Schokn / ЩЕкн

КВАНТОВАЯ ПОЭЗИЯ МЕХАНИКА

Вот, например, квантовая теория, физика атомного ядра. За последнее столетие эта теория блестяще прошла все мыслимые проверки, некоторые ее предсказания оправдались с точностью до десятого знака после запятой. Неудивительно, что физики считают квантовую теорию одной из своих главных побед. Но за их похвальбой таится постыдная правда: у них нет ни малейшего понятия, почему эти законы работают и откуда они взялись.
— Роберт Мэттьюс

Я надеюсь, что кто-нибудь объяснит мне квантовую физику, пока я жив. А после смерти, надеюсь, Бог объяснит мне, что такое турбулентность. 
— Вернер Гейзенберг


Меня завораживает всё непонятное. В частности, книги по ядерной физике — умопомрачительный текст.
— Сальвадор Дали

Настоящая поэзия ничего не говорит, она только указывает возможности. Открывает все двери. Ты можешь открыть любую, которая подходит тебе.

РУССКАЯ ПОЭЗИЯ

Джим Моррисон
ГЕОРГИЙ ГЕННИС «СГОРЕВШАЯ ДУША КРОТКЕРА»

Георгий Гельмутович Геннис родился в 1954 г. в Москве. В 1976 г. окончил Московский государственный педагогический институт иностранных языков им. М.Тореза. Работал в издательстве, затем в 1990-х и начале 2000-х годов редактором на телевидении, в настоящее время снова вернулся к издательской работе.
Стихи публиковались в журналах «Черновик», «Арион», «Дети Ра», «Зинзивер», «Футурум Арт», «Воздух», в интернет-изданиях «TextOnly», «ЛиTERRAтура» и др. Участник ряда антологий и сборников, выпущенных в рамках ежегодных фестивалей верлибра.
Выпустил несколько стихотворных книг: «Время новых болезней» (М.: Московский государственный музей Вадима Сидура, 1996, с графическими работами скульптора), «Кроткер и Клюфф» (М.: ЛИА Р.Элинина, 1999), «Сгоревшая душа Кроткера» (М.: Время, 2004, серия «Поэтическая библиотека»), «Утро нового дня» (М.: АРГО-РИСК; Книжное обозрение, 2007), «Мрак отказавшей вещи» (М.: Вест-Консалтинг, 2010, серия «Библиотека журнала «Дети Ра»).
Некоторые стихотворения и циклы публиковались за рубежом – на немецком, шведском, сербском и болгарском языках.
Перевел с французского и английского языков ряд книг, в том числе биографии художников Анри Руссо и Жоржа Сёра. Член Союза литераторов России, а также недавно созданного Союза писателей ХХI века. Один из основателей литературной группы «Другое полушарие» и член редколлегии одноименного интернет-журнала.

НАСЛАЖДЕНИЕ

 

Кроткер держал в руке что-то вроде фонарика — длинную узкую трубку, из которой бил сильный пучок света. Кроткер медленно водил лучом по телу обнаженной Клюфф. Она лениво извивалась на постели и постанывала от прикосновений яркого белого пятнышка.

  Кроткер нажал на кнопку, и цвет излучения сменился сперва на бледно-розовый, потом на темно-оранжевый. Клюфф начала вскрикивать, ее движения ускорились. Она выгибала спину и судорожно вздрагивала. Ослепительный переливающий всеми цветами радуги луч пульсировал в темноте, посылая нестерпимые для глаз вспышки синего, зеленого, желтого. Клюфф зажмурилась и прерывисто выдыхала из глубины горла шепот услады, пока не наступил обморок изнеможения.

  Тогда Кроткер направил луч на себя и провел им по животу вниз, в сторону паха. Голую кожу обожгло. Он скорчился от боли и выронил сатисфактор из рук; брошенный прибор, продолжая работать в диапазоне предельно допустимых наслаждений, с пчелиным жужжанием выжигал на ступне лежавшей в забытьи Клюфф черные дымящиеся узоры.

 

 

 

 

 

 

МОЛЧАНИЕ ВРЕМЕНИ

 

Кроткер стремился остановить время

по крайней мере замедлить его течение

или хотя бы почувствовать как оно ускользает

расслышать какой-то шорох

шуршание

скрип

может быть шелест

ощутить что-то вроде дуновения ветра на своем лице

Но признаков времени

он так и не смог различить

сколько ни старался проникнуть в обыденную стихию

  доносившихся с улицы звуков

Время молчало

Тогда Кроткеру показалось

будто оно притаилось в сидевшей напротив него

  Клюфф

слишком странно она улыбалась

слишком ярко вспыхивали в ее волосах

рыжеватые отблески уходящего солнца

 

 

 

 

 

 

ВЕТЕР МЕРКНУЩЕГО СОЗНАНИЯ

 

Продевая руки в рукава пальто, Кроткер ткнул пальцами во что-то мягкое. “Шарф и шапка”, — подумал он. Но ему под ноги выпрыгнули серые мыши, крохотные, ушастые, с любопытными и жалостливыми глазками. “Клюфф!” - крикнул Кроткер, и она поспешила к нему в переднюю.

  Увидев бросившихся прочь суетливых тварей, Клюфф присела на корточки: обнаружила в углу под вешалкой, у самого плинтуса норку, натолкала туда скомканных газет и бутылочных пробок.

  Кроткер торопился на работу. Он взял меховую шапку и уже стал подносить ее к голове, как из шапки вывалился ежик. Фырча и шмыгая носом, он затопал по полу лапками в поисках пропитания.

  — Прямо зверинец какой-то, — сказал Кроткер и зло посмотрел на Клюфф.

  — Я-то в чем провинилась? — обиделась Клюфф.

  — А я тебя и не виню... Я просто констатирую.

  — Ключи взял? Ничего не забыл?

  Кроткер мрачно кивнул и, перекинув через плечо сумку, вышел.

  Когда дверь за ним захлопнулась, Клюфф принялась ловить ежика. Она ползала на четвереньках, заглядывала под шкафы, отодвигала диван и письменный стол, даже ставила блюдце с молоком посередине комнаты. Животное бесследно исчезло. От него остался только тяжелый дух, воскрешающий в памяти мрачноватые вольеры зоопарка.

  Прекратив поиски, Клюфф пошла на кухню готовить ужин. Провернула фарш и налепила из него котлет.

  Сырые мясные лепешки с белыми вкраплениями хлеба возвышались на блюде горкой. Она поставила на плиту сковородку, налила в нее масла. Вскоре раздалось шипенье.

  Клюфф повернулась, чтобы взять котлеты, и увидела на столе змею, свернувшуюся кольцами. Приподняв голову, она разевала пасть: язычок часто высовывался и дрожал.

  Под люстрой, распустив широкие плавники, словно крылья, плыли толстые пятнистые рыбы. Клюфф почувствовала, что не может вдохнуть - так сгустился воздух. Внезапный запах моря, одурманивая, скрашивал погружение в темноту. Клюфф слышала крики чаек, убаюкивающий плеск прибоя, ощущала под собой мягкое ложе нагретого солнцем песчаного пляжа. Ветер меркнущего сознания приятно овевал кожу.

 

 

 

 

 

 

ФУТЛЯР

 

Кроткер закатился под диван

и лежал там рядом с забытой пуговицей

клочьями свалявшейся пыли

и завитками рыжеватых волос

слетевших с головы Клюфф

Он видел ее босые ступни

взволнованно ходившие по паркету

Где ты? Куда ты запропастился?

спрашивала она

распространяя запах шампуня и банной сырости

Но Кроткеру не хотелось покидать укрытие

и подвергать себя опасности

унижения чувств

Кроткер казался себе

уютным футляром любви

 

 

 

 

 

 

ЗУД

 

Почеши мне спину, — сказала Клюфф. Кроткер царапнул пальцами между лопаток. Клюфф передернула плечами и раздраженно сказала: Не здесь, а чуть пониже, там, где у меня родинка. Кроткер спустился вдоль выступающих позвонков и стал усердно чесать указанное место. Голая спина Клюфф его завораживала. Она была бледная и беззащитная. Ее очень женские очертания, плавные изгибы, переходящие в бедра, едва заметные ямочки на пояснице, выступившие на коже капельки пота тоскливо бередили дремучую чащу подсознания.

  Ну ничего не умеешь, что тебя ни попроси. Пусти, лучше я сама. — сказала Клюфф и, поднявшись с дивана, взяла со стола линейку.

  Закинув правую руку за спину и выгибаясь, Клюфф принялась чесать себя концом линейки. Кроткер видел, как краснеет место, вызывавшее у нее непреодолимый зуд, чуть ли не похоть, требующую немедленного удовлетворения. Краснота постепенно сгущалась, набухала — это была уже не обычная потертость, а прыщ, точнее, ярко-малиновый растущий прямо на глазах волдырь.

  Стой! — закричал Кроткер. - Ты разотрешь его до крови. — И в самом деле, сновавшая туда-сюда линейка уже впивалась в кожу, окрашиваясь в красное.

  Заткнись. Раньше бы беспокоился, когда я тебя просила. А сейчас мне все равно, я не остановлюсь, пока это не прекратится.

  Капельки крови стекали вниз, оставляя подтеки. Клюфф переложила линейку в левую руку и продолжила мучительную схватку с обуявшей ее напастью.

  Пораженный собственным бессилием, Кроткер оделся и вышел. На лестничной клетке, возле мусоропровода стоял престарелый Летарг, жилец из квартиры напротив. Он вынимал из мусорного ведра по бумажке, по тряпочке, по соринке и сбрасывал в распахнутое жерло, где гудел сквозняк. Пыль вылетала оттуда и заставляла его щурить глаза. Когда ведро опорожнилось, Летарг тяжело опустился на колени и просунул голову в отверстие зловонной трубы. Подтолкните меня, — глухо прорычал он. Кроткер подошел к нему сзади и, взяв за плечи, стал проталкивать высохшее старческое тело в мусорпровод. На удивление, туловище вползало все дальше, только рубашка порвалась, зацепившись за какой-то острый край. Наконец в глубину узкого колодца проскользнули и ноги, обутые в стоптанные тапочки. Старик что-то кричал, падая вниз, потом наступила тишина, прерываемая отдаленными шорохами — будто животное возилось среди остатков пищи и мусора. Кроткер взял пустое ведро и сбросил его вслед Летаргу.

  Вернувшись, Кроткер увидел лежащую на диване голую Клюфф. Она улыбалась и потягивалась.

  Иди сюда, милый, — позвала она. — Извини, что нагрубила. Такой уж у меня характер. Ты не сердишься?

  Кроткер присел рядом и стал гладить ее ступни. У Клюфф были загнутые внутрь большие пальцы: каждый из них чуть налезал на своего более хилого соседа.

  — А правда, я похожа ступнями на Венеру Ботичелли? — спросила Клюфф, приподымая сомкнутые ноги и восхищенно их рассматривая.

 

 

 

 

 

 

МЫСЛИ

 

Кроткера посещали мысли. От них во рту собиралась горечь, уши закладывало, в глазах темнело. Мысли были разные, но чаще всего плачевные, от которых жить не хотелось.

  Клюфф решила помочь Кроткеру и щипчиками для волос стала вытягивать назойливых посетителей прямо из черепа Кроткера, предварительно обрив его наголо. Она бросала их в стоящий рядом таз, наполненный водой. Мысли умирали там, извиваясь и чернея.

  Когда операция была закончена, Клюфф разложила все дурное, добытое ею в голове у Кроткера, на раскаленной батарее. Она подумала, что из высушенных наваждений больного разума получится прекрасная бахрома.

  Кроткер сидел, укутанный пледом, и созерцал яркий зимний день. Время от времени он тыкался лбом в оконное стекло и фыркал, пугая подлетавших к окну истощенных голодом птиц.

 

 

 

 

 

 

СХВАТКА

 

Шорохи неясной природы

  поселились в груди у Кроткера

что-то там поскрипывало

постукивало

похрустывало

перелистывались какие-то страницы

тоскливо веял шуршащий мусором ветерок

 

Кроткер замер в ожидании

перестал откликаться на голос Клюфф

принимать пищу

Он сидел на стуле не шелохнувшись

и берёг силы

ведь неизвестно сколько это еще могло

  продлиться

 

Клюфф ходила вокруг него

и взбалтывала какие-то едкие микстуры

пробовала массаж спины и шеи

но Кроткер только болезненно морщился

 

Однажды ей довелось услышать

происходящее внутри ее мужа

Это случилось ночью

Клюфф проснулась от карканья

Злобные крики раздавались где-то совсем рядом

Она поднялась и зажгла свет

 

Кроткер все так же сидел на стуле без движения

Только рот у него был широко раскрыт

а в глазах отражалась невидимая

яростная схватка

 

Черные перья клочьями вылетали из Кроткера

 

 

 

 

 

 

ЛЕТАРГ

 

Летарг молча ждал прихода госпожи Кончик. В картонной коробке с дырочками она приносила желтую смиренную змею, любившую подремать, свернувшись кольцами и зарывшись в ворох соломы.

  Кончик садилась на колени к Летаргу, раскрывала картонные створки и выпускала змею на волю. Она тихо выползала из уютного убежища, скользила по ногам своей хозяйки и, выпрямляя длинное туловище, подносила свою голову к голове Летарга. Раздвоенный язычок выскакивал из пасти и отражался в его глазах мимолетными искорками.

  Тело змеи было холодным и мокрым. Она обвивалась вокруг Летарга, а Кончик в это время расстегивала на нем одежду, чтобы целительные прикосновения не встречали никаких помех. Змея проползала у него под мышками, прижималась к бедрам, распластывалась и обмякала на груди, потом спускалась к паху, внезапно наливаясь тяжестью.

  Кончик целовала Летарга в губы, покусывала мочки его ушей, ногтями выцарапывала какие-то значки у него на затылке. Летарг терял сознание от этих настойчивых ласк. Но она быстро приводила его в чувство, направляя голову змеи в приоткрытый рот Летарга и заставляя ее исследовать воспаленную полость его гортани.

Летарг давился, задыхался, ужас проникал в него влажной перчаткой, - он вздрагивал и широко раскрывал глаза.

  После сеанса она набрасывала на него халат, и они вместе выходили на балкон. Перед ними простирался белесый город, окутанный то ли туманом, то ли испарениями живучих мыслей Летарга, которые он ежедневно посылал в чуткую тьму невидимых жителей.

 

 

 

 

 

 

УЗЫ

 

Кроткер споткнулся обо что-то и едва не упал. Из трещин в асфальте выступали похожие на жгуты темноватые стебли. Они вились и переплетались, а затем исчезали в изнанке тротуара, чтобы вырваться наружу уже в другом месте, метрах в десяти от прежнего.

  Кроткер пошел по следам связавшей кого-то под землей страсти.

  Вскоре ему пришлось спуститься в метро: стебли, показавшись в очередной раз, вновь устремились вглубь, в направлении станции.

  Кроткер увидел их уже на стене мраморного вестибюля, сойдя с эскалатора. Расцепившись, они тянулись здесь параллельно двумя бесконечными линиями. Свернув в одну из арок, к платформе, Кроткер увидел лежащих на полу Флорину и Борха.

  На Борхе были белые пластмассовые очки. Взгляд Флорины, ничем не прикрытый, был устремлен куда-то вверх и совершенно неподвижен. Сквозняк шевелил их волосы.

  Извиваясь по стене, стебли спускались вниз и с ног до головы опутывали лежащих, поэтому не сразу можно было разобраться, что одна из ветвей вырастает из темени Борха, а другая из темени Флорины.

  Кроткер наконец осмелился тронуть узы рукой. Они были шершавые и теплые, хотя чувствовалось, что они стремительно усыхают.

  Кроткер присел на корточки и снял с Борха очки.

  — А, это ты, Кроткер, — произнес Борх. - Впрочем, я догадался, мне передалось, еще когда ты споткнулся там, на улице... — Он помолчал и добавил: — Флорина уже не может разговаривать. Крайняя степень истощения...

  — Может быть, вас разъединить. Я могу вызвать службу спасения. Для них это пара пустяков. Они из искореженных автомобилей людей вытаскивают, вырезают автогеном...

  — Нет, нет, что ты. Так мы ощущаем друг друга. Это такое блаженство... Надень на меня очки, а то я отвлекаюсь от Флорины.

  Кроткер вернул очки на переносицу друга. По их белой поверхности пробежали мутные блики. С нарастающим ревом поезд покидал станцию.

  Флорина протяжно и глубоко вздохнула. Кроткеру показалось, что ее босые ступни, торчащие из-под подола длинного платья, чуть вздрогнули. Он снял с плеча сумку и укрыл в ней, как в чехле, ноги Флорины. Потом скинул с себя пиджак и набросил его на головы влюбленных.

 

 

 

 

 

 

ВДОХНОВЛЕННЫЙ КРОТКЕР

 

В магазинчике по соседству

Кроткер купил вдохновение

в серебристых ампулах

Пришел домой

шприцем ввел себе пять кубиков

и опустился на пол

опасаясь сильного головокружения

В груди пронеслось что-то легкое

прохладное

возвышенное

Голова осталась ясной

на удивление

Кроткер уже думал подняться

сесть за письменный стол

как вдруг в переносице засвербило

Глаза закатились в уши

там раздалось глухое бульканье

Кроткер смущенно моргал пустыми глазницами

Печень почки желудок

стронулись со своих мест

и принялись блуждать

Сердце падая вниз

просилось на волю

 

Кроткер пытался понять где что находится

хлопал себя тут и там руками

но не поспевал за перемещениями скитальцев

Язык вывалился изо рта

и удлиняясь стал обвивать шею

Только легкие еще держались

и продолжали со свистом прокачивать воздух

 

Когда в комнату вошел Борх

Кроткер лежал удушенный

Язык отдыхал

распластавшись вокруг него завитками

длинного гибкого тела

 

 

 

 

 

 

ИЗБАВЛЕНИЕ

 

Боль блуждала по всему телу Кроткера, возникала то здесь, то там, вспыхивала то спереди, то сзади, как ножом пронзала поясницу, сдавливала грудь, набухала в паху; еще мгновение - и она уже в горле, в пятке, в мизинце, в углублении между лопаток. Наконец боль обосновалась в правом виске, чуть притупилась, затихла, но вскоре, собравшись с силами, принялась стучать в такт сердцу, обжигая кожу изнутри.

  Все это время Кроткер пытался ухватить ее, поймать беглянку на мушку. Распахнув пальто и сорвав с шеи шарф, он осматривал себя, прислушивался, и как только

боль обнаруживалась в каком-нибудь неожиданном месте, вздрагивал, судорожно тыкал туда борхолетом*, но тотчас отдергивал руку, поскольку боль успевала отпрянуть, почуяв неладное.

  Теперь он с облегчением приставил дуло к виску и нажал на курок. Пуля просвистела сквозь голову, выгоняя вон темный рой мигрени, неуловимую дымку страданий, которая таяла в воздухе.

  Порыв счастья подхватил Кроткера, и он

покатился по обледенелому склону на дно городского оврага. Кроткер так разогнался на радостях, что начал

обгонять мчавшихся друг за другом на санках детей. Они хохотали вслед растрепанному мужчине, чья голова моталась и стукалась о мерзлую землю.

 

_______________________________________

 

*Борхолет — оружие Борха, одолженное Кроткером у друга для зимних прогулок.

 

 

 

 

 

 

КОСТЬ

 

Кроткер утонул — захлебнулся, принимая ванну. Он уже готовился испустить дух, бурно вытесняемый из оболочки тела горячей пенистой водой. Но, к счастью, Клюфф, до которой донеслось громкое бульканье, поспешила на помощь. Она вытащила Кроткера из ванны, разложила обмякшее тело на полу и, оседлав худую грудь, приступила к искусственному дыханию.

  Кроткер медленно оживал, исторгая голубоватые пузыри запоздалого блаженства. Наружу изо рта вышла белая умытая кость, размером с куриную. Кроткер взял ее в ослабевшие руки. Вот оно, мое внутреннее существо, — подумал он, вглядевшись. Он зажал кость в зубах и сдавил челюсти. Она хрустнула, и Кроткер стал высасывать мягкую сердцевину в надежде вновь обрести душевное спокойствие.

  Ночью Кроткера разбудило ощущение тревоги. Он встал с постели, прошел в прихожую к телефону и набрал номер Борха.

  Как долго приходится умирать в жизни, — говорил Кроткер. — И никак не добраться до сути...

  Борх внимательно слушал. К его голове прильнула Флорина. Ей казалось, что немощный голос Кроткера, проникавший из телефонной трубки в ухо Борха, резонируя

в черепе мужа, приобретает необходимую громкость и отчетливость. Она обхватила руками свой живот, где тихо плавал, будто в невесомости, свернувшийся калачиком Орх.

  Кость оказалась просто костью... Я пуст как всегда... Ничего, кроме омерзения внутренностей и нелепых диковинок... В прошлый раз из меня высыпался ворох бусинок... — услыхала Флорина.

  Жалость к Кроткеру хлынула от горла куда-то вниз, подгоняя биение сердца. Чтобы как-то растратить беспокойное чувство, Флорина принялась гладить густые спутавшиеся волосы Борха, который продолжал сидеть сгорбившись над телефоном.

 

 

 

 

 

 

ФЛОРИНА

 

Борх проткнул свою жену Флорину

длинной иглой

Она вошла в шею

увлекая за собой черную нитку

и совершив потустороннее странствие

вскоре показалась наружу

на сгибе левой руки

Борх изящно извлек иглу двумя пальцами

и убрал в жестяную коробку

где хранились чьи-то детские локоны

Из Флорины не вытекло ни кровинки

Борх остался доволен и велел жене одеться

Мы назовем ребенка Орхом

сказала она

радуясь зачатию

 

Вечером они бродили по дорожкам парка

дышали хвойным покоем

и вглядывались в сумерки

Флорина то и дело ощупывала

свой округлившийся живот

В тайнике ее тела

тихо рос

печальный недоумок будущего

 

 

 

 

 

 

СОЛНЦЕ

 

Кроткер сидит за письменным столом и читает газету.

Клюфф стоит у окна и вглядывается в зимний пейзаж.

 

КЛЮФФ. Какое яркое солнце. Отверстие в небе, выжженное пылкостью огненного вещества. Нестерпимое око вечности.

КРОТКЕР (отвлекаясь от чтения газеты). Вереница опаленных ресниц, подхваченных ветром. Глаза, пронзенные копьями света. Пожар черепа.

КЛЮФФ (подражая его мрачной торжественной интонации). Гибель птиц, превращенных в роящуюся дымку пепла. Мириады обугленных мух, хрустким покровом устилающих землю... Что еще?

КРОТКЕР (поднимаясь из-за стола). Я заглянул в раскрытый люк — на дне колодца совокуплялись крысы. Повеяло предчувствием их мерзкого потомства.

КЛЮФФ (снимает платье и стоит голая, спиной к Кроткеру, поглаживая свое тело руками). Гнилая сырость будущего ночью. А днем... (Подыскивает слова.) А днем сверкающая пыль сомнений.

  Кроткер, вынув из вазы розу, отламывает бутон, а стебель бросает на пол. Подходит к Клюфф.

КЛЮФФ (слегка поворачивая голову). Ты — поэт нарывов и гнойников. Я из-за тебя вся прыщами пошла. Ты не прикасался ко мне целый месяц. Я читала где-то, что мужское семя...

КРОТКЕР. Ну да, я знаю. Сперма содержит витамины, способствующие очищению кожи...

  Кроткер, нажимая ладонью на ее затылок, заставляет Клюфф нагнуться вперед, так что ей приходится упереться руками в подоконник. Просовывает прохладный бутон между ее ног и медленно вводит цветок во влагалище. Затем, опустившись на колени, вправляет поглубже смятые лепестки и, щурясь, смотрит, как получилось.

  Клюфф поеживается и передергивает плечами.

КРОТКЕР. Постой так, я схожу принесу плед, а то озябнешь.

  Кроткер уходит в другую комнату. Слышно, как он открывает скрипучую дверь шкафа.

  Клюфф трется лбом о стекло и протяжно томительно ноет.

 

 

 

 

 

 

ПАЛЬЦЫ

 

Камни лежали в сумке у Кроткера. Они терлись и постукивали друг о друга. Кроткер остановился и поставил сумку у своих ног. По небу стремительно мчались облака - солнце то вспыхивало, то угасало. Лес облетал, пронизанный ветром.

  Кроткер высыпал содержимое сумки прямо в траву, усеянную опавшими листьями. Камни один за другим глухо ударились о землю и замерли, прислушиваясь к судьбе своих попутчиков.

  Носком ботинка Кроткер тронул один из них. Гладкий блестящий кругляш треснул и раскололся надвое. Из трещины показался хилый росток. То же произошло и с другими камнями. Они лопнули и разломились, выпустив бледные отростки - зародыши человеческих пальцев.

  Новорожденные крепли, набирали силу, обретали гибкость. Очень скоро можно было без труда сказать, какие из пальцев мужские, а какие женские. На женских, тонких и изящных, сразу же появлялись золотые и серебряные кольца, ногти удлинялись и окрашивались в самые разные цвета. Фаланги мужских слегка темнели, покрываясь пушком волос.

  Пальцы похрустывали и пощелкивали, деловито пускали корни, тянулись друг к другу и жаждали пылких переплетений.

  Кроткер постоял еще немного и пошел прочь, уязвленной предчувствием близкой зимы.

  Звуки торопливой жизни умирали в прохладе ветра.

 

 

 

 

 

 

РОЖДЕНИЕ

 

Кроткер приложил ухо к голому животу Клюфф. Он вздулся и был горячим. Мраморные прожилки разбегались от пупка вниз, живот напоминал большой детский мяч в сетке.

  — Ты слышишь? — спросила Клюфф, поправляя край задранного до самой груди платья.

  Там у Клюфф что-то шелестело, скрипел какой-то механизм.

  — Что бы это могло быть, — задумчиво произнесла Клюфф. – Вроде бы мы предохранялись…

  — От жизни не предохранишься. Сама видишь, что творится кругом.

  Она повернулась на бок, обхватила обеими руками разбухающее вздутие плоти. Кроткер прилег рядом с ней и дышал ей в спину.

  Клюфф вздрогнула, приподнялась на локте и что-то срыгнула себе в ладонь. Кроткер заглянул через ее плечо и увидел блестящую шестеренку с острыми зубцами.

  — Ты не поранилась? Кровь не идет?

Клюфф провела рукой по губам и осмотрела свои пальцы. Кроме слюны на них ничего не было.

  — Боже. — Она откинулась на подушку и закрыла глаза.

  — Скорей бы уж, — сказал Кроткер, сострадательно морщась.

  — Что скорей?

  — Родила бы…

  — О-о-о… — простонала Клюфф.

  Кроткер взял шестеренку и подошел к столу. Он положил ее на белый лист бумаги и обвел карандашом.

 

Потом записал что-то в блокноте и стал готовиться принимать роды.

 

 

 

 

 

 

ВЫСТРЕЛ

 

Борх припал к лежащей Флорине

долго над ней колдовал

изучал прелесть наготы

восторгался белизной кожи

Флорина украдкой просунула руку под подушку

и достала борхолет

с непомерно длинным и толстым

сверкающим стволом

Пока Борх ласкал языком ее груди

она направила оружие в потолок и нажала на спуск

Ленивый крылатый снаряд

медленно набирая скорость

устремился в сторону люстры

а затем отскочив от плафона

рикошетом угодил Борху между лопаток

Он передернул плечами и обмяк

в глазах застыло воспоминание

о подступающем к сердцу блаженстве

Горячая струя воздуха вырвалась

из внезапного отверстия

прижимая тело Борха к телу Флорины

 

 

 

 

 

 

КРОТКЕР И СЛУХИ

 

Клюфф принесла с улицы бутылочку слухов

откупорила и поставила на стол

Вот слушай сказала она Кроткеру

Тот покачивался в воздухе

  между полом и потолком

пребывая в состоянии левитации

Клюфф невольно нарушила

с таким трудом достигнутую

концентрацию духа и воли

 

Утратив власть над силами земного притяжения

Кроткер несколько раз взмахнул руками

словно пытался за что-то ухватиться

а затем с неизбежностью рухнул

больно ударившись плечом о спинку стула

 

Клюфф перевернула его на живот

и принялась массировать ушибленное плечо

Слушай слушай повторяла она

но Кроткер ничего не слышал

уши у него заложило

тело еще переживало

блаженное ощущение невесомости

 

Шепоты толпы распространялись по комнате

то и дело прерываемые уличными звуками

 

Взбешенная глухотой мужа

Клюфф стала бить кулаками в его затылок

Из бутылки раздались чьи-то крики

кто-то звал милицию

а какая-то женщина пыталась сдержать

ярость ударов

распластавших поверженного

 

 

 

 

 

 

ФЛОРИНА В ПРУДУ

 

Под ноги Борху сверху сыпались мертвые листья. Они громко шуршали и распространяли запах тления, бередивший легкие, прояснявший мысли.

  Борх принялся раскапывать один из холмиков опавшей листвы, возведенных в парке стараниями мусорщиков. Он нащупал руками спящее тело Флорины. Ее беременный живот мерно дышал, привлекая своим возвышенным изяществом насекомых.

  Ты бы хоть оделась - сказал Борх, шлепками ладони по щекам приводя жену в чувство. Он завернул ее в плед и понес домой.

  По дороге Борх споткнулся, Флорина выпала из рук, покатилась вниз по склону и угодила в пруд. Там, среди снующих уток, росли вызывающе огромные кувшинки и водились карпы, раскормленные праздным милосердием прохожих.

  Флорина блаженно покоилась на спине, обхватив свой живот руками. Вялое течение чуть относило ее от берега. Рыбы, пораженные красотой скользящей над ними необъятной добычи, выглядывали из воды и пытались дотянуться губами до чрева, где раздавались крики малыша Орха.

 

 

 

 

 

 

НАПАСТЬ

 

Запах нафталина исходил от Борха

Моль вылетавшая изо рта

тут же падала на пол

измученная отравой

Борха тошнило

он видел свое дыхание

облачка пахучей пыли

то и дело затягивали словно пеленой

привычную обстановку комнаты

 

Флорина сидела в кресле

возле постели больного

и склонив голову

мелькала спицами

Изредка она поглядывала

на пронафталиненного мужа

радуясь тому как ловко ей удалось

предотвратить домашнее бедствие

Не проснись она ночью

не прими она срочные меры

и квартиру заполонили бы прожорливые существа

которых вместе с храпом

вдруг стал исторгать из себя спящий Борх

 

Теперь во мне можно хранить одежду

сказал он виновато улыбаясь

Флорина оторвалась от вязанья

и погладила его по голове

Борх уже не представлял опасности

поток мотыльков иссяк

дыхание налаживалось

тело вновь наполняла любовь к Флорине

вытесненная постыдной напастью

 

 

 

 

 

 

ПАЛЬТО БОРХА

 

Темно-синее пальто Борха, долго висевшее на вешалке, приобрело очертания своего владельца. Оно сузилось в груди, обмякло, локти оттопырылись, на спине образовалось подобие горба.

  Пальто пахло путешествиями, въевшимся в ткань налетом чужестранных душистых ветров и далеких дыханий, только воротник лоснился от наслоений, оставленных густой мглой московского воздуха.

  Кроткер надел пальто и ему показалось, что он становится Борхом. Непреодолимая воля одежды заставила его ссутулиться, опустить плечи; руки сами собой чуть согнулись и настороженно замерли, будто приготовились защитить туловище от чьих-то ударов.

  Кроткер пытался вспомнить лицо Борха, хоть какие-то черты, но в памяти всплыла лишь одна каштановая шевелюра, тронутая металлическим блеском проседи.

  Подойдя к зеркалу, Кроткер убедился, что остался Кроткером — кроме осанки, ни малейших признаков сходства с другом, отчужденным от него громадой пространства.

  Он почему-то раскрыл рот, хотел что-то произнести, но вместо своего голоса вдруг услышал голос Борха, встревоженный внезапно сменившимся местом заточения.

  — Почему я здесь? — спросил Борх, вынуждая Кроткера шевелить губами. - Зачем ты надел мое пальто?.. Флорина хотела послать меня на рынок, а я вдруг сделался как истукан, язык отнялся, сказать ничего не могу... Как теперь быть?

  Пусть Флорина сама идет на рынок, раз ты онемел — подумал Кроткер, и его мысль передалась Борху.

  — Она волнуется. Вызвала “скорую” — я ж без движения и почти без признаков жизни, только глазами моргаю.

  Паникерша.

  — Ты бы видел эту картину. Я сижу на стуле, пошевелиться не могу, а она меня теребит, расталкивает, бьет по щекам. Сейчас вот зачем-то к окну подбежала... А-а-а, поглядеть, не подъехала ли “скорая”.

  Так быстро?

  — В Германии они сразу приезжают... Боюсь, как бы чего не вышло: мы ведь ждем Орха... Она и так вся на нервах в последнее время... Боже, врачи!.. Меня отправляют в больницу на Кёниг-штрассе.

  Погоди, Борх. Что за ерунда! Ты ведь ничего не успел рассказать. Как ты? Что ты? Мы так давно не виделись.

  — Всё потом, сейчас не могу. Меня кладут на носилки... Соседи, черт их возьми, сбежались, даже герр Шульц, с которым я в ссоре два года... Пока...

  Голос Борха прервался, и Кроткер внезапно почувствовал тоскливо подступившую к горлу тошноту. Он ринулся в ванную и склонился над раковиной.

  Кратковременное вторжение Борха не прошло для Кроткера даром. Горло царапало, грудь жгло, желудок ныл.

  Он едва доковылял до прихожей и, снимая пальто, случайно сунул руку в карман. Там лежала резиновая груша с коротким заостренным наконечником. Кроткер сдавил ее пальцами: изнутри вырвалось светлое облачко какого-то мелкого порошка, точнее, пыли. Она стремительно разлеталась в лучах солнца, вихрясь возле распахнутых окон.

  Кроткер лег на диван и стал глядеть, как искрящаяся множеством крупинок туманность медленно рассеивается в воздухе.

 

 

 

 

 

 

ЗМЕИНОЕ ТЕЛО ТОСКИ

 

Кроткер взвалил на себя свой внутренний орган

ПУЗЫРЬ ТЕМНОТЫ

и двинулся в путь

сгибаясь под тяжестью

пошатываясь и спотыкаясь

От пузыря пахло только что пойманной рыбой

в нем что-то переливалось и хлюпало

 

Кроткер сдал ношу в приемный покой

Служитель восхищенно рассматривал нежданную прибыль

пока взвешивал ее на весах

затем шлепнул по ней ладонью и повез куда-то на тачке

Кроткер украдкой последовал за ним

в глубь длинного коридора

 

Оказавшись на операционном столе пузырь

принялся учащенно дышать

вздрагивать

Наконец в комнату вошли хирурги

и стали протыкать его длинными пиками

Темнота со свистом покидала свое жилище

обволакивая людей и пространство непроницаемой мглой

Кроткер бросился к окну и распахнув его настежь

высунулся наружу чтобы глотнуть воздуха

Внизу на тротуаре лежал Борх

Он переваливался с боку на бок

сучил ногами

бился в судорогах

 

Изо рта у него выползало

змеиное тело тоски

 

 

 

 

 

 

ЖАЛОСТЬ

 

Рыба томилась в бутылке, рожденная беспорядочным соитием пузырьков воздуха. Вода в бутылке испарялась, рыба увеличивалась в размерах, раздавалась вширь. Холодные стеклянные стенки обжимали ее холодное тело со всех сторон. Она жадно разевала рот, стараясь протиснуться головой в горлышко, но все больше теряла свободу движений.

  Кроткер разбил бутылку о подоконник: рыба выскользнула из звонко распавшегося заточения. Кроткер поднял ее с пола и швырнул в раскрытое окно. Она шлепнулась на асфальт, привлекая своим стойким предсмертным духом дворовых кошек.

  Кроткер достал из кармана вчерашний подарок Клюфф — отломанный от стебля бутон розы и принялся откусывать один за другим лепестки, разжевывать их, проникаясь ароматом летнего сада. Потом собрал осколки битого стекла, выбросил их в мусорное ведро и вдруг почувствовал, как пережеванная мякоть розы начинает прорастать во рту острыми шипами. Они вонзались в его язык, протыкали насквозь щеки. Кроткер метнулся к зеркалу — все его лицо ощетинилось иглами, даже из уха торчало тонкое жало.

  Волосы зашевелились на темени, там показалось что-то вроде бугорка, набухающей шишки:

из пробитого в черепе отверстия со свистом вырвалась струйка пьянящей жалости.

 

 

 

 

 

 

СТРАШНАЯ ИЗНАНКА КЛЮФФ

 

Клюфф сожгла себе полость рта

отхлебнула какой-то едкой кислоты

перепутав бутылки

Как была голая она выбежала из дому

  с пронзительным криком

и Кроткеру почудилось

что он видит ее обугленную изнанку

 

Теперь Клюфф сидела на скамейке в парке

  с разинутым ртом

и тихо стонала

Кроткер заглядывал в черноту ее гортани

и с ложечки лил туда растительное масло

Оно булькало в горле

обволакивая обожженную слизистую

 

К вечеру у Клюфф почернело и потрескалось лицо

Только отблески фонарей вспыхивали в глазах

призрачной надеждой

Кроткер укрыл ее пледом

а сам прикорнул рядом

Он слышал сквозь сон

как шелестит кожа у Клюфф

сползая с нее клочьями

 

 

 

 

 

 

СОШЕСТВИЕ БОРХА

 

Однажды Кроткер наблюдал в небе прямо над собой полет одномоторного самолета. Он кружился, делал петли, покачивал крыльями, входил в пике, кувыркался. Иногда мотор замирал от рискованных кульбитов, кашлял и сплевывал дымок. Пропеллер, замедляясь, проступал на фоне бледно-голубого неба и, казалось, начинал вращаться в обратную сторону, но потом набирал обороты и снова исчезал перед взором отважного пилота. Гул мотора доносился с вышины то усиливаясь, то затихая.

  Вокруг самолета постепенно собралась стая птиц. Они подлетали совсем близко к кабине и заглядывали летчику в глаза, отвлекая его от выполнения фигур высшего пилотажа. Он попытался оторваться от преследователей, стал совершать крутые виражи и резко менять высоту полета, но птицы неотступно следовали за ним, прижимаясь к серебристому фюзеляжу, словно рыбы-прилипалы, льнущие к туловищу акулы и повторяющие все ее движения. Пилот был взбешен, план упражнений пошел прахом. Виновные в этом злорадствовали, ощерясь клювами и норовя забрызгать своим пометом стеклянный колпак над его головой.

  Кроткер увидел, как одна из птиц в конце концов нырнула в гудящий переливающий маревом раскаленный круг: клочья раздробленной дичи взметнулись над пропеллером и затем стали медленно опускаться на землю.

  Кроткер, сделав несколько шагов, подобрал окровавленное взлохмаченное крыло. Оно было еще теплым и пахло ничем не оскверненным воздухом прозрачных высот. Кроткер даже прижал его к щеке, чтобы почувствовать нежную мягкость перьев.

  С самолетом что-то случилось. Он стал угрожающе тарахтеть, рыскать из стороны в сторону и стремительно снижаться. Летчик нервно оглядывался, приподымаясь на сиденье и склоняясь то на один, то на другой бок. Его круглые очки поблескивали ужасом.

  Через минуту Кроткер услышал в соседнем дворе скрежет металла, звон стекла и предсмертный вой захлебывающегося мотора. Людские крики мгновенно превратились в нечленораздельный гвалт всполошенного зверинца.

  Кроткер устремился к месту катастрофы.

  Исковерканный самолетик, с погнутыми лопастями пропеллера, лежал на брюхе посредине двора и дымился. Фонарь, вдребезги разбитый, валялся в пяти метрах от помятого фюзеляжа, в детской песочнице. Пилот, уронив голову на штурвал, сопел носом и всхлипывал; ранец парашюта, словно черепаший панцирь, возвышался постыдным бугром над его затылком. Кроткер подбежал к кабине и, вскочив на крыло, привалил тело летчика к спинке сиденья. Треснутые круглые очки были задраны на лоб, поэтому он сразу же узнал в незадачливом посланце небес Борха.

  — Я из Германии... Сволочи птицы. Если бы не эти твари, я бы долетел до Тушина. Там сейчас начинается симпозиум, — тихо проговорил он и добавил: — А это тебе от Флорины. — Нагнувшись, Борх извлек откуда-то из под себя шуршащий пакет с броской надписью “Люфтганза” наискосок. Кроткер заглянул в него и увидел перевязанный алым бантиком сверток. Он помог Борху выбраться из кабины и, взяв ковыляющего друга под локоть, повел его через строй высыпавших на улицу жильцов.

  — Мало нам евреев с “мерседесами”, весь двор уставили, с детьми погулять негде, так еще и немцы на голову падают, — бубнил Брыклин, шаркая сзади тапочками.

  — Какая гнусность! — воскликнул Борх, наливаясь гневом и обидой. — Каждый раз, как вернешься, таких гадостей наслушаешься. На год вперед нахлебаешься...

  Он выдернул из кармана кожаной куртки гаечный ключ и, сверкая глазами, погрозил Брыклину инструментом. Тот чуть отпрянул, а потом стал вновь нагонять идущих плечом к плечу Борха и Кроткера.

 

 

 

 

 

 

ПАВШИЕ

 

Кроткеру не хватило стойкости

он зашатался и упал

рухнул наземь как подкошенный

распластался бездыханный

 

Борху не хватило упорства

он споткнулся и повалился

грохнулся на асфальт

распростерся безжизненный

 

Жизнь вытекала из обоих

струилась на тротуар

вырывалась наружу толчками

булькала

Она покидала их взахлеб

с клокочущим звуком

отчего казалось что поверженные

полощут горло

нежась в лучах солнца и щурясь

 

Они еще долго барахтались в луже

ощупывая друг друга руками

Прохожие искали у них в глазах

отступивший куда-то вглубь

смысл вытекшей жизни

 

 

 

 

 

 

 

ОБНОВА

 

Иногда Борх менял кисти рук. Прежние, с узловатыми суставами длинных пальцев и очень запутанными линиями судьбы на ладонях, начинали его раздражать. Он доставал из шкафа пузатую бутыль, где в растворе плавали самые разные образцы, ставил ее на стол и выбирал что-нибудь посимпатичнее.

  Процедура смены занимала всего несколько минут. Щелчок на левом запястье, щелчок на правом, кисти отваливались, Флорина прятала их в матерчатый мешок, извлекала из раствора щипцами другие, те, на которые указал кивком головы Борх, обтирала их полотенцем и, снова щелкнув муфтами, устанавливала выбранную пару. Борх внимательно осматривал свои новые ладони, придирчиво изучал красоту их отделки, шевелил пальцами и, удостоверившись в правильности и надежности установки, уходил прогуляться.

  Флорина в его отсутствие хлопотала по хозяйству, иногда подходила к кроватке Орха, который пускал слюни и сучил ручками и ножками. Он что-то лепетал, Флорина отвечала ему такими же нежными невразумительными звуками.

  Она брала старые ладони Борха и подносила то одну, то другую к наивному пухлому лицу младенца. Глазки Орха сходились к переносице, он надувал щеки и клокотал от восторга. Флорина приговаривала: “Видишь, мой сладенький, это папочкины руки. Подрастешь - и у тебя такие будут. Потрогай! Чувствуешь, какие нежные? Глупик ты мой...”

  Через час Борх возвращался, спрашивал, когда обед, заходил в детскую проведать Орха, переодевался в домашнее.

  “Эта пара тяжеловатая, — говорил он Флорине, усаживаясь на кухне за стол. — И потом я не знал куда их девать, что-то с ними не то. И зябнут. Пришлось держать их в карманах”.

  Флорина налила ему тарелку дымящегося горячего супа. “Что-нибудь придумаем, — успокоила она мужа. — Подберем тебе руки полегче, хотя, признаться, эти мне очень нравятся”. И добавила, несколько смущаясь: “Они такие ласковые. Ты вот когда пришел, едва до меня дотронулся, а я уже испытала такое...”

  Борх недоуменно поглядел на Флорину, перевел взгляд на свои ладони, покрутил ими перед собой, пытаясь вникнуть, чем они отличаются в этом смысле от предыдущих, потом пожал плечами и, взяв ложку, принялся есть.

 

 

 

 

 

 

ГАДОСТИ

 

Иногда Кроткер распоясывался и начинал

  говорить гадости

Клюфф умоляла его взять себя в руки

И Кроткер опомнясь

хватал себя в охапку

выносил прочь

убаюкивал и укачивал

словно был себе мамой

 

Кроткер ступал в раскрытое настежь окно

и обнявшись с самим собой

плыл над городом

в поисках уединения

 

 

 

 

 

 

ПЕРЕД ЛИЦОМ СМЕРТИ

 

Это угасание сказал Борх

когда увидел как с пальцев Кроткера сходят ногти

осыпаются ресницы с век

а кожа на лице превращается

в сухой ломкий пергамент

 

Они сидели вдвоем в кафе

Борх поспешил сгрести в салфетку

мелкие отходы старения

аккуратно сложил ее и сунул к себе в карман

На память пояснил он Кроткеру

Тот обреченно рассматривал свои беззащитные пальцы

силился припомнить последнее стихотворение

чтобы прочесть его Борху

но едва раскрыл рот как на стол перед ним

стали выпадать желтые зубы

Он шамкал губами

хотел удержать беглецов языком

однако натыкался лишь на опустевшие лунки в деснах

Шошу шума прошепелявил Кроткер

Борх наклонился к нему

и взяв за плечи успокоил

 

Ну что ты

всем бы такую ясную голову

 

Он коснулся лбом лба Кроткера

и почувствовал как постаревшая

будто вощеная кожа

сползает с черепа друга

 

 

 

 

 

 

СЕРАЯ МГЛА

 

Кроткер и Клюфф сидят на скамейке в парке, сидят не шелохнувшись, выпрямив спины и пристально глядя в одну точку. Почти не моргают. Тихо. Только в кустах позади скамейки раздаются какие-то шорохи: может быть, мыши, может быть, шевеление растущих стебельков, может, хлопотливая жизнь насекомых.

 

КРОТКЕР (задумчиво). Что-то сыплется сверху.

КЛЮФФ (не поворачивая головы). Где? Не вижу.

КРОТКЕР. Прямо передо мной. Соринки, бумажки, мушки, лепестки, хлопья. Кто-то, наверное, выбросил мусор из окна ближайшего дома. Ветер подхватил и сюда принес.

КЛЮФФ. А я ничего не вижу, кроме пруда и гуляющих людей. Вот там действительно что-то сыплется - кажется, моросит дождик.

КРОТКЕР (оживленно). Хочу излиться, расплескаться, растечься, распространиться, рассеяться. Меня удручает моя косная оболочка, моя застывшая форма. Хочется хлынуть внезапно.

КЛЮФФ. А я собой довольна. (Вытягивает и приподнимает сомкнутые ноги, осматривает их.) Только пятки опять туфлями натерла. Пластырь забыла налепить.

КРОТКЕР (обрадованно). Все. Больше не сыплется. Прошло... (Тревожно прислушивается.) Теперь ползет кто-то. Слышишь?

КЛЮФФ. Нет, не слышу. Тебе вечно что-то мерещится.

  Кроткер привстает и глядит по сторонам.

КРОТКЕР. Да, точно, справа. По дорожке. В камуфляже и каске. (Откидывается назад, вцепившись руками в край скамейки.) Этого еще не хватало.

  Человек, облаченный в форму спецназовца и при полной амуниции - автомат за спиной, в бессчисленных кармашках гранаты, рожки, ножи, фляга, рация, — по-пластунски подползает к скамейке. Делает он это из последних сил, издавая стоны и кряхтя.

КЛЮФФ (изумленно). Борх!

  Кроткер бросается к нему и переворачивает на спину. Лицо Борха измазано какой-то болотной слизью и грязью, для маскировки. На каске торчащие во все стороны ветки и ломти мха.

КРОТКЕР. Откуда ты? Что ты здесь делаешь?

БОРХ (отрывисто, налаживая дыхание). Учения. Совместные. Бундесвер и ваши.

  Борх лежа достает из планшета карту и глазами ищет нужное место.

  БОРХ. Вот оно. Ботанический сад, пруд, скамейка. (Отворачивает манжет и глядит на большие круглые часы.) Termin, то есть срок — 12.00. Я опоздал на целых десять минут. Что теперь будет... Это ж такие бюрократы, буквоеды немецкие, им надо, чтобы тютелька в тютельку... Вы тут наших не видели?

КРОТКЕР (помогая ему подняться и усаживая на скамейку). Нет, только сыпалось что-то. Какой-то мусор.

БОРХ (понимающе кивая головой). А-а-а, это имитация химического оружия... А я, черт меня дери, потерял где-то по дороге противогаз... Зачем ваши козлы в НАТО вступили?

КРОТКЕР (пожимая плечами). На нас это как-то не отразилось.

БОРХ. Чего о нас не скажешь. Чуть ли не каждый день стрельбы, учебные тревоги, марш-броски, бомбометания. Да еще и командировки к партнерам. И все, как говорится, с отрывом от производства. Работать некогда.

  Откуда-то издали доносится нарастающий рокот. Листья на кустах начинают вздрагивать. Подувший внезапно ветерок, вначале едва заметный, усиливается.

БОРХ. Вертолеты!

  Он выхватывает из кармашка металлический баллончик - на нем что-то написано по-немецки, - выдергивает сбоку чеку и принимается распылять какое-то вещество, делая круговые движения вытянутой рукой и стараясь направлять шипящую струю спрея равномерно во все стороны.

БОРХ. Спецсредство “Серая мгла”. Ждем пару минут и уходим.

  День стремительно меркнет. Парк погружается во мглу; подхваченная ветром, она обволакивает окрестности и кое-где слоится над землей. Рокот вертолетов становится приглушенным. Борх встает, поправляет на себе форму, собираясь в путь.

  Кроткер и Клюфф продолжают сидеть. Они почти ничего не видят, ни себя, ни Борха.

КРОТКЕР. Как хорошо. Наконец-то я утратил ощущение своего тела, в окружающем растворился. Полная гармония. (Читает свои стихи.) “Излиться, расплескаться, воплотиться в пылинках мрака, в сумерках дождя, и с плотью косной перестать возиться, как в дверь раскрытую в себя входя”.

БОРХ. Идем, “мгла” начинает действовать, это опасно.

КЛЮФФ. Мы останемся. Да, Кротик?

  Борх, с досадой махнув рукой, уходит, вернее, слышно, как удаляются его шаги.

  Кроткер и Клюфф замирают в прежних позах. Когда пелена рассеивается и возвращается день с привычными звуками детских голосов, отдаленным гулом дороги, пением птиц, они продолжают сидеть, покрытые густым серым слоем чего-то напоминающего затвердевший гипс. На голову Кроткера садится птица. Она выклевывает что-то у него на макушке, и спекшаяся с волосами твердая корка крошится, отваливается кусками.

  Ноги Клюфф громко трескаются, из трещин вырываются облачка пыли: они улетают вдаль вместе с пушистыми семенами одуванчиков.

 

 

 

 

 

 

ПРОБУЖДЕНИЕ

 

Под утро на теле Кроткера выступила роса

намокли простыни

разбухла от сырости

отяжелела подушка

Из раскрытого рта Кроткера доносились звуки

предрассветных сумерек сада

шорохи бродившей в траве кошки

трепет крыльев вспорхнувшей птицы

Клюфф поднялась и обтерла спящего салфеткой

Роса выступала вновь и вновь

и тут же испарялась

 

Кроткер лежал окутанный туманом

он распалялся и раскалялся

кожа его шипела

едва справляясь с избытком влаги

пах обнаруживал признаки пробуждающегося

  вожделения

Наконец из гортани вырвались первые лучи солнца

Кроткер заметался в постели

давясь необъятностью вспыхнувшей

внутри него

природы

 

Клюфф порывисто прижалась к мужу

взволнованная величием

настающего дня

 

 

 

 

 

 

ШЕДЕВР КРОТКЕРА

 

Кроткер был обуреваем одной мыслью

написать шедевр

Теперь он не сомневался

  что это ему наконец удалось

Он плелся по лесной тропинке

изнывая от духоты и предчувствия ливня

 

У опушки Кроткер остановился возле

  могучего дуба

достал из сумки молоток и длинные гвозди

и стал забивать их в шершавую кору дерева

шаг за шагом обходя кругом неохватный ствол

Еще один ряд гвоздей он вбил повыше

на уровне головы

Затем Кроткер пересчитал вбитые гвозди

разложил на траве у подножия дуба

листки своего творения

и принялся накалывать их на шляпки гвоздей

попутно нумеруя карандашом страницы

Он уже хотел вскарабкаться на дерево

и разместить высоко над землей оставшееся

как хлынул дождь

раздались раскаты грома

закачались лесные вершины

Кроткер присел на корточки

и прижался к дубу спиной

 

Листки намокали

переставая трепыхаться в порывах ветра

Кроткер сидел и листал еще не наколотые страницы

Он решил что переждет ливень

а когда дерево подсохнет

взберется так высоко как только сумеет

чтобы осенить крону

последними строками шедевра

 

 

 

 

 

 

МУЗЫКА БРОНХА

 

В поисках Борха Кроткер заглянул к Бронху - Борх часто бывал у него и они вместе слушали его новые музыкальные сочинения, которые Борх в шутку называл “бронхиадами”.

Открывший дверь композитор с трудом держался на ногах: он разлагался. Волосы шевелились и осыпались, кожа на лбу и щеках лопалась и облезала клочьями. Даже одежда на нем — черный лоснящийся костюм и белоснежная рубашка — трещала по швам, ветшала на глазах и лохматилась. Лишь темно-синий галстук еще противился распаду: своей изысканной красотой он оттенял ужас опаленного гибелью лица.

  — Борх только что был здесь, — прошептал Бронх, роняя зубы, и рухнул на пороге дома.

  Шнурки на его блестящих лакированных туфлях извивались и развязывались. Выскользнув из отверстий, они угрожающе поползли в сторону Кроткера.

  Откуда-то из глубины гортани поверженного донеслись астматические хрипы и клокочущие всхлипывания. Они переросли затем в надсадный кашель, прерываемый мучительными паузами удушья. Иногда казалось, что кто-то стучит пальцами по перепонке фонендоскопа, и этот звук раздается прямо у тебя в ушах, а иногда слышалось тихое позвякиванье перебираемых в металлическом лотке хирургических инструментов. И в эту звуковую агонию то и дело вторгался шелестящий вихрь дыхания, настолько оглушительный, что казалось, будто он рвется изнутри твоего черепа.

  Выждав еще несколько тактов “бронхиады”, Кроткер повернулся и пошел прочь.

  Он отыскал Борха в городском парке. Взобравшись на стремянку, тот снимал с дерева яблоки и набивал ими карманы брюк, засовывал их к себе за пазуху, ухитряясь при этом держать другой рукой полиэтиленовую сумку, уже заполненную до отказа.

  Когда складывать их стало больше некуда, Борх спустился вниз, а Кроткер достал из рюкзака ракетки и волан, и они принялись играть в бадминтон.

  Волан порхал в прохладном осеннем воздухе, иногда вторгаясь в замысловатое кружение падающих листьев. Кроткер и Борх наслаждались бодрящей разгоряченностью движений, пока не наступили сумерки. Отдышавшись они побрели к дому Бронха.

  Иссохший и омертвевший, он все так же лежал на пороге. Кроткер и Борх отнесли его в сад и присыпали ворохом листьев.

  Бронх продолжал исторгать приглушенную хрипловатую музыку. Это была прерывистая барабанная дробь, сопровождаемая низкими тягучими стонами виолончели.

— Andante, - объяснил Борх. — Потрясающая вещь... Скоро кончится.

  Друзья придавили холмик досками, чтобы его не разметало ветром.

  Борх стал высыпать яблоки на землю, выворачивая карманы, вытряхивая сумку, выпрастывая пазуху. Он яростно давил яблоки каблуками: брызги сока летели во все стороны.

  Кроткер, которому передалась неистовая скорбь Борха, выхватил ракетки из рюкзака, переломил их об колено, а обломки отшвырнул куда-то к забору. Зубами он выдрал из волана перья, ощутив во рту мерзкий вкус отчаяния.

  Потом они стояли, склонив головы над хрупкой шуршащей могилой, и не знали, что еще сделать, чтобы продлить память о Бронхе.

 

 

 

 

 

 

УСТЫДИВШИЙСЯ КРОТКЕР

 

Кроткер уже месяц не исполнял супружеского долга

сначала болела поясница

потом ныли суставы

наконец стало подскакивать давление

У тебя всегда найдутся причины ворчала Клюфф

 

Кроткер чувствовал как стыд начинает заполнять

  его изнутри

проникать в самые отдаленные уголки тела

Он шелестел у него в груди

отзывался горечью в желудке и в печени

давал о себе знать внезапным опуханием ног

зудел нарывами на багровеющей коже

Напор стыда был таким яростным

что из ушей и носа вдруг могла хлынуть кровь

и тогда Клюфф делала Кроткеру холодные примочки

 

Как-то утром едва пробудившись

Кроткер подавился чем-то

и нечаянно срыгнул

прямо на подушку

мягкое темное существо

с тоскливыми как у Борха глазами

Клюфф тоже проснулась

учуяв присутствие постороннего

Она принялась гладить зверька

пахнущего зимней свежестью

 

Она ласкала его

переворачивала с боку на бок

щекотала пальцами

сюсюкала с ним как с младенцем

 

Давай соорудим ему домик

предложила Клюфф

и пошла искать картонную коробку из-под обуви

 

Пока она рылась в передней на антресолях

Кроткер сидел неподвижно в постели

и наслаждался покоем наступившего в нем бесстыдства

Потом он взял отторгнутое существо в руки

и стал душить

вникая в меркнущее воспоминание о Борхе

 

 

 

 

 

 

ШАПОЧКА БОРХА

 

Кроткер исторгал из себя швейные иголки. Он выплевывал их одну за другой, обтирал каждую сухой тряпочкой и раскладывал на письменном столе. Скоро иголок набралось изрядное количество — длинных и коротких, темных и светлых, с ушками широкими и совсем узкими, такими, что и нитку не вдруг проденешь.

  Клюфф пересчитала их и убрала в шкатулку.

  Если иголки упаковать в красивые пакетики и продать, — думала она, — можно даже неплохо заработать.

  Кроткер с волнением ждал очередного приступа. В такие дни из него могло выйти наружу все что угодно.

  К вечеру, когда он притомился ничего не делать и прислушиваться к самому себе, что-то внутри у него засвербило, зашевелилось и поползло вверх. Кроткер разинул рот — и на стол выпала покрытая слизью черная вязаная шапочка Борха. На ней была вышита красным большая буква Б.

  Вот ведь какое чудо, — воскликнула Клюфф. — У меня как раз накопилось грязное белье.

  Она забрала нежданное приобретение, и через пару минут на кухне загудела стиральная машина. Голос Борха донесся из ее бурлящего чрева.

 

  Я так скучаю без вас друзья

  Я скучаю по тебе Кроткер

  и по тебе Клюфф

  по твоим прекрасным волосам с рыжеватым отблеском

  Но меня с вами нет

  есть только мой голос

  и этот головной убор который связала мне Флорина

  ко дню нашей свадьбы

  Будьте счастливы

  не забывайте обо мне

 

  Кроткер и Клюфф, присев на корточки, обняли вздрагивающую стиральную машину. Они думали, что Борх скажет им еще что-нибудь приятное, но услышали только обрывки разгневанной речи, стремящейся превозмочь гул вращающегося барабана.

 

  Я подошел и хотел…

  Ты сука Клюфф…

  …хнула меня

  я упал и расшиб…

  вывихнул…

  никогда не забуду

  …юффская сволочь…

 

  Клюфф плакала. Она выключила стиральную машину и, подняв крышку, достала вместе с кучей влажного белья шапочку Борха. Кроткер выхватил ее из рук жены и надел на себя. Шапочка, истекая водой, продолжала что-то бормотать. Кроткер с трудом разобрал слабеющий голос: по тебе, Клюфф, по твоим волосам с рыжеватым отблеском.

 

 

 

 

 

 

СГОРЕВШАЯ ДУША КРОТКЕРА

 

В воскресенье вечером у Кроткера сгорела душа

Он лежал на диване с газетой в руках

как вдруг почувствовал резь в желудке

и сильную изжогу

Кроткер икнул

и обугленные хлопья вырвались изо рта

распространяя запах гари

Туманная взвесь душевных терзаний наполнила комнату

 

Кроткер мучительно кашлял пеплом

Он вставал и опять ложился

прикладывал грелку к животу

просил Клюфф принести льда

чтобы остудить себе лоб

 

Под утро Кроткеру полегчало

Клюфф сварила ему потрошки

и он с аппетитом поел

силясь вспомнить их названия

 

Это сердце

это желудок

это печенка

подсказывала Клюфф

и смотрела в его просветленное

будто подернутое инеем лицо

 

Покой наступил в опаленной пустоте Кроткера

Он облизнул губы

и Клюфф увидела язык

проросший ростками зелени

 

 

 

 

 

 

НЕПРЕДСКАЗУЕМОСТЬ ЖИЗНИ

 

Кроткер вечно чего-то боялся

Выходя на улицу он всегда помнил

что с ним может случиться что-то непоправимое

Он мог попасть под машину

подвергнуться нападению

своры бездомных собак или стаи

потерявших рассудок птиц

 

Автобус мог загореться и превратиться

  в пылающую западню

трамвай — покатиться под гору

разгоняясь навстречу неумолимой гибели

троллейбус — убить в сырую погоду током

метро могли взорвать террористы

 

Кровоизлияние

остановка сердца

тромб

да мало ли что еще

могло стать причиной

внезапной смерти

 

Клюфф задушила спящего Кроткера ночью