня одну!
Не оставляй в ночах бессонных.
И в мыслях тяжких и бездомных
Не оставляй меня одну.
Когда счастливых вижу я,
Себе кажусь я птицей в клетке
На жёсткой жёрдочке – лжеветке,
Вне бытия,
Вне бытия...
Ничем души не оградить,
Когда тревога сеет зёрна.
Душа. Как поле, им покорна,
Ничем души не оградить.
Не говори, что тяжела
Тебе и собственная ноша,
И мыслям невесёлым тоже
И днём, и ночью несть числа.
Не оставляй меня одну!
Гляди в глаза, всё понимая,
Безмолвно душу обнимая...
Не оставляй меня одну.
Церковь Петра
Присесть на скамью возле церкви Петра,
У липы старинной, у стрельчатых окон,
У травки весёлой и росной с утра,
Под облаком лёгким на шпиле высоком?..
Присела. И замерло время во мне.
Взлетят ли с карниза соседнего птицы,
Сверкнёт ли в проулке огонь черепицы, –
Не движется время. Молчит в тишине.
И с вечностью рядом! – что знаем о ней?
Скупые свидетельства? Острые даты?
А кто здесь молился и плакал когда-то,
Кого ожидал у цветущих ветвей,
Как я ожидаю?.. Не знать никогда...
И голос мой в городе многоголосом
Исчезнет. Но кто-нибудь с тем же вопросом
Придёт через много столетий сюда.
Присядет у церкви Петра на скамью
У липы старинной, у стрельчатых окон,
И чем-то утешит он душу мою,
Что облаком будет на шпиле высоком...
Скворцы
Скворцы склевали сизый виноград...
И ты глядишь в отчаянье на это.
А я люблю, когда дичает сад,
И всё в нём – поздней осени примета.
Опять в кольце у ледяных ветров
Трава,
Деревья,
Облака
И птицы.
И пир в садах всего мгновенье длится,
А перелёт и долог, и суров.
Летящим стаям в небе нет конца...
Корзина виноградная пустая...
Не сожалей!
Ты в песне у скворца
Осталась,
И сама того не зная.
Свет родины
Смотри, берёза не смирилась:
Хоть осень листья сорвала,
Но в синеву живую
влилось
Живое серебро ствола.
В сиянье праздничном
Так зримо
Ствол каждой веточкой окреп.
Свет родины...
Неповторимый!
Кто не видал его, тот слеп.
Свет родины
В печальной роще,
Свет среди гула будних дней.
Чем тяжелее бремя ночи,
Тем ярче он в душе моей.
И в горе
С ним
Светлее слёзы.
При нём
Добро сильнее зла!
Не говори мне, что берёза
Тускла, корява и гола...
Беспризорные дети весны
Посвящается бардовской братии
Так они жаждой жизни полны,
Что до смерти дивиться им буду!
Беспризорные дети весны –
Одуванчики рыжие всюду.
Чуть асфальт зазевался, уже,
Прорастая из трещины тонкой,
Золотая торчит головенка, –
Одуванчику всё по душе.
Беспризорные дети весны!
Из садов, от тюльпанов и лилий,
Прогоняют их, словно забыли,
Что они человеку нужны.
Но у тихих и громких дорог
Одуванчикам славно живется,
Только бы приласкало их солнце –
Все их корню целебному впрок.
Так бесхитростно весел их нрав!
Вот опять, отдохнув у сирени,
До каштана легко добежав,
В хороводе кружатся весеннем.
Так они жаждой жизни полны,
Что до смерти дивиться им буду!
Беспризорные дети весны –
Одуванчики рыжие всюду.
Луга
Дочери Татьяне
Уйдут зелёные луга,
И уплывёт листва за ними,
И будут по утрам снега
Лежать холстами голубыми.
Без повторенья жизни нет.
Но повторения приемлю.
И дорог мне зелёный свет
Из всех, что омывают землю.
Пока он есть в дверях моих,
Ещё не так длинны дороги,
И встречи есть ещё на них,
И расставания не долги.
Пока он есть в окне моём,
Берёзу ветер гнёт напрасно:
Она всё выше с каждым днём.
И осень надо мной не властна.
Но словно бы издалека
Звучит над буднями моими:
"Уйдут зелёные луга,
И уплывёт листва за ними..."
Ветры
Дочери Татьяне
Это ветры, видишь, это ветры
На туманном зимнем полотне
Так рисуют чёрной тушью ветви,
Словно их обуглило в огне.
Это ветры снег швыряют в лица,
Тучу лепят, чтобы день смела.
Ничему хорошему не сбыться,
Если вдруг нас одолеет мгла!
И начнём опять считать приметы
Злые, те, которым нет числа.
Их во мглу так хитро прячут ветры.
Только б нас не одолела мгла!
Есть всему предел на этом свете:
Пусть бездолья ноша тяжела, –
Оживут обугленные ветви...
Если нас не одолеет мгла!
Дай прижмусь щекой к твоей ладони...
И хоть раз, но крепко обниму...
Даже крик в дожде и снеге тонет.
Шёпот слышен Богу одному...
Это ветры, видишь, это ветры
Злые – те которым нет числа...
Пусть рисуют чёрной тушью ветви, –
Только б нас не одолела мгла!..
Кто-то другой...
Младшей дочери Ольге
"Это не я, это кто-то другой".
Ночью в ладони лицо вдруг уронит
И от отчаянья тихо застонет.
Это не я. Это кто-то другой.
"Это не я, это кто-то другой".
Молча бредёт под дождём. Одиноко.
Ждёт не дождётся Последнего срока.
Это не я. Это кто-то другой.
"Это не я, это кто-то другой".
В нём гололёда февральского мука.
Он о надежде не помнит ни звука.
Это не я. Это кто-то другой.
"Это не я, это кто-то другой".
Так на меня бесконечно похожий,
Так о тебе горюющий тоже.
Это не я. Это кто-то другой.
"Это не я, это кто-то другой".
Ночью в ладони лицо вдруг уронит.
И от отчаянья тихо застонет.
Это не я.
Это кто-то другой.