Schokn / ЩЕкн

КВАНТОВАЯ ПОЭЗИЯ МЕХАНИКА

Вот, например, квантовая теория, физика атомного ядра. За последнее столетие эта теория блестяще прошла все мыслимые проверки, некоторые ее предсказания оправдались с точностью до десятого знака после запятой. Неудивительно, что физики считают квантовую теорию одной из своих главных побед. Но за их похвальбой таится постыдная правда: у них нет ни малейшего понятия, почему эти законы работают и откуда они взялись.
— Роберт Мэттьюс

Я надеюсь, что кто-нибудь объяснит мне квантовую физику, пока я жив. А после смерти, надеюсь, Бог объяснит мне, что такое турбулентность. 
— Вернер Гейзенберг


Меня завораживает всё непонятное. В частности, книги по ядерной физике — умопомрачительный текст.
— Сальвадор Дали

Настоящая поэзия ничего не говорит, она только указывает возможности. Открывает все двери. Ты можешь открыть любую, которая подходит тебе.

ЗАРУБЕЖНАЯ ПОЭЗИЯ

Джим Моррисон
GUNTER EICH

Перевод Вячеслава Куприянова

 

 

СОРТИР

 

Кровью настил испачкан,

из ямы зловонный дух,

и я сижу на карачках,

отмахиваясь от мух,

 

я вижу лес и дорогу,

пристань сады и дома.

Слышу внизу подо мною

колыханье дерьма.

 

Уши мне заложила

Гёльдерлина строка.

Белы, как снег, отразились

в луже мочи облака.

 

«Иди же и поприветствуй

Гаронны берега – »

След облаков попирает

вздрагивающая нога.

 

 

 

О том позаботились

 

О том позаботились,

чтобы бедные без молитвы не засыпали.

Товарный поезд говорит, что ему предписано.

Слово за словом падают капли воды.

Поутру ветер читает

начинающие сохнут листья.

 

Молитвы, где просят о том, что случится,

дневное уничижение,

соль на раны,

каменный хлеб,

и путь не столь дальний.

 

Утешения спрятаны:

В куче мусора усиливает роза,

теряя лепестки,

свой вожделенный аромат.

 

 

 

ГДЕ Я ЖИВУ

 

Когда я открыл окно,

в комнату вплыли рыбы,

сельдь, казалось,

как раз проплывал косяк.

Они резвились и в кронах груш.

Но большинство

еще держалось леса,

заповедников и карьеров.

 

Рыба невыносима. Но еще настырней

матросы

(и высшие чины, штурманы, капитаны),

то и дело подходят к открытым окнам

и просят огня для своего скверного табака.

 

Хочу переехать.

 

 

 

ДЛИНННЫЕ СТИХИ

 

НОРМАЛЬНО

Скажи ему,

надо вилку держать в левой

и нож в правой.

Не касается одноруких

 

ОСТОРОЖНОСТЬ

Каштаны цветут.

Во внимание принимаю,

но не высказываюсь.

 

УВЕРЕННОСТЬ

В Салониках

я знаю одного, кто меня читает,

и одного в Бад-Наугейме.

Итого: уже двое.

 

 

 

ГЕОМЕТРИЧЕСКОЕ МЕСТО

 

Мы продали нашу тень,

она висит на стене в Хиросиме,

сделка, о которой мы ничего не знаем,

мы просто растерянно загребаем прибыль.

 

Дорогие, пейте мое виски,

мне уже не найти ту пивную,

где осталась моя бутылка

с моей монограммой

как свидетельство чистой совести.

 

Я в дар не принес пфенниг

в Рождество Христово,

но я видел на холмах Дунайской школы

правнуков псов, натасканных на людей,

и выдерживал их взгляд.

 

Теперь я хочу вместе с жителями Хиросимы

забыть о сожженной коже,

я хочу пить и петь песни,

петь после выпитого виски,

я хочу гладить псов, чьи предки

бросались на человека

за колючей проволокой в каменоломнях.

 

Ты, тень моя

на здании банка в Хиросиме,

я хочу иногда

навещать тебя со всеми псами

и пить в твою честь

и за благо нашего счета.

 

Музей сровняют с землей,

перед этим

я прошмыгну к тебе

под твою ограду,

под твой смех, наш зов о помощи,

и мы снова сойдемся друг с другом,

твой след в след моих подошв,

с точностью

до секунды.

 

 

 

ОПТИКА

 

Когда слабеют глаза,

подходишь поближе,

чтоб распознать друзей.

 

Надеваешь очки,

вставляешь контактные линзы

и замечаешь

совсем близко

черноту

под ногтями

врага

 

 

 

ОТ ВСЕГО СЧАСТЬЯ

 

От всего счастья

остаются лишь два попугая

в телефонных будках.

Разговор может продолжить

любой, кто имеет право

и достаточно мелочи.

Меня покидает память,

я забываю свое имя.

Серость оперения попугая

описать невозможно.

 

 

 

ВЗГЛЯДЫ НА ЖИЗНЬ

 

Надо спросить Гулливера:

можно ли жить без отчаяния?

Он жил среди лилипутов

и среди великанов.

Он считает, жить можно.

Неужто все дело в размерах?

Или в пониженном давлении?

Надо бы его расспросить,

его или Спящую Красавицу.

 

 

 

РУССКИЕ ПОЭТЫ

 

и скука,

мне приходит на ум борщ,

красноватый суп,

он лучше.

 

 

 

СТИХИ ДЛЯ ШАРМАНКИ

 

Плач осени разъят по водосливам,

небес как будто нет.

Потерянно под пологом дождливым

шарманка просит хлеба и монет.

 

Что ближе сердцу: бузина иль ива?

Их ветви сплетены.

Их шум един. Совсем не сиротлива

уже их тень, и листья не бедны.

 

Но ты живешь, росы лугов не зная,

тебе незрим восход,

и до небес излюбленного рая

твоих молитв ничто не донесет.

 

Тебе запретны переходы света,

остался только в сердце уголок,

где в зелень все окрашивает лето,

траву лелеет и растит цветок.

 

 

 

МГНОВЕНИЕ

 

Постоянно перед глазами

тополя на Леополъдштрассе,

но всегда стоит осень,

всегда и все заткано пряжей туманного солнца

или же сеткой дождя.

Где ты, даже если ты рядом со мной?

 

Это вечно: пряжа далеких времен,

прошедших и будущих,

жизнь в аду,

вековечное троглодитово время,

грусть перед колоннами Гелиогабала

и приютом святого Морица.

Серые трущобы и бараки —

начало счастья,

блеклого счастья.

 

Ответ: пожатье твоей руки,

Архипелаг, цепь островов, наконец — песчаная отмель,

обрывок суши, где можно помечтать

о счастье слиянья.

 

(Но мы одной крови:

на камнях, возле зарослей сада,

возле стариков на парковых скамьях,

там, где звенит трамвай номер шесть,

где анемоны — в этот миг собирая

воедино

властность слез и влажность губ…)

 

И это всё

пряжа, что нас сопрягает,

минувшее настоящее,

несостоявшаяся любовь,

редкая листва тополей,

осень в сточных канавах,

предписанная городской управой,

и заполненный вопросник о счастье.

 

 

ДНИ СОЕК

 

Сойка не бросила мне

голубого пера.

 

Катятся в утреннем сумраке,

словно желуди, крики сойки.

Горькие зерна —

пища на целый день.

 

В красной листве целый день

долбит она клювом

темную ночь

из веток и диких плодов —

пестрый покров надо мной.

 

Ее полет — как биение сердца.

Но где она спит

и что ей снится?

Незамеченное, лежит в темноте

возле моего ботинка

голубое перо.

 

 

КУСТЫ МАЛИНЫ

 

Мысли на фоне леса:

на каждой из них — дождевые капли,

на каждой — осень.

 

Ах, кусты малины твердят о своем,

тебе на ухо шепчут ягоды —

красные — падая в мох.

 

Твой слух не внимает им.

Мои уста не шепчутся с ними.

Слова не мешают им падать.

 

Рука об руку с тайными мыслями.

В чаще теряется след.

Луна закрывает глаза — желтая,

вечная.

 

 

 

ОСТАНОВИ МГНОВЕНЬЕ

 

Останови мгновенье,

где были навалены канаты и доски,

носильщики у хозяина играют в карты,

в доме скорби снова огонь,

и первый смех послышится скоро.

Гюнтер Айх (нем. Gunter Eich; 1 февраля 1907, Лебус — 20 декабря 1972, Зальцбург) — немецкий (западногерманский) писатель. Член «Группы 47».
Начало творческой деятельности относится к 1927 году. После Второй мировой войны выпустил первые сборники стихов («Метро», 1949, «Послание дождя», 1955, «К делу», 1964), принёсшие ему известность. Стихотворение «Inventur» стало знаковым для послевоенного времени, войдя во все поэтические хрестоматии. Его поэтические произведения, написанные в необычном стиле, созданном самим Айхом, отличаются гуманистической направленностью. Также писал радиопьесы, самая известная из которых — «Девушки из Витербо» (1953) — затрагивает тему вины немецкого народа за преступления фашизма. В конце жизни в творчестве автора все чаще и больше чувствовались пессимистические мотивы.
В ФРГ издано собрание сочинений Айха в 4-х томах (1991).