Schokn / ЩЕкн

КВАНТОВАЯ ПОЭЗИЯ МЕХАНИКА

Вот, например, квантовая теория, физика атомного ядра. За последнее столетие эта теория блестяще прошла все мыслимые проверки, некоторые ее предсказания оправдались с точностью до десятого знака после запятой. Неудивительно, что физики считают квантовую теорию одной из своих главных побед. Но за их похвальбой таится постыдная правда: у них нет ни малейшего понятия, почему эти законы работают и откуда они взялись.
— Роберт Мэттьюс

Я надеюсь, что кто-нибудь объяснит мне квантовую физику, пока я жив. А после смерти, надеюсь, Бог объяснит мне, что такое турбулентность. 
— Вернер Гейзенберг


Меня завораживает всё непонятное. В частности, книги по ядерной физике — умопомрачительный текст.
— Сальвадор Дали

Настоящая поэзия ничего не говорит, она только указывает возможности. Открывает все двери. Ты можешь открыть любую, которая подходит тебе.

ЗАРУБЕЖНАЯ ПОЭЗИЯ

Джим Моррисон
KASCHNITZ MARIE LUISE

«Когда они поэта хоронили…»

 

Перевод В. Топорова

 

Когда они поэта хоронили,

На кладбище был фоторепортер,

И снимок напечатали. Мы видим:

Горбатый, чтоб не тесно голове,

И все же тесный гроб, сырую землю

И горсть сырой земли в руке у друга

(В руке, размытой дрожью) — но не бог весть

Кто умер иль, вернее, бог весть кто.

На снимке не хватало бургомистра,

На снимке не хватало профессуры,

Зато хватало жестяных венков

(Кто час кончины в силах приурочить

К цветенью роз?). Священник говорил,

Не по погоде, долго. Дети зябли.

Невидимые, жались в стороне

Две нимфы, семь дриад и саламандра, —

Не то чтоб он их вечно воспевал,

Но им казалось: это их знакомый.

А те, кто плоть и кровь, сморкались — тихо,

Но тщательно — и кутались в меха:

Не простудиться б. Смерть грядет за смертью.

Глядели не на землю — в небеса:

Там туча проплывала, так черна

И так фотогенична, что фотограф

Решил заснять ее — не для печати,

А для себя, на всякий случай. Правда,

На пленке этой тучи не нашлось.

 

 

 

 

 

КОШКА

 

Перевод В. Топорова

 

Кошка о которой пойдет речь сидела на помойке и орала

Ночь напролет две напролет три напролет.

В первый раз он спокойно прошел мимо

Не думая ни о чем и под ор за окном уснул.

Во второй раз он ненадолго задержался

Глядя на орунью попробовал ей улыбнуться.

В третий раз он одним прыжком настиг зверя

Схватил за шкирку назвал «кошкой» не придумав иного имени

И кошка прогостила у него семь дней.

Ее клочковатую шерсть не удавалось ни отмыть ни расчесать.

Вечером по возращении он еле отбивался от ее зубов и когтей.

Ее левое веко нервически подергивалось.

Она раскачивалась на занавесках хозяйничала на антресолях.

В квартире стоял звон гром и треск.

Все цветы приносимые им домой она съедала.

Она сбивала вазы со стола раздирала нераспустившиеся бутоны.

Ночами она бодрствовала у него в изголовье —

Глядела на него горящими глазами.

За неделю его гардины были располосованы

Кухня превратилась в помойку. Он бросил ходить на службу

Бросил читать бросил играть на рояле.

Его левое веко нервически подергивалось.

Он начал скатывать пулю из серебряной фольги

Которую она долго недооценивала. Но на седьмой день

Сделала ловкое обманное движение. Он выстрелил

Серебряной пулей — и промазал. На седьмой день

Она прыгнула к нему на колени заурчала позволила себя погладить

И он подумал: моя взяла.

Он ласкал ее чесал ее завязал ей на шее бантик.

Но тою же ночью она спрыгнула с четвертого этажа

И убежала — недалеко — как раз туда откуда

Он ее взял. Там в загадочном лунном свете

Расцветала помойка. На старом месте

Кошка летала с камня на камень сверкала облезлой шерстью

И орала

 

 

 

 

 

ХИРОСИМА

 

Перевод В. Топорова

 

Сбросивший гибель на Хиросиму

ушел в монастырь бить в колокол.

Сбросивший гибель на Хиросиму

отпихнул ногой табурет, повесился.

Сбросивший гибель на Хиросиму

еженощно сражается с демонами безумия —

с сотнями тысяч демонов безумия,

уничтоженных им, но воскресающих для него.

 

Все эти слухи недостоверны.

Буквально вчера он попался мне на глаза

в саду на своей пригородной вилле.

За новеньким забором росли ухоженные цветы.

(Правда, не лотос, а розы.) И недостаточно пышные,

чтобы затеряться в их зарослях.

Я рассмотрела

дом, рассмотрела хозяйку в цветастом платье,

маленькую девочку рядом с ней

и мальчика чуть постарше — у него на плечах,

занесшего кнутик над головой отца.

И его самого я хорошенечко рассмотрела!

он стоял на четвереньках в траве,

беззаботно ощерясь улыбкой, ибо фотограф

притаился за забором — недреманное око мира.

 

 

 

 

 

ДЖЕНАЦЦАНО

 

Перевод Н. Гребельной

 

Дженаццано, горный город,

вскарабкавшийся

с ослиным упрямством

по западной крутизне

среди зимнего,

стеклянного

позвякиванья.

Здесь стояла я у колодца.

Здесь я вымыла свою невестину рубашку.

Здесь я вымыла свой саван.

Мое лицо легло белым

в черную воду,

в сквозную прозелень платанов.

А мои руки стали

двумя ледышками

с пятью сосульками на каждой.

И позвякивали.

 

 

 

 

 

ПРЕДМЕСТЬЕ

 

Перевод Н. Гребельной

 

Только лишь два дерева

остались от рощи.

Только лишь два ягненка

от большой отары.

Один почернее, другой побелее.

Никто более не видит

на западе

красноватых

зубцов ограды.

Непригодные для жилья дома

остались от городка,

сбежавшего,

куда-то запропавшего,

белого,

со сверкающими стеклами окон,

наполненного

мальчишками,

трещащими,

двухколесными.

Неисчислимыми.

Мальчишки

упрямо укореняются

по всей округе

с почерневшими кипарисами,

комариными прудами,

ложбинами,

полными цветущего дрока.

 

 

 

 

ПЫЛЬ УЛЕГЛАСЬ

 

К 60-летию Теодора Адорно

 

Мы ели жирную рыбу

Водянистые овощи

Резко пахнущий сыр

Мы питались топотом стад доносившимся из ущелья

Шумом прилива у бескрайнего побережья

Поступью белых цапель вдоль обочин дорог

Алым цветом алтея

Цвет лагун был дым и огонь

Серп луны предвещал закат

Пыль улеглась и явились звёзды

 

___________________________________________

 

 

Перевод: Давид Гарбар

 

 

На берегу

(Am Strande)

 

Я вижу: ты на берегу.

И пена волн у ног твоих.

Твои рисунки не могу

Сберечь — волна смывает их.

 

Ты вновь рисуешь, терпелив, —

Ты увлечен игрой такой.

Ну, а волна: прилив — отлив...

И вновь песок, и вновь покой...

 

Ты улыбаешься. А мне,

Мне больно видеть как вода

В очередной своей волне

Твой след стирает. Навсегда.

 

 

 

 

 

 

Реальность

(Die Wirklichkeit)

 

Как можешь спать ты, улыбаясь,

Все забывая на груди моей.

Когда сквозь море мертвых продираясь,

Вплываем мы в реальность наших дней?

 

Когда услышишь ты в небесной круговерти

Разверзнутой груди тысячекратный крик,

Реальность жизни и реальность смерти

Соединишь ты хоть на миг?

 

Оставь меня, оставь, любимый мой!

И в Лету дай волной истечь самой.

Самой позволь мне сжечь свои мосты!

 

Сегодня я в тебе и ты со мной.

Сегодня я полна одним тобой.

Сегодня для меня реальность — ты!

 

 

 

 

 

 

Источник веры

(Strom der Zuversicht)

 

Проходит лето. Осень. Косовица.

И снова хлеб глубоко в землю лег.

И молния — не смерть. а блисковица.

Благословенье дарит человеку Бог.

 

И длинной зимней ночи тишину

Не рвут пожары или взрывы.

Бог дарит людям мир, а не войну.

Спокойны люди, счастливы и живы.

 

Но свет на западе тревожен и багров.

То предзакатный свет? Иль суд кровавый ?

Неправедный, недобрый и неправый.

 

Еще нам чудится войны дракон стоглавый,

Но явлен средь цветов источник веры правой.

Способный дать нам хлеб и защитить наш кров.

 

 

 

 

 

 

Терпение

(Geduld)

 

Терпение. Спокойствие. Но кто,

Скажите кто и как сумел прожить

В ужасном этом мире в спокойствии? И кто

Сумел себя от мира отделить?

 

Пусть ветви гнутся от плодов,

Но ниву та же кровь и та ж слеза питает.

А в тишине полей и в зелени садов

Все та же ненависть сердца сжигает.

 

Конца страданьям неизвестен срок.

И о покое люди лишь мечтают.

О переменах — к небесам взывают.

 

Но как, скажите как, каким мерилом

Измерить зло, нависшее над миром?

И что еще преподнесет нам рок?

 

 

 

 

 

 

Вечность (1 вариант)

(Die Ewigkeit)

 

 

Нам говорят, что мы не исчезаем;

Что в будущее возвратимся вновь.

Лишь в вечности оставим старую любовь.

И возвратившись в мир, друг друга не узнаем.

 

Все будет новым: радость новых встречь;

И исступленье обладанья, и страх потерь.

Но то, что нам всего милей теперь,

Увы, там в новой жизни не сберечь.

 

Все это нас страшит и леденит мне кровь.

И обращаясь к небу с истовой мольбою,

Прошу: мой бог! Не покидай меня!

 

Позволь вкусить мне счастье нынешнего дня!

Прошу провиденье не разлучать с тобою.

Продли мне эту жизнь! Пока жива любовь.

 

 

 

 

 

 

Вечность (2 вариант)

(Die Ewigkeit)

 

Нам говорят, что мы не исчезаем;

Что, покидая плоть, мы возвратимся вновь.

Лишь в вечности оставим старую любовь.

А в новом мире мы друг друга не узнаем.

 

Все будет новым: новые желанья и новая любовь,

и радость новых встречь,

И исступленье обладанья, и боль сердечных ран

и страх потерь.

Но то, что нам всего милей теперь,

Увы, нам в новой жизни не сберечь.

 

Все это нас страшит и леденит мне кровь.

И обращаясь к небу с истовой мольбой,

Прошу провиденье не разлучать с тобой.

 

Держи меня, мой бог! Не покидай меня!

Позволь вкусить мне счастье нынешнего дня!

Продли мне эту жизнь! Пока жива любовь.

 

 

 

 

 

 

Некогда (Когда-то)

(Einst)

 

Еще бескрайние леса и горы

Надежно защищают нас от горя.

Еще обилен урожай и от плодов

Клонятся ветви ягодных кустов.

 

Но грянул памятный и горький день.

На все былое призрак бросил тень.

И мимо тех садов влачимся мы,

Как нищие влачат свои сумы.

 

И море нас берет, блистая и искрясь;

Несет, с землею обрывая связь.

Прилив, и горечь соли на губах...

И невозвратность нам внушает страх.

 

Мы слышим ветра грозные слова.

От ужаса седеет голова.

И в тихих песнях беспокойных волн

Под звездами качается наш челн.

 

 

 

 

 

 

На войне

(Im Krige)

 

Спи, малыш, пока над миром ночь

Распростерла крылья тишины.

Спи, дитя, пока укрыла ночь

Нас от ужасов и горестей войны.

Спи пока в низинах грозных дней

Не узнал ты ничего о ней.

 

Пей вино мечты пока рассвет

В узких листьях ивы не блеснет.

Пей пока тебе немного лет.

Пусть тебя надежда не минет.

Пей любовь. Да не узнаешь ты

То, что гасит звездочки мечты.

 

Хлеб любви вкушай, дитя, пока

Солнце на тебя льет божий свет.

И пока не скрыли облака

Голубой надежды узенький просвет.

Ну, а скроют, — в этом нет твоей вины.

Потому что ты — дитя. Дитя войны.

 

 

 

 

 

Теперь не время

(Jetzt ist nicht Zeit)

 

Отто Цоффу

 

Хранить реликвии теперь не время:

Ни миртовых венков, ни девичьих одежд,

Ни легких локонов пленительное бремя

Не сохранить, — на это нет надежд.

 

Пылает пламя вечного завета.

Но к испытаниям далек и труден путь.

И никого — спросить, сыскать совета,

И книги нету, — чтобы заглянуть.

 

Но есть огонь у каждого в груди.

Огонь, что теплится средь страха и тревог.

Огонь, что освещает путь, лежащий впереди.

 

Бесценный огонек надежды и любви,

Который каждый из живых сберег.

Он разгорится, — только Имя назови.

 

 

 

 

 

 

Мечтай

(Dann sei geubt im Traum...)

 

Дом и очаг уже не так крепки.

Земля родная превратилась в пыль.

Дверь взломана и сорваны замки.

И сотрясается земля от топота толпы.

 

А Слово! Но молчит поэт...

Его души невысказанный стон...

В грозе и рокоте минувших лет

Не слышен он. Увы, не слышен он.

 

Бездомность вместо дома твоего.

Твоей работы попраны плоды.

Поэт, не отрекись от долга своего!

 

Пройди сквозь очищающее пекло дней,

Будь тверд. Минуют дни ненастья и беды.

Мечтай! В любви богат будь! Будь сильней!

 

 

 

 

 

 

Мера любви

(Mass der Liebe)

 

Мне так нужна твоя любовь!

Как хлеб голодному, измученному-сон,

Как платье-голому, как раненому-кровь,

Свобода-узнику, когда в неволе он.

 

Я так готова даровать тебе любовь!

Как соль и хлеб, вино, вода,

И этот свет, порывы ветра, кровь, —

Дарованы Землей нам навсегда.

 

Ведь неизвестна мера счастья и любви,

Дарованной нам всемогущим Богом.

И я готова,-только позови,

 

Пусть все, чем жили мы вчера,

Пусть кровь и клятвы нам залогом

Пребудут в мире Счастья и Добра.

 

 

 

 

 

 

Лабиринт

(Das Labyrinth)

 

Мы заблудились в лабиринте снов,

В клубке надежд, борений и желаний,

Среди нитей, которые любовь

Сплела из вожделений и мечтаний.

 

Но в лабиринте путник одинок.

Здесь, как известно, нет путей прямых.

Мы мечемся в скрещении дорог.

Боимся потерять себя самих.

 

Но есть одно, объединяющее нас,

Дающее нам силы для борьбы —

Любовь! Kоль этот факел не погас,

 

Пока горит он в лабиринте снов,

Пока он светит-наш фонарь судьбы,-

Мы знаем,-выход есть. И он-Любовь.

 

 

 

 

 

Твое молчание

(Dein Schweigen)

 

Уходишь ты в неведомую даль,

Проносишься меж небом и водой.

Я остаюсь, Со мной моя печаль.

Проходят дни мои незримой чередой.

 

Мы половинки целого с тобой:

Твое молчание-

-мой громкий крик,

Покой-

-мое движенье каждый миг.

Уходишь ты, — я остаюсь.

Но я с тобой.

Ты-там, я-тут.

Ведь так назначено судьбой.

 

 

 

 

 

 

Прощание (Уходит поезд)

(Abschied am Zug)

 

Я вижу: лед оконного стекла,

Твой бледный лоб прижат к нему.

Хотелось закричать. Но не могла,

Нет, не могла, — не знаю почему.

 

Уносит поезд горечь и печаль,

Запрятанные в уголочки рта.

Тебя уносит он в неведомую даль.

Я остаюсь. Со мною немота.

 

Но я не верю, что судьбой

Нам расставание навеки суждено. Не верю

Всю страсть свою, весь крик немой

 

К грядущей встрече сбережем с тобой,

Перед надеждой не закроем двери.

Ведь я навек с тобой. А ты-со мной.

 

 

 

 

 

 

Воскресение

(Auferstechung)

 

Привычный мир обыденных вещей:

Будильник тикает и шевелит

Своими стрелками живыми.

Обыденный, привычный мир.

 

И нет вокруг ни пальм,

ни благостных волков,

Ни львов, пасущихся.

Обыденно вокруг...

 

Но вдруг в обыденности

воскресаем мы

Средь бела дня.

Мы воскресаем.

 

И оживают волосы и кожа.

Все дышит свежестью. Мы оживаем.

Таинственен порядок, что спрятан

В дом из света и стекла.

В волшебный этот дом.

 

 

 

 

 

 

Полночный шаг

(Der Schritt um Mitternacht)

 

Звучат полночные шаги.

Ты сам виновен. Не враги.

 

Страну покоя и труда

Ты потерял. И навсегда.

 

Заброшены лежат сады.

Повсюду запахи беды.

 

И путь, ведущий в никуда.

И этот путь — твоя беда.

 

Огонь и смрад глухих болот.

И крик в ночи, и треск ворот.

 

На горле хватка страшных рук.

И сердце рвущий плач вокруг.

 

Нам испытание дано.

Бог даст, — закончится оно.

 

 

 

 

 

Конец

(Schluss)

 

Твои стихи тебе сжимают рот

И перехватывают горло. Без дыханья

Ты замолкаешь. Но молчанье

Тебе покоя не дает.

 

Мир без меня.

И без тебя.

Без “где” и

Без “когда”.

 

И так теперь,

наверно,

всюду

и всегда.

 

В машине времени мы слышим

только хруст.

Рыданий больше нет. Лишь горсть

людей, не разомкнувших уст.

 

 

 

 

 

 

Обертоны

(Obertone)

 

Когда не знает правая рука,

Что левая намерена творить;

О дне не знает ночь; пока

Мне гнев мешает говорить, —

Все гибнет:

колокольчики любви молчат;

Сердец не слышно, —

обертоны не звучат.

 

 

 

 

 

Облако

(Die Wolke)

 

Ты слышишь, — это божий гнев!?

В раскатах грома, лаве, облаках.

Земля разверзла свой ужасный зев.

И все живое обратилось в прах.

 

Стихии буйством опрокинут мир.

Вселенная во власти диких сил.

Повержен в прах минувших дней кумир.

Порыв отчаянья звезды погасил.

 

Но красота не гибнет на земле.

В порывах ветра, пепле и золе

Она как дуновенье ветерка.

 

Проходит все, но нежность и любовь

Не гибнут, — воскресают вновь и вновь.

Они живы, хотя стоят пока на небе

гнева облака.

 

_____________________________

 

 

 

Перевод: Аркадий Золоев

 

НЕДОСКАЗАННОЕ

 

То, что не досказали,

А могли бы сказать: Это солнце,

Эта молния в небе, –

Нам с тобою узнать

Не дано!

О любви разузнать

Ничего не удастся –

Пустое!

Упорхнула любовь,

Наступило ей время

Уйти.

Я ищу, я прошу,

Но все ж, как опасны

Описанья пустых,

Бесконечных блужданий закатов!

Ничего не расскажет

На поле и Сеятель в ясный

Мирный полдень,

А просто

Покажет рукой на цветы.

Бесконечным блаженством,

Друг сердечный,

Бросаться не стоит!

С ним и смерть не поспорит,

А с отчаяньем ты не знаком!

Не бывает на фресках

Чертей,

И тогда все пустое.

Уповая на небо,

Будь смелее, дружище,

В пути.

 

 

 

 

 

 

ОДНО ИЗ ДВУХ

 

Ты

Живешь в моем сердце,

Жилище твое –

Мое тело.

Глазами моими

Ты видишь каштаны в цвету.

По реке суеты

Приплываешь ко мне

И с зарею

Просыпаешься вместе.

И уходишь

С закатом в холмы.

Эх, вы руки мои –

Десять пальцев!

И сильные ноги.

Но никак мне тебя

Не догнать!

Нет, по мне, вы должны

Ту одну

Из обеих увидеть.

И под толщею фраз

Голос другой

Распознать.

Вы

Увидеть должны,

Как горят мои раны,

Когда ветер приносит

Шум буранов

И дальних портов

Ранним утром, когда

В Бухенвальде не смолкая поют

Соловьи.

 

 

 

 

 

 

ХИРОСИМА

 

Тот, кто сбросил Смерть на Хиросиму,

Ушел в монастырь и без устали бьет в колокол.

Тот, кто сбросил Смерть на Хиросиму,

Накинул петлю на шею и спрыгнул со стула.

Тот, кто сбросил Смерть на Хиросиму,

Обезумел, отбиваясь по ночам от призраков,

Восстающих из пепла.

Неправда все это!

Я увидела его впервые в предместье

Возле дома его на лужайке.

Живая изгородь была так свежа!

А розы были так изысканны!

(Они вырастают так быстро в рощах забвения!)

Мне хорошо было видно и голое предместье,

И яркую молодую женщину

В цветастом платье,

С девчушкой на полных руках.

И мальчишку с кнутом игрушечным

У нее за спиной.

Я узнала его.

Он стоял на четвереньках

На зеленой лужайке, с лицом,

Искаженным от смеха,

И Око вечности целилось

В него объективом.

 

 

 

 

 

 

ВРЕМЯ СУТОК

 

Посвящается Карлу Рейнгардту

Когда надвигается вечер,

Словно тени от гор, и мы

Расстилаем постель,

У прибрежных утесов

Корабли наступают на берег

С застывшими в оцепенении мужами,

Спешащими в нашу страну.

Начинают тихо, неслышно почти,

Бить куранты часов суеты.

Когда надвигается вечер,

На берегу убивают тунцов.

Орут торговцы,

Развешивая на крючьях куски,

С которых капает кровь,

И алеет прибой.

В этот час

Небесная арфа рождает

Семь пронзительных звуков

В глубинах лазури,

Дрожащих и трепетных,

Как огоньки.

Прихватив для нас по звезде,

Они направляются к нам,

Двигаясь влево и вправо,

По воле неведомых нам рулевых,

Указующих путь

К городу вечной любви.

 

 

 

 

 

 

ДЕНЬ МИРА

 

Мирный полдень не приходит

К нам со стайкой голубей.

За холмами не выводят

Песен флейта и ручей.

Он является, как горе,

Как беда: как будто в снах,

Корабли на дальнем море

Замирают на волнах.

Смерть пугает нас, узнаем

Мы ее кровавый счет!

Все равно мы обуздаем

Страх над бездной бурных вод.

А когда утихнет море,

Упадем, лишившись сил.

И ослепнем на просторе,

И оглохнем у ветрил!

Мы увидим, как нальется

Тайной даль, и как заря

Нам с тобою улыбнется,

В небесах огнем горя.

 

 

 

 

 

 

ТОЛЬКО ГЛАЗА

 

Снова

Крестите меня!

Чем?

Да водицей любой,

Той,

Которой крестят,

И которой крестили

Во все времена.

Положите ладони

Мне на плечи.

Из списка имен

Подберите такое,

У которого б не было пола.

Как у раннего ветра,

Как у ели, застывшей в лесу.

Остаток пути я хочу

Пройти с новым именем.

Измените лицо.

Но, прошу вас,

Оставьте глаза,

Что открылись давно,

И которые смотрят так долго

На этот сверкающий мир.

 

 

_____________________________________________

 

 

 

Навсикая

 

Перевод с немецкого Грейнема Ратгауза

 

Выйди на сушу опять —

В плаще из водорослей

В уборе из ракушек

Мокрый чужак

Ты

Совсем прежний

С твоим мужским хвастовством

И странными похожденьями.

Ляг со мной в травяной постели

Солеными пальцами тронь

Фиалки глаз моих

Мои волосы похожие на золотые цветы.

Следуй дальше в Итаку

Прямо в старость и смерть

Скажи хоть слово

Пока не ушел от меня.

 

Навсикая — дочь царя феаков, нашедшая на берегу моря потерпевшего кораблекрушение Одиссея.

Мария Луиза Кашниц (полное имя: фон Кашниц-Вайнберг) (Kaschnitz Marie Luise (von Kaschnitz-Weinberg) (1901–1974). — В зрелом творчестве поэтессы преобладает антифашистская и пацифистская тематика. Опубликовала в послевоенные годы стихи, написанные во «внутренней эмиграции»: «Пляска смерти» (1946). В «Новых стихах» (1957) и др. отчетливо видна гуманистическая позиция Кашниц.