Schokn / ЩЕкн

КВАНТОВАЯ ПОЭЗИЯ МЕХАНИКА
Настоящая поэзия ничего не говорит, она только указывает возможности. Открывает все двери. Ты можешь открыть любую, которая подходит тебе.

РУССКАЯ ПОЭЗИЯ

Джим Моррисон
ЕЛЕНА КАЛЬСБЕРГ

Елена Кальсберг (Кальсберг Елена Ивановна). Родилась и живёт в Санкт-Петербурге. Стихи и рассказы печатались в сборниках «Молодой Ленинград», газетах «Гражданин Санкт-Петербурга», «Вечерний Петербург». Один из ведущих авторов в газете «Сорока». Главный редактор литературного клуба «Левый ботинок». После закрытия газеты писала в сорокоманский самиздат: Клуб-801, журналы APN, Лабиринт, Арт-город. Неоднократный победитель конкурсов посланий в газете Клуб-801: «Псевдоним года», «Интеллектуальное послание» и других. Издавала школьную газету «Знай наших!». Лауреат конкурса хайку и победитель конкурса рассказа в газете «Аргументы и факты».

• • •

 

Есть магия звучащего стиха!

Стихи, прикованные буквами к бумаге...

Им так недостает дыханья, и отваги,

И буйного какого-то греха —

Будить чужие души от дремоты

И, может быть, сводить с ума!..

Написанные строки — это ноты,

Стихи звучащие — вот музыка сама!

 

 

 

 

 

 

• • •

 

Есть у поэзии права. И право

Нескромной быть. Нескромная забава —

Своей души шершавые потемки

На рифмы отливать, пройдя по кромке

Дозволенного благостным приличьем.

Есть у поэзии права, но, право, птичьи!

 

 

 

 

 

 

• • •

 

Если б ты меня любил, ты б не сделал это.

Если б я тебя любила, я б тебе простила.

Гаснет вечер золотой в переливах света.

Глухо плюхает волна под доской настила.

Лодка льется на цепи у мостков причала.

Если б все опять начать, я б не начинала.

 

 

 

 

 

 

• • •

 

Мы стали жить благополучно.

Жизнь стала легкою наукой,

Не оттого ль в душе дремучей

Растет отчаянная скука.

 

Сердца, не тронутые болью,

Глупы, ленивы и бездарны.

Я не за то, чтоб раны — солью,

Но я за то, чтоб были раны.

 

 

 

 

 

 

• • •

 

Матери нас истово растили.

И, одни взлелеяв наше детство,

Женские обиды утаили

И не дали нам обид в наследство.

 

Я тебя искала по горсправке.

Тетка, что торчит в оконном нимбе,

Мне твои не выдавала явки:

Был в Задонске, да куда-то выбыл.

 

Ну а вдруг ты где-то одинокий,

Где-то неприкаянный живешь.

Время, как известно, враг жестокий —

Не прогонишь, вспять не повернешь.

 

Если болен, или просто плохо,

Хоть и был ты, может, подлецом,

Где ты там теперь, Иван Горохов?

Приходи, приму тебя отцом.

 

 

 

 

 

Танец

 

Я не очевидец, — рассказали,

Только мне не верить не резон.

 

Летом, в сорок пятом, на вокзале,

Покрывая крики, гомон, звон,

Пальцы поотвыкшие терзали

Сквозь войну прошедшую гармонь.

 

В толчее, раздвинув круг пошире,

Кто когда хотел — пускался в пляс.

Отгремели лютые четыре —

Иль не повод танцевать сейчас?

 

Только вдруг как будто стало тише,

Гармонист споткнулся, взял не в лад.

Потому, что в круг широкий вышел,

Иль, точнее — выехал солдат.

 

И верхом на звонкой таратайке

танцевал безногий так, как мог,

Не жалел заржавленные гайки,

Как когда-то не жалел он ног.

 

В танце том была такая удаль,

И такая лихость в нём была!

Ну, а что в коляску был обутый,

В те года — привычные дела.

 

Главное — глядел в глаза он смерти.

Главное — сумел не умереть.

Он войну окончил в сорок третьем,

Но себя оставил там на треть.

 

И теперь по случаю Победы

В жилах кровь гудела. как огонь:

«Эх! Пошли мои велосипеды!

Шибче жарь, солдатская гармонь!»

 

Крутится юлою на колёсах,

Утюгами в такт гармошке бьёт.

Демобилизованный матросик

Просвистел в цигарку: «Во даёт!»

 

А другой: «Ах, чтоб войне-паскуде!..»

Но танцует средь толпы солдат.

Одобряя, улыбались люди,

Лишь вдова завыла невпопад.

 

 

 

 

 

Звериная баллада

 

              Собаке Найде посвящается

 

У дворовой, старой, пегой суки

Утопили маленьких щенят.

Выла сука у забора сутки.

Злились дачники, что нынче плохо спят.

 

Материл её хозяин хмуро,

А хозяйка брызгала водой.

Сука в конуру плелась понуро.

Горю не поможешь — вой, не вой.

 

Но потом она манёвром тонким

У соседской простодушной кошки

Утащила пёстрого котёнка.

Кошка не заметила оплошки,

 

Кошку этот казус не расстроил,

Та считать, наверно, не умела:

Сколько было? Четверо, иль трое?

И куда девался чёрно-белый?

 

А приёмыш спал в собачьей будке.

И собачьего напился молока.

От роду ему вторые сутки,

Но что надо, сразу отыскал.

 

Берегла сынка рябая сука,

Только разве тайну утаишь?

И однажды, радостно мяукнув,

Вылез поглядеть на свет малыш.

 

Ребятня окрестная смеялась,

Фыркала хозяйка: «Эка, дура!»

Дачница старушка умилялась,

А хозяин только глянул хмуро.

 

Мастью в мать — такой же чёрно-белый,

Ей старался подражать во всём.

И когда полгода пролетели,

Вырос кот вполне приличным псом.

 

Вместе стерегли сарай хозяйский,

Вместе мышковать ходили в поле.

Жизнь была хоть не особо райской,

Но зато не взаперти — на воле.

 

И свою охотничью науку

Кот освоил очень хорошо:

Приволок откуда-то гадюку.

Сам словил? Иль дохлую нашёл?

 

Взвизгнула хозяйка, что есть мочи,

Сиганула ребятня за тын,

Но хозяин вдруг улыбку скорчил:

«Ишь, разбойник! Ишь ты, сукин сын!»

 

 

 

 

 

Твои стихи

                                           

Не потрясение основ,

Не шелест первородных ливней,

Не клёкот птиц, не рокот львиный,

Но властный шёпот вещих снов.

 

 

 

 

 

• • •

 

Два ангела, две силы за спиной

Не ведомы, не слышимы, не зримы.

Они порой не ладят меж собой,

Но с ними я теперь неуязвимый.

 

Я преисполнен силы и отваги —

В бою кровавом есть, кому беречь.

Меня крылом закроет светлый ангел,

А тёмный ангел обнажит свой меч.

                                                         

                            по мотивам

                            Фокадан Аргиад.

 

 

 

 

 

• • •

 

Тень тополиных веток

Ворошит обрывки света.

Порыв ветра.

И вдруг

Вчерашняя газета

Вскочила на четыре бумажных лапы

Кувыркаясь, подпрыгивая

И лопоча о чём-то вчерашнем,

И, добежав,

Прильнула к осенней луже

Всем своим бумажным телом.

А ты вышла из дома,

И ты прошла мимо,

И ТЫ ВЗГЛЯНУЛА НА МЕНЯ!

Но вчерашняя газета

Удержала твой взгляд

Заметно дольше.

 

 

 

 

 

Сонет

               

  Посвящается Е.Власову

 

А так вот! Этаким углом!

Сковородой о тазик.

Так после свалки автодром...

Маньяк орёт в экстазе.

 

Куражится как узники на казни.

Меняется с одним козлом

По курсу левому добро на зло.

Обжульничал и дразнит.

 

Иной: О чём тут говорить!

Такие неприличья!

За это надо морду бить...

 

Но сквозь колтун косноязычья

Встаёт надсадное величье.

Кружи, визжи, а не урыть.

 

 

 

 

 

Хокку

               

Колыбель неба

Опрокинули.

Плачет младенец дождя.

 

              На перепутьи

              Ветер пронизывает,

              Злит и торопит.

 

Так долго молчал

Сторож убийственных слов,

Что молча умер.

 

              Взглядом ударил.

              Вздохом поранил.

              Убил прикосновением.

 

Зола и пепел,

Ни одного уголька

В потухшем костре.

 

              Огни фонарей —

              Паучки в паутине

              Золотых нитей.

 

Ветер газету

Терзает и рвёт.

Сводит старые счёты.

 

              Открываю окно

              И срываю яблоко.

              Вот! Достучалось.

 

В пустое ведро

Первые капли дождя

Так звонко стучат.

 

              Идет навстречу.

              Близко. Мимо.

              Лишь холодок

              Промелькнувшей тени.

 

 Пришли как в зверинец.

 Улыбались, переглядывались.

 Ушли позлословить.

 

               Ты и Бог не совместимы.

               Но ты существуешь —

               А как же Бог?

 

 Это платье из птичьего клекота

 Ты надела, чтоб вспугивать ветер.

 Ветренная моя душа вздрагивает...

 

 

 

 

 

• • •

 

Ночь очнулась луной. Над болотом

Закричала какая-то птица.

Кот умылся, пошёл на охоту.

Сны вспорхнули и начали сниться.

 

И прошлёпала важная жаба

По делам из клубники в картофель.

Ель развесила чёрные жабры.

А берёза курносая в профиль!

 

Я стою у рябого забора.

Я смотрю в бесконечное небо.

Мне бы спать, заперев все запоры.

Что мне небо – бездумно и немо!

 

Или, может, глухи мои уши,

И незрячи глаза, и не вижу,

Как, взметнувшись, крикливые души

Месят в небе кромешную жижу!

 

 

 

 

 

• • •

 

В пространство дня вмещая отрешённость,

Иду сквозь пелену мельканья лиц.

И для строки, ещё не завершённой,

Беру полёт горластых дерзких птиц.

 

Несётся солнце,не жалея спиц.

И в зареве жары умалишённой

Рокочет дом стеной распотрошённой,

Зияют окна пустотой глазниц.

 

Пылает август, требует огласки

Своих законов, и вершится суд

На улицах, на тротуарах вязких

 

Казнён жарою ошалевший люд.

Вспотел Исакий под злачёной каской,

И снял бы, да боится, что сопрут.

 

 

 

 

 

Песня стрелы

               

Под ветром и солнцем

Давно уж истлело

Пробитое мной

Беззащитное тело.

Я долго лежу

Среди праха, пока

Меня не находит

Другая рука.

Какая удача —

Я снова в колчане,

И снова походного шага

Качанье,

И снова со мною

Поёт тетива.

И кто мне докажет,

Что я не права!

Моё назначенье,

Смертельная страсть —

Лететь среди ветра

И в сердце попасть!

 

 

 

 

 

• • •

 

Головастик из лужи —

Водяной дирижабль —

Сверхзадачей загружен,

Он желает быть жабой.

 

Головастику в луже

Так опасно быть слабым,

Малохольным, недужным —

Братья врежут по жабрам.

 

Головастику в луже

Не нужны конкуренты.

Он как может их глушит —

В воду ссыт репелленты.

 

Чтоб их цапле на ужин!

Иль журавль сожрал бы!

Головастику в луже

Очень трудно стать жабой.

 

Мало места и пищи,

Кислорода и света.

Но кишат эти тыщи,

Как когорты поэтов.

 

Очень плохо поэту,

Западло, непрестижно

Кануть в мутную Лету

В этом воздухе сжиженном.

 

Но отмечен он Богом,

Быть не может двух мнений.

Он уверен, как Дрогов,

Он – мессия и гений!

 

 

 

 

 

• • •

 

Вскипая мышцами, выходят на ковер

Борцы с угрюмой грацией гераклов.

И о помост упруго штангой брякнув,

Штангисты завели железный спор.

И гиря вертится юлой в руках атлета,

Чтоб не подвел в бою гудящий мускул.

Прямую аналогию искусству

Я нахожу, таков же труд поэта:

Над головой вздымать одной рукой

Тяжелый смысл легчайшею строкой.

 

 

 

 

 

• • •

 

Я люблю тебя, мой ангел,

Ты живешь в моей душе,

Словно голубь из бумаги

Средь обыденных вещей.

 

Как неясная подсказка,

Жаркий выдох, смутный блик.

Будто детская раскраска

Среди кип конторских книг.

 

Так и солнце неуместно

в сизом мороке зимы.

Ветер в горле держит песню,

Где-то взял ее взаймы.

 

Не случайная заноза —

Кожей чувствую иглу.

Как наркот без нужной дозы,

Без тебя я не могу.

 

День моргнет миганьем куцым.

Мутной ночью снов дурдом.

Не уснуть мне, не проснуться,

Абстинентный мой синдром.

 

Ворожбою темных магий,

Бредом в дымной анаше

Я люблю тебя, мой ангел.

Ты живешь в моей душе.

 

 

 

 

 

• • •

 

Вечерний мир теряет очертанья.

Волною хлынувших белёсых ливней

Размыт домов и кранов контур синий.

 

Жесть гулко тататорит причитанья.

И небеса, свисая шерстью длинной,

Во мгле ползут, скользя на липкой глине,

 

Тропой новорождённого района.

Гроза, развесив молнии на краны,

Гранит свои грома, когда токарно,

 

А то небрежно, хмуро и топорно.

По грязи кто-то бродит беспризорно,

Себе твердит, чтоэто вздорно, вздорно

 

В который раз слагать пустые строки

Про дождь и тропку с чёлкою осоки.

 

 

 

 

 

• • •

 

Тепло сгоревшего письма

Ладони грело лишь мгновенье,

Но холод этого письма

Ожёг мне сердце навсегда.

Но ты не знал, что откровенье

Порой жестоко, как беда.

 

 

 

 

 

• • •

 

В толпе знакомые всё лица:

Вон тот – Дантес, а этот – Вронский,

А здесь Раскольников – убийца

Нахмурил бровь наполеонски.

 

В толпе знакомые всё лица...

Но жаль – фамилии сменили.

И даже доки из милициё

Их уличить, увы, не в силе.

 

В толпе знакомые всё лица,

Но у истории свой путь.

И где найдёшь того провидца,

Чтоб Завтра ведал наизусть?

 

Вот ждём, когда набравшись духу,

Убьёт Раскольников старуху.

 

 

 

 

 

• • •

 

По закону или по беспечности

Заглянуло зеркало в зеркало,

Увидало галерею бесконечности

И себя такой же исковеркало.

 

Долго-долго перекатывалисьв вечности,

За молекулою бегала молекула,

И в скучающей, беспутной, звёздной млечности

Удивлять сияньем было некого.

 

Но Вселенная,.. на то она – Вселенная!

Вечность целую себе творила зеркало,

Чтоб в глазах себя увидеть человековых.

 

Вот любуется, своей особой пленная:

«Я всесущая, я нетленная...»

Заглянуло зеркало в зеркало.

 

 

 

 

 

• • •

 

С неба стекают чёрные реки,

Реки деревьев с неба стекают.

Вздрогнули ветра набрякшие веки,

Ветер проснулся дождю потакая.

 

Дождь суетится, нити сплетая,

В нитях дождя, как марионетки,

Люди в движеньях поспешно неметких.

Лязгают мятые двери трамваев.

 

Кончится скоро дождливый спектакль,

И оборвутся вдруг нити ненастья

Аплодисментами розовых капель.

 

Солнца лучи мы привяжем к запястьям.

Солнце сожмёт их в сверкающих пальцах

И поведёт нас по свету, скитальцев.

 

 

 

 

 

Акросонет

               

Когда мы встретимся с тобой

Однажды в час необычайный,

Ложился сумрак голубой,

Январский ветер дул отчаянно.

 

Янтарь луны хранил молчанье.

Лиловой призрачной рекой

Юлил проулок. И такой

Был вечер странный и печальный.

 

Летящий снег кружил, кружил,

Ютились вкрадчивые тени.

Ты говорил о том, как жил,..

 

Ещё о горечи сомнений...

Брели мы так сквозь рай метельный...

Я помню... Помнишь ли? Скажи.

 

 

 

 

 

• • •

 

Над пустырём, где сор строительный,              

Затянутый зелёной лужей,

В полёте лёгком и стремительном

Зачем-то чайки долго кружат.

 

О чём кричат они пронзительно?

Среди бетоннных плит и стружек

Они бредут неосмотрительно

И вперевалку неуклюже.

 

Здесь всё раздавлено бульдозером

И перемолото ковшами.

Давно убито это озеро,

 

Не закачает камышами.

Но мнятся им рассветы в розовом

И гнёзда в травах с малышами.

 

 

 

 

 

Пророк

               

С тех пор, как вечный судия

Мне дал всеведенье пророка,

Я вижу, как в нём мало проку.

 

Грызёт сомнения змея, –

Надул предвечный судия –

Не дал всесилия пророку.

 

И подперев бока, я в крик:

Бери обратно, ростовщик,

Бирюльки о добре и зле.

 

Ты, чай, обдуривать привык.

Нет! Не объедешь на козе!

Я кто? – Пророк иль ротозей?

 

Отдай мне власть и топай прочь.

Что толку ведать, да не мочь.

 

 

 

 

 

Верлибр

               

На станции Купчино

В ожидании поезда

Мальчишки кормили голубей.

В голубиную толпу

Затесались

Две большие серые крысы.

Голубей они не боялись,

А голуби не боялись их.

Деловито

На глазах у всех

Крысы грызли хлебные корки.

Как прекрасны

              они были в своей дерзости!

Но я знаю:

Мой восторг

Не примут те, кто пережил блокаду.

 

 

 

 

 

• • •

 

Открываю окно

И срываю яблоко.

Вот. Достучалось.

 

 

 

 

 

• • •

 

Навстречу. Близко.

Мимо. И лишь холодок

Скользнувшей тени.

 

 

 

               

 

• • •

 

Ветер газету

Рвет и терзает. Сводит

Старые счеты.

 

 

 

Про хокку

 

Существует несколько мнений, что такое русское хокку. Первые полагают, что это практически любой текст, написанный в три строки. При этом количество слов и слогов в строке не имеет значения. Лишь бы только уместилось. Если же не получается в три строки, тогда текст шинкуется на пять частей и это уже танка. Вторую группу представляют несгибаемые ортодоксы. Хокку – это 5+7+5 слогов в строках. Остальное не хокку. И ни пяди японской земли врагу. В якутской глубинке они умудряются писать про цветение вишни и крик обезьяны. Третьи не столь упёртые ортодоксы. Хокку – это три строки и

17 слогов. И допускается вариабельность количества слогов в строках.

Но есть ещё и четвёртая разновидность сочинителей хокку. Утверждая, и не без оснований, что для русского языка количество слогов в поэтической строке неощутимо и незначимо, они предлагают упорядочивать только ударные слоги по схеме 2+3+2. При том что количество безударных слогов может быть любым, а односложные слова теряют своё ударение. Итак, перед нами 4 представления, каким должно быть русское хокку. И я не исключаю появления и пятого и шестого. Подчас адаптация иноязычной поэтической формы идёт по пути создания аналога, уже лишь отдалённо напоминающего исходный материал. Так, всё наше силлабо-тоническое стихосложение вышло из греческого, где чередуются не ударные и безударные слога, а долгие и короткие. Осталось за кадром и совершенно никак не отражено в русских хокку графическое единообразие японских хокку. Короче, эта поэтическая форма находится в процессе становления и каким будет окончательный результат – решит поэтическая практика.

Вот, например, квантовая теория, физика атомного ядра. За последнее столетие эта теория блестяще прошла все мыслимые проверки, некоторые ее предсказания оправдались с точностью до десятого знака после запятой. Неудивительно, что физики считают квантовую теорию одной из своих главных побед. Но за их похвальбой таится постыдная правда: у них нет ни малейшего понятия, почему эти законы работают и откуда они взялись.
— Роберт Мэттьюс

 

Я надеюсь, что кто-нибудь объяснит мне квантовую физику, пока я жив. А после смерти, надеюсь,

Бог объяснит мне, что такое турбулентность. 
   — Вернер Гейзенберг


Меня завораживает всё непонятное. В частности, книги по ядерной физике — умопомрачительный текст.
— Сальвадор Дали