Schokn / ЩЕкн

КВАНТОВАЯ ПОЭЗИЯ МЕХАНИКА

Вот, например, квантовая теория, физика атомного ядра. За последнее столетие эта теория блестяще прошла все мыслимые проверки, некоторые ее предсказания оправдались с точностью до десятого знака после запятой. Неудивительно, что физики считают квантовую теорию одной из своих главных побед. Но за их похвальбой таится постыдная правда: у них нет ни малейшего понятия, почему эти законы работают и откуда они взялись.
— Роберт Мэттьюс

Я надеюсь, что кто-нибудь объяснит мне квантовую физику, пока я жив. А после смерти, надеюсь, Бог объяснит мне, что такое турбулентность. 
— Вернер Гейзенберг


Меня завораживает всё непонятное. В частности, книги по ядерной физике — умопомрачительный текст.
— Сальвадор Дали

Настоящая поэзия ничего не говорит, она только указывает возможности. Открывает все двери. Ты можешь открыть любую, которая подходит тебе.

РУССКАЯ ПОЭЗИЯ

Джим Моррисон
ИНГРИД КИРШТАЙН

Ингрид Кирштайн

Латынь

 

Сняли мы латы.

Не говорим на латыни.

К нам не приделать язык,

знающий правду одну

римлян, упившихся жизнью.

Нем гладиатора стон —

надпись на горьком лекарстве.

Что же за люди придут,

наши наречья отринув?

С чипами вместо мозгов?

Листья деревьев — вот они, формы различной

нынешних стран языки — где-то сердечней,

где-то и суше, но все — осенью вянут, желтеют,

хоть говорят об одном.

Роскошь повторов

праздную

клон изживет и обратится к латыни.

Прям ее древний скелет.

Рощи священной неувядающий лист

Вечнозеленый.

 

© Copyright: Ингрид Кирштайн, 2020

 

 

 

 

 

 

Хайкинг

 

Вершины гор.

Тишина Трехстиший.

Басё с котомкой.

 

Фудзи Хокусая

В раме огромной волны.

Лодчонка для бренности.

 

© Copyright: Ингрид Кирштайн, 2020

 

 

 

 

 

 

Февраль

 

я ангел-некудачник февраля

из-за меня в москве дожди со снегом

пускай я враль но фее врал ли я

с неловким смехом

А.Чемоданов

 

Февраль-фривольник, фее враль,

Верфей фривафельный вайфай,

Орфейной фрейлиной фристайль,

Фалерна флер, мильфея флай.

 

Рефреном вырефренный эль,

Вертлюга-флягер, Фра Фаэль,

Ферштайный Эльф и фрау Ель

Хлестали, веря-ли-себе-ль?

 

Фуфыря фибровый хорей,

Цугцварни гравийный хайвей

Развел вольеры под форель,

грезархивральствуя в свирель.

 

Феррари в ралли трагифарс,

в овале зеркало анфас.

Фольварков неглубокий снег

засыпал Фебов, но не сверг.

 

© Copyright: Ингрид Кирштайн, 2020

 

 

 

 

 

 

Наш слой

 

Сходила на выставку Репина.

Ярче всего — портрет Тургенева.

Русский энциклопедист.

Много, много деталей и выражений на лицах, невозможных в других манерах живописи.

Как почва из-под ног — война ли, революция,

преступления или наказания,

русский язык не уходит.

Вот ты, просачиваясь сквозь него, ничего не оставишь.

А он не оставит тебя, как что-то последнее, что у тебя есть.

Если даже нет совсем ничего.

 

© Copyright: Ингрид Кирштайн, 2019

 

 

 

 

 

 

Харизматическое

 

Наши храмы — вокзалы для душ,

а метро — профанация храма.

И коптится телесная чушь

как последних времен амальгама.

Ожидания вьется дымок

Неуверенно так, осторожно:

если куполом стал потолок —

счастье было возможно, возможно.

Вот и птицы летают внутри,

подставляя крыло-вероятность

причаститься свободы зари,

унести за собой в безвозвратность.

Обескровленность тянет — Бог весть? —

тишину или хмарь на погосте.

Если ждать — это счастье и есть,

если жизнь начинается — после.

 

© Copyright: Ингрид Кирштайн, 2020

 

 

 

 

 

 

Прости меня

 

Прости меня, прости меня, прощай,

не хватит ли, что не прощу сама я,

что выдохся обетованный рай,

не пересилив ангелов раздрая?

Песок и звезды смешивать зачем?

Разбросаны бессмысленные тигли.

Мы неба и блаженства не достигли,

песчинками расстанемся. Совсем.

 

© Copyright: Ингрид Кирштайн, 2020

 

 

 

 

 

 

Статуя в саду

 

Афродита? Венера? Иштар? Имена

и легенды — одежды твои.

И лучатся лучи, а уж пена пьяна,

и не помнят себя соловьи.

Тебе пену впитать, голой дымкой дрожать

от цикадного треска секунд,

И жемчужное тремоло лун отражать,

ибо волны — подобия струн.

Ты пристрастна, ревнива, и знаешь права

красоты в своей власти над ней.

И по славе былой сокрушаясь, права,

что горчит до скончания дней.

Но когда ты со мной, и играешь в слова,

чтоб шиповником розу избыть,

вопрошаю в сердцах, изорвав рукава,

как мне звать тебя, чтобы забыть?

 

© Copyright: Ингрид Кирштайн, 2019

 

 

 

 

 

 

Есть люди

 

Есть люди как диковинные травы.

Топорщатся, четырежды двуглавы,

ученые их длинные названья,

не радуя ни вкус, ни осязанье.

 

Отечество им шахматное поле,

часы и дни разнятся, балаболя,

е-два и е-четыре, паутина.

И никуда не движется картина.

 

И мысли, коих свет не затеняет,

бескрайнее за край переливают.

О ржавое безжалостности жало,

лишь ауру бы тело удержало!

 

О, почему гармонии аккорды

не прозвучав, до шепота истерты?

И тщишься ты, глухой осколок ноты,

постичь: зачем, откуда ты и что ты?

 

© Copyright: Ингрид Кирштайн, 2019

 

 

 

 

 

 

Сквозь пустоту

 

Простор воображения — пустырь.

По гребню застывающего шлака

ступаючи, не оберешься штампа...

Дождись, пока споткнется поводырь,

 

пока луна, облившая тщету,

не преподаст красот своих надкрылья.

Внутри тебя проступит иггдрасилье

усилие расти сквозь пустоту.

 

© Copyright: Ингрид Кирштайн, 2019

 

 

 

 

 

 

Осень слов

 

 

* * *

 

Топленым золотом листвы

с лихвою расплатилась осень

за белую луну в оправе

высоких страшных соловьев.

 

Нетлена тленного, увы,

в разбитом воздухе не сносим,

словами затыкая бреши

сосущих время сквозняков.

 

Быть может, праздник под конец

уже не праздник? Воздух выпит,

пустыми смыслами встречают

слова — забвения приход.

 

Побед не знающим числом

полета медлят и трепещут.

А те, кто нынче сами — осень

шлифуют листьев пересчет.

 

Горящий обруч? Нет, прыжок

из тигра — тигра. На свободу.

Луны охотничью природу

насытят золотом чужим?

 

Слова, прорвав луны квадрат,

сгорят, на буквы рассыпаясь?

Истлеют, в сумраке отчаясь,

что губы их не повторят?

 

 

 

 

 

* * *

 

Топленым золотом листвы

с лихвою расплатилась осень,

за то, что соловьям не сдались

ворота строгие луны.

 

Сосущих время сквозняков

Безумен хор простоволосый.

Ах, листопады-миловиды,

вы словно искры тишины!

 

Миг повторенья, повторясь,

как бремя позднее, наскучит,

воронкой смысл преодолеет,

уйдя в словесный листопад.

 

И праздник сей, за разом раз

как бал, напыщенно-трескучий,

и шествие не одолеет

немых, как прежде, лунных врат.

 

Зачем, взвивая и кружась,

метаморфозой примиренья

с грядущей слякотью безлунной,

летят они, лаская взгляд?

 

Как каллиграфия в листве,

живет в словах еще боренье

с отчаяньем тоски безумной,

что губы их не повторят.

 

 

 

 

 

* * *

 

Топленым золотом листвы

с лихвою расплатилась осень,

за то, что к лунной переправе

не подобраться засветло.

 

Сосущих время сквозняков

безумен хор простоволосый,

за перепады слов и яви

лишь листьям выйти повезло.

 

Как всякий праздник под конец,

измельтешась, толпою съеден.

Все те же и слова, и листья

летят на узнаванья миг.

 

Немых, как прежде, лунных врат

ни серебру не взять, ни меди.

Без ностальгической корысти

гляжу на мертвый черновик.

 

Зачем, взвивая и кружась,

метаморфозой примиренья

с грядущей горестью мильонной,

роится смыслов звукоряд?

 

Как каллиграфия в листве,

в словах начатки песнопенья,

сокрыты хаосом бездомным,

и губы их не повторят.

 

Горящий обруч? Нет, прыжок

из тигра — тигра. На свободу

cорвутся караваны листьев

в свои надмирные края,

 

несбыточные связи слов

выстраивая мимоходом,

как листья, их нанижет вместе

дыханья свежая струя.

 

Миг повторенья, повторясь,

еще подкараулит случай,

воронкой смысл преодолеет,

уйдя в словесный листопад.

 

И обретут себя слова

в порядке гордом и певучем,

лишь горечь легкая довлеет,

что губы их не повторят.

 

© Copyright: Ингрид Кирштайн, 2019

 

 

 

 

 

 

Китайская медицина

 

Сеанс за сеансом иглами, закрученными в стойкий локон

всей коллекцией бабочек, улегшихся в спальный кокон,

доктор пришпиливает мой водянистый астрал к мясу,

примеряя на хмурую ряху невзрачную рясу.

Но в бульонном кубике тесно, братцы,

и торчок за торчком пошла выдвигаться

восприимчивость — как антенна на старой спидоле,

по коленцам, сквозь взрослость к вечерней школе.

За буйки-маяки сперва, в нейронные броды

заплывают музыки-слова не нашей природы.

Становлюсь-становлюсь-становлюсь антенной,

чую пимпочкой такты волны нетленной,

наслаждаюсь вовсю широтой охвата,

все, что вне меня - вот, внутри меня-то!

Так и слышу, глушимая шумом литер,

Как сквозит внутри вертикальный ветер.

Драгоценный доктор, умножь усилья,

чтоб снаружи живые раздались крылья.

 

* * *

Вертикальный ветер — попросту труба.

Вместо листьев ясеня — перья ястреба.

Всякая действительность низменно-груба,

только восхитительность нежно-голуба.

 

© Copyright: Ингрид Кирштайн, 2018

 

 

 

 

 

 

Капля

 

Разве частица воды избирает свой путь?

Вечной снежинкою стать, в океане тонуть?

Иль, воспаривши в сияние лунных морей,

в мертвых дождей усыпальнице круг разомкнуть?

Будто частица воды, по природе вода

может наращивать силу посредством труда,

тихо растенья родив, и под землю уйдя,

праздно лучиться в подкорке, свой обморок льдя.

Как побороть эти дерево, огнь и гранит?

Капля за каплей пещеру в нирване долбит.

Слившись в одном идеальнейшем море морей,

капля чужая не станет однажды родней.

Вряд ли последняя капля, плывя через край,

сколько-нибудь различает триумф и раздрай.

Вряд ли ей есть интерес, повторяясь на слух,

круговороты свои изливать на подруг.

Слишком ушедшей в себя, не имеющей дна,

кажется капле: я так нестерпимо одна?

Все инкунабулы капли, на них эльзевир

лишь отражение внешнего, темен и сыр.

Помнит вода свое прошлое, только поет

вовсе о чем-то, чему никогда не черед.

Капля, которой боюсь, ты блестишь и блестишь.

Ты растворишь меня, если совсем догрустишь.

 

© Copyright: Ингрид Кирштайн, 2019

 

 

 

 

 

 

Одной фотографии

 

Бывало, упиваясь тишиной,

Постигнешь удивление природы.

Как, неужели я ей тоже часть,

Живая часть, и голос есть, и тело,

И вдохновеньем полное лицо

Совсем другой эпохи,

Дориана

неведомый живой автопортрет?

 

Теперь, когда я чувствую себя

Как фон, природа ближе мне, чем сам я,

Привычка красоты утечь в слова

Кого-нибудь, кто рядом оказался,

Не думая совсем, что вовлечен

В присутствие ее на этом свете —

Мне кажется законом бытия

Единственным, первичным, непреложным.

Слова разволновались, и несут

Не то, что отраженье. Нет, иное,

Глухую интонацию беды.

 

На дне потока мутного времен

такие лица светятся навстречу

как лучшее, что было на земле.

 

© Copyright: Ингрид Кирштайн, 2019

 

 

 

 

 

 

Когда все рушится

 

Когда все рушится

и видно, что прошлое, как ни росло над собой, уже опрокинуто -

и предыдущее прошлое – в землю вросло, не стало последующим -

и предпредыдущее с корнем выкорчевано,

и суетятся только слова-мураши, думая что-то связать,

строя мосты, как было это и то,

ясно одно: будущее сильнее.

Хочет оно другим быть, не так называться.

Вот и ломает текущее, чтобы не стать опрометчиво прошлым,

власть не отдать.

 

Тучей опять нависать.

Нет бы однажды

всем уступить нам дорогу протечь безмятежно.

Что, на обломках твоих на день задержаться — награда?

Но восхищаюсь тобой, жребий не всякий

ты принимаешь, рушишь и рушишь опять.

 

© Copyright: Ингрид Кирштайн, 2020

 

 

 

 

 

 

Изоизоляция

 

Как подумаешь, что картины представляют в лицах,

пародируют, подделывают, собирают из подручных деталей,

тел, мусора и обрезков действительности,

а вот стихотворения классика

никто и не пытается подделать,

обвести автограф, как пропись.

Слишком задача эпична.

Может, и стоило бы взять и перо, и чернила —

по орфографии старой нарисовать завитушки,

вдруг осознав, что за ними — правда.

Ее вещество.

 

Лица бывают похожи, изображая шедевр,

но остаются подделкой.

А вот стихи можно только переводить,

тихо страдая, что тоже —

всего лишь подделка.

 

© Copyright: Ингрид Кирштайн, 2020

 

 

 

 

 

 

 

ЭЛЕГИЯ НА СНЕЖИНКИ, ПАДАЮЩИЕ В ФОНТАН

 

Ovidiu Varsami

 

Eсть же вещи и менее вероятные, чем ваша смерть

В шуме подперших небо чашеобразных вод

Посреди еще не зимы, но уже почти.

В темноте на площади Юности. В фазовый переход

Опуститься, захлебываясь, — избранность или блажь?

Торжество безнадежности – ее колыбельной фаты,

Слезотекущей яви – неужто засахарен ток,

Топких надежд мираж, как с I Love You листок.

 

Будто бы не холод властвует, а слеза,

Водяного пламени ключ под сугробом букв,

Латынь из-под перьев варварских настоящая, хлынь.

Старое чувство верни. Сверху луна. Аминь.

 

Сон с тобой я видела перед Римом своим,

Сон потонул в зашоренном снегом глазу.

Сколько плещет смирения там, где тепло.

Всюду были фонтаны, в них тают твои шаги.

 

О шестиугольные, нежные, словно вслух

Произнесенные: «хоплес» — пятнадцать? Сто?

Ангелы соприкоснулись. С их крыльев пух

Заледенеет в «ХОУП», однажды упав в фонтан.

Там молитвой о встрече осядет на дне.