Schokn / ЩЕкн

КВАНТОВАЯ ПОЭЗИЯ МЕХАНИКА

Вот, например, квантовая теория, физика атомного ядра. За последнее столетие эта теория блестяще прошла все мыслимые проверки, некоторые ее предсказания оправдались с точностью до десятого знака после запятой. Неудивительно, что физики считают квантовую теорию одной из своих главных побед. Но за их похвальбой таится постыдная правда: у них нет ни малейшего понятия, почему эти законы работают и откуда они взялись.
— Роберт Мэттьюс

Я надеюсь, что кто-нибудь объяснит мне квантовую физику, пока я жив. А после смерти, надеюсь, Бог объяснит мне, что такое турбулентность. 
— Вернер Гейзенберг


Меня завораживает всё непонятное. В частности, книги по ядерной физике — умопомрачительный текст.
— Сальвадор Дали

Настоящая поэзия ничего не говорит, она только указывает возможности. Открывает все двери. Ты можешь открыть любую, которая подходит тебе.

РУССКАЯ ПОЭЗИЯ

Джим Моррисон
ДАНИИЛ ПОПОВ

ЯМБЫ

 

1.

 

В миграционном департаменте,

лишившись мыслей, чувств и памяти,

сидит какой-то человек.

Аквариумными глазами

толпа в аптечно-желтом зале

глядит в себя. Вчерашний снег

на улицах лежит, не тает.

Никто из нас не умирает.

Никто из нас не умирает.

Никто из нас не умирает.

Так время тихо застывает,

пока ты очереди ждешь

в миграционном департаменте.

 

Под лампами дневного света

сидят и смотрят и зевают.

Исчезло бы куда все это,

но ничего не исчезает.

 

Под лампами дневного света

сидят и смотрят как живые.

и старые, и молодые,

и добрые, и даже злые,

простые или непростые,

но все как будто бы застыли

под лампами дневного света,

как будто не совсем живые

сидят и смотрят в никуда.

 

Застыло время на часах

гудит скорей, не тикает.

Застыло время на часах.

Бессмысленное, тихое.

Застыло время на часах

как перерыв обеденный.

Застыло время на часах

невнятно и обыденно.

Застыло время на часах.

дурацкое, простое.

Застыло время на часах,

незрячее, глухое.

 

Мир постепенно погибает

под лампами дневного света.

И дама с карими глазами

совсем не думает об этом.

Совсем не думает об этом

мужчина в шерстяном пальто.

Совсем не думает об этом

совсем никто.

 

Кроме него.

Сидит обычный человек.

Сидит, изнемогает.

Сидит обычный человек.

Никто не умирает.

Сидит обычный человек.

Сидит обычный человек.

Сидит обычный человек.

Сидит обычный человек.

Сидит обычный человек.

Обычный человек сидит.

За смертью времени следит.

 

Мир цепенеет, индевеет

сгущается и каменеет.

И заурядно умирает

под лампами дневного света.

Другого света нету.

Ночь никогда уж не настанет.

Миграционный департамент

как бы музейный экспонат,

пылящийся давно на складе.

(Никто ни в чем не виноват).

И экзистенциальный ужас

как оказалось не ужасен,

а вовсе даже зауряден.

 

Как бы музейный экспонат,

изъеденный до дыр.

Никто ни в чем не виноват.

Так погибает этот мир.

Так погибает этот мир.

Так погибает этот мир.

Так погибает этот мир.

Так погибает этот мир.

Так погибает этот мир.

 

Не с криком, но со всхлипом.

 

2.

 

Когда-то были дети мы ‒

смешные и незлые.

Когда были этими.

Когда-то были теми.

Когда-то было время.

 

Когда-то были молоды,

свирепы и нахальны.

Когда были молоты,

серпы и наковальни.

 

Когда-то революции

устраивали пьяно.

Когда-то конституции

все требовали рьяно.

 

Чума и инквизиция,

плебеи и патриции

и скот парнокопытный.

 

Прощай цивилизация –

шумерская, аккадская,

невинная и блядская,

и ужас первобытный.

 

Не будет эволюции

 

Плохого и хорошего

не будет больше прошлого.

И будущего тоже.

 

Не будет больше времени.

Не будет больше времени.

Не будет больше времени.

Не будет больше времени.

Не будет больше времени.

 

Застынем в этом здании

в обыденном моменте –

в моменте ожидания

в глухом департамéнте.

 

3.

 

В миграционном департаменте

в провинции второго мира

мгновенье это заурядно,

но все равно неповторимо.

Но все равно неповторимо.

Но все равно неповторимо.

Но все равно неповторимо.

Но все равно неповторимо.

Но все равно неповторимо.

Но все равно неповторимо.

Но все равно неповторимо.

Но все равно неповторимо.

Но все равно неповторимо

бессмертно и непоправимо.

 

Сидит обычный человек.

И за окном не тает снег.

 

Совсем не движутся трамваи

и время медленно стоит.

Никто из нас не умирает

Никто из нас не умирает.

Никто из нас не умирает.

Никто из нас не умирает

и ничего не исчезает,

застыв как в янтаре москит.

Обычный человек сидит,

бессмертие распространяя.

 

4.

 

Без чувств, без мыслей и без всякой памяти

в глухом миграционном департаменте

сидит почти обычный человек.

 

За окнами не происходит мир

и перед окнами не происходит мир.

И человек встает, поправ законы,

придуманные им самим. И тело

свое он оставляет в той же позе.

Идет почти свободный человек,

не по делам, а просто на прогулку.

 

Заштореннными окнами дома

не смотрят на него и ни на что

не смотрят. Мимо них проходит

застывших однородных никаких

неповторимых и непоправимых.

Неповторимых и непоправимых,

неповторимых и непоправимых,

неповторимых и непоправимых.

 

Трамваи будто бы примерзли к рельсам,

и ток, замерзший, в проводах не сможет

трамваи оживить.

 

И реки не текут. Приливы и

отливы не произойдут.

 

Планеты замерли в конечном беспорядке.

 

И прошлое и будущее вместе

слились в один асимметричный ком.

Теперь всегда быть Петербургу пусту

и Карфаген всегда разрушен должен быть.

 

В конечности бессмертие дурное

ему надоедает.

 

Идет почти свободный человек.

Идет почти свободный человек.

Идет почти свободный человек.

Идет почти свободный человек.

Идет свободный человек

в Миграционный департамент.

Назад садится в свое тело.

Возобновляется работа,

подходит очередь его.

Тихонько тикают часы

над дамой с карими глазами.

Визжит трамвай издалека.

Над городами, над морями

вселенная едва живая,

и не кончается строка и не кончается строка и не кончается строка и не кончается

строка и не кончается строка и не кончае…

 

 

 

 

 

ПИСЬМО ПОЛОЖИТЕЛЬНОГО ГЕРОЯ

 

Здравствуй, милая! Что тебе снится?

Неужели не я — как же так?

Что там нового в нашей столице?

В голове моей полный бардак.

В голове моей полная каша.

Ты холодной такою была.

Я просил тебя: "Дай мне, Наташа!"

— ты подумала и не дала.

Ну а может быть ты лесбиянка?

Извини, написал невзначай.

Никогда меня не забывай.

Я пишу из горящего танка,

а бумага чернеет. Прощай.

 

 

 

 

 

* * *

 

...там будет Пушкин — он весь сахарный, а

зад его яблочный; его разрежут и всем вам

будет по кусочку — дети разревелись: Не

хотим черносливу, хотим Пушкина...

 

"У тебя голова как пряник", —

говорил мне один индус.

Я как ёжик. Я очень пьяный.

Замените мне джаз на блюз.

Замените мне плюс на минус,

а еще менингит на флюс.

Я с крыльца головой вниз кинусь

и по улице покачусь.

"Далеко ль, колобок, собрался",

— говорит мне одна лиса, —

"с песней, высосанной из пальца,

и со шнобелем в пол-лица?"

Нет конечностей у урода.

Никуда уже не упасть.

Съешь меня, мировая мода, —

сам тебе я запрыгну в пасть.

 

 

 

 

* * *

 

И Лермонтов — один — выходит на дорогу...

Г. Иванов

 

Падает с неба метеорит

и в атмосфере горит.

А вокруг Солнца кружится Земля,

скорости не замедля-

я. И в галактиках звезды горят -

между собой говорят.

 

Что говорят и зачем? Почему?

Может быть, это все снится кому?

Что-то никак не пойму.

Вот на дорогу выходит поэт,

просит у неба ответ.

Небо — зараза! — поэту молчит.

Падает с неба метеорит

и в атмосфере горит.

 

 

 

 

* * *

 

А что если, а что если, а что если

волшебник в голубом электропоезде

приедет и подарков привезёт?

К примеру, сигареты заграничные,

конфеты и картинки неприличные,

газеты и журналы за весь год?

И книжки (только чтобы были умные),

пластинки (только чтобы были шумные)?

Забросил я стихи бы наконец.

И повести, и повести, и повести.

Волшебник в голубом электропоезде!

Когда же ты приедешь к нам, подлец?

 

 

 

 

* * *

 

Самый добрый полицейский, самый смелый мореход,

самый злобный пехотинец, самый опытный пилот,

самый умный академик, самый глупый идиот

знает: скоро все погибнет, все исчезнет, все умрет,

даже самый элегантный, самый белый пароход,

самый мощный паровоз и самый быстрый самолет,

мореход в воде утонет, летчик в небе пропадет,

только всем по барабану, наплевать на это, вот.

 

 

 

 

* * *

 

Их всех надо непременно убить.

М. Вербицкий

 

Расстреляйте их всех, пожалуйста.

М. Вербицкий

 

Если уничтожить 95 процентов населения земного шара, ничего

страшного не произойдет.

М. Вербицкий

 

Пытать и вешать. Вешать и пытать.

М. Вербицкий

 

Убивать, убивать и убивать.

М. Вербицкий

 

На маленькой синей планете

животные-люди живут.

Есть взрослые, женщины, дети,

есть старые — скоро умрут.

 

Есть город. Сегодня там жарко

И там тоже люди живут.

Кого-то зарезали в парке.

Кого-то отдали под суд.

 

Вот кто-то идет на работу.

Кого-то отдали в приют.

Зарезали снова кого-то.

Кого-то на скорой везут.

 

А в маленькой темной квартире

живет одинокий поэт.

Сидит, размышляет о мире

и видит, что мир — это бред.

 

Квартира тиха и квадратна,

пустая без всяких затей.

На солнце и в памяти пятна

черней африканских ночей.

 

Все это ему надоело:

Нет мыслей, нет смысла, нет тем.

Зачем это бренное тело?

И люди вот эти — зачем?

 

Вот кто-то под окнами ходит.

Кого-то ведут под венец

И тут исступленье находит...

и сразу проходит.

Конец.

Даниил Попов — поэт, филолог. Родился в 1982 году. Учился на отделении русской филологии Тартуского университета, где исследовал творчество Ходасевича. Делегат многочисленных литературных фестивалей Эстонии. Стихи публиковались в альманахе "Воздушный змей", а также электронных журналах "Рец" и "Новые облака". Живет в Тарту.