Schokn / ЩЕкн

КВАНТОВАЯ ПОЭЗИЯ МЕХАНИКА

Вот, например, квантовая теория, физика атомного ядра. За последнее столетие эта теория блестяще прошла все мыслимые проверки, некоторые ее предсказания оправдались с точностью до десятого знака после запятой. Неудивительно, что физики считают квантовую теорию одной из своих главных побед. Но за их похвальбой таится постыдная правда: у них нет ни малейшего понятия, почему эти законы работают и откуда они взялись.
— Роберт Мэттьюс

Я надеюсь, что кто-нибудь объяснит мне квантовую физику, пока я жив. А после смерти, надеюсь, Бог объяснит мне, что такое турбулентность. 
— Вернер Гейзенберг


Меня завораживает всё непонятное. В частности, книги по ядерной физике — умопомрачительный текст.
— Сальвадор Дали

Настоящая поэзия ничего не говорит, она только указывает возможности. Открывает все двери. Ты можешь открыть любую, которая подходит тебе.

ЗАРУБЕЖНАЯ ПОЭЗИЯ

Джим Моррисон
GEORGES RIBEMONT-DESSAIGNES

Из стихотворений 1918-1924 гг.

 

 

Трое суток

 

Я вам ничего не сказал

Ибо я

Мертв

Но кое-что я все же скажу

Ибо воскрес

Бывают глаза что желудки

И уши что животы

Для пищи у которой больше нет ничего общего

Ни с желудком ни с животом

Которая больше не проникает в кровь

Кровь

Тело ветреный грациозный пингвин

Ищущий в ночном небе созвездие Плеяд

Маскарад домино

Но больше нет крови

Незримая крыса сиропа из гелиотропа

Порочный круг смеха

Вокруг пупка

Лазарь не воскресай ты скрежет пилы по камню

Единственное что я могу сказать вам наверняка

Воскреснув больше нельзя умереть

Альдебаран

Влияет на приливы в моем корыте

И вот что еще

Когда воскресают

Легко превратиться в самку

Самку сурка

Это не утешение утреннее какао

Но перевертыш воспоминание

Музыкально-немецкой темы

 

Перевод Виктора Андреева

 

 

 

 

 

 

Вселенский голод

 

Птенец который сидел на кончике моего носа

Птенец который пел у меня в глазу

Птенец который пил у меня с языка

И купался в моем сердце

От случая к случаю

Ведь так хорошо в безлунную ночь

Птенец кисельных берегов и молочных рек

Который свистел на смертном огне

Где он крылатый птенец

Я его съел

 

 

 

 

 

 

ТО, ЧТО ВИДНО

 

В замочную скважину

Проходит полое сердце,

Глаз, похожий на мыльный пузырь,

Качающийся обрубок руки,

О видимость, что же еще?

 

В замочную скважину,

В соответствии с размерами и весом,

Проходит папа римский, и весь церковный собор,

И все прочее,

Господин Соловей и госпожа Завязь

И их маленькие любовные приключения,

Полиция и рабочие,

Мотоциклисты, садовники, горы лавы,

Улыбки, гробы,

А еще зеркальный шкаф,

В котором отражается замочная скважина,

Но не видны ни полое сердце,

Ни глаз, похожий на мыльный пузырь,

Ни качающийся обрубок руки,

Ни видимость,

Только замочная скважина —

О завтрашний день!

 

 

 

 

 

 

ОЖИДАНИЕ

 

Ласточки памяти

Перелетают с пальца на палец,

И на кончике каждого пальца

Зеленая ящерка будущего

Пожирает мушек сердца.

 

Я положу эту карамельку

На язык, который обласкает смертельную скуку,

Я возблагодарю руку,

Которая насыплет зерна солнца,

Луны, звезд и облаков

Моему зеленому попугаю.

Я кричу:

— И мне, и мне, и мне! —

Но хорошо знаю,

Что все это лишь попугаю с ненасытным оком,

И никого не зову — ни себя, ни вас.

Под маской размещу пустоту.

В пустоте — тысячи букв.

Вот слаженный оркестр,

Хотя никто его не слышит.

И однако я жду, жду,

Жду, когда выпадет зеро, которое никогда не выпадает.

 

 

 

 

 

 

* * *

 

Begue Ventrilogue Ok Okokok

Dans sa vessie est remonte apres une descente en parachute

Le cerveau de l'aimee

Oeuf a la coque de ses reves cuits

Beurre Soufre Platine

Et puis rien

Et allors

 

Заикающийся чревовещатель

Ок Ококок

в своем пузыре снова поднялся после спуска на парашюте

мозг возлюбленной

яйцо всмятку ее спекшихся мечтаний

Масло Сера Платина

И больше ничего

Ну и что

 

 

 

 

 

 

МЕРТВЫЙ КАРП

 

Мертвый карп в тополиной ноздре

Сползает по обескровленному винту

Умирает в своем кольце змея автоконей

В коже вареных лягушек придуманное болото

Почтенная ювелирша подобна собачке в руках мертвой прачки

Тошнит мой мизинец что штукатурит тележку

Плавится альманах в винегрете

Мягкая сталь закаляется жреческим потом

Потом волк мочится сахаром в варенье из венерических слез

Над легкими нотариуса красавица

Соль

На усах священной селедки

Фледоранж увенчан микроскопом поскольку он девствен

Он видит то что другие видят сто раз на дню

Ю

Ю

Ю

А еще карамель

 

(перевод В. Андреева)

Жорж Рибемон-Дессень (Georges Ribemont-Dessaignes) (1884-1974) — французский автор и живописец, обучался в Париже в Художественном училище и в Юлианской Академии. Выставлялся в салоне d`Automne в Париже. Ранние работы были в стиле Наби, большей частью, утеряны. В 1909 году он встретил Раймона Дюшам-Вильона, через которого он познакомился с группой художников Puteaux. Два года спустя он встретил испано-французского поэта-дадаиста и художника Пикабиа.

С 1913 года он рисовал очень немного, но в 1920 начал создавать механицистские картины а-ля Пикабия. Часто они были написаны в стиле более ранних работ, типа "Большого Музыканта" (1920), который принадлежал Андре Бретону наряду с работами Nabi-стиля 1905 года. После Первой мировой войны Рибемон-Дессень сотрудничал с Пикабиа в журнале дадаизма "391" и скоро стал заметной фигурой в Парижском дадаизме. Также он внес свой вклад в несколько других дадаистских журналов, типа Дадаизм, MВcano и Proverbe, и написал несколько дадаистских пьес. Основные шедевры — "Император ущелья" (1916) и "Канарейка" (1920).