Schokn / ЩЕкн

КВАНТОВАЯ ПОЭЗИЯ МЕХАНИКА

Вот, например, квантовая теория, физика атомного ядра. За последнее столетие эта теория блестяще прошла все мыслимые проверки, некоторые ее предсказания оправдались с точностью до десятого знака после запятой. Неудивительно, что физики считают квантовую теорию одной из своих главных побед. Но за их похвальбой таится постыдная правда: у них нет ни малейшего понятия, почему эти законы работают и откуда они взялись.
— Роберт Мэттьюс

Я надеюсь, что кто-нибудь объяснит мне квантовую физику, пока я жив. А после смерти, надеюсь, Бог объяснит мне, что такое турбулентность. 
— Вернер Гейзенберг


Меня завораживает всё непонятное. В частности, книги по ядерной физике — умопомрачительный текст.
— Сальвадор Дали

Настоящая поэзия ничего не говорит, она только указывает возможности. Открывает все двери. Ты можешь открыть любую, которая подходит тебе.

РУССКАЯ ПОЭЗИЯ

Джим Моррисон
ЮРГИС БАЛТРУШАЙТИС

Юргис Казмиирович Балтрушайтис (лит. Jurgis Baltrušaitis; 20 апреля [2 мая] 1873, Поантвардзе, Ковенская губерния — 3 января 1944, Париж) — русский и литовский поэт-символист и переводчик, дипломат.

NOCTURNE

 

Час полночный... Миг неясный...

Звездный сумрак... — Тишина...

Слабых крыльев взмах напрасный,

Мысль — как колос без зерна!

 

Весь свой век, как раб угрюмый

В опустелом руднике,

Пролагаю ходы, трюмы

С тяжким молотом в руке...

 

Много в мире нас стучало,

Вскинув горестный топор, —

Мы не знаем, где начало

В лабиринте наших нор...

 

Все-то знанье — что от века

Миллионы слабых рук,

Точно сердце человека,

Повторяли тот же стук...

 

Весь удел в тюрьме гранитной,

В сером храме древних скал: —

Чтобы молот стенобитный

Одиноко упадал...

 

Дни идут — пройдут их сотни —

Подземелью края нет...

Только смерть — наш День Субботний,

Бледность искры — весь наш свет!

 

 

 

BEATI POSSIDENTES *

 

Блажен, чей день лазурным кругом

Облек поля, венчал простор…

Блажен, чей путь проходит лугом,

Где пестрый цвет встречает взор…

 

Блажен, кто, жизнью ослепленный,

Весь предан мигу, с мигом слит,

По краю пропасти бездонной

Без дум и ужаса скользит...

 

Блажен, в ком слиты воедино

Случайность жизни и судьба,

Кто с гордым сердцем господина

Свершает горький труд раба…

 

Блажен, кто, жребий вверив зною,

Избранник Солнца, гаснет с ним, —

Блажен, кто силой неземною

От смертной горечи храним...

______________________

* Счастливы имущие (лат.)

 

 

 

Беспечность

 

Мой день певуче-безмятежен,

Мой час, как облачко, плывет

И то, что вечер неизбежен,

Меня к унынью не зовет...

 

В лесу ли вихрь листвой играет,

Иль мчит поток волну свою,—

Все, все мой дух вооружает

Живым доверьем к бытию...

 

Мой путь — по божьему указу —

Светло направлен в ширь долин,

Где ясен мир, привольно глазу,

Где я с мечтой своей один...

Все выше солнце — тень короче, —

И пусть затем скудеет зной,

Еще не скоро холод ночи

Дохнет безвестной тишиной...

 

Когда же золотом и кровью

Заблещет вечер в небесах,

Я с тихим жаром и любовью

Благословлю дорожный прах...

 

И в час, когда волна дневная

Отхлынет прочь, за край земли,

Мой дух заманит тьма ночная

В глубины звездные свои...

 

 

 

Элегия

 

Как дымный вечер, скорбен я...

Как шорох ночи — речь моя!

 

Бессильный трепет грез во мне,

Что лунный блеск в морской волне...

Порядок вещих дум моих,

Что звездный свет, печально-тих...

 

Моих часов докучный бег —

Как в час затишья плавный снег...

 

Глухая боль в груди моей,

Как стужа северных полей...

В моем пути поет метель...

Моя душа — ее свирель!

 

 

 

* * *

 

Цветам былого нет забвенья,

И мне, как сон, как смутный зов —

Сколь часто! — чудится виденье

Евпаторийских берегов...

 

Там я бродил тропой без терний,

И море зыбью голубой

Мне пело сказку в час вечерний,

И пел псалмы ночной прибой…

 

В садах дремала тишь благая,

И радостен был мирный труд,

И стлался, в дали убегая,

Холмистой степи изумруд...

 

С тех пор прошло над бедным миром

Кровавым смерчем много гроз,

И много боли в сердце сиром

Я в смуте жизни перенес.

 

Еще свирепствует и ныне

Гроза, разгульнее стократ,

И по земле, полупустыне,

Взрывая сны, гудит набат...

 

Но сон не есть ли отблеск вечный

Того, что будет наяву —

Так пусть мне снится, что беспечный

Я в Евпатории живу...

 

 

 

Фейерверк

 

У входа в храм венец из терний,—

Святая Тень — померк в тени...

И в шуме площади вечерней

Мелькает люд, снуют огни...

 

Пронзая мглу струями света,

Дробятся кольца и круги,

Шипя, взвивается ракета

Изгибом огненной дуги...

 

И в мире звезд, в тиши их вечной,

Пылает пестрый вой и звон,

И каждый ярко, в час беспечный,

Мгновенной искрой ослеплен…

 

Дробясь, сплетая в ожерелье

Весь малый клад людской сумы,

Скользит полночное веселье

В безмолвной тьме, не видя тьмы...

 

И дышит-дышит грудь земная,

Забыв полдневную вражду,

Своей судьбы еще не зная

В ночном скудеющем бреду...

 

 

 

Тополь

 

Как в мой разум беспокойный

Входит светом пенье грез,

Дикий тополь век свой стройный

В мир дробления принес...

 

Я свирелью многодумной

Славлю солнце в майском сне,

Он своей листвою шумной

Повествует о весне...

 

Если я теряю в плаче

Ясность сердца моего,

Той же грустью, лишь иначе,

Дышит шелест, речь его...

 

В час смятенья грозового

Стойко встретит свист и вой,

Он, как я, качает снова

Непреклонною главой...

 

В нем — во мне — все тот же жребий,

Долг опальных, долг живых —

Лишь тянуться к солнцу в небе,

К звездам в далях мировых...

 

 

 

Пробуждение

 

Светает близь... Чуть дышит даль, светая…

Встает туман столбами, здесь и там...

И снова я — как арфа золотая,

Послушная таинственным перстам...

 

И тайный вихрь своей волною знойной

Смывает бред ночного забытья,

В мой сонный дух, в мой миг еще нестройный,

То пурпур дум, то пурпур грез струя...

 

И длятся-длятся отзвуки живые,

Возникшие в запретной нам дали,

Чтоб дрогнуть вдруг, волшебно и впервые,

Как весть из рая, в жребии земли...

 

И вот мой дух, изгнанник в мире тленья,

Бессменный раб изменчивых теней,

Тоскующе слезами умиленья

Встречает сказку родины своей...

 

 

 

Сказка

 

У людской дороги, в темный прах и ил,

В жажде сева Вечный тайну заронил...

И вскрываясь в яви, как светает мгла,

Острый листик травка к свету вознесла...

 

Вот и длились зори, дни и дни текли,

И тянулся стройно стебель от земли…

И на нем, как жертва, к солнцу был воздет

В час лазурной шири алый-алый цвет...

 

Так и разрешилось в пурпуре цветка

Все немотство праха, дольняя тоска...

И была лишь слава миру и весне —

Вот, что скрыто Богом в маковом зерне.

 

 

 

Ступени

 

Мы — туманные ступени

К светлым высям божьих гор,

Восходящие из тени

На ликующий простор...

 

От стремнины до стремнины —

На томительной черте —

Все мы гоним сон долинный,

В трудном рвеньи к высоте...

 

Но в дыму нависшей тучи

Меркнут выси, и блажен,

Кто свой шаг направил круче

По уступам серых стен...

 

Он не слышит смуты дольней,

Стона скованных в пыли,

Перед смелым все привольней

Глубь небес и ширь земли...

 

Дремлет каплей в океане

Мир немых и тщетных слез, —

Мудр, кто в тишь последней грани

Сердце алчное вознес!

 

 

 

Призыв

 

Кланяйся, смертный, дневной синеве!

Кланяйся листьям, их вешней молве,

Кланяйся — ниже — осенней траве!

 

Звонко в горячей молитве хвали

Алую розу, нарядность земли,

Звонче же — ветку в дорожной пыли!

 

Падай пред солнцем, раскрывшим свой зной,

Славь и величие бездны ночной,

Празднуй и малость песчинки земной...

 

Кланяйся звездам, что ярко зажглись,

Жарко сверканью зарниц умились,

Жарче на малую искру молись!

 

 

 

Полночь

 

Как Молот, вскинутый судьбой,

Ночных часов пустынный бой

Поет, что будет новый день,

Иной рассвет, иная тень...

 

Но Тот, Кто мигам бег судил,

Их в нить таинственную свил,

В своей великой тишине

На роковом веретене...

 

Часы на башне полночь бьют,

Сказанье древнее поют,

Одно и то же в беге лет

И там, где тьма, и там, где свет!

 

Умолк двенадцатый удар...

И что же — старый столь же стар,

И нищий нищ, как в прежний срок,

И одинокий — одинок...

 

Правдиво время — верен счет!

Но жизнь проходит, жизнь течет,

Клоня-склоняясь в прах и тлен

Без новизны, без перемен...

 

 

* * *

 

Пока дитя не знает речи,

Оно не говорит и лжи —

Ты взрослый, в час житейской встречи

Язык немного придержи...

 

 

 

Бедная сказка

 

Тихо пело время… В мире ночь была

Бледной лунной сказкой ласкова, светла...

 

В небе было много ярких мотыльков,

Быстрых, золотистых, майских огоньков…

 

Искрами струился месяц в водоем,

И в безмолвном парке были мы вдвоем…

 

Ты и я, и полночь, звездный свет и тьма

Были как созвучья вечного псалма...

 

И земля и небо были, как венец,

Радостно замкнувший счастье двух сердец…

 

Онемело время... В мире вновь легла

Поздняя ночная тишь и полумгла...

Искрились пустынно звезды в тишине,

И пустынно сердце плакало во мне...

 

Был, как сон могильный, скорбен сон долин,

И в заглохшем парке плелся я один.

 

На глухих дорогах мертвенно белел,

Пылью гробовою, бледный лунный мел...

 

В небе было много белых мотыльков,

Медленных, холодных, мертвых огоньков...

 

 

 

Полдень

 

Полдень… Меры нет простору!

Высь и долы — круг огня...

Весела дорога в гору,

К золотой вершине дня!

 

В юном сердце — в знойном небе —

Тишь — сиянье — синева...

Славься, в жизни, каждый жребий!

Звонче, гордые слова!

 

Грусть ли первой долгой тени

Поразит тревогой нас, —

Друг мой светлый, мы без пени

Встретим каждый тайный час...

 

Вихрь примчится ль, луг ероша...

Мир — ромашка, ты — пчела, —

Пусть твоя земная ноша

Будет сладко тяжела...

 

 

 

Песочные часы

 

Текут, текут песчинки

В угоду бытию,

Крестины и поминки

Вплетая в нить свою...

 

Упорен бег их серый,

Один, что свет, что мгла...

Судьба для горькой меры

Струю их пролила...

 

И в смене дня и ночи

Скользя, не может нить

Ни сделать боль короче,

Ни сладкий миг продлить...

 

И каждый, кто со страхом,

С тоской на жизнь глядит,

Дрожа над зыбким прахом,

За убылью следит, —

 

Следит за нитью тонкой,

Тоской и страхом жив,

Над малою воронкой

Дыханье затаив!

 

 

 

Одиночество

 

Среди людей, я средь — чужих...

Мне в этом мире не до них,

Как им, в борьбе и шуме дня,

Нет в жизни дела до меня...

 

В дороге дальней им, как мне,

Тужить, блуждать наедине...

Мне в мой простор, в мою тюрьму,

Входить на свете одному...

 

Пока в пути не встанет грань,

Нам всем томительную ткань

Рукою сирой в жизни ткать —

Душою замкнутой алкать...

 

Звучит по разному у всех

Один и тот же стон и смех, —

На всех ткачей один станок,

Но каждый сир и одинок...

 

 

 

Ночная тишь

 

Дышит полночь тенью жуткой...

Тьма в окне и в сердце тьма...

Сладость — малая минутка...

Горечь — долгая зима...

 

Чуткий дух в тоске бессменной

Внемлет ночи у окна...

Велика, неизреченна

Неземная тишина...

 

Но с годами понемногу

Тают тайные круги,

И к последнему порогу

Приближаются шаги...

 

Слышен звон освобожденья

В бое медленных часов,

И сдвигает бег мгновенья

Неразгаданный засов...

 

Будет час, и дрогнут петли,

Дверь глухая задрожит,

И узнаю, тьма ли, свет ли

Смертный выход сторожит!

 

 

 

На берегу

 

Как привольно, протяжно и влажно

Одинокие волны поют...

Как таинственно, плавно и важно,

Чуть белея, их гребни встают…

 

Божий шум так ласкающе ровен,

Божья ласка так свято нежна!

Этот трепет и чист и бескровен,

Эта вещая ночь так нужна!

 

Только звездная полночь и дышит,

Только смертная грудь и живет,

Только вечная бездна колышет

Колыбель несмолкающих вод!

 

И безбольно, с отрадною грустью,

Трепетанием звезд осиян,

Как река, что отхлынула к устью,

Я вливаюсь в святой океан...

 

 

 

Молитва

 

С. А. Полякову

 

Забвенья, забвенья! Всей малости крова!

Всей скудной, всей жалкой отрады людской —

Усталым от дали пути рокового,

Бездомным, измученным звездной тоской!

 

Мгновенья покоя средь вихря мгновений —

Свершающим заповедь зыбкой волны,

Во мраке без искры, средь зноя без тени

Всей смертною кровью питающим сны!

 

Убежища бедной душе, осужденной

На горестный подвиг томленья в пыли,

И жребий изгнанья, и трепет бессонный

На вечном распутье в пустынях земли!

 

Ночлега влачащим свой посох железный

И боль и убожество смертной сумы,

И ждущим забвенья от выси, от бездны,

От горькой повторности света и тьмы!

 

 

 

Мой храм

 

Мой светлый храм — в безбрежности

Развернутых степей,

Где нет людской мятежности,

Ни рынков, ни цепей, —

 

Где так привольно, царственно

Пылает грудь моя

Молитвой благодарственной

За чудо бытия...

 

Мой тайный храм — над кручами

Зажженных солнцем гор,

Мой синий храм за тучами,

Где светел весь простор,

Где сердцу сладко дышится

В сиянии вершин,

Где лишь туман колышется

Да слышен гул лавин...

 

Моя святыня вечная —

В безгранности морской,

Где воля бесконечная —

Над малостью людской,

Где лишь тревога бурная

Гремит своей трубой,

Где только высь лазурная

Над бездной голубой...

 

 

 

Мой сад

 

Мой тайный сад, мой тихий сад

Обвеян бурей, помнит град...

 

В нем знает каждый малый лист

Пустынных вихрей вой и свист...

 

Завет Садовника храня,

Его растил я свету дня...

 

В нем каждый злак — хвала весне,

И каждый корень — в глубине...

 

Его простор, где много роз,

Глухой оградой я обнес,—

 

Чтоб серый прах людских дорог

Проникнуть в храм его не мог!

 

В нем много-много пальм, агав,

Высоких лилий, малых трав,—

 

Что в вешний час, в его тени,

Цветут-живут, как я, одни...

 

Все — шелест, рост в моем саду,

Где я тружусь и где я жду —

 

Прихода сна, прихода тьмы

В глухом безмолвии зимы...

 

 

 

Маятник

 

В тягостном сумраке ночи немой

Мерно качается Маятник мой,

С визгом таинственным, ржаво скрипя,

Каждый замедливший миг торопя...

 

Будто с тоской по утраченным дням

Кто-то, по древним глухим ступеням,

Поступью грузной идет в глубину,

Ниже, все ниже, — во тьму, в тишину...

 

Будто с угрюмой мольбой о былом

Сумрачный Кормчий упорным веслом

Глухо, размеренно гонит ладью

Вдаль, в неизвестную пристань мою...

 

Призрак Галеры плывет да плывет...

Дальше, все дальше, все глуше поет

Скорбный и мерный, отрывистый звон —

Шествие Часа в пустыне времен...

 

 

 

Альпийский пастух

 

По высям снегами

Увенчанных гор,

Как в радостном храме,

Блуждает мой взор...

 

По склонам их вечным,

С межи на межу,

С напевом беспечным

Я стадо вожу...

 

На светлых откосах

Все глубже мой хмель...

От неба мой посох,

От неба — свирель…

 

Вне смертной тревоги,

Как ясность ручья,

От Бога — о Боге —

И песня моя…

 

Он тайною вечной

Мой разум зажег

И зов бесконечный

Вложил в мой рожок.

 

И свят над горами

Звон плача его,

Как колокол в храме

Творца моего...

 

 

 

Комары

 

Пляшет в меркнущем пожаре

Рой вечерних комаров…

Сколько в мире бренной твари,

Богом замкнутых миров!

 

Как и я, служа мгновенью,

Протянувшись ввысь столбом,

Вьются мошки легкой тенью

В небе бледно-голубом...

 

Пусть все тем же смертным бредом

Ослепил их беглый миг,

Но их жребий мне неведом,

Как и жребий дней моих...

 

Только вижу вечер сонный

И печаль стоячих вод,

Где толчется ослепленно

Комариный хоровод...

 

Только знаю, что до срока

Длиться суетной игре,

Устремленной одиноко

К догорающей заре...

 

 

 

* * *

 

Как в круге бытия суровом

Ночь следует за днем

Иль холод за огнем,

Так час безгласья следует за словом...

 

 

 

Лунные крылья

 

Из лунных снов я тку свой зыбкий миг,

Невольник грез, пустынник душ моих...

 

И в лунных далях близится межа,

Где молкнет гул дневного мятежа...

 

И призрачны, безмолвствуя вдали,

Дневная явь и пестрый круг земли...

 

И в звездный час разъятия оков

Я весь — пыланье лунных облаков...

 

И длится тишь, и льется лунный свет,

Вскрывая мир, где смертной боли нет...

 

И тих мой дух, как сладостен и тих

Пустынный цвет пустынных снов моих...

 

И молкнет мысль, и меркнет, чуть дрожа,

Все зарево земного рубежа...

 

И будто тая, искрится вдали

Немой простор в серебряной пыли...

 

И в тайный миг паденья всех оков

Сбывается алкание веков...

 

Все — сон, все — свет, и сам я — лунный свет,

И нет меня, и будто мира нет!

 

 

 

Зодчий

 

С. А. Полякову

 

Своенравным Зодчим сложен

Дом, в котором я живу,

Где мой краткий сон тревожен,

Где томлюсь я наяву...

 

Много в нем палат огромных,

Ниш пустынных и зеркал,

В чьих углах, в чьих безднах темных

Отблеск солнца не сверкал.

 

Много в нем — средь мрачных келий,

Масок, каменных зверей,

Лестниц, мшистых подземелий,

Ложных окон и дверей...

 

Скорбен в доме день короткий...

Скорбно месяц, зыбля мглу,

Черный крест моей решетки

Чертит в полночь на полу…

 

Низки сумрачные своды

Над твердыней серых стен —

В замке, где и дни и годы

Я влачу свой долгий плен...

 

 

 

Заповедь скорби

 

Когда пред часом сердце наго

В кровавой смуте бытия,

Прими свой трудный миг, как благо,

Вечерняя душа моя.

 

Пусть в частых пытках поникая,

Сиротствует и плачет грудь,

Но служит тайне боль людская

И путь тревоги — Божий путь...

 

И лишь, творя свой долг средь тени,

Мы жизнью возвеличим мир

И вознесем его ступени

В ту высь, где вечен звездный пир...

 

И вещий трепет жизни новой,

Скорбя, лишь тот взрастит в пыли,

Кто возлюбил венец терновый

И весь отрекся от земли...

 

 

 

Дробление

 

Как бы ни цвел неизмеримо

В пыланьи мира каждый миг,

В нем, тайным страхом одержимо,

Трепещет сердце, дух поник...

 

И все встречают вихрь мгновенья

Холодным взглядом сироты,

И что ни доля, то — дробленье

Невозвратимой полноты...

 

И каждый-каждый, судя строго,

Своим случайным часом жив,

Отторгнув грудь свою от Бога,

Себя от мира отделив!

 

Как будто в жизни не от века,

Хвалою майскою звеня,

Сверкает в доле человека —

Живое пламя — чудо дня!

 

И будто, звездными волнами

Баюкая безгранно нас,

В безмолвных высях не над нами

Плывет-цветет полночный час!

 

 

 

Детские страхи

 

В нашем доме нет затишья...

Жутко в сумраке ночном,

Все тужит забота мышья,

Мир не весь окован сном.

 

Кто-то шарит, роет, гложет,

Бродит, крадется в тиши,

Отгоняет и тревожит

Сладкий, краткий мир души!

 

Чем-то стукнул ненароком,

Что-то грузно уронил...

В нашем доме одиноком

Бродят выходцы могил.

 

Всюду вздохи — всюду тени,

Шепот, топот, звон копыт...

Распахнулись окна в сени

И неплотно вход закрыт...

 

Вражьей силе нет преграды…

Черным зевом дышит мгла,

И колеблет свет лампады

Взмах незримого крыла...

 

 

 

Два стихотворения

 

I

 

Как трудно высказать — нелживо,

Чтоб хоть себя не обмануть —

Чем наше сердце втайне живо,

О чем, тоскуя, плачет грудь...

Речь о мечтах и нуждах часа

В устах людей — всегда — прикраса,

И силен у души — любой —

Страх наготы перед собой, —

Страх истины нелицемерной

Иль, брат боязни, хитрый стыд,

О жалком плачущих навзрыд,

Чтоб точным словом, мерой верной

Того случайно не раскрыть,

Чему сокрытым лучше быть...

 

II

 

Но есть и час иной напасти,

Когда мы тщетно ищем слов,

Чтоб с тайны помыслов иль страсти

Хотя б на миг совлечь покров, —

Чтоб грудь, ослепшая от муки,

Явила в знаке, или в звуке,

Иль в скорби молчаливых слез,

Что Бог судил, что мир принес...

И, если пыткой огневою

Весь, весь охвачен человек,

Он только холоден, как снег,

И лишь с поникшей головою

В огне стоит пред тайной тьмой,

Вниманью чуждый и немой.

 

 

 

Вся мысль моя

 

Вся мысль моя — тоска по тайне звездной...

Вся жизнь моя — стояние над бездной...

 

Одна загадка — гром и тишина,

И сонная беспечность и тревога,

И малый злак, и в синих высях Бога

Ночных светил живые письмена...

 

Не дивно ли, что, чередуясь, дремлет

В цветке зерно, в зерне — опять расцвет,

Что некий круг связующий объемлет

Простор вещей, которым меры нет!

 

Вся наша мысль — как некий сон бесцельный...

Вся наша жизнь — лишь трепет беспредельный...

 

За мигом миг в таинственную нить

Власть Вечности, бесстрастная, свивает,

И горько слеп, кто сумрачно дерзает,

Кто хочет смерть от жизни отличить...

 

Какая боль, что грозный храм вселенной

Сокрыт от нас великой пеленой,

Что скорбно мы, в своей тоске бессменной,

Стоим века у двери роковой!

 

 

 

Аккорды

 

В даль из перламутра

Кинув трепет звона,

Развевает утро

Синие знамена...

 

У рассветной двери,

В песне о просторе,

Славлю в равной мере

Капельку и море...

 

Вспыхнул полдень яркий

Красными кострами...

Сердце — трепет жаркий!

Дух мой — пламя в храме!

 

Серым покрывалом

Вечер пал на землю...

С дрожью в сердце малом

Жребий тьмы приемлю...

 

Труден путь над бездной

К неземному краю...

К вечной тайне звездной

Руки простираю!

 

 

 

* * *

 

Раскрылась ночь своей великой тьмой...

Подходит час полуночи немой!

 

Простор земли во мраке утонул...

И мир свои пределы разомкнул...

 

И над душой, неведающей сна,

Горят лишь звезд святые письмена,

 

Свой тайный блеск таинственно дробя.

Мой бедный ум, мне страшно за тебя!

 

В глухой тиши, среди глухих долин,

Пред бездной мира в мире ты один!

 

Тебе видна дневная ложь,

Нездешнего ты все же не поймешь.

 

В зловещей тьме ты — тень среди теней,

С проклятием отдельности своей!..

 

 

 

Венчание

 

Памяти М. А. Морозова

 

Венчальный час! Лучистая Зима

Хрустальные раскрыла терема...

 

Белеет лебедь в небе голубом...

И белый хмель взметается столбом...

 

Лихой гонец, взрывая белый дым,

Певучим вихрем мчится к молодым...

 

Дымит и скачет, трубит в белый рог,

Роняет щедро жемчуг вдоль дорог...

 

В венчальном поле дикая Метель

Прядет-свивает белую кудель...

 

Поют ее прислужницы и ткут,

Тебя в свой бархат белый облекут, —

 

И будешь ты, на вечность темных лет,

Мой бледный княжич, щеголем одет...

 

Твоих кудрей веселых нежный лен

Венцом из лилий будет убелен...

 

И в тайный час твоих венчальных грез

Поникнешь ты средь белых-белых роз...

 

И трижды краше будешь ты средь них,

Красавец бледный, белый мой жених!

 

 

 

* * *

 

Весна не помнит осени дождливой…

Опять шумит веселая волна,

С холма на холм взбегая торопливо,

В стоцветной пене вся озарена...

 

Здесь лист плетет, там гонит из зерна

Веселый стебель… Звонка, говорлива,

В полях, лесах раскинулась она...

Весна не знает осени дождливой...

 

Что ей до бурь, до серого томленья,

До серых дум осенней влажной тьмы,

До белых вихрей пляшущей зимы?!

 

Среди цветов, средь радостного пенья

Проворен шаг, щедра ее рука...

О яркий миг, поверивший в века!

 

 

 

Вечерняя песня

 

Входит под сирую кровлю

Вечер… И тесен мой кров!

Малое сердце готовлю

К таинству звездных миров...

 

Явное в свете и в зное

Призрачно в лунной пыли…

Лживо томленье дневное,

В мире не стало земли!

 

Реет в ночном океане

Дух мой свободной волной...

Огненно зыблясь без грани,

Тайна — лишь тайна — со мной...

 

День — его крики и лица —

Бред обманувшего сна!

Каждая дума — зарница,

Каждая мысль — тишина...

 

Радостен детский мой лепет

Богу, представшему вдруг...

Весь я — молитвенный трепет

К звездам протянутых рук!

 

 

 

Вифлиемская звезда

 

Дитя судьбы, свой долг исполни,

Приемля боль, как высший дар...

И будет мысль — как пламя молний,

И будет слово — как пожар!

 

Вне розни счастья и печали,

Вне спора тени и луча,

Ты станешь весь — как гибкость стали,

И станешь весь — как взмах меча…

 

Для яви праха умирая,

Ты в даль веков продлишь свой час,

И возродится чудо рая,

От века дремлющее в нас,—

 

И звездным светом — изначально —

Омыв все тленное во мгле,

Раздастся колокол венчальный,

Еще неведомый земле!

 

 

 

Восхождение

 

А. Скрябину

 

Плетусь один безлюдным перевалом,

Из света в свет — сквозь свет от вечных стен…

Неизреченно пламя в сердце малом

И тайный жар в душе неизречен!

 

Мгновения — как молнии… В их смене

Немеет вздох отдельности во мне...

И в смертной доле выше нет ступени,

И ярче нет виденья в смертном сне!

 

Ни жалобы, ни боли своевольной...

Ни ига зыбкой радости людской...

Лишь кроткий свет молитвы безглагольной,

И знание без мысли, и покой...

 

И снова дух, как пилигрим опальный,

Восходит в храм пророческой Молвы,

Где ширь земли — как жертвенник венчальный

Под звездным кровом Бога синевы,—

 

И где, вне смерти, тает в кротком свете,

В жемчужных далях бездны золотой,

Вся явь вещей и бренный труд столетий,

Как легкий дым кадильницы святой...

 

 

 

Отчизна

 

Я родился в далекой стране,

Чье приволье не знает теней...

Лишь неясную память во мне

Сохранило изгнанье о ней...

 

Знаю… Замок хрустальный стоял,

Золотыми зубцами горя...

И таинственный праздник сиял,

И цвела, не скудея, заря...

 

Помню, помню в тяжелом плену

Несказанно-ласкательный звон,

Что гудел и поил тишину,

И баюкал мой трепетный сон...

 

И средь шума забот и вражды,

Где я, в рабстве, служу бытию,

Лишь в мерцаньи вечерней звезды

Я утраченный свет узнаю...

 

Оттого я о дали родной

Так упорно взываю во мгле, —

Оттого я, в тоске неземной,

Бесприютно влачусь на земле...

 

 

 

Молчанье

 

Молчанье! Забвенье без срока...

Свой жребий, пустынник, мечи...

Пусть зыблется жизнь одиноко,

Как пламя ночное свечи...

 

Безмолвие грани последней

Мой дух просветленный зовет...

И глухо на башне соседней

Пустынное время поет...

 

Ни страха, ни ропота в бое

Вещающих утро часов...

Лишь молится сердце живое

Восходу светающих снов...

 

Молчание! С гордым упорством,

Пустынник, таи свой простор...

Пусть люди о хлебе их черством

Ведут нескончаемый спор...

 

Всем жаром души своевольной

Будь предан иному труду,—

Ты слишком упорно и больно

Метался в бесплодном бреду!

 

 

 

Неведомому Богу

 

Памяти Н.Л. Тарасова

 

Жертву живую

Ведут к алтарю...

В сумрачном храме

Не я ли горю!

 

Грозно мелькает

Сквозь жертвенный дым

Древняя жрица

Со взглядом седым...

 

Тянется к жертве

Костлявой рукой —

Горестный камень

Ждет крови людской!

 

Мечется пламя

И блещет, дрожа,

Алым пыланьем

На стали ножа...

 

В храме пустынном

Безмолвен и строг,

Каменноликий,

Неведомый Бог...

 

Зарево Смерти

Над зыбким огнем

Красной улыбкой

Пылает на Нем...

Жребий свершился,

И глухо легла,

Жизнь замыкая,

Великая мгла...

 

Смерклось, и в храме

Таинственно пуст

Жертвенный кубок

У каменных уст!

 

 

 

Грустный вальс

 

Под сонное пенье фагота

Усталые пары скользят...

И холод, и боль, и забота

В блуждающих взглядах сквозят...

 

Плывут-чередуются пары,

Испанец, венгерец и лях,

И юноша томный, и старый

Усач, поседелый в боях...

 

Своею игрой бесконечной

Суровая прихоть сплела

Рассеянность доли беспечной

И скорбную бледность чела...

 

Мелькает-скользит вереница

Гонимых на пир пустоты —

Борьбой искаженные лица,

Клейменные жизнью черты...

 

И длится веселье без срока

В чертогах, не знающих сна,

Где в сумрачный час одиноко,

Срывалась, рыдает струна,—

 

Где, гостья из далей бездонных,

Колеблется ночь по углам

И светится в нишах оконных

Крестами белеющих рам...

 

 

 

Аминь

 

Опять, венчая круг суровый,

Зажглась вечерняя заря,

И — верный жрец — до жертвы новой

Я отхожу от алтаря.

 

Хвала и мир свершенной грани!

Хвала и мир пустым садам!

Живой тоске каких алканий

Мой вещий дух я вновь предам?

 

Повторна ночь, и свет повторен.

Неисчерпаем трепет лет...

И вся безмерность тайных зерен

Еще раскроется, как цвет...

 

Еще в великом зное Бога

Не все пылание зажглось,

И в далях праха много, много

Никем не вспаханных полос...

 

И солнце пламенным восходом

Сверкнет над новью снов и мест...

Лети, пчела, за новым медом!

Прими, невольник, новый крест!

 

 

 

В моей судьбе

 

В моей судьбе все царство праха было…

В моей судьбе

Так часто сердце падало, и стыло,

И знало вновь миг пламени в себе.

 

В рассветный час мне дан был кубок дрожи…

В рассветный час

Я принял посох смертных бездорожий,

Где пыль и зной равно встречают нас...

 

И в полдень мой — я с солнцем пламенею…

И в полдень мой

В полях земли упорствую и сею

С надеждою и верою немой.

 

А ввечеру я встречу тень в покое...

А ввечеру

Я в звездный храм свершение людское,

Как жатву праха, кротко соберу!

 

 

 

Верую

 

Знаю я в яви вселенной

Плач на рассветном пороге,

Путь человеческий в зное.

Длящийся ложно...

 

Знаю, как сердце земное

Хило во сне и в тревоге,

Немощно в радости тленной

В скорби ничтожно...

 

Вижу я в смертной истоме

Годы заботы и крохи

Блага, блаженство и рядом

Горе у двери —

 

Юность с седеющим взглядом,

Старость с проклятьем во вздохе,

В нищем и княжеском доме

Те же потери...

 

Снится мне в жизни, однако,

Цвет человеческой доли.

Полдень души беспечальной

В мире и в споре —

 

Верю я в жребий венчальный,

В царствие часа без боли,

В посох, ведущий средь мрака

Вечные зори...

 

Верую, верую, Боже,

В сумрак о звездах поющий,

Свет воскресенья сулящий

Чудом страданья...

 

Верую в молот дробящий,

В пламя и в меч создающий,

В жертву зиждительной дрожи,

В дар оправданья.

 

 

 

Видение

 

А. Скрябину

 

Мелькает некий Храм святой

Сквозь дым времен...

От мира огненной чертой

Он отделен…

 

Юго святые алтари —

Как звездный щит,

Где ярче утренней зари

Потир горит...

 

Все пенье наших дум и слов,

Наш смертный жар,

В хвале его колоколов —

Один удар...

 

От слуха скованных в пыли

Их звон далек...

И ропот дня и гул земли

Его облек...

 

И вечность горьких ступеней,

Сквозь пыль, сквозь тьму,

Из мира скорби и теней

Ведет к Нему.

 

И лишь ценою всех тревог,

Всех слез, потерь,

Увидит мир Его порог,

Откроет дверь...

 

 

 

Колокол

 

Валерию Брюсову

 

Высился, в славе созвучий,

С песней венчально-святой,

Колокол вещий, могучий,

В пламени утра литой...

 

В звоне на версты и мили,

В зове за смертный предел,

Сильный, гремел он о силе,

Тайный, о тайне гудел...

 

Много надежд заповедных,

Чаяний света во мгле

В трепете уст его медных

Стройно звучало земле...

 

Но, раздаваясь все строже,

Часа тоскующий крик

Отзвуком суетной дрожи

В вечное пенье проник...

 

Тайная горечь без срока

Утренний звон облекла,

И — зарыдав одиноко —

Стала проклятьем хвала...

 

 

 

* * *

 

(сборник: Лилия и Серп)

 

Я гордо мудрствовал когда-то,

Что беглый жар в людской душе —

Лишь вечной цельности утрата,

Лишь шелест вихря в камыше...

 

И сердце билось и черствело,

Себя отняв от бытия,

И вот в груди осиротелой

Лишь боль проклятья мерил я...

 

А ныне я молюсь: Нетленно

Все, что приемлет праха лик,

И всей повторностью вселенной

Мой жребий смертного велик...