Schokn / ЩЕкн

КВАНТОВАЯ ПОЭЗИЯ МЕХАНИКА

Вот, например, квантовая теория, физика атомного ядра. За последнее столетие эта теория блестяще прошла все мыслимые проверки, некоторые ее предсказания оправдались с точностью до десятого знака после запятой. Неудивительно, что физики считают квантовую теорию одной из своих главных побед. Но за их похвальбой таится постыдная правда: у них нет ни малейшего понятия, почему эти законы работают и откуда они взялись.
— Роберт Мэттьюс

Я надеюсь, что кто-нибудь объяснит мне квантовую физику, пока я жив. А после смерти, надеюсь, Бог объяснит мне, что такое турбулентность. 
— Вернер Гейзенберг


Меня завораживает всё непонятное. В частности, книги по ядерной физике — умопомрачительный текст.
— Сальвадор Дали

Настоящая поэзия ничего не говорит, она только указывает возможности. Открывает все двери. Ты можешь открыть любую, которая подходит тебе.

ЗАРУБЕЖНАЯ ПОЭЗИЯ

Джим Моррисон
ХАЙНЦ КАЛАУ

Перевод Вячеслава Куприянова

 

 

КОШМАР

 

Мне снился сон:

человек отпиливал

часть своей головы

чтобы она подходила

под форменную фуражку.

Я проснулся от его крика.

 

 

 

 

 

ЧУДАКИ И ПРОВИДЦЫ

 

Каждый их нечаянный вопрос

нарушает тишь да гладь времен.

Снова мир их непритворных грез

От событии века отдален.

 

Снова неудобны чудаки.

От сомнений их не жди добра!

Снова в тихой заводи реки

им видна те только рыб игра.

 

 

 

 

 

ПОХВАЛА СИЗИФУ

 

Волосы надо стричь.

Посуду надо мыть.

Улицу надо мести.

Глупых надо учить.

Землю надо беречь.

 

 

 

 

 

РАССТОЯНИЯ

 

За 2 часа

можно на самолете

долететь до Белграда.

На сборы у меня ушло 15 лет.

Через десять секунд

телефон соединит меня

с моим коллегой,

но вот уже 5 лет

нам нечего

сказать друг другу.

Расстояния стали короче,

боль отчужденья острее.

 

 

 

 

 

НЕОБХОДИМОЕ

 

Рыболовные снасти,

Крыша над головой –

Что еще нужно для счастья

Здесь в лесу над рекой?

 

Выстиранная рубашка,

Пара крепких сапог.

Соль, котелок и чашка,

Нож, топор, молоток.

 

Если успел до заката

Сделать все и прибрать,

Можешь совсем непредвзято

Все, что думал, сказать.

 

 

 

 

 

СКАЗКА

 

Однажды под вечер

рыбы птицам доверят

свою мечту о полете.

Рыбы в ответ услышат

о птичьей надежде

скользить в глубинах.

 

С этого мига

станут птицы

летать свободней.

Станет раздольней

рыбам в глубинах

с этого мига.

 

 

 

 

 

ЛЕГКО ОБЪЯСНИТЬ…

 

Легко объяснить

временное отсутствие

сырья, валюты,

запчастей, рабочей силы,

сознательности,

чувства юмора, благородства –

но почему

у нас

отсутствует

элементарная человечность?

 

 

 

 

 

ОДНО ИЗ МОИХ ИСКУССТВ

 

От моего деда,

кровельщика,

кроме искусства крыть крыши,

я научился еще и такому:

как напарнику кидать молоток.

Надо стараться попасть в нос.

Поймает он,

или не поймает –

это уже его искусство.

 

 

 

 

 

САМОУБИЙЦА

 

Он был во цвете лет, едва за тридцать,

вполне благополучный человек,

ему везло, что вызывало зависть

у всех его старательных коллег.

 

Он мог с любым заданием справляться,

пусть это стоило ему немалых сил.

Причем никто из гордого начальства

хвалебных слов ему не говорил.

 

Напротив, принося большую пользу,

он был загружен, словно вол, вдвойне,

и под кнутом двойного чувства долга

он только мог мечтать о тишине.

 

Он шел домой, как выжатая тряпка.

Его встречали дети и жена

с упреками, что он семью забросил.

И здесь не наступала тишина.

 

И вот однажды на бессонном ложе

его всю ночь промучила хандра,

и он решил расстаться с этой жизнью

сейчас, безотлагательно, с утра.

 

Он написал предсмертную записку,

потом на сбереженья приобрел

костюм, носки, полуботинки, шляпу,

и так из этой жизни он ушел.

 

Ушел. Переодевшись. В новой шляпе.

У озера он лодку отыскал,

оставил в ней ненужную одежду

и с облегченьем двинул на вокзал.

 

Когда одежду в лодке отыскали,

широким бреднем прочесали дно,

но тела не нашли и посчитали,

что током вод оно унесено.

 

Сомнений нет, огромная утрата.

Был помещен в газете некролог,

где говорилось о его заслугах,

как много бы еще он сделать мог.

 

Купив газету на одной из станций,

свой некролог покойник прочитал

с большим вниманьем. Как он наслаждался

свободой, о которой лишь мечтал!

 

Он с поезда сошел и дальше в горы

еще два дня прошествовал пешком.

В глухом селенье начинали жатву,

он нанялся на жатву батраком.

 

В селе его сноровку оценили,

и он остался. Пас крестьянских коз,

доил коров, так время шло, и сам он,

как ветхий пастырь, бородой оброс.

 

Случилось так, что женщину он встретил,

вошел к ней в сердце, а затем и в дом.

Он не хотел семьей обзаводиться,

но жить уютней в доме обжитом.

 

Он до сих пор умело уклонялся

от всех вопросов – где он жил и с кем,

а всякий знает, с женщиною рядом

непросто избежать подобных тем.

 

Но он молчал. От всех ее расспросов

он уходил в работу. Помогал

то кузнецу, то крыл кому-то крышу,

то музыкальный ящик починял,

 

учил детей и пел в церковном хоре,

и очень скоро стал незаменим.

Так жизнь его во всем похожа стала

на прежнюю течением своим.

 

Он мог с любым заданием справляться.

пусть это стоило ему немалых сил.

Своим трудом прилежным и заботой

он местный быт во многом изменил.

 

Конечно, принося большую пользу,

он был загружен, словно вол, вдвойне,

и под кнутом двойного чувства долга

он только мог мечтать о тишине.

 

Он шел домой, а там галдели дети –

а как иначе, он ведь был мужик.

Ему напоминал о прежней жизни

его детей неугомонный крик.

 

 

 

 

 

БАЛЛАДА О ТАБАКЕ

 

Посвящается человеку,

с которым это случилось

 

Он любил табак хороший

и девчонку Эмели.

И когда он собирался

уезжать на край земли,

 

Эмели его спросила:

«Что тебе в прощальный час

подарить, чтобы не сразу

образ мой в тебе угас?»

 

Он ответил: «Только «данхил»,

очень дорогой табак…»

И она в ближайшей лавке

целый фунт купила в знак

 

ожиданья дальней встречи.

Он был тронут, что она

даже в тягостной разлуке

хочет быть ему верна.

 

Он сказал, что он пробьется

через сто невзгод и бед

и к любви своей вернется

через семь нелегких лет.

 

Эмели ушла с вокзала

вся в слезах, почти без сил.

Поезд шел, и для начала

он свой «данхил» закурил.

 

Был он там, где очень часто

смерть ждала исподтишка.

Но всегда горела трубка

и хватало табака.

 

Многих спутников терял он,

многих женщин он встречал,

но всегда он от любимой

свежий «данхил» получал.

 

Табаком ее со вкусом

часто трубку набивал,

и других сортов он стойко

ни за что не признавал.

 

Да, она его любила,

но обратно не звала.

И однажды так случилось,

что посылка не пришла.

 

До конца любимый «данхил»

докурив в чужом краю,

он был вынужден нарушить

ту привязанность свою.

 

Всеми местными сортами

был он мало вдохновлен.

Вот тогда – пусть слишком поздно –

загрустил по дому он.

 

Семь ночей проспав тревожно,

лишних слов не говоря,

он в обратный путь пустился

через горы и моря.

 

И, вернувшись в край родимый,

он с вокзала прямиком

поспешил к табачной лавке

за любимым табаком.

 

Там купить прекрасный «данхил»

можно будет без труда.

Эту радостную встречу

он запомнит навсегда,

 

этот миг он не забудет

даже на краю земли:

ведь женой владельца лавки

оказалась Эмели!

 

 

 

 

 

СПОКОЙНО

 

Спокойно смотрю на шляпу,

сметенную в воду ветром.

Спокойно прочь провожаю

любимую навсегда.

Спокойно внимаю досужим,

рожденным завистью сплетням,

что топчут старые люди

в осенней листве у пруда.

 

Новые шляпы в продаже,

и снова дожди прольются.

Новая страсть подступит,

и ветер новый придет.

Увянут пустые сплетни,

рожденные завистью куцей,

и новым и юным листьям

шуметь наступит черед.

 

Спокойно в зеркале вижу,

как волос до срока седеет.

Спокойно смотрю на правду,

чьей правды прошла пора.

За стол сажусь беспокойно,

когда во мне слово зреет,

и людям твержу беспокойно:

«Мир станет лучше с утра».

 

_____________________________________________________

 

 

 

Перевод с немецкого Терджимана Кырымлы

 

 

 

Дом детства

 

Когда брожу в покоях дома детства,

мне всё сдаётся маленьким таким.

Мне никуда от прошлого не деться —

и я нагнусь, войду для встречи с ним.

 

Неужто двери прежде были выше?

Латунь табличек выцветших бела.

Родные окна серые как мыши.

Ступени уже, лестница мала.

 

Заборы прежде высились до неба.

Теперь за ними чей-то сад стоит.

Деревья вижу новые, а мне бы

хотелось видеть прежние, свои.

 

Зачем я слепо тычусь в двери эти,

ищу былое, врослости стыдясь?

В моём подъезде вновь играют дети —

я ухожу не свой и торопясь.

 

 

 

 

 

Славин метод

 

Мой друг Слава из Новосибирска,

монтажник, студент и поэт,

решая, скажем,

строить ли ему мосты,

или стать инженером

(поэтом он всё равно останется),

или размышляя

о китайских товрищах,

в общем, о важном на его жизненном пути,

ложится — как бывало при мне —

спиной на землю. Вот так,

касаясь её руками

и ногами.

 

Бывало, Слава-поэт

там в Сибири долго решался

на голой земле. Иногда,

твердолобый, он сильно замерзал,

но не отрывал спины от земли.

Слава-русак говорит, что так

ему думается лучше.

 

Мне нравится Славин метод.

Поэтому временами мы лежим

спиной к спине,

и между нами земля и только,

и у нас одинаковые проблемы

в одно время.

 

 

 

 

 

Библейский этикет общения

 

При нашей встрече не давай руки,

не видь меня и обходись без слов.

Земля и небо мчатся взапуски:

нас отовсюду видят как улов.

 

Здесь перелесок, холм, одна стена,

но мнится мне угроза впереди.

Пустыня здесь, по-твоему, видна?

Взгляни иначе. Нет, скорей уйди.

 

Забудь, кто я, пусть помнят лишь они.

Но как умру, забудут те вдвойне,

в прибой и гром на цыпочках шагни

и только им шепни приветы мне.

 

 

 

 

 

Под каждой идеей

 

Под каждой

надёжной идеей

собираются

мученики и святые,

всезнающие

и прагматики,

мелкие плуты,

люди ответственные

и безответственные,

прорицатели,

деспоты,

педанты,

оппортунисты,

попутчики

и очень много народу,

то есть приживал.

 

 

 

 

 

И одиноки

 

Среди зверей мы наконец чужие,

среди трав, среди деревьев тоже.

Нам чужд мхов запах землистый.

Нас нервирует ветер. Дождь тревожит.

 

Нам милей всего дома, в городах,

чей ландшафт гонит тревоги.

Среди их шумов и запахов

мы уверены. И одиноки в итоге.

 

 

 

 

 

Вниманию С.

 

Бди сам себя:

единожды возможный,

притом недолговечный,

ты непригоден к обработке

как сьрьё,

не будучи продуктом.

Долой статистику —

ты важен сам.

Храни себя,

будь мягкосерд,

излишества

отринь.

Ответствуй сам,

сам вопрошай,

внимай себе,

единожды ты есть.

 

 

 

 

 

Отношения

 

Отношения

без самопознания,

в глазах друзей

умаляющие тебя,

гнущие шею

или колени твои,

о прямостоящий,

правь

или брось.

 

 

 

 

 

Ты пишешь

 

За пишмашинкой ты совсем одна,

не то себя самую оставляешь,

моей улыбки вовсе не желаешь,

труду даваясь истинно сполна.

 

Неведомая мне, ты так близка,

притом чужая, как до дня знакомства.

Но там где хлещут сны тебя, бескостны,

ко мне нисходишь ты в пылу броска.

 

 

 

 

 

День как чудо

 

Меня ни о чём не просили.

Я мог уйти к тем,

кто строил дома,

обрывал плоды,

играл с детьми.

С ними я мог

заняться делом.

Никто не спрашивал мой аусвайс.

Никто не желал знать,

что я имел в виду.

А вечером я смел думать,

или петь,

или рассказывать —

себе в охотку.

Они не знали моего имени.

Откуда я, им было не важно.

Я был для них кем-то,

кем-то из них.

День был как чудо.

 

 

 

 

 

Летняя песня

 

В твоей причёске неба вижу вволю,

лежит округлось солнышка на коже,

меж загорелых рук гуляют волны,

а клевер стопы босые стреножил.

 

Куда ни гляшешь ты, там ветер мчится —

деревья над тобою им горды.

В твоих ладонях житний дух сочится

так, словно час созреет до страды.

 

Смотрю в тебя как в лето — не с порога:

я гость на этом отдыхе чудес.

Мне так охота здесь побыть немного.

Я лету люб. Как, впрочем, и тебе-с.

 

 

 

 

 

 Улыбка

 

Часто бывает я встречаю

старых знакомых, которых

никак не припоминаю:

даты и имена в заторах.

 

Они всё говорят, темы меняя,

даже о личном, пока не

улыбнутся — меня осеняет

восход их солнца в тумане.

 

Улыбки лично неподражаемы,

с хозяевами они век пары.

То есть вместе: он, она, я — мы

оживляем мои мемуары.

 

 

 

 

 

Симпатия

 

Могу тебя

нюхать,

смаковать,

слушать,

чуять,

видеть.

 

Хочу тебя

бодрую,

усталую,

взволнованную,

и тихую.

 

Принимаю и то,

что в тебе

мне

не нравится.

 

Поэтому я охотно

рядом

с тобой

вместе

хочу стареть.

 

 

 

 

 

* * *

 

Когда вдали ты,

со мною

тобою сказанное

и твоё лицо.

 

Из слов твоих

со мною дольше

тишайшие:

одно звучание

и ласка.

Тогда обидные

забыть мне трудно.

 

 

 

 

 

Смешения

 

Они сложились трёпким бутербродом,

как небо с морем, кои буря мнёт.

Прибой им стал в тот час надёжным бродом,

компа`с ослабил многолетний гнёт.

 

Они отлились в общем поцелуе:

он ею стал, она казалась им —

казнясь в плену и волею балуя,

так андрогин двояк и неделим.

 

Где морю с небом хочётся смешаться,

там хаос с силой стонут и снуют,

но высь и глыбь не смеют сокрушаться —

столь холодны, хранят они уют.

 

 

 

 

 

Кто ты?

 

На простой вопрос «ответь, кто ты?»

люди назовутся поимённо,

или скажут «этим заняты,

то имеем...», то есть — о своём, но

 

кто они воистину — молчок:

не ответят вам они, и просто

огорчатся, дескать: «Твой крючок

не похож дельные вопросы».

 

Заигравшись, мне ответил вот что

мой ребёнок на вопрос, кто он:

«Я есть я, я знаю это точно».

Превосходно. Остальное — звон.

 

 

 

 

 

Один мой учитель

 

От своего деда —

кровельщика, кроме

кровли я научился

и этому:

когда кто просит

«дай молоток»,

ты целься в нос:

поймает тот

или упустит —

его дело.

 

 

 

 

 

Печаль

 

Печаль меня

облегчила:

я как перо.

Откроют дверь мою —

меня снесёт на волю.

Вам ни к чему

тянуть мне руки.

Я слишком скор:

мне чуждо «стоп».

От всех вещей

я столь далёк,

что сшибки с ними

мне милы:

в них тело

боль души

отъемлет.

 

 

 

 

 

Песня о спешке

 

Растёт в лугах мясо,

с ножами стоят мясники —

точили б лучше лясы

в час голодной тоски.

 

Сегодня б они, потерпев, не спешили,

лучше им будет тогда,

чем ныне, или...

… всё, никогда.

 

Гуляет в порту баба.

Её пасут мужики:

свалят гляди неслабо,

амур крутить не с руки.

 

Сегодня б они, потерпев, не спешили,

лучше им будет тогда,

чем ныне, или...

… всё, никогда.

 

Мудрец народу милый,

и тот готов в ответ

его прославить силой:

на мудрость часу нет.

 

Сегодня б они, потерпев, не спешили,

лучше им будет тогда,

чем ныне, или...

… всё, никогда. Теперь никогда.

 

 

 

 

 

При расставании

 

Давай разойдёмся

как люди,

устроившие

плохую сделку.

А не сойдись

так близко,

мы не узнали бы

друг друга.

Ты говоришь об измене,

а я — о самоизмене.

Иллюзии — всё,

что мы возможно утратили,

зато приобрели

опыт.

Мы разочарованы только

в себе.

Причина нашего расставания

в нашей честности.

Давай не расстанемся так,

словно мы

совершили плохую сделку.

 

 

 

 

 

Опыт

 

Прощай.

Пусть кругом голова,

а жар что гроб надежде,

теперь ясна мне боль

неведомая прежде.

 

Уйди

оставь меня,

не встретимся мы, но

благодарю.

Я знаю снова:

любить мне суждено.

 

 

 

__________________________________________________

 

 

 

Чудаки и пророки

 

Каждый их нечаянный вопрос

Нарушает тишь да гладь времен.

Мир их непритворных дум и грез

Странен нам и слишком отдален.

Вечно нам мешают чудаки

От сомнений их не жди добра!

Даже в тихой заводи реки

Им видна не только рыб игра…

 

 

 

 

 

Природа

 

Природа,

не гляди нам вслед

печальным взором.

Человек

уходит в мир,

который сам сотворил,

чтобы уйти

от себя.

 

 

 

 

 

Одно из моих искусств

 

От моего дела,

кровельщика,

кроме искусства крыть крыши,

я научился еще и такому:

кидать молоток напарнику.

Надо целить в нос.

Поймает он,

не поймает -

это уже его искусство.

 

 

 

 

Например

 

Например,

динозавры

вымерли

оттого,

что непрерывно растущий

растительный мир

отравлял их

избытком

свежего кислорода.

 

 

 

 

Иксу и игреку

 

Если

мои способности думать

я должен ограничивать

вашими способностями

понимать,

не надо рассчитывать

на то, что я

(хотя мы и служим одному делу)

буду всегда разделять ваше мнение.

ХАЙНЦ КАЛАУ (Heinz Kahlau ) (06.02.1931 - 06.04.2012), ученик Брехта (Meisterschuler), один из самых известных поэтов ГДР, автор критического склада. Сегодня пользуется популярностью его любовная лирика. Переводил русских поэтов. «Избранная лирика» выходила в «Молодой гвардии» в 1980 г.