КВАНТОВАЯ ПОЭЗИЯ МЕХАНИКА

Вот, например, квантовая теория, физика атомного ядра. За последнее столетие эта теория блестяще прошла все мыслимые проверки, некоторые ее предсказания оправдались с точностью до десятого знака после запятой. Неудивительно, что физики считают квантовую теорию одной из своих главных побед. Но за их похвальбой таится постыдная правда: у них нет ни малейшего понятия, почему эти законы работают и откуда они взялись.
— Роберт Мэттьюс

Я надеюсь, что кто-нибудь объяснит мне квантовую физику, пока я жив. А после смерти, надеюсь, Бог объяснит мне, что такое турбулентность. 
— Вернер Гейзенберг


Меня завораживает всё непонятное. В частности, книги по ядерной физике — умопомрачительный текст.
— Сальвадор Дали

Настоящая поэзия ничего не говорит, она только указывает возможности. Открывает все двери. Ты можешь открыть любую, которая подходит тебе.

РУССКАЯ ПОЭЗИЯ

Джим Моррисон
ЛАРИСА РОМАНЕНКО

Лариса Николаевна Романенко (17 марта 1923 года, Славковичи, Псковская губерния — 22 июня 2007 года, Рига). Русская поэтесса, переводчик с латышского языка; член Союза писателей России и Латвии. Имя при рождении: Лариса Николаевна Заклинская.

Родилась в семье Николая Ивановича Заклинского, дворянина из Варшавы, и Марианны Владимировны Заклинской (в девичестве Звероловлевой), учительницы из Петрозаводска. Вскоре семья переехала в Петроград. В 30-е годы Николай Заклинский вывез семью в Арзамас, там Лариса в 1940 году окончила с отличием школу и поехала поступать в Москву. Поступила и училась на литературном факультете Московского государственного педагогического института.

Первый стихотворный сборник «Верю в человека» вышел в Риге в 1962 году. Муж — Григорий Романенко.

Работала литсотрудником, журналисткой в Пензе, Николаеве, Симферополе. В 1960 году переехала в Ригу. Последние прижизненные публикации стихов в 2004 году в журнале «Даугава». Похоронена в Риге на Первом Лесном кладбище.

Предрассветная

 

В четыре,

В четыре светало!

И птица, расправив крыла,

В прозрачное небо взлетала

И солнце

нам в клюве несла...

 

В четыре,

В четыре темнеет.

И мрак заполняет углы,

И комнаты ниже, теснее,

И вновь потолки тяжелы!

 

У ночи

декабрьской

нет меры.

Ползком сквозь неё или вплавь...

Что значим без таинства веры,

Связующей память и явь?

 

В четыре,

В четыре светает! –

Проснись и не раз повтори,

И солнце весеннее встанет

Во мгле

Ради ранней зари.

 

В четыре,

В четыре светало...

 

 

 

 

Ожиданье

 

Вы обещали, я Вас буду ждать.

И суть не в том, что Вы и не придёте,

И не умрёте обо мне в заботе.

Суть только в том, что я Вас буду ждать.

 

Без ожиданья – жизни в жизни нет.

Какие бы не выпали страданья,

Нам во спасенье наше ожиданье!

А что за ним? Никто не знает. Нет.

 

Но есть оно, пусть зыбкое совсем,

Так... абрис лёгкий или дуновенье,

И высветлено каждое мгновенье,

И ты уже не камень, хоть и нем.

 

Вы обещали. Я Вас буду ждать.

Так думаю, но вслух не повторяю.

И время по-иному измеряю.

Вы в мире есть, и я Вас буду ждать.

 

Вы обещали, Вас буду ждать...

 

 

 

 

Родство

 

За вершины деревьев держусь

Не руками, а взглядом.

И дышу я и не надышусь

Между раем и адом.

За вершины деревьев держась,

Породнюсь с облаками,

Белоснежной их сути дивясь

В чернолетье над нами...

 

Слышишь, дрозд в отдаленье поёт?

Так не каждое утро бывает.

Синий звук мне лицо омывает.

Синий звук надо мною плывёт.

 

Вот он в синюю высь улетел,

Веря в таинство птичьего горла.

И совсем онемел чистотел,

Тот, что пел у глухого забора.

 

Тот, что прячет оранжевый яд

В стебле – бренную плоть исцеляет...

Нет, глаза на него не глядят.

Синий звук мне глаза омывает!

 

Чтобы с ним улететь в синеву,

С густолистой вершиной проститься, –

Я родство своё тайное с птицей

Всей душой ощущая, живу...

 

За вершины деревьев держусь

Не руками, а взглядом.

И дышу я и не надышусь

Между раем и адом.

За вершины деревьев держась,

Породнюсь с облаками,

Белоснежной их сути дивясь

В чернолетье над нами...

 

 

 

 

Иерусалим

 

Владимиру Френкелю

 

И у тебя есть Иерусалим!..

Я остаюсь на этом побережье,

Которое меня любило прежде.

Теперь на нём мой каждый звук судим.

 

Ту речь, что с материнским молоком

Вливается в нас музыкой и светом,

Судить нельзя ничьим земным судом.

Но забывают грешники об этом.

 

А праведников мало на земле.

И даже в Иерусалиме мало.

Но там свечу свою зажжёшь во мгле –

И грешного суда как ни бывало...

 

По древним плитам не ступать, а лечь

На них...

И слушать... слышать шаг Господний...

И осознать: убитая сегодня

Живёт в гортани жаждущая речь.

 

И у тебя есть Иерусалим...

 

 

 

 

Речь

 

Косноязычна и сбивчива речь,

Слову живому неможется.

Только бы душу свою уберечь,

А остальное приложится.

 

Сбивчива речь. Погибают слова.

Как сирота, пред бедой безответна.

Только бы помнить: душа-то жива.

Всё претерпеть ей – и, вправду, бессмертна.

 

Непостижим той печали исход,

Что от людского ума не зависит,

Что от людских не зависит щедрот.

Роком дана и до рая возвысит.

 

Рвётся надежды тончайшая нить.

Как-то незримое свяжется.

Только бы душу свою сохранить,

А остальное подскажется.

 

 

 

 

Куда ты?

 

Куда ты? Куда ты? Там ветер, сбивающий с ног,

До яркого облака пыль долетает!

Зима стережёт ещё каждый порог,

И март, что он март, до конца не узнает.

 

Куда ты? Куда ты? Не слушай беспечных синиц,

Что лучиком водят по солнечной скрипке,

А вьюга засвищет, и падают ниц,

За радость платя, как за муку ошибки.

 

Куда ты? Куда ты? Стволов опьяняющий свет

Ещё не наполнен берёзовым соком...

Но хлопнула дверь, и молчанье в ответ

И в гулком подъезде, и в небе высоком.

 

Куда ты? Куда ты? Увы, мне на этот вопрос

И свой, и чужой отвечают не часто.

Есть то в нас, что тайной навек назвалось,

И нет на земле календарного счастья.

 

Куда ты? Куда ты? – там ветер сбивающий с ног...

Куда ты? Куда ты? – не слушай беспечных синиц!..

Куда ты? Куда ты, стволов убегающий свет?..

Куда ты? Куда ты?.. Ответь мне на этот вопрос.

 

 

 

 

Липы

 

Липы, липы... Их сумрак тишайший,

Но зовут они к березняку.

Он поёт и уводит всё дальше,

К тополям на речном берегу:

 

Что ни шаг, то живая примета!

То одну меня сводит с ума,

То тебя провожаю сквозь лето,

А куда? И не знаю сама.

 

Что ни вздох, то и небо глотаем

Всем законам живым вопреки.

И душой припадая, ласкаем

Торопливые блики реки.

 

Иногда провожает нас ветер.

Для него это только игра.

Мы вдвоём, но невидимый третий

Повторяет: "Святая пора..."

 

Вроде бы дорожить уже нечем,

И никто и нигде нас не ждёт.

Но зачем-то, зачем-то на плечи

Клён внезапно ладони кладёт.

 

И когда тополя великаны

Держат облако над головой,

Этот мир – бесконечно желанный,

Этот мир – бесконечно живой!

 

 

 

 

Мандариновое деревце

 

Мандариновым деревцем стать:

С лепестков у тишайших оград

Лить в сверкающий лист аромат.

Мандариновым деревцем стать...

 

Мандариновым деревцем стать:

Лепестки возле роз обронить,

Аромат же в себе утаить...

Мандариновым деревцем стать.

 

Мандариновым деревцем стать:

Завязь хрупкую странно беречь -

На палящее лето облечь.

Мандариновым деревцем стать.

 

Мандариновым деревцем стать:

Вечно быть молодым, молодым,

Похваляться плодом золотым!

Мандариновым деревцем стать.

 

Умереть человеком – потом

Мандариновым деревцем стать...

 

 

 

 

Не оставляй меня одну

 

Не оставляй меня одну!

Не оставляй в ночах бессонных.

И в мыслях тяжких и бездомных

Не оставляй меня одну.

 

Когда счастливых вижу я,

Себе кажусь я птицей в клетке

На жёсткой жёрдочке – лжеветке,

Вне бытия,

Вне бытия...

 

Ничем души не оградить,

Когда тревога сеет зёрна.

Душа. Как поле, им покорна,

Ничем души не оградить.

 

Не говори, что тяжела

Тебе и собственная ноша,

И мыслям невесёлым тоже

И днём, и ночью несть числа.

 

Не оставляй меня одну!

Гляди в глаза, всё понимая,

Безмолвно душу обнимая...

Не оставляй меня одну.

 

 

 

 

Церковь Петра

 

Присесть на скамью возле церкви Петра,

У липы старинной, у стрельчатых окон,

У травки весёлой и росной с утра,

Под облаком лёгким на шпиле высоком?..

 

Присела. И замерло время во мне.

Взлетят ли с карниза соседнего птицы,

Сверкнёт ли в проулке огонь черепицы, –

Не движется время. Молчит в тишине.

 

И с вечностью рядом! – что знаем о ней?

Скупые свидетельства? Острые даты?

А кто здесь молился и плакал когда-то,

Кого ожидал у цветущих ветвей,

 

Как я ожидаю?.. Не знать никогда...

И голос мой в городе многоголосом

Исчезнет. Но кто-нибудь с тем же вопросом

Придёт через много столетий сюда.

 

Присядет у церкви Петра на скамью

У липы старинной, у стрельчатых окон,

И чем-то утешит он душу мою,

Что облаком будет на шпиле высоком...

 

 

 

 

Скворцы

 

Скворцы склевали сизый виноград...

И ты глядишь в отчаянье на это.

А я люблю, когда дичает сад,

И всё в нём – поздней осени примета.

 

Опять в кольце у ледяных ветров

Трава,

Деревья,

Облака

И птицы.

И пир в садах всего мгновенье длится,

А перелёт и долог, и суров.

 

Летящим стаям в небе нет конца...

Корзина виноградная пустая...

Не сожалей!

Ты в песне у скворца

Осталась,

И сама того не зная.

 

 

 

 

Свет родины

 

Смотри, берёза не смирилась:

Хоть осень листья сорвала,

Но в синеву живую

влилось

Живое серебро ствола.

 

В сиянье праздничном

Так зримо

Ствол каждой веточкой окреп.

Свет родины...

Неповторимый!

Кто не видал его, тот слеп.

 

Свет родины

В печальной роще,

Свет среди гула будних дней.

Чем тяжелее бремя ночи,

Тем ярче он в душе моей.

И в горе

С ним

Светлее слёзы.

При нём

Добро сильнее зла!

 

Не говори мне, что берёза

Тускла, корява и гола...

 

 

 

 

Беспризорные дети весны

 

Посвящается бардовской братии

 

Так они жаждой жизни полны,

Что до смерти дивиться им буду!

Беспризорные дети весны –

Одуванчики рыжие всюду.

 

Чуть асфальт зазевался, уже,

Прорастая из трещины тонкой,

Золотая торчит головенка, –

Одуванчику всё по душе.

 

Беспризорные дети весны!

Из садов, от тюльпанов и лилий,

Прогоняют их, словно забыли,

Что они человеку нужны.

 

Но у тихих и громких дорог

Одуванчикам славно живется,

Только бы приласкало их солнце –

Все их корню целебному впрок.

 

Так бесхитростно весел их нрав!

Вот опять, отдохнув у сирени,

До каштана легко добежав,

В хороводе кружатся весеннем.

 

Так они жаждой жизни полны,

Что до смерти дивиться им буду!

Беспризорные дети весны –

Одуванчики рыжие всюду.

 

 

 

 

Луга

 

Дочери Татьяне

 

Уйдут зелёные луга,

И уплывёт листва за ними,

И будут по утрам снега

Лежать холстами голубыми.

 

Без повторенья жизни нет.

Но повторения приемлю.

И дорог мне зелёный свет

Из всех, что омывают землю.

 

Пока он есть в дверях моих,

Ещё не так длинны дороги,

И встречи есть ещё на них,

И расставания не долги.

 

Пока он есть в окне моём,

Берёзу ветер гнёт напрасно:

Она всё выше с каждым днём.

И осень надо мной не властна.

 

Но словно бы издалека

Звучит над буднями моими:

"Уйдут зелёные луга,

И уплывёт листва за ними..."

 

 

 

 

Ветры

 

Дочери Татьяне

 

Это ветры, видишь, это ветры

На туманном зимнем полотне

Так рисуют чёрной тушью ветви,

Словно их обуглило в огне.

 

Это ветры снег швыряют в лица,

Тучу лепят, чтобы день смела.

Ничему хорошему не сбыться,

Если вдруг нас одолеет мгла!

 

И начнём опять считать приметы

Злые, те, которым нет числа.

Их во мглу так хитро прячут ветры.

Только б нас не одолела мгла!

 

Есть всему предел на этом свете:

Пусть бездолья ноша тяжела, –

Оживут обугленные ветви...

Если нас не одолеет мгла!

 

Дай прижмусь щекой к твоей ладони...

И хоть раз, но крепко обниму...

Даже крик в дожде и снеге тонет.

Шёпот слышен Богу одному...

 

Это ветры, видишь, это ветры

Злые – те которым нет числа...

Пусть рисуют чёрной тушью ветви, –

Только б нас не одолела мгла!..

 

 

 

 

Кто-то другой...

 

Младшей дочери Ольге

 

"Это не я, это кто-то другой".

Ночью в ладони лицо вдруг уронит

И от отчаянья тихо застонет.

Это не я. Это кто-то другой.

 

"Это не я, это кто-то другой".

Молча бредёт под дождём. Одиноко.

Ждёт не дождётся Последнего срока.

Это не я. Это кто-то другой.

 

"Это не я, это кто-то другой".

В нём гололёда февральского мука.

Он о надежде не помнит ни звука.

Это не я. Это кто-то другой.

 

"Это не я, это кто-то другой".

Так на меня бесконечно похожий,

Так о тебе горюющий тоже.

Это не я. Это кто-то другой.

 

"Это не я, это кто-то другой".

Ночью в ладони лицо вдруг уронит.

И от отчаянья тихо застонет.

Это не я.

Это кто-то другой.