Schokn / ЩЕкн

КВАНТОВАЯ ПОЭЗИЯ МЕХАНИКА

Вот, например, квантовая теория, физика атомного ядра. За последнее столетие эта теория блестяще прошла все мыслимые проверки, некоторые ее предсказания оправдались с точностью до десятого знака после запятой. Неудивительно, что физики считают квантовую теорию одной из своих главных побед. Но за их похвальбой таится постыдная правда: у них нет ни малейшего понятия, почему эти законы работают и откуда они взялись.
— Роберт Мэттьюс

Я надеюсь, что кто-нибудь объяснит мне квантовую физику, пока я жив. А после смерти, надеюсь, Бог объяснит мне, что такое турбулентность. 
— Вернер Гейзенберг

Меня завораживает всё непонятное. В частности, книги по ядерной физике — умопомрачительный текст.
— Сальвадор Дали

Настоящая поэзия ничего не говорит, она только указывает возможности. Открывает все двери. Ты можешь открыть любую, которая подходит тебе.

РУССКАЯ ПОЭЗИЯ

Джим Моррисон

ИРИНА ШОСТАКОВСКАЯ

Ирина Борисовна Шостаковская (род. 27 мая 1978, Москва) — российский поэт, прозаик.
Училась в Литературном институте им.Горького и МПГУ. В 2000 и 2002 году вошла в лонг-лист премии «Дебют» в номинации «Поэзия». В 2005 году стала лауреатом премии журнала «РЕЦ». В 2012 была участницей АВАНТ-Фестиваля. Дипломант премии «Московский счет» за книги «Цветочки» и «Замечательные вещи». В 2014 году получила премию Андрея Белого за сборник «2013-2014: the last year book». Книги: «Ирина Шостаковская в представлении издательства «Автохтон»» (1997) и «Цветочки» (2004). Дипломант поэтической премии «Московский счет» (2004, за сб. «Цветочки»), лауреат Премии Андрея Белого (2014). Стихи публиковались в альманахах «Авторник», «Вавилон», «Окрестности», антологии «Девять измерений». 

* * *

 

улиточкой стану и буду улиточкой жить

так как нигде никого никогда не встречали

улиточкой маленькой хочется стать умереть

затем что всё будет сначала и синенький дождик прольётся

и так хорошо когда ветер сырой и сырой

ласкает дышаться и нитков игрушков пластинков

и мандельштама я нет не люблю не надейтесь

просто мрачный собой стишок и больше вообще ничего

в следущей жизни быть может такой разноцветный

вёрткий как майское дерево будет звенеть.

 

Утром она открывает глаза...

 

 

 

* * *

 

Утром она открывает глаза.

Протирает пальцами пластиковые веки.

Дом в посёлке. В окне овраг. По другой

Стороне — самолёты, ракеты, танки.

Оставили и ушли. Она осторожно выходит.

Игрушки у всех были общими: по песку —

Танки, самолёты, ракеты. На фюзеляжах ржа,

Пушки повёрнуты в сторону. Бить не будут.

 

В сизой траве дворняга гложет десант-

Ника. Он неживой. Он один остался.

Прочь укреплений вниз ночная роса,

Брошенные бутылки, использованные презервативы,

Она выходит. Она прикрывает

Дверь. За порогом слякоть. Тянет бензином.

Сзади овраг, впереди калитка и выход

В город. Ни звука. Она осторожно спускает-

Ся вниз, к ручью. Нога застряла в окопе,

 

Подходит к собаке.

Самолёты, ракеты,

Мокрые сигареты, полиэтиленовые пакеты.

На фюзеляжах ржа, в колее осколки

Мин. Ни души. Она не спеша снимает

Пластиковую туфлю и бьёт собаку

По голове. Собака визжит. Десантник

Падает вниз: сапоги, лицо, портупея,

В брюхе прокус, со спины в комбезе дыра.

Он неживой. Он остался один на свете.

 

Игрушки у всех были общими: самолёты,

Танки, ракеты, пушки, фугас, зенитки.

Оставили и ушли. Она осторожно

Смаргивает пластиковыми глазами

Дождь. За порогом слякоть. За дверью тихо.

Сзади овраг, впереди калитка и выход

В город. Ни звука. Птицы замолкли. На трассе

Пусто.

 

  Утром она открывает глаза,

Протирает пальцами пластиковые веки,

Окно на овраг. Глядит. Она осторожно

Выходит. Выходит, пока не кричат электрички.

Калитка на трассу. Глядит. Глядит. Самолёты,

Танки, ракеты, осколки, мины, снаряды,

Георгины, пионы. Оставили и ушли.

...Не ешь цветы с земли, не ешь цветы с земли, не ешь цветы с земли!

 

*

 

Сентябрь. Ни души. В окне овраг. По другой

Стороне — редуты, редуты, редуты, редуты.

Оставили и ушли. В сизой траве дворняга

Гложет десантника. Он остался один.

Он неживой: сапоги, лицо, портупея,

Сам со спины, в брюхе прокус — и вниз.

Она осторожно выходит. Использованные презервативы,

Брошенные бутылки, мокрые сигареты,

Ночная роса, самолёты, танки, ракеты,

 

Игрушки у всех были общими. Она не спеша

Снимает пластиковую туфлю, обходит собаку,

Нога застряла в окопе, десантник падает

Навсегда. Он остался. Собака визжит

И бьётся. Она осторожно спускает-

Ся вниз, к ручью. Десантник один на свете.

В комбезе дыра. Она, как всегда, осторожно

Смаргивает пластиковыми глазами

 

Сель. За дверью тихо. На улице слякоть

И дрянь. Игрушки у всех были общими, но она

Выходит. Сентябрь. Птицы молчат. Электрички

Не ходят вторые сутки. Трасса пуста,

И не слыхать шагов. Оставили и ушли.

 

*

 

Сзади окно, впереди овраг и калитка

В город. За дверью тихо. Она закрывает

Окно. Бить не будут. Утром она открывает

Глаза, протирает пальцами пластиковые

Веки, смаргивает собаку и аккуратно —

Дождь. Она не спеша снимает

Пластиковую туфлю и обнимает

Десантника. Он неживой. В голове дыра,

В зубах сапоги, а сам до спины в комбезе.

 

Собака бежит к электричке. Спускается вниз,

К ручью. Собираем мокрые сигареты

И курим, что ли.

  От укреплений прочь

По песку — самолёты, танки, ракеты,

Орхидеи, ромашки. На фюзеляжах ржа,

Пушки повёрнуты в сторону, в колее осколки

Мин. Ничего.

  Она не спеша подходит,

Бьёт десантника, обнимает собаку,

Смаргивает что-то, вытирая глазами

Пластиковые туфли (и ни души!).

 

...Ногой в окоп, но что делать, кругом осколки,

В воздухе дрянь с бензином. Тянет. Она идёт

Прямо в калитку, где город молчит, как птица.

Сзади ручей, впереди закрытая дверь,

Тихо.

  Она ещё открывает глаза,

Протирает и открывает, на трассе пусто, игрушки

У всех были общими: пластиковый десантник

С дырочкой в правом боку (а кругом осколки!),

Мокрая липкая грязь, и живая собака

Гложет в траве сапог (а ручей беззвучен!).

 

*

 

Ты открываешь глаза, как всегда, руками.

Где-то овраг, и бомба в окне напротив

Разорвалась. Не страшно. Ты осторожней,

Что ли, ходи. За дверью живёт русалка,

Ей хорошо. Она сегодня проснётся.

Город стоит, и птицы идут по трассе

За горизонт, где нет ни дождя, ни ветра,

Ни затемненья. Тянет, глядит, бензином.

Я тебя скоро снег. Она не выходит

И не встаёт, живая и неживая.

 

Скоро один на свете. Можно остаться,

Не говори. Используй презервативы,

Пей из ручья. Ногой в выгребную яму,

Круто попал. Сморгнула. Опять сморгнула.

Сзади калитка. Стой! За порогом слякоть,

Прочь от редутов ввысь ночная роса,

Песок, мокрые сигареты, я не спрашиваю тебя, где ты;

В сизой траве десантник жарит шаверму.

 

...Утром, пока она разлепляет веки,

Там, впереди, — самолёты, ракеты, танки,

Игрушки у всех были общими. Сентябрь. Ни души. Ни звука.

Зенитки. Катюши. Фугас. (Макар. Обрез. Выкидуха.)

Брошенные посты, использованные обоймы,

Дворняга. Чей-то комбез. Используй презервативы.

Сморгнула. Увы, не ходит. Оставили и ушли.

 

...Не ешь цветы с земли, не ешь цветы с земли, не ешь цветы с земли!

 

__________________________________________________

 

 

 

Бавленое вино

 

 

* * *

 

Пятые сутки шаткой весны,

Лужи размыты птичьей слюною.

Дворник-таджик несчастлив с женою.

Звуки далёко слышны.

 

Ночью в дороге не расслабляйся:

Тёмно на небе, тёмно под ним,

Выйдет чекист, ухватит за яйца.

По горизонту дым.

 

Дым по асфальту, дым по кордону:

Там, за кордоном, злою зимою

Белые люди чёрным кагором

Белого волка поили хором.

 

Пятые сутки долгой весны.

Воздух пропитан хлорводородом,

Милый живет с каким-то уродом,

Дни его сочтены.

 

Там, за кордоном, леса, леса;

С елью пожухшей, от страсти млея,

Милый живёт, а леса стареют,

Лисы пробуют голоса.

 

Там Петроград, где молчат ручьи

И каждый год подступает море.

Где задубевшие на кагоре

Франки хлебают щи

 

И, на секунду, белый тотем

Серую женщину глушит спайсом.

Ночью в дороге не расслабляйся:

Выйдет Кащей, переправит всем.

 

Ах, незабудки смотрят с Луны.

Мне бы напиться или проснуться,

Или попросту не вернуться

Со Второй мировой войны.

 

В талых сугробах глаза, глаза,

В воздухе зыбь, вместо сердца — камень

Неба — тусклая бирюза,

И будто ангел какой сказал,

Что ему неприятно с нами.

 

 

 

* * *

 

Два молодых рыбака

Дуют, в руке рука,

Недалеко от дома

Бавленое вино

В хитонах и без штанов.

Это — язык Содома.

 

Что обо мне, молодом рыбаке,

Думать, рука в руке

Мед поэзии пьющем?

Тело твое на песке

Бьется, дыра в виске,

Типа почти живущим.

 

Вижу стрелка под горой:

Окружен детворой,

Юный и гибкий,

Он не прячется, он глядит.

И толпа мальчишек свистит

В кустах ежевики.

 

Он смотрит сквозь гам и свист.

И взор его так лучист,

Так безрассуден,

Что страшно стоять спиной:

То ли еще будет со мной,

То ли еще будет.

 

Два молодых рыбака

Были: в руке рука,

И на двоих — море.

Теперь, из пращи сражён,

Ты вниз лицом положён.

Я останусь один вскоре.

 

Тело твое, прах,

Буду видать в снах

Беспечальных.

Будет оно хлад,

Будет оно взгляд

Нечаянный.

 

Спускается прохлада.

Стрелка? отыщет награда

Городского совета.

А он стоит по шею в росе,

Он не такой, как все,

Он из лунного света.

 

 

 

* * *

 

Анютины глазки дезадаптанта,

За железной дверью сип коменданта:

«Вынь чайку?, дорогой, на стол,

Подожди маненько, уберу ствол».

Я в отряде у нас четвертый,

Не позорный и не почетный,

Встаю по звонку, ложусь по звонку,

При встрече пожимаю ру-ку.

День проходит, как все другие:

Первый номер стоит на вахте,

Слушает Джо Дассена — ах ты:

Ностальгия!

День проходит, второй проходит,

Я на вахте стою в молчаньи:

Музыка не дает притупиться

Печали.

Анютины глазки, неделя проходит.

Комендант никогда не выходит.

За железной дверью стучат по дереву плашки:

Играют в шашки.

Глазки анютины, земляника.

Если есть вход, то должен быть и выход,

Сегодня вечером после отбоя

Дверь настрою.

Ну и где вы теперь, кто вам целует пальцы?

Где вы теперь, кто целует вам глаза?

Сказано было: за дверь —

Нель-за!

 

 

 

* * *

 

Это язык Энлиля. Бавленое вино,

Дионисийский лай Ахайи. Скрижали Га?лиса.

Мед Валгаллы. Победа Вакха. В стакане плещется

Теплое пиво, и с ним рыбак. По дороге тащится

Жидкий имперский отряд, и все без штанов.

 

Слышишь ли звуки давно забытого языка,

Божественный лепет, пиво, вино и мед?

Сердце не бьется, но как же взгляд твой лучист,

Как неутомима плоть и легка походка,

И участь легка.

Слышишь ли звуки давно забытого языка?

По жилам струится кровь, и тело живет,

И как же взгляд твой лучист.

Немота Энкиду, аккадское бормотанье,

Рев, хохот и свист.

 

Это язык Урана. Кажется, все равно

Недостижима ночь Ахайи и солнце Галиса,

Рот Валгаллы, утроба Вакха. В стакане плещется

Бавленое вино, и, в руке рука,

Два молодых рыбака. По дороге тащится

Жидкий имперский отряд, и все талдычут одно.

 

Слышишь ли звуки давно забытого языка?

Мы сегодня с тобою морячим, в руке рука, —

Это вино Ахайи, это ее облака,

Это под небом Ахайи моя и твоя тоска.

Это мусический лепет, пиво, вино и яд.

Это мужество Лация. Это тьма настает.

Это язык Катулла или Назона.

Слышишь умолкнувший звук? Это любовь моя,

Извлечена тобой из небытия,

Нарушает и устанавливает законы.

 

Это язык Содома. Бавленое вино,

Долговолосый лик Медузы. Немного пафоса.

Победа Бальдра. Незнамый мед. По дороге тащится

Когорта из четверых, и ощутимо близится

Жидкий имперский отряд. Под ногами плещется

Два молодых рыбака, и все без штанов.

 

Забытый язык. В стакане бавленое вино.

За окном пустырь. Как вино потечет по венам,

Так вспыхнет огонь в камине. Вдарит по струнам

Музыкант, но не вспомнит стихов.

Эта страна не знает других богов,

Это язык Нерона. В кувшине плещется

Чистое, с ним отряд сидит без штанов

И, не стесняясь, пьет. По дороге тащится

Жидкий ромейский Иисус, и ощутимо близится

Когорта из четверых, и просек за ней пылится.

Там, позади, франки, не то германцы,

Днем император, ночью Назон приснится.

Все ощутимей грядет ячменная водка,

Но что тебе станется.

 

 

 

* * *

 

Божий замысел рыбачий промысел

Был Иосиф безобидным плотником

Он играл в игрушки выпить не дурак

Жена ходила по дворам

Машку падаль выебал Господь

Подрастает маленький ублюдок

Говорит по-аглицки латынь

Надо же кормить последние дирхемы

Блин оболы шекели евреи

Я есть еврей Господь наш был еврей

Им будет, если слушать эту полоумную женщину.

Дитя любимое чужое

И если бы она любила Машка

Иосифа-то

 

 

 

ВСЛЕПУЮ

 

У охотника верная рука не подведет.

Охотник, не целясь, глядит за перепелками.

А потом - ну прям бежит, как юноша бледный

Со взором горящим - лови, протухнет!

У охотника не подведет неверный шаг.

Бойтесь, перепелки, смотреть в глаза реальности!

Охотник не стреляет перепелок, он стреляет зайцев.

А ты не ведись, что не смотрит, он и живет вслепую.

 

 

 

* * *

 

Мери, Мери

Органиста совратила Мери

Непоправим жестокий урон

Где подушечки кружевные твои

Мери, где твои овечки

Что за ангельский неведомый узор

Вышила на слизистой кишечника?

 

 

 

* * *

 

А у меня промежду головы

Застряла карта полушарий.

Наверно, из ушей польет вода.

Ребята, килевая качка - это класс,

Здесь под ногами бешеное солнце,

А в небе чудные края

И города, покинутые нами.

Чужая земля сознаёт, что она бумага.

 

 

 

* * *

 

Хочу быть другим человеком,

Различным походкой и голосом,

Глазами, руками, диагнозом

И просто названием имени.

Хочу быть другим человеком,

Как все, незнакомым, пожалуйста.

Тогда я, наверно, увижу в окне,

Как я по утрам на работу хожу.

 

 

 

* * *

 

Недельная весна Прописные чуваки

По улице, неровно застоявшейся, сворачивают

За угол я так люблю эту зелень

Напиться чего-нибудь Кадку кирпичную

Невыразимо, кафель, классно, серебряной мамы

Отцы были пятеро, в Оружейной палате

Неистовому латнику ножны для

Старая позолота скрывает глагол.

Спасибо тебе за это, Санкта Анна

Что так врезалось в память берёт раздвоенный старт

Нет ничего снаружи, только башмаки нерукотворные

Как ласковая бездна над Землей еще дороже

Она еще синей.

 

 

 

КУЛЬТУРА

 

Ангел бэйби, на рожна

Кушнер Бродскому жена?

 

 

 

* * *

 

Когда в кармане нету ни копейки,

Антиутопий хочется. Ужасно

Антиутопий хочется писать.

 

__________________________________________

 

 

 

ЦВЕТОЧКИ

 

 

 

ИСКУССТВО

 

Грустный товарищ мотает крылом: беда.

Нами открыта дорога туда-сюда.

 

Это искусство хожденья спиной вперёд;

Лучше всего сохраняет следы асфальт,

Речка Неглинка, полночная магистраль.

Хуже всего сохраняет следы песок.

 

Это – стремление мёртвых отдать живым

Слева за кадром портянку, последний рупь

(Мёртвым считается кремационный дым,

Жив соответственно каждый ближайший труп).

 

Привкус железа во рту, ибо есть что грызть,

Свищет музы?кой за шиворот вьюжный хор.

Если окликнули сзади – стреляй в упор,

Пусть из горла? потечёт в голубую высь.

 

Это искусство закрыть за собою дверь,

Перешагнуть порог и залить костёр.

Это ногами вперёд и лицом на двор –

Свежая дрянь на зелёной густой траве.

 

Мышью картонной коробкой пропасть в щели?,

Брызгам дождя подарить очертанья рук,

Вечный покой трепыхается на ветру,

Чтобы оставить записку: "За мной пришли".

 

Чтоб напоследок уткнуться (возможно, здесь)

Мордой в кильватер отплывшего корабля.

Пена щекочет дыхание, nothing else,

Всё, что не ты, – это мёртвые. Дальше – я.

 

 

 

* * *

 

Алгебра гармонию имела

Бог не вынес этого расклада

Моцарт поперхнувшись сразу помер

Может он в Америку уехал

Там ему сигналили машины

Потому что был великий композитор

Получил депешу от Сальери

Не волнуйся мол начальник всё в порядке

Моцарт забежал в кафе Макдональдс

Выпил чаю и послушал Сантану

Или Энималс что там крутили

Он зашел к бармену и сказал Я Моцарт

Я вам сделаю круче Нирваны

Его величество продюсер меня похерил

Мой басист Сальери меня кинул

Меня прислали сюда учиться

Я желаю студию и базу

Бармен сказал Я тоже Моцарт

Я жил спокойно отравил Сальери

Нагрёб деньжонок читаю газеты

Не парюсь как некоторые с музыкой

Решаю алгебраические задачи

Ты любишь алгебру? Ненавижу ответил Моцарт

И тут он поперхнулся и скончался

 

 

 

* * *

 

Божий замысел рыбачий промысел

Был Иосиф безобидным плотником

Он играл в игрушки выпить не дурак

Жена ходила по дворам

Машку падаль выебал Господь

Подрастает маленький ублюдок

Говорит по-аглицки латынь

Надо же кормить последние дирхемы

Блин оболы шекели евреи

Я есть еврей Господь наш был еврей

Или будет, если слушать эту полоумную женщину.

Дитя любимое чужое

И если бы она любила Машка

Иосифа-то

 

 

 

* * *

 

Восславьте свинцовую вазочку из тернового венца

Раны некогда шли на пользу заигравшемуся зрителю

А некоторые зрителями всю жизнь потому что у них слишком много крови

 

 

 

* * *

 

Ты был разведчиком; я – датчиком

Перехватчиком

Ты Гамлет принц Датский, я – солдатский

Ты значит трава я морква

Мушкетёрский постой сам себе женой и сестрой

Сам себе гишпанский настрой

Сам себе господин и герой

Веселись покуда не смеешь покуда пой

Смех заснеженных стен гастрономический волчий вой

Я останусь с собой

По свежей побелке кровища смешные враги я останусь с собой

А эти поганцы вернутся на родину

 

 

 

* * *

 

Ты воспеваешь сильные деревья

Сильные деревья воспевают тебя

Один большой дерево может поднять тебя на руки и поставить на ноги

После чего ты абсолютно готов к процессу жизнедеятельности

Расти дурачок наливайся зелёным молоком

Только не нализывайся оным

Вкус собственной крови навсегда отобьёт у тебя аппетит

Ты будешь слабый очень дерево

Тот кто с песней по жизни шагает это шагающее дерево

 

 

 

* * *

 

Белая кость, голубая кровь

Маккена, Берроуз, Гроф

Слепые кутята, паромщик едва гребёт

Последний обол за щекой. Речка Йод.

Эсхил наболтал ерунды. Я вернусь к тебе

Достану чего-нибудь и вернусь к тебе

В кармане досадный излишек уплочено газ и свет

Упрочено. Этот за стенкой, видать, поэт

Привыкнешь – не привыкать.

Десятый год мурыжит одну строку.

Сизифом звать.

Скоро настанет весна – кидалово и амнезия

Бестолковая Лета выходит из берегов

Стикс меняет окраску и воняет бензином

Маккена, Берроуз, Гроф.

 

 

 

* * *

 

Настя левое крыло

Блевотворная античность

За колоннами возня

Агамемнон пьян зело

Храм – приют для хромоногих

Топни правою ногой

Топни левою ногой

Может, станешься историк

Два хрониста, три столбца

Фатерлянд семейной драмы

Мама сын его жены

От известного лица

Жизнь осмысленно чиста

Смерть еврейская шарада

Лев Толстой сюда не надо

Эта дверь уже не та

Так и жили – не дружили

Лиго, Пасха, Рождество

Друг мой, что тебе с того

Рядом головы сложили

Предъявители сего.

 

 

 

* * *

 

Нет ни Бога ни чёрта

Ни Ада ни Рая

Есть только город где я родился

Хватит с избытком на четверых, –

Нашим и вашим – звёздочек и башен.

А говорят, Моисей всё-таки умер в дороге

Не выдержал зноя и прочих лучей

Только патеру не скажи, сожрёт с потрохами

А ты ешь, ешь.

 

 

 

ULIEDEN SPIEGEL

 

Легко ли ошибиться, когда ты –

Чистейшей пробы голландский сыр?

Словно не каждый такой же меченый

И не доро?га одна на всех.

Правда ли, было другое время и взаймы воздух?

Правда ли, несолоно родившись, возвращался куда?

Видишь толстая баба в переднике торгует цветами –

Это и есть Судьба.

Почему-то за неё ужасно хочется погибнуть.

 

 

 

ИКАР

 

Доктор, неужели так трудно

Она похожа на треугольник, такую простую вещь

Я её проглотил

Доктор, помнишь небо над Аустерлицем,

Небо над Аушвицем?

Там это можно было умереть от страха

Можно было любить от страха

Меня никогда не учили любить свободу

Ты уже покойник, доктор, это было несколько раз

Когда бы знал кто из вас, как хочется дышать и жить!

Когда бы знал, как она прекрасна!

Когда я, замкнув на повороте, крикнул "Мама!", или "Родина!", или что-то ещё...

Всё.

 

 

 

* * *

 

Понемногу замерзая, остановились.

Что тебе Гекуба, брат мой Сократ?

Она испачкалась в зелёнке, терцина, декада,

Лысые кузнечики, лысые кузнечики.

На подоконнике растёт трава

Затылок подмял подушку

Уже поздно, что? тебе подушка,

Иная жизнь, временна?я капсула,

Смачная вечерняя звезда.

 

 

 

* * *

 

Постарайся хотя бы дотянуть до рассвета,

Как сказали бы в книге про нашу жизнь, – "дружочек",

А почему бы не сказать так взаправду? Дружочек,

Потерпи до утра, не превращайся в дракона,

Они же вымерли давно, драконы, на что их в грядущем?

Ты либо я либо он не в ногу со временем, время велосипедист.

Рыцарь-дурыцарь собрался на подвиги тешить принцессу;

А принцесса сидит на печи, задолжала лимон.

К рассвету она утвердится в небесном полёте,

Чешуёй на прощанье сверкнёт и запалит дворец.

 

 

 

12 Л.

 

1.

 

Тебе никогда уже не будет столько

Тебе никогда уже не будет страшно

Ты не запомнишь дрожи в руках

Не увидишь моря, не станешь камнем

Не скажешь ветру "Добрый Мистраль"

Не коснешься рукою неба

(Вечная молодость шёл в Европу

Уткнулся в твердь за окном тишина)

Не сможешь спрятаться, прижавшись к стене

Не сможешь не погибнуть в огне

Тебе никогда уже не будет страшно

Тебе никогда уже не будет 12 лет

 

2.

 

Мы строили наши корабли, мне было 12 лет

Это магическое число а вовсе не для того чтобы сдохнуть

Мы четверо окружали и мы сделали это мы это сделали

Ленке камуфляжные тряпки а мне пистолет

Он такой заводной никелированный

А потом через забор, да, потом по траве но не сильно

Он всё равно не догонит потому что из верёвок и бабушкин

Левая половина лица говорят что птичьи кости но на самом деле там просто так были птичьи кости.

 

А потом мы встретили ЭТОГО.

Ленка с Шуриком видели затылок, а Германов вообще убежал.

Мне было с пистолетом не страшно, я стояла и долго рассматривала, а он стоял и никуда не смотрел.

Потому что у него со всех сторон был затылок.

 

 

 

УПРАЖНЕНИЕ

 

Ученик – это каждый может быть сам

Правила ли знать или устному счёту

Развиться давать, или развлечь кого-то

Аз, буки, веди, или разрушить храм.

Жалко его, такого молодого,

Не растить кому ни бороды, ни внучат,

Если они зазвучат.

Не удержать в руках, лишь поймает слово.

Инок ударит в леса, боярин сгорит дотла,

Евнух наладит и пальцем. Такие дела.

 

 

 

* * *

 

Можно было назвать Yesterday, Yestreen

Если лопнут два кольца – буду агентом ГБ,

Сильный замёрзнет, слабый победит

Сильный замёрзнет, слабый победит,

В одной стране, разделённой на многих частей,

Показавшись справа, увидишь слева

 

 

 

ВЕСТЕРН

 

По августовской улице пешком мимо ипподрома

Да меня хотели подвезти но мне хотелось бы уйти

Джонни, мёртвый Джонни

Тётки тянут пряжу не смотреть бы никому на эту прелесть

И правда ничего тоскливее не видел никогда

Джонни, мёртвый Джонни

Джонни, мёртвый Джонни сжёг четыре города заткнул Герострата

Убил двух зайцев ни одного не поймал

И теперь моя судьба зависит только от того, куда дует ветер

Если к востоку значит всё хорошо да, да, да

 

Да значит всё хорошо когда ветер к востоку

Знает, что делает, третья жужжит веретеном

Рядом газуют иномарки им не видно, зато хорошо слышно

Ладно, ничего, ты это главное блин держись

Когда они начнут отмерять мы будем уже далеко отсюда

Когда они начнут отмерять мы будем уже далеко отсюда

 

(Джонни, мёртвый Джонни собрал свои вещи и вышел в окно

Больше ему не вернуться сюда

Джонни, мёртвый Джонни)

 

 

 

* * *

 

Жизнь оказалась ему мала

Прохудившись в десяти стрёмных местах

Разлетелась, и её отправили поездом в Ригу

Два купейных, один плацкарт

Одна чайная ложка сах. песку

Шевелит ногами, глядит в окно

Ложка.

 

 

 

* * *

 

Захлопнул дверь

Свалил от чуждой обстоятельности

И речь моя простая

Несложная совсем

Собирает и посвистывает

Наслаждается запахом картошки и лета

Дальше возникают смелые люди

Они собирают вещи, пальцы

Они раздвигают башмаками репейники

Вот и ещё один раз будет стелиться дым.

 

 

 

СВЕТЛОЙ ПАМЯТИ ДРУЖЕСКИХ УЗ – 1, 2, 3

 

1.

 

Коту на крыше, в Датском королевстве

Не спится точно так же, в глубине

По самыя Маньчжурския широты

Я вышел в тундру. В глубине тайга,

В башке пурга; ей тоже, слышь, не спится,

Я вышел. Он смотрел.

(Он смотрел откуда должен был кто-то другой

Как я не оставляя звуков по заснеженному плацдарму) .

 

2.

 

...Когда мы вернёмся домой,

Где может быть нет ничего, где рассвет встречает друг друга,

Пропускаешь тысячу лет, может в детстве романтиком,

Конченым идиотом (город ещё стоял

И будет стоять немного, сколько тебе и мне),

Высвобождаешь и тихо идёшь на бреющем...

За далёким Экспериментом, друг, за далёким Экспериментом.

 

3.

 

Я стал бы городом, когда бы

Меня не стёрли с лица земли,

И тогда я сделался чем-то другим,

Ну ты знаешь как это –

Вдохнуть, запить немного портвейном

И сделать ещё один вдох.

 

 

 

* * *

 

Вот он человек в москвошвеевском

Сером (оттенок, вызывающий в памяти слово "преодоление")

К этому полагается ушанка

Ну или кепка

И поднятый воротник

Поднятый воротник есть

Край затылка (цвет не определяется, потому что снег)

С этим полагается спешить

Вот и спешит

Человек, который на это смотрит и рассказывает,

Не знает человека в москвошвеевском

Не знает куда он спешит

Ничего о нём не знает

Зато у него есть оптический прицел

Некоторое время раздумывает

Наводит

Раздумывает

Резко вскидывает ствол, шарахает по окнам пустого чердака

Человек в москвошвеевском оборачивается

Человека с прицелом он где-то видел

В метро может быть

Человек в москвошвеевском спешит дальше

Снег не даёт идти неторопливо

Повода к спешке в общем-то нет никакого

Он шёл работать

За ночь здание снесли

Он идёт домой.

 

 

 

* * *

 

Дева на берегу моря сидит

Дохлую рыбу считает до трёх

Испытывает способности

Придёт моряк семечек принесёт

Моряк в хитоне без штанов

Адриатический

Летит самолёт везёт анаша

Нигде не видать того Мальчиша

Которому привет

Дева на берегу моря сидит

Семечки плюёт убирать нэ хочит

Наяда.

 

 

 

* * *

 

Девочка из города

Дискотека Барбитураты

Белоруссия

Белоруссия

Я знаю есть такая страна Белоруссия

Это запад

Меня преследовали четыре зомбака

Белоруссия замечательна тем что это запад и больше ничего

Там даже не теплее

Один из них был негром

Это его тоже никак не спасало

Музыка рэггей В Белоруссии умер знакомый

Я не люблю музыку рэггей Сторчался и умер

У них там в последнее время сделался одинаковый способ смерти

Зомби, знаете ли, видят иначе чем мы

Основное чувство – осязание; ещё они идут на тепло

Правильней будет сказать "дальше они идут на тепло"

Нормально ходят шутят жестикулируют

Всё началось с того, что захотелось сказать "в белорусских степях"

Нет там степей никаких: леса, болота и братья-славяне

  Вот так:

Белоруссия Ёлки зелёные

  Сами себе братья

Зомби видимо тоже братья навек

Один чёрный, трое в клетчатых рубашках: чистый Второй Интернационал!

No woman no cry

Хотя этот скорей катил за уличного баскетболиста

А то что у них череп у каждого проломлен

Видно только с очень близкого расстояния

Ну я Их и сдала

  Милиционерам

 

  Всё.

 

 

 

* * *

 

  Закрась половину лица чёрным

  И стань индийцем, китайцем или манихейцем

  А может ты негр тогда можешь белым закрашивать

  Можешь не закрашивать

  Китайцы они жёлтые везде

  Жёлтые повязки жёлтые повязки

  Можешь в синий в зелёный

  можешь пластырем заклеить

  Знаешь что такое недеяние?

  Знаешь, поэтому в Китае столько должностных лиц и они ещё живы.

  Все императоры Мин делались из рисовой бумаги.

  Всех студентов делают из рисовой бумаги.

  Им снятся нарисованные горы

  Нарисованному монаху снится, что он нарисованный непарный шелкопряд

  В монастыре правда всё равно спросонья принимают за своего

  Вот что такое недеяние

  И что такое социализм

  А что за штука Мани, знаешь?

  Присядь на государственной границе, аккуратно отверни лепесток

  Мой любимый цветок василёк

  Только там не растут васильки,

  Что у хань, что у Ганги-реки.

  Все просто: на границе нужно симулировать лотос /мимикрия – наука будущего/, а в Индии несколько общих знакомых запросто заблудились, т. к. если в Китае объединяющими факторами являются социализм, бумажные грезы и желтый цвет, то в Индии даже разобщающие факторы – не что иное как плод воображения священной коровы, которая есть уже сама по себе чистый вымысел, беспардонно прикрывающийся шкурой ни в чем не виноватого животного. О, что теперь с нашими мальчиками!

  Наверно заблудились в чаще эмоциональных киноплёнок

  Бродят от Мадраса до Мадраса

  Путают чакру с шакти, а шакти с шахтой

  На окрик или резкий хлопо?к не реагируют.

  "Так будет со всеми", – сказал Стефан Цвейг

  /Не писатель, а просто обладатель такого имени/, –

  "Камасутру – дошкольникам, рисовую бумагу – андрогинам!"

  Когда Стефан Цвейг был китайцем, он изобрёл машину времени

  Когда Стефан Цвейг был бенгальцем, он изобрёл кинематограф

  Когда Стефан Цвейг был негром, он изобрёл белый цвет

  Когда Стефан Цвейг был мной, он изобрёл это путешествие

  Когда Стефан Цвейг был священной коровой, он изобрёл позу лотоса,

  русских мальчиков и васильки

  Когда Стефан Цвейг был манихейцем, он изобрёл пластырь.

 

 

 

* * *

 

Мёртвый штиль горизонт на песке

По берегу камень в руке

Будет солнце будем гореть

Несвоевременно умереть

 

Будем смеяться потому что смешно

Это не запрещено

Камень лёд живая вода

Не выброшу никогда.

 

 

 

* * *

 

Матрос матрос попал на берег

Впервые за двадцать лет

Двадцать лет он прожил в воде

Всю недолгую жизнь свою

Матрос матрос он песню запел

О мама верни меня в синие волны!

Мама не хочет ему отвечать

Бригантина "Элизабет"

Матрос матрос возвращайся домой

Взгляни как этот берег суров и дик!

Острыми камнями в лохмотья изорвёт

Перепонки меж пальцев твоих.

 

 

 

* * *

 

Говорили говорили

Знать змея тебя пожьре

Знать склюёт орел кровавый

Печень звонкую твою

Тихий шёпот слышен да

Тихий шелест слышен нет

Там вместилище души

Не страшись её не бойся

Там всечасной грозной вещью

Прорастают камыши

Сохраните меня сохраните

Там где белый архангел повис

И висит не снимается падла

И висит и висит и висит

 

 

 

* * *

 

Невскрытое письмо-человек

Наклеивал на себя марки

Панцирь

Одежда

 

 

 

* * *

 

  Н.Ч.

 

Ты ветр в овраге крутишься зачем

Затем что нет орлу ни ветру нет и девы

Так сам в себе бессовестным орёл

Рыбак телец монада слёзы блещет

Вскрывая (ил!) хочу консервный нож

С заржавой вещью дальше дальше рядом

Сквозь муть убил блестит меня до слёз

В нелю?дской разноцветной желтизне

Заныриваю нет её не видно

Размыл блестит и тёмный непрозрачный

<Песком обшарить остовом ладонью>

Сквозь нож блестит убил меня Годива

Размыл и съел убил убил размыл.

 

 

 

* * *

 

Пролетариат в белых воротничках

Пролетариат в чёрных рисунках

Они лежали на земле

Дождь хлестал по их несуществующим телам

В чёрных рисунках

Св. Георгий

Гоша Аствацатурян

Превращается в Кетзалкотла

Я маленький с низшим образованием

Асфальтовый каток

Прямо наверху

Превращается в Кетзалкотла

В чёрн. рис.

При чём здесь Г. Аствац.

Св. Геор.

С низш. обр.

Я превр.

 

 

 

* * *

 

Что же ты далай-лама любовь моя в поте лица

Отвлекаешь меня на ненужные вещи а дальше

Ты уже совершил что умел и будда твоя права

Медная твоя будда железная твоя воля

В каменное ничто превратилась она

Превратилась она в каменное ничто

Когда тебе поставят памятник, каменное ничтожество,

. . . . . . . . . . . . you . . . . . . . . . . . .

. . . . . . на волю пташка улетай . . . . . .

. трепещет крыльями а рот разжать не хочет

 

 

 

* * *

 

Благословенный дом

Я упал в него лицом

Мой истраченный дружок

Дует прямо на восток

Там достали сарацины,

Здесь – изменники страны

Где ты, солнце? Я беспамятный счастливый.

Ветер, ветер, скоро ночь

Пусть её, слепую бабу

Пусть мотает головой –

Заберёт городовой.

Ветер, ветер, перепрыгни горизонт

Ветер, ветер, посчитай на небе звёзды

Чем их клеят к небесам?

Сдвинь их, ветер, по часам.

 

 

 

* * *

 

Ты снова со мной, криворотый Марсель

Без тебя мне так больно и трудно

Слушай, этот французская город такая чума

Тут приехал какой-то с картинками что ли с текста?ми

Холощёные барышни бережно крутят педали

На прилавках консьержи селёдка и дохлые воши

Парики&помада. Ни хуя мне не надо.

Марсель, ломанёмся в деревню за правдой и волей

Эк вольно? ж тебе, пташечка, песенки петь с переклину

По нелётной погоде ножонки заходятся в стэпе

Будем в гости ходить, деревянные лапти работать

И на ярмарках правду рубить.

 

 

 

* * *

 

А у меня промежду головы

Застряла карта полушарий.

Наверно, из ушей польёт вода.

Ребята, килевая качка – это класс,

Здесь под ногами бешеное солнце,

А в небе чудные края

И города, покинутые нами.

Чужая земля сознаёт, что она бумага.

 

 

 

* * *

 

Инфинитив, приставленный к стене.

Твой мальчик, мама, вырастет большой?

На небе звёзды, на земле химеры,

Ремонт в ночи, русалка на сосне.

Я метрополитен. Мне хорошо.

 

Сердца как есть в огне: весенний май,

Июльский осень, радуга, пейот.

Кругом враги, войнушка и Чапаев:

Войнушка ждёт, ныряется Чапай,

Ворона любит сыр. Моряк плывёт.

 

Апостол покидал в жену детьми,

Собрал манатки и пошёл на пляж.

Цветочное дитя играет в прятки

И новую: "не нравится – возьми".

Ремонт в ночи, на жопе патронташ.

 

 

 

ВСЛЕПУЮ

 

У хорошего охотника верная рука не подведёт.

Охотник, не целясь, глядит за перепёлками.

А потом – ну прям' бежит, как юноша бледный

Со взором горящим – лови, протухнет!

У хорошего охотника не подведёт неверный шаг.

Бойтесь, перепёлки, смотреть в глаза реальности!

Сегодня охотник не стреляет перепёлок, он стреляет зайцев.

А ты не ведись, что не смотрит, он так и живёт вслепую.

 

 

 

* * *

 

И опять календарь, хроника, ежедневник

Общая камера снимать на пленку

Изукрашена Мы, друзья мои, живописны

Ах Берроуз, дедушка Вилли, мы не знакомы!

 

Создать предметы, легко владеть и привычно

Обернись – всяк учитель простого зренья

По какому ни борту, плюнешь – начальник порта,

Изобретатель аборта; я люблю повторенья.

 

Скоростной эшелон, по машинам вперёд в камыши!

Птичка пеночка, хищная птица

Ни дождя, ни врага не боится

Непорочным наставником снится

Я предал, сэнсэй, погибает, моей руки.

 

Очнулся, умчать, лестница, электричка

Успокойся, думай, ориентируйся, сядь на стул

Грусти королём, на траверзе, действуй, действуй

Светло как днём, произнесу не хуже, тёплых зверей, не обманул.

 

 

 

* * *

 

Прощай, родная речь, наконец-то дома

Прощай, нетленный глагол, не сочти за подлость

Не дрейфь, пилот, с наступающим, пулеметчик,

Развейся горой, подневольная песня моя.

Посторонняя песня наручных слов, до свиданья,

Зарифмованная решётка, дактили камер,

Принуждённые строфы, вымученные стансы,

С наступающим песне на горло, штык-арбалетчик!

 

С наступающим горлом на танчик или зенитку,

Прощай, родная речь, выдохни мурку,

Время начаться, пилот, время обольщаться,

Время, нетленный глагол, число и спряженье.

 

Время больших перемен. Пилот перехвачен.

Дрочит родная речь, не значит и скачет.

 

 

 

* * *

 

В трампарке мне умирать рано

Всё всё что гибелью грозит

А может я и не трамвай

Поэтому не буду умирать в трампарке

А на ходу поздно, поелику бег прерывист

Настоящие трамваи всегда

Умирают на ходу

 

 

 

* * *

 

За стеклом как будто за океаном

Видно мёртвой чайки дети резвятся

Под огнём не страшно, в воде не больно,

Безопасны старые в камне боги.

 

Птица зверь, невиданная пучина,

Ей граница, голос поёт беспечный,

Борода лопатой, ловите чайку,

Пристрелите чайку, простора юным!

 

Схорони Норвегию под курганом,

Одноглазый друг, борода лопатой,

Под огнём не страшно, в воде не больно,

Всё едино. Видно – резвятся дети.

 

 

 

* * *

 

Недельная весна Прописные чуваки

По улице, неровно застоявшейся, сворачивают

За угол я так люблю эту зелень

Напиться чего-нибудь Кладку кирпичную

Невыразимо, кафель, классно, серебряной мамы

Отцы были пятеро, в Оружейной палате

Неистовому латнику ножны для

Старая позолота скрывает глагол.

Спасибо тебе за это, Санкта Анна

Что так врезалось в память берёт раздвоенный старт

Нет ничего снаружи, только башмаки нерукотворные

Как ласковая бездна над Землёй ещё дороже

Она ещё синей.

 

 

 

* * *

 

Я севодня совсем королевна

И люблю одну вещь – не скажу!

Потому што я сёдня такая

С сигаретой иду на перрон

 

На перроне стоят бомбандиры

Все нашивки на ихних трусах

Они тоже не дождутся скорый поезд

Скорый поезд до третьего пути

 

Я надену короткую юбку

И пойду с сигаретой вперёд

Никогда ты меня не позабудешь

Мальчик любит а девочка ждёт

 

Самолёт не летит из Ашхабада

Пароход не плывёт из никуда

А я вижу как наши ребята

Сильно плачут покуда есть слёз

 

Скоро старая, старая буду

И цветочки в лесу собирать

Буду муж, говорить, в командировке

Он на дне окияна лежит.

 

 

 

* * *

 

в неопрокинуть жёлтые звезды

вестерн – пронзительный – норд – ура

 

безлюдной родины страх чеканный

небо сироп и щебёнка море

чтобы с большой земли воротиться

будешь и сам большой как земля

которая может остановиться

может наверно остановиться

свобода хорошую вещь которой

всех нас наверно переживёт.

 

 

 

 

ПРО МИЛИЦИОНЕРА

 

Ранним утром на задворках около универсама к нам подошел юный милиционер с красной розой в руках и стрельнул сигарету.

 

Милый! Он снова выходит на утренний рейд

Задворками, будто действительно милый

Природа сияет как свежий башмак

Родина может быть там где цветущие вишни

Четырнадцать шагов на север не оборачиваясь

Родина может быть там где небосвод наделённый речью

Нечего дышать и легко бояться.

Милый! Он снова вернулся, достигнув цели,

Не дрогнув в пути, будто и вправду милый

Четырнадцать шагов на север, неспешные двери воздуха, –

И взмывает в предрассветные небеса.

 

 

 

* * *

 

ничего не боюсь когда вернётся ко мне

память ясная и чужая

звонкая словно крик заговаривающейся птицы

над водой что проглотит тебя и снова отпустит

на свободу где воздух кажется ломким и твёрдым

как ледяные звуки падают что ли стремятся вниз

эхо что я пишу госп судорожные какие движения, а

 

 

 

УЛИТОЧКА

 

улиточкой стану и буду улиточкой жить

так как нигде никого никогда не встречали

улиточкой маленькой хочется стать умереть

затем что все будет сначала и синенький дождик прольётся

и так хорошо когда ветер сырой и сырой

ласкает дышаться и нитков игрушков пластинков

и мандельштама я нет не люблю не надейтесь

просто мрачный собой стишок и больше вообще ничего

в следущей жизни быть может такой разноцветный

вёрткий как майское дерево будет звенеть.

 

 

 

* * *

 

осень деревья скидают кожу и с этим мириться

жёлтое и под ногами реальней реальней чем дождь и ветер

хочш любуйся ей хочешь забудь про неё совсем

город мокрые астры воздух почти съедобный и тесно тесно

такое гнусное небо такой свинец, и не становится выше

люди живут в метро неудивительно очей очарованье

под дождём выцветают тонкие тени которые от них остаются

под дождём. ничего, от них остаётся тень.

напишите моими словами, как я, это очень просто

напишите моими словами я подпою

я спою такую песню без слов, очень хорошую песню

медленный медленный блюз медленный медленный блюз

если бы я была старше других друзей и другая жизнь

если бы я была старше ха-ха не так на тебя смотрела

на автобусной остановке герла любая вот эта

раскосая это могла быть я если бы я была старше

помню три года назад снилась китайская мафия

три года назад я была наверно сильнее

щас мерещится: лёва толстой шлёт в журналы за подписью воронин а. к.

стой! – screamin' летучая мышь это достоевский выжил визжит истерика

 

 

 

* * *

 

Мальчик носит серый щит

Говорит всем что это лицо врага

Хочет носить на сумке или вместо своего

Вот такой у нас сегодня мальчик

Фрэзера обчитался

Или Проппа.

 

 

 

* * *

 

Стать историей короче, чем стать географией

Равномерное попискивание с севера: Беринг переплывает пролив вручную.

 

 

 

* * *

 

...а ты не хотела уехать в европу? ну можно в европу

хочешь в прагу варшаву любую такую страну

где ничего не меняется и никогда

или другого цвета чёрные сосны а не синие ели

стволы в оранжевых пятнах кому нужны такие засранцы

чтобы не было жарко дания нидер да

здесь нам проще жидам а вам ребята смешнее

ты рисуешь правда а я хм

у меня был друг он навеки в бундесе, уже давно

я щас о нём не знаю ничего кому-то наверно пишет

просила своих берлинских знакомых но ай-я-яй

к тому же бавария да? это наверное далеко?

пиво ну это мы знаем да бог с ней с европой

может её и нет дуракам приснилось а их чем больше

галлюцинаций, неба, красивых имён

доро?ги не знаю наташка мне говорила какой дороги

птичий язык растений америки хейта детройта

да кто мы такие где мы ещё живём где мы ещё не живём

знаешь как просто: кидать свои чёрные крестики,

свои чёрные крестики с другой стороны земли.

 

 

 

* * *

 

с такой-то башкой под первых трамваев что там внутри

как будто муха в окошко себя херачит

и о тщете что ли думает дура о существах

стой-ка стой-ка там же стекло а тебе не надышаться

вот ведь зумзум что там зудит нечем воспринимать

как будто заледенел от непогоды поставь чайник

согрей ручонки не калифорния чай зима

а зимой в калифорнии будто бы лучше теплее

а в далёких горах говорят и цветы веселей

на восток на восток целлулоид дрожащие пальцы

не стреляйте в пианиста, он играет чё не знает

ево мама была тама, татко – белый офицер

о в далёких горах может скоро чего и растает

что ты маша весёлый автобус цветной nieder land

нас уже понесло на восток нам поможет такое такое

и почти самолёт ща как вставит уже вставляет

где угодно бы лишь не на этой поганой лужайке

где ни птицы ни рыбы ни мяса ни мух ничего

свет монтёр всё конечно починит обратно

подруга ты лето хоть помнишь

ну и как его взапуски взапуски блёв по росе

 

 

 

СЕДЬМАЯ

 

  6.

 

  Родиться слабым. Спорт считать смешным.

  Пойти в физтех, потом в аспирантуру.

 

  Линор Горалик

 

7.1

 

Родиться мёртвым. Шевельнуть рукой.

Родиться белым, восковым и плоским

и шевельнуть. Дыхание и Брейгель.

Я с отвращением пишу, наверно,

считай, что это спорт. Родиться мёртвым,

шепнуть "хрена", но, что ли, по привычке,

без звука, будто где-то что-то сжал

[перевожу: пальца?ми сжали глотку].

 

7.2

 

Родиться мёртвым. Плоским и глухим.

Дышать водой, как восковая тряпка.

Я шейнмаль. Руку сводит. Я пишу

почти без отвращения. И мата.

Родиться белым, рыхлым, неживым,

нешевелящимся и плохоговорящим,

тяжёлый рот, ворочается челюсть,

скрипит, ворочается, капает, скрипит,

ты вырождаешься. Ага. Я вырождаюсь.

 

7.3

 

Я стая тёмных птиц. Они вода,

прозрачная сухая штукатурка.

Проваливайся в них. Они шумят,

они пищат, стрекочут и лепечут,

и, плохоговорящие уродцы,

столпились как один они, и ждут

тебя. С тобой танцует мёртвый Брейгель

и говорит погасший монитор

[и смотрит ошизевший монитор],

и челюсть неприлаженная стонет.

 

7.4

 

Меня тошнит, когда я не пишу.

Когда пишу – тошнит ещё сильнее,

что делать. Я пишу. Меня тошнит,

как будто смотрит Брейгель с монитора,

а в это время я тебя люблю,

и чёрные, сухие, как машины.

но всё же птицы – хочут окружать,

сломать картинку, выбраться наружу

и, странные опасные зверьки,

зубастые свои нептичьи пасти

раскрыть – и приближаться, приближать,

как будто мы не птицы и не звери

или не люди – стрёкот, гомон, вой,

меня тошнит, со мной танцует Брейгель,

я пру, как броневик, как пятистопный

трамвай (ямбический), как будто мне приятно

быть пятистопным. Господи, за что?!

 

 

 

* * *

 

ползём и не спим, ползём и не слышим

наши души запертые в тесных ящиках тел

слепыми глазами обшаривают темноту

если один рухнет в воду, испытывай счастие вечный ты жид и цеплять кислород

вжатый собою башка под банкой в сырые доски

моё стремление к смерти превращено два раза

выжил! выжил! кричал задыхаясь аузли попав в девяносто третий год

кто бы знал, насколько трогают оседают в памяти подобные вещи

больше чем школьная булка чифир и чай

канат и кандэнс, что ты, кан нотдэнс, выжил, убери эту руку

СТОУКС УБЕРИ СВОИ ГРЯЗНЫЕ ЛАПЫ /кизи/, целовал лампочку в метро вичкиной помадой

водка, ага, – думал, больше не думал, вернуть невозможные девятнадцать

не шарить курить в метро контрабанда связан, говоришь,

free love

and free samantha, антарес, бетельгейзе,

если ты можешь, оборони меня от кого-то другого,

если ты можешь, оборони меня

 

 

 

* * *

 

тир-на ног-та

мертвее мёртвых, живее живых

стать бы таким, да, стал бы таким

но что тебе кроме извилистых досок иокогамского порта

если бы мог под ногой как спружинить оне

воздуха не будет, воздуха нет

что тебе кроме неровно и плохо дыша

впитывать зиму и осень и как повторяется время накрест на время

себя избывая, кольцуясь и нет им числа

как будто ты что ли бессмертен и оцепенел

как будто ты раз обернулся и два превратился

и тёмное дерево стал, и со слуха считаешь шаги,

и не знаешь, зачем – подмерзаешь, считаешь, считаешь,

и постыдно бормочешь, и голову прячешь,

и не знаешь – зачем. и до третьих снегов доживёшь.

 

 

 

СТАРОЕ И НОВОЕ

 

Испытывающие боль от осеннего равноденствия

Испытывающие боль от весеннего равноденствия

Когда нечего есть и листья ровно ложатся на кожу

Просвечивая медленный ток ааааааааа нагорная проповедь

Господи, напиши мне на рту "завтра" и сделай завтра

Господи, заделай из этих молчаливую китайскую феерию, фонари и флаги

Ты даёшь древесный сок хлороформ в наши длинные руки горячие жилы

Но не даёшь им силы, скажи, кому ты даёшь силы?

Жил на затерянном свете маленький Джек Дангей

Он всегда появлялся в море цветных огней

Он видел лазурные горы, фиолетовые берега

И не было места, где не ступала его нога

Но всему приходит конец, всему приходит печаль

Он встретил зверя без головы, как жаль!

Цвета зелёного неба, цвета зелёной травы

Он встретил зелёного зверя без головы.

И когда его поглотили два золотых крыла,

Он стал плоским и неживым, такие дела

И долго без памяти брёл по пыльной дороге

А следом бежали дети и кричали: "Джанк! Джанк!"

А я живу ленясь и зажмурясь, в кармане кэ,

И хочется кого-то чешуйчатого, ей-богу,

И с нежностью, со стыдом, бывает, думаю о тебе,

Селезнёва А, Селезнёва Це, Селезнёва Бэ.

 

________________________________________

 

 

 

ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЕ ВЕЩИ

 

 

* * *

 

"Она никак не выглядит никогда никогда

Нельзя её вообще видеть никто и не видел

А может это чудище страшное откуда ты знаешь

Выходит эта штука ночами пасть неразмерна у ей.

 

А может конструкция это логическая понятийная что ли

Ни взять руками, ни взорвать, ни вообще объяснить, что происходит,

Без: возраста, имени, речи, без никаких признаков".

"Помолчи ты, воронка это в глубине озера!

 

Или будет легче, если совсем человек?"

"Тебе, может, и легче, а ей навряд ли.

Ну как в такие рамки загнать неопределённость?

Умеет хотя бы разговаривать такой человек?" "Навряд ли,

 

Не знаю, это безразлично, что? тебе за печаль,

И не упрекай меня в бессмысленной жестокости.

Не бывает ни милосердия, ни жестокости к созданьям,

Что даже не вымысел, а только возможность что-то придумать".

 

Так и разговаривали: победа, слава, неволя,

Как могли возникнуть на этом свете: свобода,

Погибель, беда, отрада, снова победа, –

Как могут люди быть достойны таких замечательных вещей?

 

 

 

* * *

 

безлюдной родины страх чеканный

небо сироп и щебёнка море

чтобы с большой земли воротиться

будешь и сам большой как земля

которая может остановиться

может наверно остановиться

свобода хорошую вещь которой

всех нас наверно переживёт

 

 

 

* * *

 

И снова я как все

А все как будто я но не уверен

Поверьте, Родина не больше

Могу сказать "не меньше" – да, не меньше

Расстояния меж сцепленных рук

Им помогают, они сливаются, им помогают

Едят, едят, едят,

И получается много-много

Чисто вымытых – правильно.

 

 

 

* * *

 

Я в зеркале кадавр хороший

Зачем ты, зеркало, мне предлагаешь так,

Когда я твой, изысканный, полезный?

 

 

 

СИГАРЕТЫ ДЛЯ ДЖАЗМЕНОВ И ДЖАЗГЁРЛС

 

1.

 

сигареты для джазменов и джазгёрлс

таких наверно как я

с цветными глазами лужёной бесчувственной глоткой

невидимые вещи

 

2.

 

windows 98 и млечный страшнейший путь

как сознание джедды какой джедды да любой в общем-то джедды

полночь jahr mark фонарики отражаются

так

 

3.

 

бред пейзажиста

дети военных преступников

корчат смешные рожи

корнями вверх

 

4.

 

  Файзову

 

минеты которых нам так и не хватит на водку

о деньгах мы говорим без акцента

ах мессир мне печально а там наверху на трапеции ножкой мотает мотает

лучшая девушка в ссср

 

5.

 

т а к отключают воду

отключают воду в день независимости америки

точней месяцем раньше

а жаль

красиво было бы

у них день независимости

а у нас

/хи-хи-хи/

 

6.

 

спать, красоты? и законченного идиотизма.

в раннее утречко. в шесть. джанис джоплин. ура-ура.

я очень люблю рассвет.

 

7.

 

проще

левее

правее

краси?вее

или красиве?е?

 

8.

 

вот и вопросы

вот и ответы

ложки тарелки

чашки и блюдца

и дирижабли

и дирижабли

и страшный, оч. страшный

ка-на-то-ходец

вон, из-за будки

высо-вы-ется

 

9.

(из советской поэзии)

 

а боимся мы – смерти, пожалуй? – и то

как-то нервно и плохо боимся.

 

10.

(отделяют воду от суши)

 

и что? не узнаёт не узнаёт

меня не узнаёт не узнае?т

я вижу – что? такие берега

в хорошем несомненном жёлтом мраке

во мраке жёлтом (чушь херня подстава

но всё-таки светлей, светлей, светлей,

становится светлей, и понемногу

я вижу), – чё-то рыбы на песке,

песку, карась блядь жареный проснётся,

откроет глазки, то есть врубит свет

как медленно, наверное динамка

ну то есть он работает рукой

фонарик то погаснет то поту...

– дайте беломор.

 

 

 

ШОПИНГ

 

спускаешься в метро старая гнида

покупаешь заколки определённого вида

какого бы ни была ты вида

всё равно ты старая гнида

дальше купила резиновые клеша?

покурила слишком сильного гашиша?

от этого сильного гашиша все мысли

покинули бедное тело кроме одной зачем купила резиновые клеша?

на чёрной майке написано люби меня нежно

люби меня я бы сказала часто

ага для (не)понятливых всё что во рту подаётся

это гигиеническая материя и беда

травою волос колыхалась трава всё равно трава

в лесах небеса застроенные лесами

скручивающихся вниз осторожно покачивающихся

строений где мы живём мигают огни некуда провалиться

 

 

 

* * *

 

В соседнем квартале

Фейерверк, пронзающий белыми иглами непроглядную темноту:

Белыми, жёлтыми, красными, золотыми.

Школьники или студенты – подвинься или отойди.

Если бы бог делал мир не из глины,

А из воска или песка,

Из воды, омывающей континенты ласковыми руками.

Скалистый берег, разбитый мотор, Катерина, цунами,

Тише, подвинься, молчи.

 

 

 

* * *

 

я твоё, Джонни Дэпп,

нежное серце рвал

на куски и закусывал НОЖНЕЦАМИ

на части благословен СЕЛЕНОЙ

а затем

большая зелёная КЛЕТКА обрушилась на твоё лицо

и ты провёл в ней долгие два года

лопух, репейник, что же ты наделал, сукин ты кот

ни Санта Клаус, ни Санто Карбон теперь тела тебе не вернёт

лунным лучом и базиликом приправленная вода

от каждой пятки струится считай в никуда

о анюта, хочешь ли ты покурить анаши

хочешь ли отказаться от рыбьего тела и рыбьей души

топтать чужую землю ногами в итальянских босоножках

думать о том как осторожно исподволь подкрадывается смерть к каждому человеку

стать супругой МАРЦЫПАНЧЫКА из Калабрии

 

 

 

ВСЕ ОТРАВИЛИСЬ ГОВНОМ

 

 

* * *

 

Генрих живёт в Дерпте

Генрих стремится к смерти

К смерти стремиться легко и приятно

Как бы вернуться обратно

 

Становится холодней

Генрих мыслит о ней

Ах что он говорит

У него внутри горит

 

Дождь ли, ветер ли, мокрый снег

Весь свой недолгий век

Ради снов моих и теней

Ради ней, ради ней

 

Генрих спит у окна

– Мамзелька моя, жена!

Генрих не знает сна

 

Генрих не пьёт, не ест

Генрих уже не здесь

Генрих в плену Красоты

Генрих, где ты?

 

Корабль застыл в дождевой воде

Русалки шныряют известно где

Сирые облака

Родина далека

 

Птица Кант по-немецки фогель

Сколько тебе было когда ты понял

Сколько тебе было, когда...

Сколько тебе было, да.

 

Дождь ли, ветер ли, мокрый снег

Весь свой недолгий век

Друг мой – не человек.

 

Генрих живёт в Дерпте

Генриху снятся черти

Снятся дети и сон тревожат

Генрих обратно не может.

 

 

 

СОНЕТ

 

Татьяна спит и мышку видит:

Куда поспешный ум влечёт,

Какая мразь в тебе живёт,

Кто нашу будущность провидит.

 

Мистраль! Покуда сон нейдёт,

Кто нашу будущность провидит?

Я жду, покуда тьма приидет,

И смерть отлаживает счёт.

 

Пускай зарёю гаснет день!

Шмонает матушка карманы,

И бесконечные романы

Туман наводют на плетень.

 

А ты лежи, лежи на дне:

Ей рано нравились оне.

 

 

 

* * *

 

вот смотpи: висит мужик

вpоде ехал в геленджик

это делал он вчеpа

а сегодня с ним хандpа

 

из него тpава pастёт

стpекоза на нём поёт

и нога в дыpявом тапке

хоть ботинки бы надел

 

ботинки не надел

pубашку не постиpал

оставил записку лежит на столе

где он его взял-то стол вpоде в геленджик ехал

ничево-ничево

 

вот пpиедут доктоpа

скажут доблестно "уpа"

и бедняжку меpтвяка

оживят навеpняка

так им и надо

 

 

 

* * *

 

трава ерунда трава помойка

жизнь беда комсомольская стройка

мы не комсомольцы не люди не братья

как буду тебя забирать я

никак дорого?й закусывай вишней

вчера был рифат а сегодня лишний

был ласковый стал

совсем никудышний

господи кто поймёт меня люди

кто забудет меня и поймёт

никому нет счастья, никому горя,

один живёт.

один живёт на свете татарин,

вчера был швах сегодня подарен

вчера был копейка сегодня про?цент

завтра станет какой

ты моя ласточка ты касатка

ты сапёрная моя лопатка

мне с тобою нет счастья, с тобой несладко,

выгнуся-ко дугой

 

 

 

* * *

 

вот вам стихи

ни для кого

для себя самого

они не врут

они не ядят

на дерево снизу глядят

на дереве рыбка

у ей лепесток

и громко журчит ручеёк

а как на деревьях

растут ручейки –

это уже не стихи.

 

 

 

* * *

 

Анька, я отдала кусок бессмертного сердца

Тебе, теперь ни костёр, ни небо не страшен

Мне, потому что, ровно покрытое синей глиной,

Небо тысячу лет смотрит на землю вогнутой своей половиной.

 

Это давненько было: жил бог, у него не складывалась стихия

Он руку в карман и говорит: не такая

Наши предки тысячу лет как едят конину,

Хули, собсно, ты здесь развлекаешься, дорогая?

 

Нет эмоций. Нет бога. Нет чёрта. Нет ничего.

Есть темнота, в темноте играют анге?лы

У анге?лов руки согнуты, глазки осоловелы

Рядом в креслице пани Машка: хлопнет рюмашку – и сразу тово...

 

С изумленьем вперёд глядяща пани Марея Прозак

Чудам не сковырнёцца на фоне русских берёзок

 

 

 

* * *

 

эти слова мне остаётся только

произносить запечатлевал как раньше

потому что господи нет ничего проще

нет ничего проще

 

– говорила речью говном стихами

читайте сами, печатайте сами

знаешь как рабинович деньги в сортире...

ой, простите немножко, я сегодня не в духе

 

знаете, я про тётю лену и дядю гришу, ага?

они так хорошо начинали...

а потом их шемашедший переехал какой-то

ой, ребят, ну это модно, я так и буду

 

а ещё у нас тётя клава была, шизанутая

ну то есть не было, конечно, никакой тёти клавы

 

 

 

* * *

 

пятеро наших красивых ребят

отправились в отчий дом

но назад не вернулся никто, никто –

все отравились говном.

 

вот они, видишь – лежат рядком,

сверху луна встаёт

и никого, не проси, никогда

по имени не назовёт.

 

не назовёт никого, и всё.

море, кисельная тишь.

не пропоёт в тиши козодой,

не прошуршит камыш.

 

не прошуршит над ними камыш

и не споёт козодой,

а полетит по своим делам,

занятый ерундой.

 

и не вздрогнет небо, не скрипнет земля,

в которой им век лежать.

вот песня, лучше которой нет,

и портить её ненадь.

 

 

 

БЕГЛАЯ РЕЧЬ

 

 

* * *

 

беглая речь твоя невольная птица

кроме тебя, ничего тебе не приснится,

кроме тебя, никому твоих глаз пальцами не коснуться,

и некому, кроме тебя, будет проснуться.

 

улыбайся, безногий друг, вернувшейся речи,

чаше своей несомой и невесомой,

улыбайся – как ты мог поступить иначе?

только подумай.

 

барабанная дробь, безжалостная жестянка,

за волосы притянутая судьбою,

она у тебя одна, и никого не потерпит

рядом с собою.

 

 

 

* * *

 

и ложные злые леванты на мёртвой земле лежали

не стыдно тебе, не стыдно? едва пропели

красное, красное, красное лето своё а что ты наврал

друг мой милый, про лето? осень уже на носу.

сплавай в похищенные леса, схавай свои глаза

и ни о чём не думай, ой, ни о чём не думай

чего ты ждёшь, мёртвая белка,

сидя на толстой ветке в самую жару?

как ты закрываешь рот, белка, как ты его открываешь

рим большая страна, и её не обойти тебе

и тебе её не облететь, не перебежать, белка

чего ты ждёшь, мёртвая белка, чьи ты песни поёшь

какие ты видишь сны, чьим ты голосом стонешь

какого рожна ты, белка, шкуру свою под дождём моешь

и не мёрзнешь, вражек постылый, и в зиму песком скрипишь

давай летай, белка! рим большая страна, ты её увидишь

кожа твоя тесна, руки твои немы

ноги твои, бессильные лапы твои, цепляют

когти твои, белка, где твои когти?

большая страна, разваливающийся архипелаг, алый бисер

белка, жри! белка, пой! уноси ноги!

ныряй под землю, глотай воды, заметай следы

тенью, стремительной тенью над тенью земли и тенью воды

не говори ничего, она тут же к тебе обёрнется

не говори ничего, она видеть тебя захочет

только баран с перебитым носом "мэээ" разводит в долине

да и то не "мэээ" а как его бишь, по-латыни.

 

 

 

* * *

 

в Союзе Композиторов сгинула Дашка-вьялка

в Союзе Композиторов сгинула Олька-црулька

тебя пронзила покойная пролетарка

и её тужурка

не-о-пи-суемая тужурка!

в этой тужурке шли за отчизну бороться

шли за неё молиться

двадцать три поколения ласковых командармов

и только одна девица

она лежала в ней на вершине Рока

на самом краю Столицы

и тридцать три поколения ласковых командармов

сошлись в своей мёртвой сестрице

 

 

 

– исламский експансия –

 

ради того чтоб один из нас навсегда потерялся

энцефалитным клещом зараженыи хагут, неслепое людское начало

я пью это сраное руж муале, я молча не шевелясь лежу на илистом дне

я хочу травы, гашиша?, ша, чьё твоё дело, твоя душа

тёртый генезис и иностранный словарь

трёхнутый пёс и людское начало, начни скначала

завернись, о завернувшийся, disappointment, спой мне змею

вот он поёт и так же сильно и звонко от радости я пою

lizards греют на солнце свои раскалённые спины

слишком сладкий red grape не хочет мне глотку не жжёт

мы потерялись в европе от страха в любой стране

в этой – не пропадай никогда никогда не лежи на дне

где ещё просто так ты сможешь подохнуть от горя

от страсти, палёной водки, прессы, чумы

прессы, от пресса, фальшивой тубой на плечи шшшшрак

керуак опоздал, опоздал на всё, спрятан навеки под грузом никчёмных своих просветлений

он смотрит на нас с небес и жрёт пахлаву – yes!

ведёт, караванщик, свою бахрому, плетёт паутину живёт рутину

в этом городе, где просто так тебя об стенку швырнёт вагон –

где ещё просто так тебя об стенку швырнёт вагон?

где прозрачная крыса метр в метр возлюбит тебя и споёт

где твоё тело не ищет потерянной ступой-ягой бредёт

красных блюзов, тяжёлых танго?, дело мастера гоу-го

и по вымороченным рельсам ты, завернувшийся, путь свой go,

светлый и тёплый как шар, улыбнись улыбнись мне, смешной фонарь,

сделай мне хорошо и светло мне, смешной фонарь

улыбнись, развернись, развернись навсегда навсегда

иначе, слушай, беда

иначе рассвет, и утренний рай навсегда захлопнет тебя в ладоши.

 

 

 

БЕСПОКОЙНЫЕ СТИХИ – I

 

1

 

Сидят четыре, слушают три, пятый молчит.

Шестой бормочет на идиш, сам нехороший,

Лили, говорит, Марлен.

Он далеко, далеко, печаль его глубока.

На небе ни облачка, ни звезды, ни сырка.

 

2

 

Скорченные у подъезда потерявшие лицо

Один на всех взгляд неоновой лампы

 

Торгсин

торгсин

белый косой

 

рябая Таня

ореховые глаза

 

забыли свет

потеряли покой

 

3

 

убил тритона

на улице Серой Стены

вынул деньги, спрятал в карман

сердце его колотится, как будильник

красная чешуя руки не жжёт

я отдам её бедной женщине, пусть блестит

больше тебе не видать цветов и подарков

если тело его вернётся и скажет

"вскрыл аксолотля у Серой Стены" –

не верь.

 

 

 

БЕСПОКОЙНЫЕ СТИХИ – II

 

1

 

на первом этаже кто-то бился в истерике

на втором – забивал косые

а я, подумав, начал новую жизнь

и в ней, как и в старой,

ничего не говорил о тебе

 

2

 

вот он, в чёрном, на нежелтеющем газоне

лежит, подставив небу стылый бок

ноябрьская земля не греет нас

и облака меняются собою

а личики пергамент воск наждак

 

3

 

дорого возьмёшь

за голоса сельвы

в надежде славы и добра

она, изогнутая, Мойра.

 

4

 

предложи мне оставить себя

без тела, без времени, без дыхания

бездыханная Мойра, кривые ножницы её поперёк горла

слюдяная голубоватая кровь

сорочьи танцы в темноте

дневная жизнь

Мойра кусает ногти

не путай себя с собою

не ходи на третий этаж

не кури много и сразу

 

 

 

* * *

 

когда прогорает бумага,

сизый воздух и сердце стучит,

что в ней сгорит, не будет тому удачи,

потому что она, бестелесная, не говорит.

женщина. полный кувшин чёрной глазури.

вполоборота, словно так и стояла.

кажется, дышит.

...куда ей деваться? Дышит!

 

 

 

* * *

 

Рыбы не то что не дышат – они

Просто не пьют воды:

Серой, синей, зелёной.

И вода утекает их вдаль и вдаль.

И лодка плывёт по них, и птица по них летит,

И белые водоросли, и золотые кувшинки,

И солнце сияет, колотит и млечной травой шелестит.

Вот чёрная рыба уходит по водовороту

В глубокое артезианское сердце

За половиной земли.

Вот красная рыба материю развоплощает,

И бегает красным огнём, и летает зелёной стрелой,

Да что там – вот вовсе не рыба.

Вот серая рыба, вот красный её плавник,

Вот жгучая водная сырь, вот камыш и осока,

Качается воздух, оплавленный, жёсткий, глядящий,

Мигает, как в роще цветные семарглы, и роща горит.

 

 

 

* * *

 

Рыба, высовывающая голову из воды, словно здесь у неё праздник

Белёсые рыльца любви, вереницы ничтожеств, проходящие над нашими головами

Говоришь, прикрывая глаза, что уже не умрёшь

Говоришь, прикрывая руки

Если бы ты играл в революцию, одержал победу над своею сестрой

Если бы ты терял и находил – о чудеса! – время

А ты разве хочешь, дыхание приглушив,

Остаться, как самый такой, на краю земли, где река оборачивается морем.

Где река оборачивается и землю несёт с цветами и ветками

Где чужие страны проходят белые города

Где жёлтая стрёмная пыль на чёрном асфальте делает его хорошей дорогой

Где нет ничего, только воздух мечется меж пленом телесным и пленом модальным туда-сюда

Говоришь, что ни каменная стена, ни вынь себе глаз, ни как чёрный полоз рисует жало –

Ничего бы тебя в этом мире не задержало.

 

 

 

* * *

 

Что она говорит мне о городах

Что она говорит мне о городах

Белым флагом зажжённых за мной

Я бы мог отказаться, я отказаться могла

Легла бы ушла устала и умерла

Небо всё точно такое же если бы ты не продался

Как если бы ты, пропускаем союзы, лала, лала

Белое море, белые чайки, белая шваль

П-л-е-н-и-т-е-л-ь-н-ы-й, – тебе говорят, – февраль

От работы кони дохнут, говорит, не ходи туда

Не то за тобой и за мной зажгут города

Говорит О говорит подковы пылающие следы

За собою оставят конники и минстрейлы

И время гаснет, словно сломалась тьма

И вместо воздуха напропалую сыплет

А ты – ты лучше молчи. Молчи.

 

 

 

НА ГРАНИЦЕ ВЕЩЕСТВА С СУЩЕСТВОМ

 

 

 

* * *

 

1.

 

усталый европеец жрёт свою ветчину не торопясь

площадь сворачивается крыша справа цепочки флажков

я ненавижу цирк подъезжаешь прямо грёбаные кареты

дайте пройти и этот, чёрт, неприятно вареничков шнапсу

 

воздух в нагретом птичьи спирали расплавленных голосов

вкручивающиеся в виски кладбищенская роса чёрные спины неопрятные твари

этот язык я учил слишком долго чтобы его забыть

эта страна слишком долго жить чтоб её покинул

 

ты, растягивающий себя точно узел резиновый и неживой,

птичьи сухие руки в местах прикрепления нитяных сухожилий

ты, бредущий к нему на площадь, словно добрый бог

сможет тебя накормить, напоить и не дать по шее,

 

братья, что были разлучены столько и столько лет

слушай, как в ушах закипает чужая кровь,

как бы если я снова пытался выбить окно твоим лёгким телом,

а потом ты опять хватаешь меня на руки и несёшь,

 

слушай, ты! – говорю я тебе, – столько лет я способен сорваться и умереть,

слушай, ты! – когда я узнаю, кто ты,

я точно убью тебя, покажись, – и он опять отбрасывает меня к стене,

трясёт за плечи и не отпускает, не отпускает, не отпускает.

 

2.

 

самсебязаписавше, закрыт твой рот

исчерпывающи, мелочны твои притязанья

что бы ни связывало с твои девятнадцать лет,

девятнадцатию годами оно не сделается не станет

жирный череп вервольфа не дремлет смотрит в окно

вас двое заперты в комнате под потолком лунка

за дверью крысится кто-то, слишком много дверей и зверей,

сохнет его лисья шкурка.

один из вас, отчаявшись, просит воды,

другой её приносит,

узкие спины вжаты в две узких стены,

больше никто ничего не просит.

о если б раскинуть крылья и стать горячим,

как душная ночь на востоке и на закате,

если бы крылья раскинуть и стать просторным, просторным,

напиться из лужи, убить человека, дождаться утра,

но я тебя не покину он тебя не оставит

нас не убить они тебя не забудут

нам не поумирать ни по-отдельно, ни вместе,

я заглядываю в окно, луна не всходит и не заходит.

о если бы, выбив окно, стать воздухом или ветром,

стать твоею горячкой или твоею кровью,

стать водой и увидеть, отражены в воде,

один из вас шевелит руками другого.

 

3.

 

быть может самые тонкие наши чувства

нерушимые ржавая иголка жёлтая лихорадка

с какой стороны у дракона сердце с какой стороны

ешварц написала ткань и говорит не из худших

песок у дракона с какой стороны песок

я говорю что возможно это и есть ненависть

ты, говорят тебе, ты в исступлении ненавидишь

врёте, сволочи, всё вы врёте, с какой стороны у дракона сердце

садо-мазо, шузо-юзо, запретить бы вас всех

и крылья крылья

 

 

 

СОСЕДКА

 

Шесть говорю я ей она возражает Восемь

Какие глаза Майя Майя, снимайте сами,

Восьмёрка сверху закрыта – Да да, ну конечно шесть

Хочется сказать ей Идите вы, Майя, в жопу

Нос с горбинкой, за шестьдесят, дочь погибла, внук – американский студент

Моя мама, рыжая, хна-басма, голубая стена,

На четырнадцатом этаже коленопреклонённые облака, лыжник (вы всё поняли?), фрамуга, заклеенная блестящими дисками,

Одинокий обоюдосторонний Эшер спускается по лестнице вниз головой. Его приташнивает. У лыжника

Заклеен глаз, и он не может подняться и протянуть товарищу руку. Голубая стена, хна-басма, фрамуга, ноябрь.

 

 

 

КОНЦЕРТ PATTI SMITH В Б2 3 СЕНТЯБРЯ 2005 ГОДА

 

Лицо твоё, боги, лице

Выщербленные камни и

Салют, салют

Над нашими головами

Раскрывающиеся рты, медузы

Извилистый вталкивает меня плечом в деревянный поручень

Села

Руки выбрасывает вверх, скрыть лицо, чтобы не видно оно какое

Голос у неё так и не изменился

Ты, дождь тебя мочит, моет, что у тебя с ним, голову рукавом закрой

Митька у машины

Уже не узнаёт

Раньше улыбался ненатурально, теперь как у людей незаметная ужимка

Скобой стягивает подбородок, поднимает к небу, лицо тоже уже не то

Чёрный джип квадратный, человеку заблудиться.

 

 

 

* * *

 

Небо плоское

Оно прогибается над твоей головой, сейчас мелькнёт глаз или ноготь или

Небо плоское

Зелёный диванчик в кафе Билингва, лютый мороз, белое белое пламя

Небо плоское

Плоские тучи плоскую луну растущую приоткрывают белый человек на углу светофор проход для красного человека – проход для зелёного

Небо плоское

Рыжий Манцарек совсем не умел петь, глотку будто смазали жареным салом, разве что в Оклахоме буги, пришлось выписывать доморощенного вуду из киноколледжа

Небо плоское

Площе не бывает, что? там крышка стола, бумажный листок, прямая, откуда мы знаем может плоскость это совсем другое может это как

Небо плоское

Январь, очередь за мороженым

Небо

 

 

 

* * *

 

Возвращаясь назад, к мёртвому китайцу на остановке,

К дешёвому торчеву за послесоветские тысячи,

Ты, двукосый, давно проезжаешь станцию свою в метро.

 

К биению рядом поразительно хрупкого и совершенно чужого тела: это твоя любовь;

Это была твоя любовь.

К чёрным шмоткам, консервированной кильке, психоанализу,

К запустелому вагонному воздуху, которым бы никто не дышал, –

И снова переходишь на крепкие, понимая, что старый "Житан" был лучше,

Но на него не хватало.

 

 

 

* * *

 

Выплюнуть коренные зубы в пластиковый стакан

Тридцатислишнимлетнего ребёнка

повернуть к утробе лицом

Долго думать, отчего оно каменеет

спасать свою шкуру

Выпить успокоительных капель

Заняться

Мудрость века

 

Я не занимаюсь настоящей литературой, я занимаюсь чепухой

Интересно: что будет, если фаллоимитатор вставить в дельту?

(это повыше спины)

Быстрая смерть Летова

 

 

 

* * *

 

'неловко' приблизительно так же, как мне смотреть на тебя

может остановиться

в этих руках плачет старая газетная передовица

не покажу: помнить, как был

Некрасов, а не только Введенский

что-то вроде взяли присыпали пылью, и

<напрашивается "хуи", но куда мне до вас,

господи, это жизнь и тело

иссыхает вроде души, и

я смотрю на неё. Сострадания нет как нет.

Мы прошлись бы по улице, я бы поставила Ventures, только потом не пей.

В обнимку с чужим телефоном. Адреса не давать. Господи, я

ненавижу это кино. А что ты всё о себе? Как сочувствие или любовь,

так и Некрасов. Всеволод Некрасов. Слишком много смотрел телевизор, мне показалось так.

А что ещё делают в наших краях? телевизор...>

 

 

 

* * *

 

сесть рядом с маицей отдать тебя другому

затем, что ты был создан для другого

вернуть картинку, задохнуться в торжестве

и думать о тебе как о тебе

и думать о тебе как обо мне

я всё прощу, смотри в мои глаза

держись за ручку, крылья отлетают

мои любые

недоступна: любовь, смерть

понимаешь, у меня их было очень много

и все до одной – мои настоящие подруги

все совершенно разные

белые, как вода

чёрные, как стекло

синие, как смерть

 

 

 

* * *

 

...удивительный и вздрагивающий,

идёт, как в гору, к ней

– дай мне сигарету мудила зачем тебе сигарета

 

 

 

* * *

 

Ждёшь о пыльной железной дороге

Нереалист

На границе существа с веществом

Напиши, как сезонные рабочие <гастарбайтеры>

Ревнивыми глазами смотрят на тебя,

Пьющего (-ую) кофе со сгущёнкой по 7 рублей,

Который принадлежит им

По праву

 

<напиши, как убил человека в "живом журнале" (например)

Эмигранты живут на своей стороне, смотрят небо

Приснилась живая бабушка>

 

 

 

* * *

 

1

 

...Мы в правильное небо, как вода,

Сыграем. Больше ничего не будет.

Неровное и холодное

Едва живёт.

Чем ты мыслишь?

 

2

 

Пустая совесть белого человека

Не просто белого – бледного, как вода

Разве что сетевые игры тебя вдохновляют – и то

В половину изуродованного дыхания.

Завтра подняться.

Опять верещит во рту

Свинцовая русская жизнь. Говорю себе

"Как мне с тобой неуютно".

(Говорю себе "как мне с тобой неуютно" – а толку).

Небожества, заделанного нигде,

Жжёт в никуда бездействия сумасшедшая воронка.

 

3

 

"Ночь улица". Настолько нефонарь и неаптека,

Что господи успей меня спасти,

(Весеннее обострение закатывая в таблетки),

Да он и спасает. Бродский лежал в психушке,

Тоже брал, по всему, ниоткуда любовь с весны. Добавить точней: к весне.

 

 

 

* * *

 

Говорит из какого

нет из какой

растут не ведая

жизнь темна

сплюнь себе в лицо воду

не реагируй

настоящие новые друзья

Я знала женщину по имени Елена

что мне с елены вашей имени помимо

что мне с тебя, прекрасная елена

что мне, помилуй боженька, с себя

Едешь в метро, бесцельный, как знамя

Союза.

 

_____________________________________________

 

 

* * *

 

люди и их нездоровые страсти

смешивают меня

я смешан или смешон

и то и другое

ад, многоуважаемый шкаф, держится силой привычки

рай, многоуважаемый шкаф, доступен только в нашем воображении

как скорпион-недоучка-суицидник жалит себе хребет

как анестезия действует анестезия

как плачут ангелы оказавшись в небытии

мужчинами женщинами неразделённой любовью тоскою поглощены

тонкие чувства шаткий карданный вал как много высветлено в реальность

как много хочет она от тебя, как много её мы любим

как наслаждается чётким рисунком своей спины

белая кобра, как дожидается выстрелов с той стороны

и не дождётся белый маленький псих.

 

 

 

* * *

 

Деньги игрушка бумага и грязь

Чёрная Инка с белой вертлявой дочерью

На страже мира ты сам: белый, чёрный, жёлтый

 

Твои ровесники рожают детей

Младшие братья твоих ровесников рожают детей

Младшие сёстры старших братьев твоих ровесников

 

Теория ЛСД

Практика ЛСД

Семиотика, чёрт её дери, ЛСД

Карт Сан картун

 

Десять лет на ручке дивана пятнадцать страстной любви к врагам

Отпечаток живых глаз на стене

Расплывающееся бесцветное пятно и перед тобой открывается картина мира

Та ещё картина

 

Лето

Депрессивный воркот повелительных наклонений

Корабль карман

 

 

 

* * *

 

убил тритона

на улице Серой Стены

вынул деньги, спрятал в карман

сердце его колотится, как будильник

красная чешуя руки не жжёт

я отдам её бедной женщине, пусть блестит

больше тебе не видать цветов и подарков

если тело его вернётся и скажет

"вскрыл аксолотля у Серой Стены" –

не верь.

 

_______________________________________________

 

 

 

 

* * *

 

посвящение снято

 

Ты ветр в овраге крутишься зачем?

Затем что нет орлу ни ветру нет и девы

Так сам в себе бессовестным орёл

Рыбак телец монада слёзы блещет

Вскрывая (ил!) хочу консервный нож

С заржавой вещью дальше дальше рядом

Сквозь муть убил блестит меня до слёз

Заныриваю нет её не видно

Размыл блестит и тёмный непрозрачный

/Песком обшарить остовом ладонью/

Сквозь нож блестит убил меня Годива

Размыл и съел убил убил размыл.

 

 

 

* * *

 

Со своей мифологией (раз, два, три)

Со своей мифологией в кобуре

Никогда не уйдёшь из своей страны

Никогда не вернёшься (камней, песку)

 

Нужно выдержать ритм (потому что так)

Нужно выдержать смысл (потому что здесь)

Дядя Киплинг сказал бы: не бойсь малыш

Ты не дрейфь ничего, только чуп и чал.

 

Потому что /пока/ живой — вот и вся любовь

Или я закрывал себя неживой

Ну а Маленький Джонни, конечно, сдох,

Потому что вообще легко умирать.

 

 

 

* * *

 

улиточкой стану и буду улиточкой жить

так как нигде никого никогда не встречали

улиточкой маленькой хочется стать умереть

затем что всё будет сначала и синенький дождик прольётся

и так хорошо когда ветер сырой и сырой

ласкает дышаться и нитков игрушков пластинков

и мандельштама я нет не люблю не надейтесь

просто мрачный собой стишок и больше вообще ничего

в следущей жизни быть может такой разноцветный

вёрткий как майское дерево будет звенеть.

 

 

 

* * *

 

лежу за окном в любое время

МАГИСТРАЛЬ тяжёлым ртом непослушным

говорит о чём-то известном ей

и звёзды делаются черней

жизнь глoтка вещь

мокрый асфальт стекленеющие подфарники

 

 

* * *

 

Рагнарёк. Хорошая жена знает свое хорошее дело. Муж уходит из дома; он военный и добрый вассал своего господина. Господин не видит подмены: к нему приходит другой. Что ты, спрашивает, мой Рудольф, так нынче то немногословен, то, напротив, весел невпопад и красноречив? Потому что это я, отвечает, сегодня убил Вотана. И тогда наконец сюзерен замечает, как добрый вассал переменился в лице, и понимает, что перед ним чужой. Не ходи к чужим. Не спи с чужими.

 

И со своими не спи. В пруду живет русалка, махнет хвостом — и нет ее теперь. Тебя нет. Это не ты, другой пришел вечером на берег, и другому ждать, пока солнце закатится насовсем. Слышится тихий плеск, слышно, как русалка увлекает в воду другого, не ведая о своей ошибке.

 

В воскресенье мертвый Вотан поставит часовню там, где некогда утонул другой. Мы об этом ничего не знаем. "Китеж", — говорит Машенька, вглядываясь в толщу воды. Она уже попала. Душа ее, сделанная немодными спиритическими сеансами, будто бы настоящая, уже находит в затонувших витражах неведомую сторону себя и дивится на нее, дивится. Удивление достигает критической точки; мы видим, как некто в массивных креслах щурится от солнца, бьющего в глаза сквозь чрезмерно узкое окно, Машенька подает ему вина или еще чего в гладкой металлической чаше: "Выпей, князь". Князь отворачивается от нее. "Пускай ты подашь мне, мой преданный друг". Друг подает. Лица друга мы не видим. Рука друга заметно подпрыгивает.

 

По-прежнему пасмурное утро. Машеньки больше нет с нами. Отпечатки острых копытцев на глинистом берегу, конечно же, скажут нам, куда она пошла.

 

____________________________________________

 

 

* * *

 

  Закрась половину лица чёрным

  И стань индийцем, китайцем или манихейцем

  А может ты негр тогда можешь белым закрашивать

  Можешь не закрашивать

  Китайцы они жёлтые везде

  Жёлтые повязки жёлтые повязки

  Можешь в синий в зелёный

  можешь пластырем заклеить

  Знаешь, что такое недеяние?

  Знаешь, поэтому в Китае столько должностных лиц и они ещё живы.

  Все императоры Мин делались из рисовой бумаги.

  Всех студентов делают из рисовой бумаги.

  Им снятся нарисованные горы

  Нарисованному монаху снится, что он нарисованный непарный шелкопряд

  В монастыре правда всё равно спросонья принимают за своего

  Вот что такое недеяние

  И что такое социализм

  А что за штука Мани, знаешь?

  Присядь на государственной границе, аккуратно отверни лепесток

  Мой любимый цветок василёк

  Только там не растут васильки,

  Что у хань, что у Ганги-реки.

  Все просто: на границе нужно симулировать лотос (мимикрия — наука будущего), а в Индии несколько общих знакомых запросто заблудились, т. к. если в Китае объединяющими факторами являются социализм, бумажные грезы и желтый цвет, то в Индии даже разобщающие факторы — не что иное, как плод воображения священной коровы, которая есть уже сама по себе чистый вымысел, беспардонно прикрывающийся шкурой ни в чем не виноватого животного. О, что теперь с нашими мальчиками!

  Наверно заблудились в чаще эмоциональных киноплёнок

  Бродят от Мадраса до Мадраса

  Путают чакру с шакти, а шакти с шахтой

  На окрик или резкий хлопoк не реагируют.

  "Так будет со всеми, - сказал Стефан Цвейг

  (Не писатель, а просто обладатель такого имени), —

  Камасутру - дошкольникам, рисовую бумагу — андрогинам!"

  Когда Стефан Цвейг был китайцем, он изобрёл машину времени

  Когда Стефан Цвейг был бенгальцем, он изобрёл кинематограф

  Когда Стефан Цвейг был негром, он изобрёл белый цвет

  Когда Стефан Цвейг был мной, он изобрёл это путешествие

  Когда Стефан Цвейг был священной коровой, он изобрёл позу лотоса,

  русских мальчиков и васильки

  Когда Стефан Цвейг был манихейцем, он изобрёл пластырь.

 

 

* * *

 

  Матрос матрос попал на берег

  Впервые за двадцать лет

  Двадцать лет он прожил в воде

  Всю недолгую жизнь свою

  Матрос матрос он песню запел

  О мама верни меня в синие волны!

  Мама не хочет ему отвечать

  Бригантина "Элизабет"

  Матрос матрос возвращайся домой

  Взгляни как этот берег суров и дик!

  Острыми камнями в лохмотья изорвёт

  Перепонки меж пальцев твоих.

 

 

* * *

 

  Мальчик носит серый щит

  Говорит всем что это лицо врага

  Хочет носить на сумке или вместо своего

  Вот такой у нас сегодня мальчик

  Фрэзера обчитался

  Или Проппа.

 

 

* * *

 

  Что же ты далай-лама любовь моя в поте лица

  Отвлекаешь меня на ненужные вещи а дальше

  Ты уже совершил всё что мог и будда твоя права

  Медная твоя будда железная твоя воля

  В каменное ничто превратилась она

  Превратилась она в каменное ничто

  Когда тебе поставят памятник, каменное ничтожество,

  . . . . . . . . . . . . you . . . . . . . . . . . .

  . . . . . . на волю пташка улетай . . . . . .

  . трепещет крыльями а рот разжать не хочет

 

 

* * *

 

  Стать историей короче, чем стать географией

  Равномерное попискивание с севера: Беринг переплывает пролив вручную.

 

 

 

ОУКАЗЪ

 

  Указом нашего отца

  Кто меняется с лица

  Есть лживый игнорант, потешный инцидент

  В суспензории размещённый

  Разлагается и ест

  И точных наук несомненным грамматическим языком

  Заведует.

 

 

одностопный ямб с пиррихиями

 

  всеэ

  тишту

  кине

  возмо

  жныдля

  испо

  льзова

  ния

 

 

Большой вкус колумбийского неба *

 

  ---

 

  ... Мин херц, по переулку,

  И странный взгляд преследовал меня;

  Я, на свою беду, не весь ещё потерян.

  За мной, широкими шагами, скрываясь в глубине дворов,

  В кустах черёмухи найдёт приют, под арку спрятаться умеет,

  Но был какой-то в этом некий всякий ритм,

  Природой, что ли, совершенный,

  Несовершенный в этом был...

  — Матрос, ты видел Смерть?

  — Ещё как! Она немного не в себе, но похожа;

  Ты знаешь, встала передо мной, остановила и встала,

  Стой, говорит, Томми Нюкасл!

  Стой, говорит, дальше ходу нет, говорит, ваших всех забрали,

  Остались одни наши.

  — Не в себе, ты сказал? — Не в себе, конечно:

  В тебе и во мне, в тебе и во мне.

  ... Я помню море, полуистлевший стяг,

  Вообще романтика такая,

  Над крепостью: он бьётся, бьётся, бьётся.

  Они похожие на нас но совершенно не такие

  Они почти уже везде они нигде нигде нигде

  Они начало и конец у них чего-то не хватает

  Мин херц, как вышла Афродита

  Но нет они не та они не те

  И по камням — вверх! По камням — вверх!

 

  ---

  /reggae/

 

  Когда взойдёт великая Луна,

  Мы позабудем наши имена,

  И ша-ла-ла, и прочие дела,

  Та-там, та-там.

  То здесь, то там. Я собираю вещи, comin' thru the nite.

  Я собираю вещи, comin' thru the nite.

  В небе звёздочка горит, сам с собою говорит.

  — Человек ли ты? — Конечно же, nicht и nyet;

  Здесь ни одна собака не застит свет,

  Здесь вдоль обочин земля, трава и цветы,

  Я со своим народом, ты со мною на "ты".

  Рэггей — как надоела эта земля!

  Чужая земля, где нет незаёмных мелодий;

  Будь верховой или пеший — под утро сигналят костры,

  Соблюдают медленный шаг. Вот так.

 

  Где же ты, где ты, где ты, родная страна,

  Где же ты, где ты, где, кому ты нужна;

  О, всё, что нужно мне,

  Пускай его сгорает, сгорает на медленном огне.

  Пускай его сгорает, здесь и там, comin' thru the nite,

  Здесь и там, comin' thru the nite, waitin' occupate.

 

  ---

 

  И вера здесь давным-давно чужая,

  И кружится мелодия простая,

  А Сан-Франциско слишком далеко.

  Быть может, если долго на Восток,

  То попадёшь в конце концов на Запад,

  А может, врут. Быть может, он давно уже не круглый,

  А плоский, этот шар, квадратный и цветной.

  Когда мы были молодыми,

  Мы шли вперёд, и нами было всё,

  Мы шли вперёд и, может быть, не возвращались,

  Мелодия вернёт тебя обратно,

  Мне тридцать, сорок лет. Я старый и больной.

  Мне не смешно. Я расскажу тебе о том,

  Как кто-то рассказал тебе об этом

  (Что тоже кто-то где-то рассказал);

  Ах, всё пройдёт, закончится, продлится,

  Как тридцать, сорок лет тому назад,

  Когда, я точно знаю, где-то,

  Когда — не помню, где — не помню, но наверно

  Рассказывал... Напомни мне - о чём?

  Он рассказал. Едва ли ты запомнишь,

  Ведь памяти — увы — не существует,

  А в ФБР об этом знают всё.

 

* Есть люди, обладающие дурной привычкой неверно прочитывать вывески, заголовки и надписи на заборе, например бестиарий вместо бар-ресторан или вместо казино "Панда" — сами знаете что. Большой вкус колумбийского неба — это искаженный рекламный слоган "Божественный вкус колумбийского кофе", что, правда, никак не влияет на содержание пиесы.

 

* * *

 

Можешь все можешь все наконец работа химический темперамент созданный воссозданный наконец игрушки тряпочка тампон в голове чувствует разный цвет заворачивает себя в разные листья форма форма прорези форма тропики живет растительной жизнью ненавидит речь боится страшится пугается преждевременной смерти в безвестности в нищете что может привести к такому речь наверное речь иссушающая пагубная способность не несущая в себе ничего созидающего взгляды безумны лица желты чресла неплодны конечности хромированы гляжу вперед я без боязни и обращаюсь в дизель-лектроход и лес зеленый вижу в свои окна березовый и смешанный и хвойный такая понимаешь благодать а я себе нормально еду еду вот это жизнь вот это не фигня о жалость нет садовыя участки у дизеля не может быть нигде за то что дизель странник неоседлый зато глядит на профили древес вот они вот такие галлюцинации дизельный межобластной упорно застрял в сознании аллегорией бесприютного материнства сколь неправы индеанисты в своей неофитствующей непререкаемости наша мать не земля а дизель-электроход начитавшийся Руссо Карамзина и Аполлона Майкова не знаю на что похожи дети земли дети дизеля мечутся по подземке грезя о безмыслии и неподвижности в уютном бревенчатом гнезде получили в наследство недопустимость мизантропии и неразделенную любовь к природе а что природа деревья деревья деревья чем больше их тем нет! нет! не тот обетованный край я так ненавижу природу как камень мышьяк arsenicum горный орел высоко орел бедняжка орел холодное двуногое существо похитило огонь в котором он орел зародился печень этого парня ничто в сравнении с унизительной участью орлиных потомков быть беспомощным разбивать скорлупу вот так теперь появляются на свет дети орла.

 

 

 

 

* * *

 

NN легко бежит по упругим листьям. На четвереньках, выпрямив руки и ноги. Он несимпатичный. У него острый нюх и потрясающая способность к мимикрии. Вот он остановился, лязгнул пастью и мгновенным упругим движением перемахнул ручей; на той стороне качнулся орешник и что-то рыжее мелькнуло так быстро, что могло и показаться. NN — человек. Он живет на болотах и от него можно ждать почти всего.

 

Эти люди воруют. Они выходят по ночам прямо из воздуха и воруют всё. Они украли у меня фантазию. Да, да, вы не ошибаетесь, мое воображение, способность измышлять несуществующее. Материальные ценности их не интересуют: зачем, если дана свобода перенимать свойства любого известного вещества; они забирают с собой только то, за что нельзя подержаться руками. Мы, наивные, считаем подобные штуки неотъемлемой частью себя самих, своей будто бы интеллектуальной субстанции, варварски используем их в повседневном обиходе и, лиши нас этих способностей, не проживем и дня. А где-то неизвестно где, возможно, за право обладания одним днем таких способностей ведут затяжную войну четыре королевства и одна островная республика. Или - без толикого пафоса: коммерсант делает дикие барыши на умении считать до пятидесяти двух какой-нибудь пятилетней девочки. (Важно не то, до какого номера она добирается, а самый факт умения; я думаю, вы меня понимаете с первого раза. Отлично.)

 

NN скользит по деревьям белкой - змеей - куницей. Сейчас нельзя видеть, что собой представляет его наружность, NN — невидимка, мы знаем только, как он может ощущать свои движения, и то приблизительно. NN — это его не настоящее имя.

 

Офицер установил за деревней наблюдение. В деревне нечисто: там случаются странные вещи и происходят странные вещи, а в окрестностях вещи совсем странные случаются. Офицер молодой, очень строгий, он только что закончил академию и получил свое первое назначение на пост. В деревне его любили и старались не обижать.

 

Есть пустой город. Говорят, есть пустой город. Там никто не живет и не жил никто никогда. Город был всегда. Там никогда никого не было. Город всегда открыт, можно пойти погулять по центру, посидеть на причале, можно зайти в автопарк и погонять автобус по пустынным проспектам. Это хороший город. Поселиться там нельзя. Нет, там нельзя поселиться. Там нельзя делать одну вещь: там нельзя жить, это запрещено. Нет, за это ничего не бывает. Ты можешь побродить там полчаса, час, и, если ты не имбецил, успеешь к этому времени понять, что надо тебе, бедолаге, поскорей мотать к окружной, ибо здесь ты, горемычный, очень сильно мешаешь. Не спрашивай меня, кому, здесь нет слова "кому", там никто не жил, не живет и жить не будет, ты никому не мешаешь, ты мешаешь никому. Это запрещенный город, неужели так сложно понять?! Это сложно?!

 

Внуки бабки Христины никакого в жизни города не видели, ближайший поселок, претендующий на это гордое звание, находился километров за 80, но историю о запрещенном городе с охотой рассказывают младшеньким на сон грядущий. Христинины младшие в последнее время стали очень нехорошо нервные.

 

Христина колдунья, об этом все знают, но никогда не говорят: стыдно обижать пожилую женщину, в одиночку воспитывающую четверых малолетних хулиганов, за которой к тому же не зналось ни одной предосудительной или сомнительной истории; многие ли могут этим похвастаться? В колдовство в деревне не верят два человека: офицер и отец Канди. Отец Канди христианин, он не верит ни во что, кроме Библии, Ньютона и Дарвина, а офицер с каждым днем все больше беспокоится и ищет в лесу то секретную американскую базу, то, на худой конец, хотя бы склад радиоактивных отходов.

 

Эти люди забираются в окна, где есть маленькие дети, и крадут у грудных младенцев улыбки. УЛЫБКИ, понятно? Именно совсем маленьких. Улыбку взрослого человека, который разговаривает, еще можно понять, но чему улыбаются эти? Улыбка грудного ребенка - один из самых ценных товаров в их извращенном мире. Запирай ставни крепче, дочка, а будешь жить в городе - закрывай окно на щеколду. У тебя будут дети. Ты сама еще ребенок. Не смейся на улице.

 

Мать Тани Бергер никогда не закрывала окно. И таки дождалась. С тех пор Таня не смеется и полоумная.

 

NN делал свое обычное дело. За ним бесшумно ступал наблюдатель, повторяя каждое его движение. Когда NN оборачивался, то видел застывшую человеческую фигуру с отвернутым назад лицом. Наблюдатель не мешал, NN продолжал раскладывать корешки в известном порядке. Отец Канди сказал, это поможет ему вспомнить свое настоящее имя. Отец Канди отказался учить NN грамоте, сказал, что тогда он забудет все, что умеет сейчас, а грамоте научится вряд ли. Раньше NN знал языки, он помнил: дойч, латина, франсэ. Что значат эти слова, он не знал; память о прошлой жизни удержала едва ли не только их. Еще он помнит картинку, движущуюся картинку, очень короткую. Совершенно прямая дорога, сверху бьет плоское, нежаркое, но очень горячее солнце, а вокруг необыкновенно высокие дома ли, деревья ли, скалы, - если послушать отца Канди на проповеди, то получится, что это и есть рай, но наедине отец Канди говорит совсем другое. Не то чтобы отец Канди врал, нет, он объясняет, что в быту может позволять себе заблуждаться, а в церкви - нет, поэтому священник он никудышный. Он долго пытался втолковать NN, что это было за место, но NN так ничего и не понял. Отчего-то он считает, что у NN больше ума, чем в него положено.

 

На, через, посредством, вперед, — так болотные люди учат своих детей.

 

 

 

 

ИСТОРИЯ О ЧЕТЫРЁХ САМОЛЁТАХ

 

В чужой стране, задолго до моего и твоего рождения, жили Четыре Самолёта. У одного были кресты на крыльях, другой, сверхзвуковой, мчался, опережая время, третий взмывал за облака и долго потом не мог спуститься, а четвёртый плавился, как воск. Они не могли оставить друг друга. Шла война, люди еле поднимали головы из высокой травы, сбивались вместе по трое и четверо, боясь помереть в одиночку, но что это им давало – только скорую смерть, трое вспыхивали быстрее двоих и ярче одного, темнеющие глаза их поворачивались зрачками не в душу, а внутрь, в тело, где и обнаруживали широкий четырёхугольный колодец с высвеченными металлическими перекрытиями, на которых слабо поблёскивали капли ржавой воды. То, что оставалось в это время на лице, пугало обратной, пластмассовой стороной глаза, а изнутри от скуловых костей к затылочным медленно продвигались сапрофиты и бессмысленная ноющая боль, и только уши могли быть ещё открыты для звуковой (или сверхзвуковой?) атаки; однако именно в это время небо делалось наконец пустынным.

 

Я дезертировал. Не путай, не ты, а я, мы шли через горящий лес, я видел оплавленные верхушки деревьев. Внезапно они склонились ко мне, я услышал шипение, но, проморгавшись, понял, что это не я, а блюёт мой друг комиссар Волкин. Я перевернул его на живот, и это было последнее, что я сделал для фронта.

 

Когда из барака вышел человек и спросил меня "Кто ты?", я поморщился, но ответил: "Лёнечка". "А я Татьяна Сергеевна. Можно просто баба Таня", – пояснил он. Поляна поросла мелким рыжеватым кустарником, сквозь него тут и там виднелись длинные стены. "Поешь", – сказала мне баба Таня и, бухнув на стол передо мной миску с молочным супом, включила телевизор: показывали международные новости, звук не работал. "Козёл ты, Лёнечка", – сказала баба Таня, меланхолично нажимая на все кнопки подряд.

 

Деревня называлась Сальники, в этом месте был пожар несколько лет назад. Я мог бы остаться здесь навсегда. Я починил телевизор.

 

"Дальше, дальше", – тормошил меня Санёк; он всё время чего-то требовал, просил воды, но пить здесь было нельзя, он выливал воду себе за шиворот. Татьяна Сергеевна, нахохлившись, сидел рядом, у него были короткие тёмные волосы с плохо закрашенной сединой, и воды он не просил, потому что ему не помогало. Все чувствовали себя хуже некуда отвратительно. Первый самолёт никогда не летал, эту машину смерти захватили ещё во Второй Мировой, и с тех пор к ней никто не приближался; летал Другой, и летал отлично. Человеку, которому достался Третий, я искренне не завидую. У него заедало шасси.

 

– А Четвёртый?

– А на четвёртом летели мы с Волкиным, – я поёжился, стараясь не думать о луже расплавленного парафина в нескольких километрах отсюда. За Волкина можно было не бояться, я бросил его живым, и вот-вот он должен был постучать в наше окно.

 

 

 

 

* * *

 

2 марта. Я сижу в чёрной комнате с двумя зеркалами, передо мной шандал с оплывшей свечой. Электричества нет, но есть радиоточка. Дракон любит меня.

 

4 марта 15.00. Я родился в блочном районе, только что заселённом погорельцами и приезжими, которые в течение последующих лет медленно узнавали друг друга. Наше детство было скудным на впечатления и маловыразительным. Я учился прилично, и дрался отчаянно, как полагается, классе в шестом или седьмом.

 

15.45. Из окна мне виден двойной ряд колючей проволоки, она окружает не мой дом, а соседний, похожий на секретный комбинат. Что там делают – неизвестно. Какие-то доброхоты давным-давно перекусили её в двух местах.

 

5 марта. Прачечная находилась на полпути от школы, иногда мне нужно было забирать оттуда свежее бельё. Однажды я встретил там соседей – близнецов Аллу и Татьяну, худых, в одинаковых тесных платьях. Они были немного старше, им должно было быть около 13-ти лет, но виделись мы нечасто – я не был своим ни в школьной, ни в дворовой компании. Как не был, впрочем, и отверженным. Что-то подобное происходило, наверное, в раннем детстве, до начала шумных драк и бурного созревания организма, пока люди ещё не стали казаться тенями, изредка сталкивающимися между собой. Друзья появились гораздо позже. А пока вот так мы и столкнулись в дверях – моя тень и две длинные тени с белесовато-пегими волосами и влажными пальцами.

 

6 марта. Я был подростком. Я встретил его двенадцать лет назад, в начале марта, и долго смотрел, как тающий снег стекает водой вниз, в канализацию, через чугунную решётку. Больше, по сути говоря, там ничего и не было. Нас было двое – я и малознакомый Петров из девятого. Через пару месяцев я забыл об этом.

 

8 марта. Вечером к зданию по соседству подъехали грузчики, мы разговорились с одним, но я так ничего и не понял. За проволокой больше не поссышь, там обосновались фургончики с занавесками. Завтра весь день ждать телефонного мастера.

 

Я не смог жить так, как жили мои знакомые – держа за пазухой смерть и улыбку, ружьё и крест. Я не выдержал.

 

9 марта. Это было небольшое животное с двумя головами, бока его покрывала грязно-зелёная свалявшаяся шерсть. Третья голова, чешуйчатая, должна была вот-вот прорезаться, но не успела. Он был дохлый. Он валялся шагах в двадцати от проезжей части и ещё не остыл.

 

Петров побелел, но он был старше, и, наверно, какой-то кодекс чести, который начал к тому времени формироваться, уже обязывал его держать себя в руках. "Сапёр ошибается один раз", – сказал он и толкнул меня в бок острым локтем, чтобы я засмеялся от щекотки. Я засмеялся. Переулок был совершенно безлюден и пуст, солнце стояло высоко над головой, мы оба прогуливали уроки: я – физику, а он – физкультуру. Подсунув под тушку кусок отсыревшего оргалита, мы отволокли её к мусорным бакам, хорохорясь, переругиваясь и ржа, снег розоватой жижей расползался под нашими китайскими ботинками, и было так легко, как только может быть тихим прогульщикам в самом начале весны, на ходу я отпустил одну руку, слепил грязный снежок и сделал вид, что хочу засунуть Петрову за шиворот, и лишь после того, как не очень тяжёлый груз почти беззвучно скользнул с прогнувшегося листа внутрь контейнера, я едва успел увидеть чёрные точки перед глазами, как тут же понял, что щёки мои полны до отказа кислой школьной булкой пополам с желудочным соком.

 

10 марта. Ошибся номером. Мастер пришёл, когда начало темнеть, первый звонок застал меня на рассвете, сбивчивый женский голос попросил Артура Алексеевича или Катю. Я сказал, что такие не живут, позвонил и тут же ошибся сам, такой же женский голос сообщил мне, что я попал в гравировальные мастерские.

 

Вечер. А ведь такие действительно не живут. Перезвонил в гравировальные мастерские, спросил, кто такой Артур Алексеевич.

 

12 марта. Год или два спустя мы были ближайшими друзьями. Я и Петров. Я никогда особенно не задумывался, почему так вышло, вдруг оказалось, что нас двое – привыкших держаться немного настороже, запоем читающих одни и те же книги и пьющих втихаря один и тот же дешёвый портвейн. Впрочем, его пили все.

 

За окном резкий холодный ветер, специально для него напротив открылось кафе-мороженое. Со стороны колючей проволоки мерно стучат. Вчера на улице я встретил человека, он поймал меня за рукав и спросил, не знал ли я – я не разобрал, кого, – которая на неделе разбилась. Я ответил, что нет, я переехал недавно, и долго пытался высвободиться, человек пошёл дальше, повторяя: "Разбилась, разбилась!.." "Чтоб ты сам разбился", – сказал я ему вслед, но он не услышал. Когда он вцепился в следующего прохожего, я заметил наконец неестественную скачущую походку и плащ с оборванными пуговицами.

 

А ведь погода не собирается меняться.

 

Я сижу в чёрной комнате, электричество проведено, но от театрального эффекта с зеркалами всё равно никуда не деться. Одно из них отражает моё лицо, вполне молодое, но уже одутловатое, с заметными синяками вокруг глаз, за всю жизнь, сколько я их помню, не выражавших ничего, кроме детской безмятежности. Не выражающих и сейчас. Другого мне не видно, я мог бы сказать, что в нём происходят неведомые миру волнения, или вереницы призраков, накопившихся в этом доме за время его существования, сквозь стекло пытаются что-нибудь разглядеть – Артур Алексеевич, мёртвые души с соседнего предприятия, давешний псих, которого тоже можно считать привидением, на пару с той, которая разбилась, или с немым укором уставились на меня остекленевшие голубые глазёнки дочери Петрова, зверски замученной мною в младенческом возрасте, хотя нет у Петрова никакой дочери, и не было её никогда, и ничего с ней не случилось, – но скорее всего, в нём отражается кухонная дверь. И Петров жив, а не то, что вы успели о нём подумать. Он так и не улетел в Лос-Анджелес, Город Утраченных Ангелов, как его ещё называют, но видимся мы редко.

 

13 марта. В четырнадцать лет я влюбился. В пятнадцать увидел полупрозрачные ветви молодого кустарника с клейкими листьями, лишённые начала: они обрывались трещиной в сиренево-голубой штукатурке нежилого особняка. Это было на Украине, в старинном городе. В Киеве, если быть точным, но что значит "точным" или "неточным"? Киев – столица соседнего государства, я был там не в первый раз, хотя впервые без родных или близких, и ожидал чего угодно, только не этих листьев. Что значит "полупрозрачные"? С тем же успехом полупрозрачной могла быть сиреневая стена, вещи вслед за людьми неожиданно начали утрачивать очертания, я плохо понимал, в чём дело. "Моя свобода заканчивается там, где начинается нос моего соседа", – помню, кто-то моментально отреагировал. Свобода казалась страшной и неизбежной вещью, в словах этого человека я почувствовал упрёк. Мы всё время тогда об этом говорили: о свободе, о системе ценностей, о смысле жизни, о том, что такое смысл. Через несколько лет я испугался, когда зашёл в гости и услышал обрывки похожего разговора.

 

Я до сих пор не чувствую большого расстояния между собой теперешним и тогдашними незрелыми своими переживаниями. С тех пор, как отменили армию, чёткая граница, разделяющая взрослого человека с малолетним подонком, стала почти незримой, это обычное дело, и хватит об этом. Незадолго до моего рождения, эту повинность сняли незадолго до моего рождения, и я мог бездумно проваливаться в свой гуманитарный институт вслед за Петровым, который туда поступил. Кто скажет, что будь армия на месте, мне со своими данными, которые я описываю с заметным упорством, не стоило бы сильно волноваться, пусть успокоится сам. Я был хорошим центровым в сборной по баскетболу, хотя в нападающие не годился: плохо воспитанное тело не позволяло мячу попадать в цель, которая даже мне казалась слишком высокой. И так далее. Петров не развивал себя принципиально, он считал себя выше этих развлечений.

 

Я симулянт.

 

Хотя симулянтов среди нас было мало. Очень мало.

 

Почему я не в силах переключиться, почему память так навязчиво предлагает мне несчастные пятнадцать-шестнадцать лет и полузабытую довольно безрадостную дружбу с Вадиком Петровым, кое-как скрашивавшую рутинное существование затерявшегося недоросля? Честное слово, мне проще ответить, почему я родился. Меня зачали родители, и хотел бы я посмотреть на человека, которому удалось этому противостоять.

 

Не выношу памяти. Она, бесцеремонно врываясь в прошлое, искажает его очертания и перемешивает фигуры; она вынимает из тебя всё. Она нагло лжёт тебе в лицо и вынуждает с ней соглашаться. Она швыряет в тебя новыми и новыми своими находками, а те, увеличиваясь в размерах, затмевают зрение и оборачивают тебя плотной пеленой ирреальности, и вот – здравствуй! Как тебя зовут? Не помнишь? Нет? А зря, вот что как раз стоило бы вспомнить, потому что по крайней мере это – правда.

 

Я никого не хочу видеть, ничего не хочу вспоминать; я отдал бы всё на свете, чтобы услышать звуки, которые составляют моё собственное имя.

© 2009–2024  schokn.ru

Стояли звери около двери,

В них стреляли, они умирали...

Стихи очень маленького мальчика

Все материалы размещенные на сайте принадлежат их владельцам. При копировании материалов ссылка на источник обязательна! Администрация не несет ответственности за нарушения авторских прав, все материалы содержатся на сторонних ресурсах, все ссылки скрыты.

КОНТАКТЫ

 

Россия, г. Москва, ул. Зорге, здание COMCON.   

schokn@mail.ru  |  +1 212 736 3100

КОНТАКТЫ

 

Россия, г. Москва, ул. Зорге, здание COMCON.   

schokn@mail.ru  |  +1 212 736 3100