КВАНТОВАЯ ПОЭЗИЯ МЕХАНИКА

Настоящая поэзия ничего не говорит, она только указывает возможности. Открывает все двери. Ты можешь открыть любую, которая подходит тебе.

РУССКАЯ ПОЭЗИЯ

Джим Моррисон

ИЛЬЯ ЗДАНЕВИЧ

Илья Михайлович Зданевич (псевд. Ильязд, Эли Эганбюри, 9 (21) апреля 1894, Тифлис — 25 декабря 1975, Париж) — грузинский и французский писатель, теоретик русского авангарда и дада, издатель, художник.

Rahel II

Меня слепого видишь ли луна

пускай твоя линяет позолота

сойди красавица ко мне в болото

на дно из раковин и валуна

Моя судьба была вотще ясна

нет в жизни ничего помимо гнета

подчас любви бездарностной тенета

и переход без отдыха и сна

Не жить не умирать и только ждать

когда проникнет в сердце благодать

глухая ночь настанет голубой

И свидимся последний раз с тобой

мой вечный враг всегдашняя подруга

без ненависти не любя друг друга

10 ноября 1940

Безденежье

Сегодня на туфлях не вяжутся банты,

Не хочется чистить запачканных гетр,

Без четверти час прохрипели куранты,

За дверью хозяйской разлаялся сеттер.

Купив на последний алтын ячменю,

За рамами высыпал в крашенный желоб,

Покинув чердак опустился к окну

Украшенный белыми пятнами голубь.

За ним поднялась многокрылая группа

С раскиданных по двору мокрых камней,

Но сердце заныло заслышав как глупо

Нахохлясь чирикал в саду воробей.

В квартиру ворвались раскаты подвод,

С горбушкой в клюву пролетела ворона,

Под крышей соседней горбатый урод

Короткими ножками хлопал пистоны.

Лиловыми губами старого грума

Лицо целовало кривое трюмо

Разбив безысходную проволоку думы

Взялся высекать небольшое письмо.

Вдоль кровель мороз поразвесил лапшу

По стенам расхвасталась зеленью серость –

Почтовой бумагой уныло шуршу

Но мыслью над миром пернатых не вырос.

1912

Болтовня

чакача рукача

яхари качики срахари

теоти нести вести бирести

паганячики вмести

ехчака чока

чока сучока

рачики жачики бачики кока

1922

В степях

Ворон расклюй васильковые очи,

Ширь убаюкает: тихо усну;

Синим окутают саваном ночи,

Тучей холодной задернут луну

Черные призраки сон не встревожат,

Слышишь, – поет околдованный бор…

Звезды полюбят, погаснут, быть может,

Томно овеяв дыханьями гор.

Горе, тоска – и тоска вы ушли ли?

Юные кости схоронит земля.

Были друзья, – да и те позабыли…

Брат мой, отец мой – родные поля.

Вольно душе. На просторе рыдая

Гаснет закат. Потонули года.

Степи, я к вам ухожу засыпая!...

Умерло солнце. Со мной. Навсегда.

1908

Возьми венок сплетенный мной...

Возьми венок сплетенный мной

Из красных веток винограда…

И гор угрюмая громада

Расступится перед тобой.

Возьми его. Алмазы слез

Тебе подарят тайны Мира

И в глубине морей сапфира

Увидишь ты рожденья грез.

Возьми, как дар огня, мечты

И ты постигнешь образ Света…

И ты горящая комета

Моей любви отдашь цветы…

1908

Вот опыленный летом хмель заткал балконы...

А.Д.Тактаковой

Вот опыленный летом хмель заткал балконы,

Вернулся правоверен я в венке гвоздик.

Смотри, подсолнечник желтеющий поник,

Но поцелуй возник в глазах хамелеона.

Вернулся правоверен я в венке гвоздик,

Прошел покос травы, в лесах пьянят цикады.

Желанны будут жницам гроздья винограда

Плывущему – земля, свирельнику – тростник.

Прошел покос травы, в лесах пьянят цикады.

Довольно. Замкнут круг. Расплавлена руда,

Спелы плоды дерев, в колосьях борозда.

Опять вдвоем молчим. В стенах утихли гады.

Довольно. Замкнут круг. Расплавлена руда.

Победному дай когти целовать тигрица.

Рука рукой взята. Вокруг шумит пшеница.

Вот губы круглые к губам округлым.

1911

Все тянутся пустей пустого встречи...

Все тянутся пустей пустого встречи

то за столом, то в креслах мы сидим

и ни о чем часами говорим

и светские пустей пустого речи.

И рифмы прежние одна другой далече

витают над столом табачный дым

и в сумерках растает голубым

оберегая Ваши злые плечи

Ни воли, ни надежды, ни желанья

решимости последней тоже нет

искать былого здесь не стоит след

ушла в леса навек походка ланья

Докончен вечер; снова без желанья

Мы назначаем новое свиданье

1938

Габриэль Шанель

Мерцающие Ваши имена

скрывает часто пелена сырая

моя мольба в костер обращена

испепеляется не догорая

На Вашем берегу земля полна

то певчих птиц то клекота то грая

но вижу протекают времена

не заполняя рва не расширяя

Живем союзниками но вразброд

привязанностью сведены не тесно

мне обещаете провесть совместно

один из вечеров который год

И не дотерпится предместий Рима

слабеющее сердце пилигрима

1939

Ек. Влад. Штейн

Опять на жизненную скуку

Легла беседы полоса:

Качаю радости фелуку

И расправляю паруса:

Стоя над глубью многоводной

В обетованное плыву,

Слова-дельфины очередно

Приподымают синеву.

И осыпаясь постепенно

Под наклоненным кораблем

Улыбок кружевная пена

Белеет в беге круговом,

Изнемогает шаловливо…

Но танец снова занялся.

Как обольстительны приливы,

Как Ваши русы волоса.

1911

Золото-Солнце

Веронике Берхман

Золото-солнце волос Вероники,

Золото ризниц христианского Рима.

В ширь кругозора уходит Великий

Пламенем ржи яровой и озимой.

Желтое око свершает победы,

Черная ночь обессилела пала.

Слышится топот коней Диомеда

Смелых воителей жаждут кинжалы,

Красные листья слетают к колоннам,

Старая роща ликует в шафране;

Пеной рожденная в море зеленом

Будешь заступницей наших желаний.

Запад вино разольет на ступенях,

Чудится бились за землю владыки.

1908

Лампочке моего стола

Тревожного благослови

Священнодейно лицедея,

Что многовековых радея

Хотений точит булавы.

Возвеличается твержей

Противоборницы вселенной

Освобождающий из плена

Восторг последних этажей.

Но надокучив альбатрос

Кружит над прибережным мылом,

Но дом к медведицам немилым

Многооконный не возрос.

Надеются по мостовой

Мимоидущие береты

Нетерпеливостью согреты

В эпитрахили снеговой

Земля могилами пестра –

Путеводительствуй в иное

От листопадов, перегноя

Ненапоенная сестра.

1912

М. Аргутинской-Долгорукой

Под незакатный праздник Дня

Ты будешь звездами забытой

И лоб твой, плющем не повитый,

Никто не вспомнит как меня.

Ты не пойдешь со мной к горам,

Пытая торные дороги

Тебе ли будут близки боги

Не знавшей Солнца по утрам.

За вереницами времен

Ты не получишь царства Мира,

Как стих отмеченный порфирой

Моих божественных имен.

Покинув поиски Руна,

Ты изменила мне Альдонса,

В ночи ты схоронила Солнце

И ты на смерть обречена.

1908

Осенью Солнце любовь утоляя...

Осенью Солнце любовь утоляя

Дарит холмам темносинюю гроздь винограда.

Брызжущим соком поит умирая земля

каждый плод.

Спеют подсолнухи, груши,

дыни лежат в огородах тяжелыми глыбами.

У реки остроносый удод.

Ищет жуков. В полутемных давильнях

Пьянствуют с криками, льют молодое вино.

Быстро пустеют ковши, бурдюки.

С гор пастухи на равнины сгоняют стада.

С блеяньем овцы бегут, длинношерстные козы

топчут цветы, обрывают траву.

1912

Ослиный Бох

свачай жмец сус свячи

шлячай блец нюс нюхчи

псачай

заличи.

фарь ксам

цукарь лусам

шакадам

схуда

дьячи

дам

дада.

смох шыц пупой здюс

жрюс кой кыц бабох

цыц

ей

юс

ех

какарус

аслинай бох.

1922

Ослу

чизалом карыньку арык уряк

лапушом карывьку арык уряк

ашри кийчи

гадавирь кисайчи

ой балавачь

ой скакунога канюшачь

1922

Пабло Пикассо

Напрасно трепетный схватив перо

пытается поэт листы марая

вернуть века потерянного рая

навеки запрещенное добро

пиши по поводу и об и про

попытка одинаково пустая

в края другие отлетает стая

и редкий лес покрыло серебро

И книга эта над которой Пабло

склонялись мы три года сообща

ушедшей жизни тщетный отпечаток

ее постель помятая иззябла

не дозовешься никого крича

подняв чету уроненных перчаток

1941

Сбор винограда

А.Тактаковой

Долго продолжится сбор винограда,

Долго нам кисти зеленые рвать,

В горах пасти тонкорунное стадо,

Утром венки голубые сплетать,

В полдень пьянеть от глубокого взгляда.

Танец возрос. Увлеченней, поспешней.

Много снопов завязать суждено.

Будем одетыми радостью здешней

Медленно пить молодое вино

Лежа под старой, высокой черешней.

Круглые губы медовей банана.

Круглые губы к губам круговым.

Вскинув закатное пламя шафрана

Ветер печалью желанья томим,

Долго целует седые туманы.

В небе пожарище пьяного яда,

Сердцу не надо ни жертвы,ни мзды,

Сердце покосному празднику радо.

Круглые губы обняли плоды,

Долго продолжится сбор винограда.

1909

Тяжелый небосвод скорбел о позднем часе...

Тяжелый небосвод скорбел о позднем часе,

за чугуном ворот угомонился дом.

В пионовом венке, на каменной террасе

стояла женщина овитая хмелем.

Смеялось проседью сиреневое платье,

шуршал языческий избалованный рот,

но платье прятало комедию Распятья,

чело – изорванные отсветы забот,

На пожелтелую потоптанную грядку

Снялся с инжирника ширококрылый грач.

Лицо отбросилось в потрескавшейся кадке,

В глазах осыпался осолнцевшийся плач.

Темнозеленые подстриженные туи

Пленили стенами заброшенный пустырь.

Избалованный рот голубил поцелуи,

покорная душа просилась в монастырь.

В прозрачном сумерке у ясеневой рощи

метался нетопырь о ночи говоря.

Но тихо над ольхой неумолимо тощей,

как мальчик, всхлипывала глупая заря.

1912

У шумной набережной вспугнутой реки...

У шумной набережной вспугнутой реки

Четвертый день со смехом чинят лодки,

Болтают топоры. Горят бутылки водки.

На поживших бортах танцуют молотки.

Вспененная вода расплавила тюрьму.

Зашейте паруса. Пора визжать рубанку.

Облезлый нос покроем ярь-медянкой,

белилам отдадим высокую корму.

Но едкой копотью закрылись берега,

короткая пила рыдает слишком резко,

из рук выскальзывает мокрая стамеска,

дрожат обтертые немые обшлага.

Над головой черно нормандское окно,

Поодаль празднество большого ледохода.

Но вижу в празднестве плакучие невзгоды,

тропу на затхлое бессолнечное дно.

1912

Ущерб Любви

Д. Микеладзе

посвящаю

автомобили роют грубой толпы рожи в каче-

ли луну нудя руду левой левой ватаги сол-

дат

кружит жужжелица ковчеги убогих ложат на

мостовую деревяшки тьмы тем тьмы тем кофеен

столы

мосты с перепугу прыгают нынче молотит

женщину сутолка лакеи как тангенс как

тангенс столбы торчат

улицу оплели провода телефонов рыжие во-

лосы созвездия по ним говорят с

землей злы

гудки подымают окрайны травят просонки

городов варьете фокстерьеры лижут лижут

людей гной

рушат рабочие столбы изъедены червоточи-

ной провода в рыжие клочья горе горе гос-

подам им

падают подстрелены гарью на тротуары кап-

каны светила в концах волос с дохлой дох-

лой давно луной

но углится земля заплатана лохмотьями под

ущербом любви сожжена сожжена

смерть дым

1917

Шагалу

Скажи когда строитель мой Шагал

придет пора распоряжений скорых

нанесть последний капители ворох

на кружевной колонны астрагал

Ты знаешь сам что никогда не лгал

древесный шум и тростниковый шорох

волна и берег в постоянных спорах

тому кто звук на стих перелагал

О живописном подвиге болея

твоя рука подымет карандаш

и подписав созвездье водолея

путь завершит литературный наш

Не забывай далекий и угрюмый

о дружбе полувековой подумай

1965

Экспромт

Откупорив бенедиктин,

Полупрослушав Полякова

Илья Михайлович один

На оттоманке Вашей новой.

Глядит Владимир Соловьев

В обеспокоенные тени

Читаю ожидая снов

Статью Волконского о сцене.

2 ноября 1912 г.

Я бывший человек...

Я бывший человек меня к чему

вернула к жизни ты неосторожно

когда добру не верю ничьему

мои слова влекут удел острожный

прикосновение мое чуму

Мне душу смолоду судьба растлила

разъел желанья издавна порок

в моих глубинах наслоенья ила

определил необычайный рок

в борьбе за горе быть героем тыла

Сперва я думал к счастью напролом

пробиться в простоте моей наивной

наказанный не помнил о былом

за драгоценное платили гривной

за преданность собачью только злом

Что делать с молодостью беспризорной

где обрести заботу и совет

года растрачены в погоне вздорной

мечтателей не допускает свет

моих возможностей прогнили зерна

Сочувствие напрасно я искал

не озлобляясь и во что-то веря

улыбки вместо находил оскал

не шевеля умов что хуже зверя

не трогая сердец что тверже скал

Какого черта в нашей жизни ищем

сперва успехи а потом покой

себе отказывая в сне за днищем

когда расставшись под конец с клюкой

в сосновый гроб укладываться нищим

А если сбудется что иногда

кого-нибудь пристрастнее присвоим

то не откладывая на года

приходит смерть и не насытясь воем

кладбищенским коням кричат гайда

От увлечений лишних избавляя

по людям без разбору семеня

ко мне захаживала льстясь и лая

что без надежд там лучше для меня

со мной одним она одна не злая

Я наконец устал поверил ей

скользя на дно спустился по уступам

среди придушенных судьбой милей

который год живу ходячим трупом

за что не осуждай и не жалей

Среди живущих знаясь с виноделом

к мирскому равнодушье поместил

в моем существованье опустелом

за неудачу никому не мстил

ни дарованьем торговал ни телом

Все пережитое забытый бред

не знаю гибели моей блаженней

на обольщенья наложил запрет

не шелохнет унынье поражений

не возмутит напраслина побед

02.02.1947

Якая вика на выку...

Якая вика на выку

Бела маша на маню

Машет глазами на нику

перестанет

Явиле листья с уклоном

Язвами землю на пели

Темный почемный зеленым

Кавалерьям.

Странные перья доверья

Мачему мику на кульи

Яки выка пашут

перетянули

1922

Галоша

Забры кавтавася адвоката кончилась

Птичьей икспидицыей в горы за завин –

Чанием мертвай якабы женщине…

и мертвая якабы женщина аживленная

знаками занятами у водораз –

делов ривуном обирнулась ничаянно

в воскресенье

стала

ЗДАНЕВИЧЕМ

якабы мужчиной

згой якабы

ТрупЕрда

хушок жапарясай

захуху выеючячь

вуЕнит зюнчь

бужачяй сагтЕг

чакит

Епша

сиячая тро

ПРИГОВОР БЕЗМОЛВНЫЙ

ПО ГОРОДУ ГДЕ НА ПУТИ В ГОДА

ТЫ ПРОВЕЛА НЕПОЛНЫХ ДВЕ НЕДЕЛИ

РЕШЕНИЙ СНЕГ ТУМАНЫ О РАЗДЕЛЕ

ЗИМА ПРОГУЛИВАЛА ИНОГДА

ТО НАША ПАМЯТЬ ХИЩНАЯ ГОРДА

ТО МЫ С ВРАЖДОЙ НА ДАВЕШНИХ ГЛЯДЕЛИ

БЫВАЛЫЕ ВО СНЕ НЕ В САМОМ ДЕЛЕ

ОБРЕЧЕНЫ ПРОСНУТЬСЯ БЕЗ ТРУДА

НИ ОСЯЗАНЬЯ НИ ЛУЧЕЙ НИ СЛУХА

ИСКУССТВО ТУСКЛО ГОВОРИТЬ И СУХО

ПЕРЕВОДЯ НА РАЗГОВОР ИНОЙ

ТЕБЕ НЕ ВОЗРАЖАЛ НЕ ПОВЕСТВУЮ

ВХОЖУ НАВЕКИ В КОМНАТУ ПУСТУЮ

ЧУЖДА БОЯЗНИ СЛЕДУЕШЬ ЗА МНОЙ

У САМОЙ ПРОПАСТИ В ДУРНОЙ ТРЯСИНЕ

ГДЕ ТОПОТ ВСАДНИКОВ ГРЕМИТ ПОНЫНЕ

В ПОТЕРЯННОЙ РЕКЕ СТРАНЫ НОЧНОЙ

ТВОИ СЛОВА ЗАГЛУШЕНЫ ВОЛНОЙ

ПОЛНОЧНЫЙ ДЕНЬ УПЛЫЛ НА ЛУННОЙ ЛЬДИНЕ

ПРОИЗРАСТАЯ ЧОРНЫЕ ТВЕРДЫНИ

ПУГАЮТ КОННИЦУ ВЕЛИЧИНОЙ

ИЗ-ПОД КОПЫТ УТЕС ЛЕСА ПО ГРИВАМ

РАЗМОЕТ МГЛУ КИПУЧАЯ СТЕНА

ПРОНИКНЕТ ВГЛУБЬ ЗАРЮ ПРОВОЗГЛАШАЯ

В БЕЗДОННЫЙ МИР НИЗВЕРГНУТА ПОРЫВОМ

ТЫ НА СЕГОДНЯ СМЕРТЬЮ ПРОЩЕНА

САМА ТОГО БЫТЬ МОЖЕТ НЕ ЖЕЛАЯ

МЕНЯ ЗАПАМЯТУЙ ИЗНЕМОГЛА

ОТ ЛЕТНИХ ДУМ ОТ СЕРДЦА ДОГОЛА

НАВЕСЕЛЕ ПРИРОДА ПОЖИЛАЯ

В УЩЕЛЬЯХ МГЛА НАЧНЕТ СВЕТИТЬ ГНИЛАЯ

УЩЕРБ ОХОТИТЬСЯ ИЗ-ЗА УГЛА

ТО ШКУРОЙ ДНЯ ТО ПЕРЬЯМИ ЩЕГЛА

ПО СКЛОНАМ ГОР И СУТОК ЩЕГОЛЯЯ

ОБЫЧАЙ ПЕШЕХОДА БЫЛ ТАКОВ

КУВШИН И ВИНОГРАД С ГОРБУШКОЙ ХЛЕБА

БОГОВ РАЗВАЛИНЫ ПРИВАЛ ЗЕМНОЙ

НЕ НАХОДЯ НИ СЛЕЗ НИ ОБЛАКОВ

ПОКИНЕТ СИНЕВА УКРАДКОЙ НЕБО

НАД СОБСТВЕННОЙ НЕ ВЛАСТНА ГЛУБИНОЙ

ОТ БАШЕН ВДАЛЬ ПЕРЕНЕСЛА ПАЛАТКИ

НЕ ДОСЯГНЕТ ВОЛНА ДО ПЫЛЬНОЙ КЛАДКИ

ТОЛПОЙ ПОДРУГ ОКРУЖЕНА ШАЛЬНОЙ

НЕ ПОРИЦАЙ НИ ЗАПОЗДАЛЫЙ ЗНОЙ

НИ СКАРБ ВЕКОВ И МОЙ ХАРАКТЕР ГЛАДКИЙ

БЕЖАВ СЮДА НА ГИБЕЛЬ БЕЗ ОГЛЯДКИ

ОТ ШУМНЫХ РЕК И ПЕСНИ ЗАЗЫВНОЙ

ВИДЕНЬЕ НОВОЕ В СТАРИННОЙ РАМЕ

ДОЛОЙ ОТ ГОР ПОКИНУТА МОРЯМИ

С ЛЮДЬМИ СКУЧАЕШЬ В ЗОДЧЕСТВЕ РЕЗНОМ

ТО В ЗАБЫТЬИ НО СЛОВНО СОЗНАВАЯ

В МОЕЙ ГРУДИ ПОКОИШЬСЯ ЗЕРНОМ

НЕ МЕРТВАЯ УЖЕ И НЕ ЖИВАЯ

ОБНЯВ ДВОРЕЦ ПУСТЫННЫЙ СИНЕВА

СПАСЕННЫЕ ПОД ВИДОМ ЗВЕЗД СЛОВА

СКАЗАТЬ ГОТОВА ВЕЧЕР НАЗЫВАЯ

НА ЛЕСТНИЦЕ ГДЕ РОЩУ ОБРЫВАЯ

ПЛЕТЕТ ЗАПРЕТ ИЗ МЕДИ КРУЖЕВА

ОБЕЗОРУЖЕНА И НЕПРАВА

СДАЕТСЯ МОЛЧА ТАЙНА ДАРОВАЯ

ПРИЗНАНЬЯМИ СМУЩЕНЬЕМ БЕЗ ИМЕН

НЕ МОЖЕТ БЫТЬ ПОРЯДОК ИЗМЕНЕН

ВЛИЯТЕЛЬНЫЙ И ОЧЕВИДНЫЙ ЗВЕЗДНЫЙ

НАПРАСНО СЛЫШАТСЯ ЗАВЕТНЫЙ ВОЙ

ИГРА ЧАСОВ И ОКРИК ПАРОВОЗНЫЙ

ПЛЕНЕННОМУ БЕСЕДОЙ ОГНЕВОЙ

ДУРМАНОМ РОЗ И ДОВОДОМ СТОЛОВОЙ

НЕ ПРЕДЛАГАЙ ШУТЯ ЛИСТВЫ ЛАВРОВОЙ

НИ СЛОГА СВЯЗАННОГО НЕ УСВОЙ

К ВОСХОДУ НОЧЬ РАЗДЕНЕТСЯ ВДОВОЙ

НЕ МНЕ ТЕРПЕТЬ ПОД ЗОЛОТОЙ ОКОВОЙ

Я ВЫБРАЛ ПУТЬ СЛОВЕСНОСТИ ГОТОВОЙ

ПРИ СЕРДЦЕ ЖИТЬ РАССТАТЬСЯ С ГОЛОВОЙ

ВОЗДУШНЫЙ ШАР НАПОЛНЕННЫЙ ОБМАНОМ

ВЗОВЬЕТСЯ ПУСТЬ ПО УТРЕННИМ ТУМАНАМ

ОТ ИСТИНЫ ПЕРЕМЕЩАЯСЬ ПРОЧЬ

МЕНЯ ИСПОРЧЕННОГО НЕ ПОРОЧЬ

МОЙ НЕДОСТАТОК НОВЫЙ ОБНАЖАЯ

ПОДСКАЗКА МЕДЛЕННОМУ ЗАТЯЖНАЯ

ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА ДАЛЕКА

НЕ СОКРАТИТ ЧЕРНИЛЬНАЯ КЛЮКА

НЕ ДОВЕДЕТ СТРАНИЦУ ПОНИЖАЯ

ЗА РАМОЙ ОСЕНЬ ГРОЗНАЯ ЧУЖАЯ

НЕ УДЕРЖАВ ОТЛЕТНОГО ПОЛКА

ЕЖОВАЯ СЕДЫЕ ОБЛАКА

РАСЧОСЫВАЕТ В КОСЫ НАРЯЖАЯ

ЗАЧЕМ ВОЛНЕНЬЯМ ПРЕДПОЧЛА ВОЙНУ

НЕБЕРЕЖЛИВУЮ ВЕРЕТЕНУ

ЗА НАГОТУ И НЕЖНОСТЬ ГНАТЬ В ПОДПОЛЬЕ

КОГДА-НИБУДЬ В УБИЙСТВЕННОЕ ПОЛЕ

ПЕРЕХОДЯ ОТ ЖИЗНИ ТЫЛОВОЙ

УСЛЫШУ ПРИГОВОР БЕЗМОЛВНЫЙ ТВОЙ

НЕ ТО СЕРДЯСЬ НЕ ТО БЛАГОГОВЕЯ

СРЕДИ ХОЛМОВ ОТ ВЕТРА РОЗОВЕЯ

В РЕЧНОЙ ВОДЕ КОЛЕБЛЯСЬ НИЗОВОЙ

ЛЕСА ВСТРЕЧАЯ ЗИМНЕЙ ВЕСТОВОЙ

ТО ОТХОДЯ ОТ СНА ТО СОЛОВЕЯ

МОИ ЦВЕТА РАЗБРАСЫВАЕТ ВЕЯ

БАГРЯНЕЦ ЛИСТЬЕВ И ЧЕРНИЛА ХВОЙ

ГДЕ ТЫ ДОВОЛЬНА ПУТАНОЙ ДОРОГОЙ

ЛУКАВИШЬ ВОПРЕКИ ПОВАДКЕ СТРОГОЙ

СМЕЕШЬСЯ ВЕТРЕНАЯ А ПОТОМ

ПРОСПЯСЬ В ХАРЧЕВНЕ СУМЕРЕК С ПОСТОМ

РАССКАЗЫВАЕШЬ О СЕБЕ БЛАЖНАЯ

ЗАКАТНЫХ ЗВЕЗД ПОБЕГИ ПОЖИНАЯ

ПРОХОДИТ ПЕВЧИЙ МУЗЫКА И ВОТ

НЕСЕТ ВНИЗУ ЯГНЕНКА ОВЦЕВОД

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ СЛУЖБА ОКРУЖНАЯ

ГЛАГОЛОВ ПРАВИЛЬНЫХ СУДЬБА ИНАЯ

В ТОЛПЕ ЗЕВАК КТО РОПЩЕТ КТО ЗОВЕТ

НЕ МОЖЕТ СКРЫТЬ НИ КАШЛЯ НИ ЗЕВОТ

В НЕВОЛЬНЫЙ СОН ЛИЧИНУ ОКУНАЯ

СЛОВЕСНАЯ НАУКА РАЗЫЩИ

ПОТУШЕННЫЙ ОГОНЬ ОСТАТОК ВОСКА

БЛЕСТЯЩИМ РВОМ ОТВЕРЖЕННОЙ СВЕЧИ

МЕРЦАЯ ЗДЕСЬ ГОРЕ БЕЗ ОТГОЛОСКА

БЕССЛЕДНО ДОГОРАЙ НЕ ОЧЕРСТВЕЙ

ОСОБОЙ СТРАСТИ ОТЗВУК И ВЕСТЕЙ

ПРИМОРСКИЙ ГОРОД ЗАХВАТИЛ ВЫСОТЫ

УКОР СТОЛЕТИЙ ПОЯСНЯЯ СОТЫЙ

ТЕБЕ В УГОДУ АЛЧНЫЙ ГРАМОТЕЙ

ТУМАНАМ НЕТ НЕ ОДОЛЕТЬ ПУТЕЙ

ПОД БИРЮЗОЙ БЕЗ ПРЕЖНЕЙ ПОЗОЛОТЫ

НЕ ВСТАТЬ ДО УЛЬЕВ ГДЕ ПУСТЫЕ СОТЫ

РЕЗЬБА ВЕНЧАЕТ СКАЛ И КРЕПОСТЕЙ

ГДЕ ПОД ВЛИЯНЬЕМ ДАВНИХ ТЯГОТЕНИЙ

ПЕРОМ РИСУШЬ ЦЕЛЫЙ ДЕНЬ НО ТЕНИ

ОБЕРЕГАЮТ ОТДЫХ ДО УТРА

СЛОЖИЛА КРЫЛЬЯ СИНЯЯ СТРАНИЦА

УНОСИТ НА СЕБЕ ДОМОЙ ВЕТРА

МЕНЯ ВО ТЬМЕ НЕ СТАНУТ СТОРОНИТЬСЯ

ПЕЩЕРНЫЕ НЕ УНЯЛИСЬ ВПОЛНЕ

ЕЩЕ ЖИВУТ И БРЕДЯТ ПО ЛУНЕ

ВИДЕНИЙ РОЙ СОБЫТИЙ ВЕРЕНИЦА

ГДЕ НАШИХ МЕР РАЗЛИЧНЫХ ЕДИНИЦА

СОХРАНЕНА В ПРИРОДНОЙ ПЕЛЕНЕ

ПЕЧАТЬ МОРЕЙ ЛЕЖИТ НА ВАЛУНЕ

НЕТ НИЧЕГО НО КАЖЕТСЯ И МНИТСЯ

МОИХ МЫШЕЙ ЧУДОВИЩНЫХ ОТКРЫВ

СУМЕЕШЬ ЛИ ПРЕОДОЛЕТЬ ОБРЫВ

УВИДЕТЬ СВЕТ БЕЖАТЬ ОТ ИХ НАРЯДА

МОЯ ВРАСПЛОХ ЗАСТЫНЕТ ЛИ РУДА

ОДНА ДВОИМ ДОСТАНЕТСЯ НАГРАДА

ГЛУХИЕ СТЕНЫ И ЗУБЦОВ ГРЯДА

НЕ ПЕРВЫЙ ДЕНЬ МЕНЯ ОЖЕСТОЧАЛИ

В КЛУБОК СВЕРНУЛИСЬ УЦЕЛЕВ ПЕЧАЛИ

ЛЕГЛА НАДЕЖД ВЕСЕЛАЯ ОРДА

КАМНЕЙ И ВЕТРА ТАКОВА ВРАЖДА

НЕ ШЕЛОХНУТСЯ СКОЛЬКО БЫ НЕ ЖДАЛИ

НО ИХ РЕЗНЫЕ ГОВОРЯТ СКРИЖАЛИ

ЧТО ПОЕДИНОК НАЧАТ НАВСЕГДА

НЕ ПЕРЕСТАЛ КОЧУЯ ПО ЗАВАЛАМ

ГРОЗИТЬ ОТ ОСЕНИ И ДО ВЕСНЫ

ДРЕМАТЬ В ЖАРУ ЧУЖДАТЬСЯ НОВИЗНЫ

РАССКАЗЫВАТЬ ПО МОЛЧАЛИВЫМ ЗАЛАМ

БЕЗ ПОТОЛКОВ И САМОГО ПУСТЕЙ

ЗАЧЕМ ТЕБЯ ИСКАЛ СРЕДИ ГОСТЕЙ

Я ПОВТОРЯЯ ПОЗДНИЙ НА ЗАКАТЕ

В ГУСТЫХ ЛЕСАХ РАЗДУМЬЯ И ЗАКЛЯТИЙ

В КРУГУ СОМНЕНИЙ ЧТО ВОЛКОВ ЛЮТЕЙ

ПУСТЬ ВОРОТЯСЬ ИЗ ПАДШИХ ОБЛАСТЕЙ

НАПОМНИЛ ДЕНЬ ОЩЕРЯСЬ О РАСПЛАТЕ

МОИХ СТИХОВ НИ ПТИЦЫ НЕТ КРЫЛАТЕЙ

НИ ВЫСТРЕЛА ВПУСТУЮ ХОЛОСТЕЙ

НЕ ОТДОХНУТЬ НЕ СЛЕПНУТЬ ЖИТЬ НА СТРАЖЕ

НЕ ТРОГАТЬ ЛАМП НЕ ЗАВОДИТЬ ЧАСОВ

ПОКУДА НЕ ПРИШЛА ОДНА И ТА ЖЕ

В МОЕМ ДЫМУ НЕ ПЕРЕСТАЛА СНИТЬСЯ

ИСПЕПЕЛЕННОГО БЕЗ ЛИШНИХ СЛОВ

ЗАБЫВ ЗНАЧЕНЬЯ ВРЕМЯ И ГРАНИЦА

НА ВЫЖЖЕННОМ ПОЛУ У МЕРТВЫХ НОГ

НЕУМОЛКАЕМО ПЛЕТУ ВЕНОК

МОЕЙ ВИНЕ НЕ ДАВ УГОМОНИТЬСЯ

ЖИВЫМ СТИХОМ ОБНЕСЕНА ГРОБНИЦА

МОЛЧАНЬЮ ЗВЕЗД В ОТВЕТ НЕ ОДИНОК

ИГРУ СЛОВЕС ПЕЧАТАЯ СТАНОК

КОТОРЫЙ ЛИСТ СТРЯХНУТЬ НЕ ПОЛЕНИТСЯ

ЗАКОНУ ВОПРЕКИ ВО МНЕ ВОЗНИК

НЕЯСНЫХ ВСТРЕЧ НЕЧАЯННЫЙ ДНЕВНИК

ДОБЫТЫХ В ПОИСКАХ ГРОЗЫ И СЛАВЫ

МЫ НАШЕЙ ИЗГОРОДИ ГОСПОДА

ПОКА УСТРАИВАЕТ СМЕРТЬ ОБЛАВЫ

ПО ГОРОДУ ГДЕ НА ПУТИ В ГОДА

ЧУЖДА БОЯЗНИ СЛЕДУЕШЬ ЗА МНОЙ

САМА ТОГО БЫТЬ МОЖЕТ НЕ ЖЕЛАЯ

НАД СОБСТВЕННОЙ НЕ ВЛАСТНА ГЛУБИНОЙ

НЕ МЕРТВАЯ УЖЕ И НЕ ЖИВАЯ

ПЛЕНЕННОМУ БЕСЕДОЙ ОГНЕВОЙ

ПОДСКАЗКА МЕДЛЕННОМУ ЗАТЯЖНАЯ

УСЛЫШУ ПРИГОВОР БЕЗМОЛВНЫЙ ТВОЙ

ЗАКАТНЫХ ЗВЕЗД ПОБЕГИ ПОЖИНАЯ

ОСОБОЙ СТРАСТИ ОТЗВУК И ВЕСТЕЙ

МЕНЯ ВО ТЬМЕ НЕ СТАНУТ СТОРОНИТЬСЯ

ГЛУХИЕ СТЕНЫ И ЗУБЦОВ ГРЯДА

ЗАЧЕМ ТЕБЯ ИСКАЛ СРЕДИ ГОСТЕЙ

ЗАБЫВ ЗНАЧЕНЬЯ ВРЕМЯ И ГРАНИЦА

ПО ГОРОДУ ГДЕ НА ПУТИ В ГОДА

1914

И. Б. Васильев

ИЛЬЯЗД. ВЕХИ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА И. М. ЗДАНЕВИЧА

Ильязд — псевдоним Ильи Михайловича Зданевича, одного из деятелей русского авангарда — поэта, драматурга, прозаика, литературного критика и искусствоведа-византолога, изучавшего архитектуру древней Грузии.

Несмотря на сравнительно длинную жизнь (1894-1975) и значительный вклад в развитие авангардного движения, биография и творчество этого самобытного художника мало изучены и на родине малоизвестны. Его имя встречалось в воспоминаниях о футуризме и материалах по творчеству В. Маяковского в исследованиях И. Жевержеева, В. А. Катаняна, Н. И. Харджиева. В последние десятилетия в связи с интересом к группе «41°», организатором и активным членом которой был И. Зданевич, о нем писали такие исследователи, как Дж. Боулт, А. Крусанов, М. Марцадури, Т. Никольская, А. Парнис, С. Сигей, Р. Циглер. Однако наиболее известным является французский ученый Режис Гейро, публикатор части парижского архива И. Зданевича (в альманахе «Минувшее», 1991; в «Терентьевском сборнике», 1996; в сборнике трудов памяти Н. И. Харджиева «Поэзия и живопись», 2000), автор предисловий к томам выходящего в Москве с середины 1990-х годов Собрания сочинений И. Зданевича.

Много занимаются И. Зданевичем в Италии, где его творчество упоминается в следующих книгах:

1. «L’avanguardia а Tiflis» (Venezia, 1982);

2. «Dada russo» (Bologna, 1984);

3. «Русский литературный авангард» (Тренто, 1990);

4. «Заумный футуризм и дадаизм в русской культуре» (Берн,

1991).

Опираясь на некоторые из этих оказавшихся доступными материалов, попробуем набросать эскиз творческой биографии И. Зданевича.

Илья Михайлович Зданевич родился в Тифлисе в довольно состоятельной семье в 1894 году. Отец его, преподававший французский язык, часто бывал в Париже и содержал в Тифлисе просторный дом, рассчитанный на многочисленные приемы и имевший несколько комнат для студий молодых художников. Отец Ильи был поляком, а мать – грузинкой, она увлекалась музыкой, в молодости была ученицей П. И. Чайковского, впоследствии для учащихся из деревни открыла интернат. В семье Зданевичей царила артистическая атмосфера, которая определила интересы не только Ильи, но и его старшего брата Кирилла, ставшего известным художником.

Илья проявлял большие склонности к слову, поэзии и уже в подростковом возрасте начал писать стихи и посещать заседания литературно-художественного кружка «Икар». Позже И. Зданевич вспоминал: «Так как семья наша была одним из культурных очагов, то дом наш усердно посещался художниками и литераторами, туземными и заезжими. С детства брат мой и я брали уроки живописи (брат мой и сделался художником, я же занятия эти бросил), позже изучали грузинскую старину (с каковой целью немало попутешествовали) и были непременными посетителями всяческих обществ города — художественных, музыкальных, географических и прочих» (Зданевич, 1991,161).

В одну из таких поездок летом 1910 года братья Зданевичи вместе с отцом побывали в Москве, где познакомились с живописью А. Иванова, Врубеля и других выдающихся русских художников, а потом в Казани, на выставке новейших веяний в искусстве.

Жажда новых культурных впечатлений, желание приобщиться к гуманитарным ценностям и знаниям заставила братьев переехать в Центр России; первым это сделал Кирилл, через год к нему присоединился Илья, который, будучи гимназистом, умудрился заочно познакомиться с самим Маринетти — зачинателем европейского футуризма.

Еще раз обратимся к собственным воспоминаниям Ильязда: «В 1911 я окончил гимназию и переехал продолжать учиться в Петербург, уже футуристом, при этом, так как с весны этого года я затеял переписку с Маринетти и зубрил наизусть его манифест. Брат же мой расстался с Тифлисом годом ранее, провел год в Москве, где вошел в круг живописцев-бунтарей того времени, а в 1911 переехал также в Петербург, где я его и застал. Мой футуризм позволил мне сразу войти в круг его единомышленников и быть дружно принятым» (Там же).

Итак, окончив Петербургский университет в 1917 году, Илья Зданевич вливается в ряды новаторов, жаждущих великих перемен. «Наступил час великих свобод, — вспоминает Ильязд. — Куда бы мы ни кидали взгляд, видели новое, а старые ценности рушились в прах» (Там же, 162). Как пишет Режис Гейро в предисловии к собранию сочинений Ильязда, уже 18 января 1912 года состоялся дебют И. Зданевича — он выступил в петербургском Троицком театре на вечере, устроенном «Союзом молодежи», где высказал дерзкие суждения, опережая многих участников футуристического движения.

«Петербургская газета» устами Н. Брешко-Брешковского так излагала часть выступления Зданевича: «Искусство должно отражать современность. Иначе — оно не искусство! И по-моему, пара ботинок — современных — дороже, и выше, и полезней всех Леонардо да Винчи. Джоконда — к черту Джоконду! < ...> Надо отражать большой город. Надо писать пощечины и уличные драки» (цит. по: Крусанов, 1996, 60).

На какое-то время И. Зданевич становится популяризатором идей Маринетти. Нередко он озвучивает или пересказывает манифесты итальянского футуриста. Так было, например, на диспуте «Восток, национальность и Запад», устроенном организаторами выставки «Мишень» 23 марта 1913 года (см.: Крусанов, 1996, 83-85). В это же время он входит в круг Натальи Гончаровой и Михаила Ларионова и становится их доверенным лицом.

М. Ларионов претендовал на роль арт-лидера. Он организовал группу «Ослиный хвост», в задачи которой входило «постигать и выявлять живописными средствами сущность вещей и явлений», освобождать живопись от литературности, выявлять ее внутренние, еще не раскрытые резервы и возможности.

Ларионов рассчитывал достичь этого путем разработки нового, открытого им метода в искусстве, который он назвал лучизмом. Теория лучизма изложена Ларионовым в ряде работ, опубликованных в 1913 году: брошюре «Лучизм»; статье «Лучистская живопись» в сборнике «Ослиный хвост и Мишень»; листовке «Лучизм Ларионова», розданной публике на диспуте перед выставкой «Мишень». В листовке, в частности, говорилось: «Лучизм — это учение об излучаемости. Излучение отраженного света (цветная пыль). Рефлективность. Лучизм реалистический, изображающий существующие формы. Отрицание форм в живописи как существующих помимо изображения в глазу. Условное изображение луча линией. Стирание границ между тем, что называется картинной плоскостью, и натурой. Начатки лучизма в предшествующих искусствах. Учение о творчестве новых форм. Форма пространственная, форма, возникающая от пересечения лучей различных предметов, выделенная волей художника» (цит. по: Ковтун, 1999,77).

С помощью лучизма Ларионов рассчитывал радикально обновить искусство, оторвать его от натурной зависимости, сделать беспредметным, в котором бы изображались не вещи и реалии внешнего мира, а исходящие от них лучи как более достоверные носители эстетической информации, потому что человеческий глаз воспринимает именно отраженный свет.

Лучизм Ларионова, считают современные исследователи авангарда, был неким третьим путем нонфигуративного искусства 1910-х годов, своеобразным компромиссом между экспрессивным абстракционизмом В. Кандинского и конструктивизмом К. Малевича, ибо сохранял как тягу к конструированию, так и к переживанию вещи (см.: Там же, 72).

Главное, в чем лучизм был созвучен исканиям авангарда, это утверждение ценности самих изобразительно-выразительных средств, материала искусства. В манифесте «Лучисты и будущники», опубликованном в сборнике «Ослиный хвост и Мишень» летом 1913 года, Ларионов особо акцентирует: «То, что ценно для любителя живописи, в лучистой картине выявляется наивысшим образом. Те предметы, которые мы видим в жизни, не играют здесь никакой роли, то же, что является сущностью самой живописи, здесь лучше всего может быть показано — комбинация цвета, его насыщенность, отношения цветовых масс, углубленность, фактура...» (Лучисты ...,2 0 0 0 , 241).

Но какое отношение идеи Ларионова имеют к молодому И. Зданевичу? Самое непосредственное. Через две недели после выступления на выставке «Мишень» И. Зданевич вновь читает доклад «О футуризме», в котором наряду с изложением мыслей Маринетти содержится явная апология лучизма как направления, вышедшего из футуризма и его переросшего: «В лучизме живопись свободна. Мы видим лишь сумму лучей, исходящих от предметов. Поэтому надо писать не предметы, а лучи между нами и предметами. Таким образом, импрессионизм дал цвет, кубизм третье измерение, футуризм нашел стиль движения, а лучизм все это синтезировал» (цит. по: Крусанов, 1996, 107).

В этот период И. Зданевич активнейшим образом занимается вопросами языкознания, теории поэзии. В июле 1913 года он пишет эссе «О письме и правописании», в котором задается вопросами о способах передачи на письме интонаций устной речи. Его фонетические опыты приводят к созданию стихотворений, основанных на ономатопеическом (звукоподражательном) принципе с использованием рекомендаций Маринетти относительно «слов на свободе», т. е. слов, берущихся вне логической и синтаксической зависимости. Он по-прежнему находится под мощным полем влияния М. Ларионова, разделяя многие его идеи. В результате даже трудно понять, кто является инициатором тех или иных концепций. Это касается, в частности, концепции всёчества, то есть разработки искусства, которое

бы, положительно относясь, ко всем прошлым и настоящим поискам в области художественного творчества, все вбирало бы в себя, ассимилировало и претворяло в новые художественные образования.

Ряд исследователей, например, считает, что именно И. Зданевич является автором этой теории всёчества. Так, А. Е. Парнис и Р. Д. Тименчик пишут, что И. Зданевич «...выступил с теорией “всёчества”. < ...> Эту новую эстетическую теорию <...> с ним разделяли художники-лучисты М. Ларионов и Н. Гончарова» (Парнис, Тименчик, 1985, 233). Режис Гейро утверждает, что именно Зданевич «закладывает основы литературно-художественного течения всёчество» (см.: Из архива..., 1991, 124). С другой стороны, исследователь Анатолий Стригалев существенно ограничивает самостоятельность и мировоззренческую зрелость И. Зданевича, которому пока еще не исполнилось и двадцати лет и который был секретарем М. Ларионова, утверждая, что даже книгу о Н. Гончаровой и М. Ларионове тот написал по поручению последнего (см.: Стригалев, 1996, 480).

Так или иначе, но И. Зданевич активно вращался в кругу ларионовских сподвижников и, очевидно, разделял общие принципы группы, которые были изложены Ларионовым в предисловии к каталогу выставки «Мишень», где, в частности, был пункт: «Признание всех стилей, которые были до нас и созданных теперь, как кубизма, футуризма, орфеизма, провозглашаем всевозможные комбинации и смешение стилей» (цит. по: Крусанов, 1996, 87).

Авангард стремился расширить пределы искусства, выйти за его границы в жизнь. Этот процесс начался с проектов реформировать театр. Группу Ларионова опередили кубофутуристы из группы «Гилея», которые к этому времени задались идеей создать новый футуристический театр «Будетлянин» и выпустили соответствующий манифест, в котором утверждали свое право «уничтожить устаревшее движение мысли по закону причинности, беззубый здравый смысл, «симметричную логику», блуждание в голубых тенях символизма...», «устремиться на оплот художественной чахлости — на Русский театр и решительно преобразовать его» (см.: Первый Всерос. съезд..., 2000, 234).

Но Ларионов не сдавался и выдвигал свои предложения. В интервью корреспонденту «Московской газеты» 9 сентября 1913 года Ларионов делился планами открыть театр под названием «Футу». В этом театре не будет общепризнанной сцены — ею станет партер, а зрители разместятся или на возвышении среди зала, или на проволочной сетке под потолком. Главным принципом организации должно стать движение: пол, декорации, актеры — все должно двигаться под музыку, напоминающую какофонию оркестра, настраивающего свои инструменты. Актеры в этом театре, по мысли Ларионова, будут играть не только людей, но и бутафорию, костюмы, реквизит.

Вообще это будет не столько постановка пьес, сколько игра в театр, его разыгрывание. В беседе с корреспондентом другой газеты («Раннее утро») Ларионов заявил: «Для нас важна цель театральности. Наш театр проведет реформу в костюмах и декорациях. Костюм будет просвечивать.

Возбудившие такую бурю гнева за границей платья “икс-лучи” преследуют идею оголения, прозрачности, которую проводят футуристы. Наши костюмы будут напоминать эти платья. Большую роль при этом будут играть световые эффекты и кинематограф. Или среди прозрачной ткани будет помещаться источник света или же на нагую фигуру будет набрасываться световой костюм посредством кинематографа. Декорации будут лучистыми комбинациям из ряда форм, фоном создающих то, что нужно для пьесы» (цит. по: Крусанов, 1996, 121).

Идея театральности приводила к тому, что многие бытовые аспекты существования театрализовывались и модернизировались. Это касалось одежды, внешнего вида и даже еды и кулинарных пристрастий. Наиболее заметным следом культурно-бытовых реформ явилось раскрашивание лиц и тела. Предвосхищая будущий боди-арт, ларионовцы рисовали на лицах цветные узоры, а дамам разрисовывали грудь и открытые участки тела.

Все это вызывало скандальный переполох, поскольку возникала повальная мода на раскрашивание и появление в публичных местах размалеванныхличностей.

Шум, поднятый вокруг раскраски, подвигнул Ларионова и Зданевича к объяснению с публикой. Они издали специальный манифест «Почему мы раскрашиваемся», в котором растолковали причины раскраски, коренящиеся в образе жизни и роде занятий художников: «Мы связали искусство с жизнью. После долгого уединения мастеров мы громко позвали жизнь, и жизнь вторглась в искусство. Пора искусству вторгнуться в жизнь. Раскраска л и ц а — начало вторжения» (Почему мы раскрашиваемся, 2 000,242).

Зданевич снова и снова проповедует всечество, увязывая с ним и интерес к примитивизму только что открытого им для общественности Пиросмани, и страсть к Востоку, и сложный диалог с посетившим в январе — начале февраля 1914 года Россию вождем итальянских футуристов Маринетти, и желание перманентных перемен. 9 апреля 1914 года Зданевич выступает с очередной лекцией о новом искусстве и новом способе поведения в кафе «Бродячая собака». Газета «Петербургский курьер» следующим образом изложила доклад И. Зданевича: «Он много и пространно говорил о себе, об “идеологии всёчества”, о грядущем искусстве и, наконец, о самом главном для него, как гордого всёка, — о раскраске лица. Всёчество, не признавая футуристов как ничтожно подчиненных земле, проповедует полное освобождение от земли, для этого необходимо: уничтожить постоянство человеческой натуры, возвести в идеал измену, неискренность и даже обезличить человека.

— Мы хамелеоны! — гордо заявил докладчик. — Отъявленные негодяи — идейные наши отцы, и проститутки — наши идейные матери. Мы гордые и сильные, хотим освободить человека от власти земли, что означает освободить его от самого себя. Это последнее необходимое условие торжества идеи “всёчества”; а чтобы освободиться от себя — необходимо, прежде всего, уничтожить человеческое лицо, — “одно из противных пятен человеческого существа”» (цит. по: Крусанов, 1996, 185).

Наступление на природу, наступление на живое, желание вывернуться наизнанку, но только избежать банальное и обыденное, точнее, то, что является общепризнанной нормой и правилом, привели в конце концов к полной амбивалентности, к провозглашению противоречивости и собственной непоследовательности как мировоззренческой платформы и как предмета гордости. Произошло это опять-таки в совместной акции с Ларионовым, в их очередном «Да-манифесте», в котором, в частности, были такие строки:

— Вы, раскрашеннорожие, стремительные мастера, непостоянные, — вы футуристы?

— Да, мы футуристы.

— Но вы — всёки, вы против футуризма?

— Да, мы против футуризма.

— Вы противоречите самим себе?

— Да, наша задача противоречить самим себе.

— Вы шарлатаны?

— Да, мы шарлатаны (цит. по: Крусанов, 1996, 129).

Начавшаяся Первая мировая война резко изменила ситуацию. Зданевич становится военным корреспондентом газеты «Речь» и оказывается на русско-турецком фронте. Часть его корреспонденций опубликована в газете «Закавказская речь» (г. Тифлис). Из литературных опытов той поры известны стихи Зданевича («гаРОланд» — о подвигах французского летчика Роланда Гарро), есть сведения о задумке романа «Петроград» и желании написать драму или эпопею.

В октябре 1916 года Зданевич возвращается в Петербург и вливается в круг своих друзей, образовавших общество «Бескровное убийство». В кружок входили его лидер художник Михаил В. Ле-Дантю, Ольга Лешкова, Николай Лапшин, Николай Янкин, Вера Ермолаева, Екатерина Турова, Янко Лаврин и др. Группа выпускала свой журнал, который также назывался «Бескровное убийство» и печатался малым тиражом на гектографе для узкого круга читателей. Преобладающая тональность восемнадцати подготовленных номеров журнала (как считает М. Марцадури, вышло 10 номеров) — ироническая и игровая. Невеста М. В. Ле-Дантю О. Лешкова впоследствии так определяла установку журнала: «“Бескровное убийство” возникло из самых низких побуждений человеческого духа: нужно было кому-нибудь насолить, отомстить, кого-нибудь скомпрометировать, — что-нибудь придумывалось, записывалось, иллюстрировалось. < ...> События окружающего мира, разумеется, отражались так или иначе и на трактовках разных явлений, но как правило — все преувеличивалось, извращалось» (цит. по: Марцадури, 1990, 23).

Предметом насмешливой игры нередко выступал участник объединения Янко Лаврин. Будучи военным корреспондентом на балканском фронте, Лаврин увлекся обычаями и нравами албанцев, живущих древними патриархальными представлениями, руководствующимися родовыми законами кровной мести. Гордый и независимый нрав жестоких горцев поразил Лаврина, и он написал книгу «В стране вечной войны. Албанские эскизы» (Пг., 1916). На появление этой книги кружковцы откликнулись специальным номером журнала «Бескровное убийство». На 12 больших листах излагалась пародийная история Янко Лаврина — бывшего короля Албании.

Совершенно случайно появившись среди албанцев, он был принужден стать правителем разбойного народа и собственником многочисленных домов, предметов и даже 10 тысяч блох. Бунт населения вынудил его бежать вместе с троном, к которому его приклеили прочным клеем. Литературный сюжет сопровождался девятью» карикатурными рисунками-иллюстрациями с похождениями Янко (7 рисунков принадлежат Ле Дантю, 2 нарисовала Вера Ермолаева).

Зданевич, ознакомившись с номером, впал в совершеннейший восторг и написал за полтора дня инсценировку албанского сюжета с использованием элементов заумного письма футуристов. Эта инсценировка была осуществлена в студии художника Михаила Давидовича Бернштейна, где встречались участники «Бескровного убийства». Вечер, организованный и срежиссированный И. Зданевичем, прошел блестяще: вначале веселый, изобретательно поставленный спектакль силами участников и сподвижников «Бескровного убийства» по преимуществу, затем — танцы до утра (подробнее см.: Марцадури, 1990, 27-28).

Во второй половине декабря 1916 года И. Зданевич переработал текст инсценировки в собственную драму и пытался ее издать в Петербурге вместе с написанными О. Пешковой нотами и рисунками Ле-Дантю из журнала «Бескровное убийство». Он искал типографию с обилием шрифтовых возможностей. Однако публикация была запрещена цензурой, как об этом свидетельствовала Пешкова и сам поэт (Зданевич, 2000, 529). В начале следующего года Зданевич подготовил еще одну версию пьесы, но издал ее лишь в мае 1918 года в Тифлисе под названием «Янко круль албанскай».

Пока же после блестящего окончания юридического факультета Петербургского университета И. Зданевич пребывает в Петрограде. Он становится редактором литературного и политического журнала «Северные записки».

Свершившаяся Февральская революция 1917 года вовлекает его в активную общественную деятельность. Острой необходимостью стала ощущаться защита свободы искусства. В апреле — марте 1917 года петербургскую артистическую общественность сотрясали многочисленные собрания и дискуссии по поводу предложения Максима Горького и Александра Бенуа о создании Министерства изящных искусств с целью охраны искусства и творчества. Эти намерения многими воспринимались как попытка ущемить свободу и искусства. Илья Зданевич оказался одним из тех, кто пытался консолидировать левые силы художественной интеллигенции в борьбе за независимость искусства.

Именно он был инициатором создания ассоциации «Свобода искусству», объединившей артистов, художников, литераторов. Идею Зданевича поддержали Н. Альтман, Л. Бруни, В. Воинов, В. Ермолаева, Н. Пунин и другие, подписавшие манифест, в котором содержались такие строки: «Товарищи-граждане. Великая русская революция зовет нас к делу. Объединяйтесь. Ратуйте за свободу искусства. Боритесь за право на самоопределение и самоуправление. Революция творит свободу. Вне свободы нет искусства.

Лишь в свободной демократической республике возможно демократическое искусство» (цит. по: Марцадури, 1990, 43).

Манифест был опубликован в газете «Русская воля», а уже на следующий день в Михайловском театре прошел полуторатысячный митинг, на котором Зданевич, в частности, сказал: «...от имени Союза художников, поэтов, актеров, музыкантов “Свобода искусству”, возникшего вчера для защиты нашего одного достояния, я, футурист, говорю: да, революция свершилась, отечество свободно, но искусство - искусство в опасности.

< ...> Французская революция провозгласила отделение церкви от государства, мы провозглашаем отделение искусства от государства. Товарищи, сплачивайтесь, скажите, наконец, что искусство свободно и свободно от политики, что мы вольны и независимы. < ...> Протестуйте против министерства искусства и захвата власти, свобода искусству!» (цит. по: Марцадури, 1990, 112-113).

Представители объединения «Свобода искусству», пополнившегося тремя десятками художников левого толка, развернули борьбу против проекта Бенуа. Детали обсуждались на дому у Левкия Жевержеева (17 марта) и в студии В. Мейерхольда (20 марта) (1).

Неожиданным оппонентом Зданевича оказался В. Маяковский, который, проявляя свои обычные амбициозные наклонности, занял резко отрицательную позицию по отношению к программе нового союза и вступил в спор с ней не только на квартирных заседаниях, но и на собрании в Троицком театре 21 марта. Сошлюсь на мнение очевидца - О. Лешковой, присутствовавшей на этом собрании:

«Сначала Илья доложил собранию историю возникновения “Федерации свободного искусства”, во главе которого он стоит, ее отношение к “Комиссии 8-ми” (А. Бенуа [Р. Неклюдов, Ф. Шаляпин, М. Горький, К. Петров-Водкин, М. Добужинский, Н. Рерих, И. Фомин]) и дальнейшие намерения этой группы. В его докладе все было ясно, был энергичный призыв спасти искусство, которое в опасности, и предложил меры и способы к тому. Первым после него выступил Маяковский, который заявил, что никаких выступлений он не признает и никого знать не хочет, на всех плюет и хочет, чтобы федерация издавала газету, “директором” которой он будет, и намерен писать в ней только то, что ему захочется и покажется забавным» (цит. по: Марцадури, 1990, 45).

Конечно, изложение Лешковой явно пристрастно: она с очевидностью на стороне Зданевича. Но вместе с тем ее отзыв довольно точно воспроизводит сцену конфликта, поскольку газеты в этот день давали отчет о собрании примерно с тем же впечатлением, что Маяковский высказался против федерации «Свобода искусству» и угрожал организовать новую группу, более левую, под своим собственным руководством.

Отсутствие единства сказалось на судьбе федерации «Свобода искусству» самым печальным образом, и вскоре она распалась. Однако неутомимый И. Зданевич не сдавался и уже в конце марта 1917 года организовал вместе со своими компаньонами по группе «Бескровное убийство» В. Ермолаевой, Е. Туровой, Н. Лапшиным, художниками Л. Бруни, Н. Любавиной, а также критиком О. Бриком новое общество - «Искусство. Революция».

Вскоре оно влилось в петроградский блок левых. Совместными усилиями был, наконец, провален проект создания Министерства изящных искусств.

1-го марта в утреннем выпуске «Биржевых ведомостей» была опубликована выражающая дух сопротивления

против попыток «захвата власти» заметка «По поводу собрания в Михайловском театре», подписанная

И. Зданевичем, В. Мейерхольдом и Н. Луниным (см. об этом: Мейерхольд, 1968, 347).

Ольга Пешкова приписывала лавры победителя Зданевичу.

В середине мая 1917 года она сообщала в письме к М. Ле-Дантю: «Успех, как видимо, полный, и огромную долю его нужно по справедливости приписать инициативе и энергии Ильи. Без него, пожалуй, повадили бы нам Министерство Бенуа <...>. Послезавтра Илья уезжает на Кавказ на лето <...>. Боюсь, что без него дело потеряет свою жизнеупругость» (цит. по: Марцадури, 1990, 48).

По приезде в Тифлис Зданевич отправляется в экспедицию по турецким территориям, где изучает архитектурные памятники (церкви), этнографическую старину. Историко-культурный материал, освоенный в этой экспедиции, дал пищу нескольким научным статьям и позднейшим выступлениям на международных съездах византологов, а также художественным «Письмам Моргану Филипсу Прайсу» (1929).

После возвращения из экспедиции Зданевич в ноябре 1917 года начинает сотрудничать с Крученых, тоже оказавшимся в это время в грузинской столице (2). Чуть позже к ним присоединился И. Терентьев. Эта троица становится ядром объединения «41°» (3). Участники его активно публикуются, устраивают вечера, встречи, лекции, дискуссии в одном из артистических погребков Тифлиса, названном «Фантастический кабачок». Заумь в их творчестве сосуществует с активным интересом к теориям Фрейда, подсознательному.

Большое место в эстетических концепциях участников объединения занимает игра и разнообразные формы комического. И. Зданевич публикует в 1918-1920 годах еще три пьесы из своей пенталогии аслааблИчья (то есть «Осла обличия»): «асЕл напракАт» (1918), «Остраф пАсхи» (1919), «згА Якабы» (1920). Заключительную, пятую, пьесу Зданевич создает в 1923 году в Париже, куда он переезжает в ноябре 1921 года после годового карантина в Константинополе.

В Париже Зданевич начал с активной пропаганды русского авангарда. Уже 27 ноября 1921 года он выступил с докладом «Новые школы в русской поэзии».

В нем и последовавшем затем интервью газете «СотоесПа» Зданевич развивал творческие принципы и идеи группы «41°». Свою дальнейшую деятельность он продолжать проводить под этой маркой. В «Университете 41°», который Зданевич организовал в кафе «Хамелеон», слушали его лекции русские поэты-эмигранты из группы «Гатарапак» и «Палата поэтов» (вошедшие затем в объединение «Через»), художники и артисты.

В записных книжках И. Зданевича сохранился написанный в январе 1922 года манифест «41°», напоминающий, с одной стороны, былые футуристические декларации, с другой — рекламный проспект (дань новым социокультурным реалиям). В частности, там утверждалось: «41° наиболее авангардная и могущественная организация в области поэтической промышленности.

Начало ее восходит к первому десятилетию этого века, когда трудами передовых ее сотрудников открыты были в различных местах земного шара богатейшие и неразработанные области языка. В настоящий момент 41 градус обнимает более шестидесяти языковых систем, охватывая с каждым годом новые территории и привлекая новые капиталы.

2. Еще летом 1916 года Зданевич обдумывал совместный с Крученых проект написания книги

чистых звуков, в которой бы «не было ни единого русского слова» (см.: Марцадури, 1990, 30-31).

3. О группе «41°» см., например: Васильев, 2000, 76-/0/; Никольская, 2000, 22-133\ Она же,

2002, 11-71; Ziegler, 1985, 71-86.

41°, разрушив монополию смыслов слов, выдвинул на первый план их заумное содержание.

41° открыл существование словесных сдвигов и определил их креационную роль.

41° открыл автономию законов поэтического языка и освободил поэзию от авторитета языка разговорного.

41° открыл существование звуковой ассоциации и указал на ее доминирующую роль в поэтических построениях.

41° открыл непосредственную связь звука с эмоцией и указал на ограниченность возможностей смысла» (цит. по: Гейро, 1996, 296-297).

Вскоре Зданевич стал настолько заметной фигурой, что был избран секретарем Союза русских художников в Париже. Он организовывал великолепные балы, встречался с французскими авангардистами. Правда, союз с дадаистами не получился, свидетельством чего стал скандал на вечере, который назывался «Бородатое сердце». Вечер планировался как совместная акция французских дадаистов и русских авангардистов 6 июля 1923 года, однако внутренние распри в среде дадаистов превратили вечер в грандиозное побоище (подробнее об этом см.: Сануйе, 1999, 349-353). Дадаисты не видели достоинств в поэтических поисках Зданевича: не зная русского языка, они не могли оценить самобытность и оригинальность заумной эстетики Зданевича. Он вынужден был ориентироваться прежде всего на своих соотечественников. В результате Зданевич организовал группу «Через» (4).

Проект создания группы возник во время банкета, устроенного еще в ноябре 1922 года по случаю приезда в Париж на несколько дней В. Маяковского.

Это была первая после размолвки в 1917 году встреча двух лидеров русского авангарда. Маяковский в это время раздумывал над созданием широкоформатного объединения левых сил в искусстве (ЛЕФ) на платформе будущего журнала. Подобной идеей зажегся и Зданевич, надеясь сблизить представителей авангарда России и Франции, а также разных направлений внутри страны. После кратковременной поездки в Берлин Зданевич вместе с критиком С. Ромовым создает в январе 1923 года новое объединение.

В группу «Через» вошли Валентин Парнах, Георгий Евангулов, Борис Поплавский, Сергей Шаршун, Борис Божнев и др. Они занимали гораздо более умеренную позицию по вопросам новаций в области поэзии и если и испытывали влечение к авангарду, то в основном — в его сюрреалистическом изводе (Б. Поплавский). Все это, а также проблемы общения с французскими коллегами привело к кризису — Зданевич крепко усомнился в перспективности авангардной поэзии в ее заумном варианте. Усомнился настолько, что летом 1923 года в дневнике появились следующие горькие строки: «10 лет назад мы начинали, разукрашивая себе лица, организовывая манифестации, печатая каждый день прокламации и книги. Мы бросали вызов, желая перевернуть мир, переделать землю, и превозносили новый дух, одним росчерком пера мы создавали шедевры, писали поэмы, состоящие из чистых листов. Во всех маленьких и случайных фактах, в чернильных пятнах и разбитых стаканах мы обнаруживали законы, принимаясь за строительство.

Название «Через» свидетельствовало о намерении «наводить мосты через границы объединений и государств, налаживать связи между писателями» (см.: Гейро, 1990, 138).

Мы отправлялись от мира ономатопей, с тем чтобы достигнуть мира зауми, абстрактного, игры духа, видений холодных и грандиозных; проводили дни, работая над словами, которые сплетали в узоры <...>.

Сейчас мы знаем, что все осталось на своем месте, что ничего не изменилось; знаем что наша юность прошла бессмысленно... < ...> ...наш новый дух оказался старым и наше новое искусство было старым и бесполезным. Нам не удалось открыть новую истину, не говоря уже о том, что мы напрасно потеряли десять лет» (цит. по: Марцадури, 1990, 50-51).

Этот скепсис не помешал Ильязду творить. Но теперь, в Париже, он принимается за прозу (последний всплеск зауми — это заключительная пьеса пенталогии «аслааблИчья» — «лидантЮ фАрам», написанная в это время): пишет в 1923 году оставшийся в рукописи роман «Парижачьи», а в 1930 году публикует роман «Восхищение». И тот и другой были экспериментальными произведениями с усложненной художественной формой. Пытаясь организовать подписку на выход первого романа, Зданевич так характеризовал этот роман-«путаницу»: «“Парижачьи” — и есть “обыкновенный роман” ильязда, заставивший столько говорить о “капитуляции” доселе непримиримого создателя заумной поэзии. Читатели рассудят, является ли, действительно, сдачей эта книга, где автор “аслаабличий” преподносит чудеса своей ловкости, жонглирует смыслами, щеголяет богатством словаря и разнообразием приемов и показывает парижскую путаницу из восьми друзей, которым то набожность, то истерика, то нежность, то наивность, то трудолюбие, то импотенция, то однополая любовь, то вздор мешают в течение двух с половиной часов сесть сообща и позавтракать» (цит. по: Гейро, 1994, 20).

Второй роман появился в Париже в 1930 году после неудачной попытки издать его в СССР, где оставались друзья Зданевича и его брат. В Советской России роман не приняли за мистицизм. «Восхищение» — это роман с темным и расплывчатым смыслом. Действие его происходит в горах, где орудует молодой разбойник Лаврентий, убивающий одну жертву за другой.

Он ищет сокровища, чтобы вручить их невесте-красавице Ивлите, в конце концов предавшей своего жениха и нашедшей успокоение в обладании «умом ума» — эквивалентом духовного богатства. Приобщенность к прекрасному и сакральному не спасает Ивлиту, и в конце романа она вместе с ребенком Лаврентия умирает, превращаясь в дерево. Умирает и Лаврентий.

Смерть, тлен, убийство — основное содержание романа. Зданевич писал его в пору, когда уже охладел к бурным дебатам об

искусстве. Он женился на известной натурщице Аксель Брокар, родившей ему в 1927 году дочь, уехал из Парижа и стал руководить небольшим заводиком по производству тканей.

В 1930-е годы и позже Ильязд вернулся к поэзии, но уже в ее классическом варианте. Он пишет сонеты, много издает. В основном это чужие произведения.

Но поэт выпускает и собственный сборник — «Афат» (1940). Он дружит с художниками, причем великими: Пикассо, Шагалом. Между прочим, крестной матерью его дочери Мишель была знаменитая Коко Шанель.

Умер И. Зданевич в 1975 году, так и не побывав за 54 года эмиграции на родине. След, который он оставил в культуре, может, и не столь яркий, но вполне отчетливый. Совершенно очевидно, что творчество его нуждается во внимательном и доброжелательном изучении.

Вот, например, квантовая теория, физика атомного ядра. За последнее столетие эта теория блестяще прошла все мыслимые проверки, некоторые ее предсказания оправдались с точностью до десятого знака после запятой. Неудивительно, что физики считают квантовую теорию одной из своих главных побед. Но за их похвальбой таится постыдная правда: у них нет ни малейшего понятия, почему эти законы работают и откуда они взялись.
— Роберт Мэттьюс

Я надеюсь, что кто-нибудь объяснит мне квантовую физику, пока я жив. А после смерти, надеюсь,

Бог объяснит мне, что такое турбулентность.
— Вернер Гейзенберг

Меня завораживает всё непонятное. В частности, книги по ядерной физике — умопомрачительный текст.
— Сальвадор Дали

Стояли звери около двери,

В них стреляли, они умирали...

Стихи очень маленького мальчика

Все материалы размещенные на сайте принадлежат их владельцам. При копировании материалов ссылка на источник обязательна! Администрация не несет ответственности за нарушения авторских прав, все материалы содержатся на сторонних ресурсах, все ссылки скрыты.