Schokn / ЩЕкн

КВАНТОВАЯ ПОЭЗИЯ МЕХАНИКА

Вот, например, квантовая теория, физика атомного ядра. За последнее столетие эта теория блестяще прошла все мыслимые проверки, некоторые ее предсказания оправдались с точностью до десятого знака после запятой. Неудивительно, что физики считают квантовую теорию одной из своих главных побед. Но за их похвальбой таится постыдная правда: у них нет ни малейшего понятия, почему эти законы работают и откуда они взялись.
— Роберт Мэттьюс

Я надеюсь, что кто-нибудь объяснит мне квантовую физику, пока я жив. А после смерти, надеюсь, Бог объяснит мне, что такое турбулентность. 
— Вернер Гейзенберг


Меня завораживает всё непонятное. В частности, книги по ядерной физике — умопомрачительный текст.
— Сальвадор Дали

Настоящая поэзия ничего не говорит, она только указывает возможности. Открывает все двери. Ты можешь открыть любую, которая подходит тебе.

РУССКАЯ ПОЭЗИЯ

Джим Моррисон
АСЯ АНИСТРАТЕНКО

Ася Анистратенко. Родилась (17.09.1975) в Иркутске. Выпускник факультета иностранных языков Новосибирского педагогического университета. Жила и работала в Новосибирске, Петербурге, Москве, сейчас снова в Петербурге. Человек многих профессий, в настоящее время — специалист по вертикальному озеленению в компании RaStenia и переводчик английского языка. Лауреат фестивалей авторской песни разных лет. В 2001-2002 году редактор и главный редактор сайта Стихи.ру, участник первого слета поэтов в Липках (2001 год). Редактор-составитель одного из первых сборников сетевых поэтов "Тринадцать" («Скифия», 2002). Лауреат 2-го открытого Чемпионата Балтии по русской поэзии (2013). С 2008 по 2014 – редактор раздела «Поэзия» в журнале «Сетевая словесность». Печаталась в журналах «Сетевая поэзия» (2002), «День и ночь» (2010), «Зинзивер» (2014), в «Литературной газете», в различных альманахах и сборниках. Автор двух поэтических книг: "Приближение к теме" ("Геликон Плюс", Санкт-Петербург, 2005) и "Презеленый и синий" ("Более другое издательство", Минск, 2013).

• • •

 

А Невский — каждый раз совсем иной!..

Воскресным утром нежится в постели,

Натягивая тряпки по одной

Под питерской неискренней метелью…

Ленивая февральская Нева

Решает — замерзать или растаять,

И ветер лихорадит острова

Под тусклыми церковными крестами…

 

На набережных скалывают лед

С измученных погодой тротуаров,

И снег то станет, то опять пойдет,

Как конь уснувшего в седле гусара…

 

1995

 

 

 

 

Однажды утром

 

А сегодня небо такое —

Как мороженое в три слоя:

Там, вдали, за синей рекою,

Спит чернично-сизая мгла,

А над нею слой розоватый

Легкомысленной сладкой ваты,

А над ними кто-то пернатый

Распахнул изнанку крыла…

И стоит красота такая —

Не летит, не висит, не тает —

В безупречности пребывает

Белоснежия своего

Над землей — смурной и безликой,

Надо мной — балдой безъязыкой —

И над нервным секундным тиком —

Мимо времени. Вне его.

 

1996

 

 

 

 

• • •

 

И он ее не любит, и она

Совсем иными бедами измучена,

Но все же продолжается весна —

Урывками — от случая до случая,

Не громкая, не бьющая ключом, —

Как сказка, что рассказана вполголоса…

Она его не спросит ни о чем,

А лишь легко рукой взъерошит волосы…

 

И он ее не любит, и она

Совсем иначе жизнь хотела б выстроить,

Но все же продолжается весна —

Урывками — от выстрела до выстрела,

И нету у несбывшейся любви

Ни прошлого, ни будущего времени…

Лишь только жизнь командует: живи!

Зовет, тревожит, ждет, морочит, требует…

 

И он ее не любит, и она

Устала плыть за ним вниз по течению,

Но в этой речке — не достать до дна,

И на воде не видно отражения,

И холодно порой, и тяжело,

И все надежды — утонули, отмерли,

Но слишком уж ей дорого тепло

Ночного костерка на тихой отмели…

 

Она не ждет счастливого конца,

Он знает, как все это плохо кончится,

Но не спускает глаз с ее лица,

Бежит к ее губам от одиночества…

И так ее доверчивость страшна,

Что и соврать-то не хватает смелости —

Ведь он ее не любит, а она

Об этом знает больше, чем хотелось бы…

Ведь он ее не любит, а она

Об этом знает больше, чем хотелось бы…

 

 

 

 

Три репетиции одной разлуки (III)

 

Так случается — сюжет вылеплен,

Видно донышко,

Оттого что ты до дна вылюблен.

Прости, солнышко.

 

2000

 

 

 

 

Здесь

 

«Отыщи мне причину, хотя бы одну».

А причин не находится, до или после.

Завершая виток календарной спирали,

мы с тобою вернулись к началу начал…

Я старею. Я много курю по ночам.

Я шагаю к метро проходными дворами…

Новый город. С иголочки — новая осень.

И приемник настроен на ту же волну.

 

Ничего от случайности: случай лукав,

а у нас предсказуемо все до смешного.

Я могу быть счастливой, могу быть чужой —

серединных значений, как водится, нет,

и когда мне приносит тебя Интернет,

я уже не горжусь этим редким уловом:

электронный фантом, не краснея, солжет —

ухватить бы лжеца за прозрачный рукав:

 

Так, бывает, поймается рыбка «прощай» —

сразу по сердцу грубо проходится рашпиль,

и на миг успеваешь смириться, поверить,

будто можно и вправду — зачистить следы

поцелуев, укусов, соленой воды,

полуночного смеха на грани истерик,

отпечатков вчерашних и позавчерашних —

нас — вчерашних… да стоит ли так упрощать?

 

Знай: какие бы там ни настали года,

мы — осколки немного наивного века,

поколение честно и горько влюбленных, —

мы уже не расстанемся, что бы там ни…

Разве только сумеем себя изменить

до глубинных глубин — из последних силенок,

до тончайших миров, до последних молекул…

впрочем, знаешь — мне кажется, даже тогда.

 

Это осень, не первая. Будет весна,

не последняя из — как и все остальное,

что отмерила щедрая чья-то рука —

нам — и в горе и в радости — нам, не кому-то…

Это я остаюсь (stand by me) за спиной.

Это я говорю тебе «доброе утро».

Это ты улыбаешься издалека,

Как пловец, поднимаясь к поверхности сна.

 

2000

 

 

 

 

• • •

 

Однажды — в февральском вечере, очень сыром,

Буду пить пиво с кем-нибудь возле метро,

Улыбаясь загадочно, отстраненно, хитро

И даже нахально.

 

Мой спутник начнет прикидываться дурачком,

А я под прицелом расширенных в круг зрачков

Услышу звон серебряных кулачков

По наковальне, —

 

Такой, как будто весна стоит за углом,

В мятом плаще, ковыряя носком излом

Линии жизни (а этот чудак с веслом

Поит меня «Мельником»!),

 

И будет болезненно петь и тянуть на дне,

Как зуб — на холодное, как приоткрытый нерв,

Проскачет табун мурашчатый по спине —

Дробненько, меленько,

 

Вытряхивая из комы спокойных дней,

Подзуживая вернуться туда, где мне

Вдвойне будет мало всего, но зато видней

Станут — глаза его…

 

И сложится мир по подобию-духу строки,

Написанной раньше и будто не с той руки,

И я наконец фигуры смахну с доски.

И начну все заново.

 

2001

 

 

 

 

Островное

 

А.Н.

 

Забываю названия улиц в пространстве детства.

Так устроена память. Увы, никуда не деться.

Сколько лет отделяет меня от меня-младенца,

Первоклассницы, школьницы, жителя Академа?..

 

На проспекте копают канавы. Стареют липы.

Получается — либо стареть вместе с ними, либо

Ощущать себя вечным героем видеоклипа

«Здравствуй, Родина!» — винтиком, выпавшим из системы…

 

Мама, кто я? Оставшийся с вечера гость — наутро.

Я и выгляжу дурно, и будто должна кому-то,

И скучаю над чаем, и все горожу минуту

На минуту, стараясь впитать, воспринять, приметить —

 

Как колышется штора над вазочкой с сухарями,

Как звенит колокольчик за запертыми дверями,

Эту жизнь на себя неосознанно примеряя,

Обещая все помнить, но, видимо, не до смерти…

 

С каждым годом все проще критерии слова «счастье».

Иногда понимаю, насколько неправ был Чацкий,

Находя не причины, так поводы возвращаться

И надеясь утешиться после в своей карете.

 

Утешения нет. Захолустье, район, столица,

«Зарубеж», кругосветка… Истрепанные страницы

Путевых дневников и чужие, как космос, лица.

Лишь порой на руке засыпают собаки, дети —

 

Доверяя, сопя, собирая на лбу морщины, —

Засыпают под взглядом любимые мной мужчины.

Тех и этих храня от бессонниц и чертовщины,

Я молчу, понимая, что в этот момент ведома

 

И хранима сама от всего, что в себе лихого.

Отчего же так редко, так кратко, так бестолково?..

Одинокий огрызок от тверди материковой,

Остаюсь человеком, навечно лишенным дома.

 

——

Академ = Новосибирский Академгородок

 

2001

 

 

 

 

Осколки сна

 

Я. О.

 

Между будильником и пробуждением —

Строчки чужие идут вереницами

В сомкнутых веках… «Мы были бы птицами,

Если бы не промахнулись с рождением…»

 

С твердого берега — вспомнить бы (птицами?),

Что это, как оно — плыть по течению

Сна, и слова узнавать по свечению,

Строчки стихов раздвигая ресницами…

 

Строчки стихов с указанием имени.

Автор! Ты слышишь, ты помнишь, ты знаешь их?..

Как удержать, ухватиться за краешек,

У Зазеркалья на что-нибудь выменять,

 

Выплеснуть в мир и — над утренним чаем це-

луя виски твои — «Слушай же, лучший мой!..»

 

Стенографистка и муза по случаю,

Еду в метро, немоту свою мучая.

Не получается. Не по-лу-ча-ет-ся…

 

2001

 

 

 

 

Пеппилотта

 

Боже, храни Пеппилотту.

Она не сильна ни в быту, ни в науках, ни в вере в себя,

и учить ее жизни — настолько же действенно,

как и читать сопромат голубям,

ее радости считанны, ночи длинны,

а победы не больше, чем птичий глоток,

и наверное, вряд ли когда-нибудь выйдет

какой-нибудь зримый и явственный толк

из рассеянной рыже-седеющей девочки

в синем коротком пальто

и дешевой косынке —

немного не в тон…

 

Пеппилотта — не вкладчик в историю,

все, что ей надобно — кофе, коньяк, пахлава,

остальное — слова, и от съеденных сладостей

ей остаются все те же слова,

ароматы засушенных роз меж страницами Маркеса,

простыни в крупный горох

на двуспальной кровати,

где только во сне собираешь тепло из оставленных крох…

Восемнадцать ее беспокойных любовников

вили гнездо у нее на груди,

но никто не сказал «Пеппилотта, останься»,

а мог бы — один…

 

Так храни ее, господи —

лучше, чем тех, кому много дано и ничто не дано.

Пеппилотта все знает о снах и секундах,

о том, как становится кровью вино,

как любовь превращается в скуку,

как все расстаются, в однажды отмеренный срок,

как с утра разлучает иных неразлучных

и тащит по важному делу метро…

Если день уготовит нам пищу,

какой не осилим и тоже проснемся — никем,

Пеппилотта оплачет обоих

и сделает запись

в своем дневнике.

 

2002

 

 

 

 

Рисунок

 

Стирая следы, забывая, сбегая —

сегодня привычная, завтра — другая,

что на сердце, что в голове?

Так столбиком пепел слетает с окурка,

так пламя сбивают брезентовой курткой,

а пламя бежит по траве…

 

Однажды ступив на опасную осыпь, —

красивая половозрелая особь,

что прежде соитий грустна, —

осталась — ни срока, ни смысла, ни толка, —

в китайском рисунке по тонкому шелку…

Акация или сосна —

 

на самом обрыве, у краешка суши,

цепляясь корнями за росчерки туши

над мутной холодной рекой…

Сбиваясь, срываясь (а жар иссушает) —

ну что же я плачу, такая большая,

так горько и так высоко?

 

И тянет одним торопливым движеньем

покончить с мучительным этим скольженьем

по голым бесплодным камням…

Но то, что сильней тяготенья земного,

удержит в рисунке — и снова, и снова,

и снова сбивает меня

 

с глубинно-глухого сердечного ритма —

смотреть, как штрихами отточенной бритвы

стрижи полосуют закат,

и пить торопливо, большими глотками

чужое тепло за рубашечной тканью —

и недосчитаться глотка…

 

и снова срываться, стирая подошвы,

стараясь — подальше, стараясь — подольше…

а после — срываться назад,

чтоб черные сосны на белой бумаге

летели, как гордые белые флаги, —

пока не накроет гроза —

 

по всем бесконечным дорожным полотнам,

на всем необъятном пространстве болотном

от Питера и до Курил…

 

покуда я плачу над стиркой субботней,

что век ничего, в самом деле, не отнял,

а только тебя подарил.

 

2002

 

 

 

 

Бессловесное

 

•

 

Кто только сказал эту глупость: своя, мол, ноша не тянет…

Тянет, и еще как, но поскольку своя — разделить-то с кем?..

Мания всепонимания, отпусти меня. Ну же, хотя бы

Кто-нибудь: поговорите со мной — хоть раз — на моем языке?

 

Подумайте обо мне, подберите отмычку, ключик.

Не дайте проплакать ночь, не позвольте после сойти с ума,

Сделайте что-нибудь, чтобы потом получилось — лучше.

Господи, как быть женщиной, если все и всегда — сама?

 

Господи, ведь во мне ничего — ни от матери, ни от Терезы,

Ни доброты ангельской, ни иных подходящих черт…

Зачем же опять пытают меня дурацким тестом на трезвость:

«Ты только пойми меня правильно…».

Я-то пойму. Объясни, зачем.

 

 

 

••

 

…потому, что умру. И еще потому, что умрешь

Ты, как и все остальные, вплетенные в этой судьбы пряжу,

Благословляю все: сведенных пальцев крупную дрожь,

Когда стакан с валерьянкой бьет по зубам, не дается, пляшет.

 

Благословляю разлуки, потери, измены, слои вранья,

Все, что делает душу тоньше, мудрее, сильнее, злее…

Если нельзя без предательств, пускай тогда — меня, а не я:

а) узнаю об этом наверняка, и б) переболею…

 

Если нельзя без боли (куда ж без нее?) — значит, здравствуй, боль.

Я отступаю на шаг от бумаги, нотного стана, мольберта…

— Видишь? оно происходит. Взаправду. Здесь и сейчас. С тобой.

Вижу. Боль нестерпима. Но выживу — и напишу об этом.

 

2002

 

 

 

 

Август

 

ничего-то ее не лечит, не учит.

прожила полжизни, надеясь на случай,

случай нарисовался, завел и бросил.

завела привычку искать вопросы,

 

задала себе ритм проработки кармы,

научилась косить под лежачий камень,

научилась играть с собой в чет и нечет,

проиграла себе —

отдавать нечем.

 

прожила лето, надеясь на чудо.

смотрела в глаза Иисусу, Будде,

но не слышала голоса ниоткуда,

поняла: не будет.

 

бросала монетку: выпала решка.

ничего не решила, разбила кружку,

за такие дела никто не согреет,

время крутит веревочку все быстрее,

 

прожила неделю за мелким делом,

окликают девочкой: помолодела,

окликают тетенькой: постарела,

позабыла возраст.

поговорила

 

с кем-то близким — немного, но полегчало,

разлюбили не все.

начинай сначала,

верь в надежду, надейся на ту же веру,

понимай сыщика, понимай вора,

 

проживи два часа, потом еще восемь,

занимается август, на подходе осень.

а в глубокой ночи отыскать заначку —

пачку плохих сигарет —

счастье.

 

2003

 

 

 

 

• • •

 

пить курить болеть в инфинитиве на ветру

не целоваться но прощаться

летом осенью зимой

 

по-испански разбивая стаю комаров

полами юбки на софе

читать курить молчать жалеть

 

я к тебе тебя в тебе но черт тебя дери

ты все не рядом все не близко

все кружишь по кольцевой

 

на одном меридиане выйти в параллель

но удержаться далеко

насколько сил насколько нет

 

ты сечешь свои пространства я смотрю кино

глотая слезы сантиментов

сон выпрашивая у

 

жизнь моя и смерть моя и кровь моя в тебе

в твоей ладони будто бражник

залетевший на огонь

 

ты брезглив ко всем кто дышит именем твоим

а я иначе не умею

так давно уже давно

 

удержаться не сравниться не войти во вкус

настолько слышишь далеко

насколько шарик голубой

 

2003

 

 

 

 

• • •

 

выйти из дома утром, ткнуться лицом в январь

выстуженный, неяркий, облачный, ледяной

выйти без ностальгии, подрастеряв слова

крылья тебя не держат, свернуты за спиной

боже, продли секунду, не отнимай глотка

выйдешь из дома утром — чувствуешь, как легко

жизнь наконец прекрасна, жизнь наконец сладка

как леденец, который прячешь под языком

 

2003

 

 

 

 

outlet

 

как будто говоришь с самим собой на двух различных, но легко переводимых языках.

и даже тишина как двухголосье умолчаний. перемена сигареты, час второй.

обычный час неназванных предметов, обретающих непрочную, невидимую ткань.

из них всегда выходит что-то третье, не заложенное в смету ни одной из двух сторон.

 

так, господи. судьба забыла повод, по которому мы встретились, и пробует ключи,

чтобы разбить, расставить по сюжетам, охладить обидой, развести, разнять, разъединить…

я прихожу к тебе за этим голосом, за тайной перекличкой без запретов и личин,

затем, чтоб убедиться, что по-прежнему тонка и так натянута связующая нить,

 

как будто двести двадцать — божьей милостью — по оголенной жилке в лоб — но ты, ты только проводник.

прикуриваешь от одной одну, подогреваешь чайник, все — не прекращая говорить…

тебе не нужно знать, что будет дальше, что во что растет, накапливая свет, и тень, и дни…

я слушаю тебя, и говорю с тобой, и слушаю, как безутешно тикает внутри…

 

там бродит ожидание разлуки, заключенное, как тромб, в моей густеющей крови.

вот-вот подступит к сердцу… нет, отходит, оставляя шанс на новое взведение пружин.

ты говоришь. четвертый час. зеваешь. я листаю двусторонний двуязычный алфавит.

какого слова не было еще, какой предмет не назван: маятник, волна, качели, жизнь.

 

2004

 

 

 

 

• • •

 

сколько любовей умерло в этот год.

сколько оказий прятать от всех глаза.

глупо — когда впереди ничего не ждет,

грубо, садовыми ножницами срезать

 

поросль высоких чувств и чудных идей…

только круги расходятся по воде.

словно пора — драгоценность одних людей

на нешлифованный камень других людей,

 

словно пора — отгуляв по чужим домам,

отхохотав, рассказав анекдот с сальцом,

встать и, картинно охлопав пустой карман,

выйти за сигаретами. и с концом.

 

выйти, как нежная девушка из одежд,

выйти, как время выходит — любых надежд,

как, напоенная жидкой формой снегов,

невская дельта выходит из берегов,

 

выйти — на новый уровень в голове,

все отрубив, ничего за собой не для.

сесть у реки, и в туземной густой траве

видеть знакомый росток. ничего не для.

 

2004

 

 

 

 

• • •

 

вечерами все тянет кататься в пустых трамваях.

в отдаленно попутных, ленивых, пустых трамваях.

просто ради процесса: не думая, что бывает

в жизни как-то иначе, качаться — трамваю в такт…

 

это будущее наступает и выбывает.

в сослагательном я не умею, не выживаю.

сослагательное ослабляет, не добивая —

не по Ницше, не по философии, просто так.

 

просто так — я желаю смотреть на большую реку.

на абстрактную, на городскую большую реку,

где качаются тени и блики, и век от века

растекается present continuous по воде —

 

растворяясь среди легионов речных молекул,

тонкой радужной пленкой, картинкой в закрытых веках,

обнуляет всегдашние поиски человека,

обостряет еще отособленность от людей…

 

ежедневно — меняясь, лавируя, выживая,

контролируя, пережидая, одолевая,

ради цели, которую, в принципе, называю

произвольно… сама же с собой заключаю пакт

 

о вечерней реке, где вода, фонари и пристань,

и скамейка для парочки поздних хмельных туристов,

и трамвай на мосту развеселые гонит искры

и мечтает о том, как приедет в трамвайный парк.

 

2004

 

 

 

 

txt

 

позднего гостя заманиваешь в тепло,

мечешься — что приготовить, чем угостить,

гость начинает рассказывать о делах,

ты разливаешь чай.

 

гость говорит о поездке, положим, в Крым.

гость достает фотографии, на столе

перед тобою — Крым. говоришь: ого!

и подливаешь чай.

 

гость повествует о том, как в Крыму тепло,

гость сожалеет о том, как простыл в пути,

гость говорит о работе, жене, долгах,

гость говорит: пора.

 

гость говорит: посижу еще пять минут,

гость говорит: обязательно съезди в Крым.

делает бутерброд и, с набитым ртом, —

как у тебя дела?

 

а… говоришь. да дела мои… ничего.

скушай еще бутерброд. да, дела — ништяк…

слушай, а может, останешься до утра?

гость понимает не так.

 

ой, говоришь и краснеешь во все лицо,

слушай, мне просто… очень нехорошо,

тут, понимаешь, друг от меня ушел…

гость выдает зевок.

 

нет, не любовник — а друг, понимаешь? друг,

долго… дружил, а теперь вот ушел к другой,

ты понимаешь? гость говорит: угу,

гость говорит: пойду.

 

лето в этом году, говорит, дерьмо,

вроде бы август, а хоть залезай в пальто.

кстати, давно собирался, да все молчал…

друг этот твой — мудак.

 

ты закрываешь дверь, выливаешь чай,

ставишь будильник на семь, выключаешь свет.

сон, за которым падаешь в темноту,

некому рассказать.

 

2004

 

 

 

 

бна

 

кто стучится в дверь ко мне? а никто.

одиночное мое шапито —

это пачка сигарет,

перегон «закат-рассвет»,

горьким кофе припорошенный стол.

 

с кем бы ночку скоротать? а ни с кем.

по любой из логистических схем

приходили налегке,

целовали в уголке,

все теперь вы от меня вдалеке.

 

есть такая ерунда — несудьба:

несговорчива, упряма, груба.

взмахи ножниц сволочных

хирургически точны,

все отрежет, и сидишь на бобах.

 

а кому сказать мерси? никому.

несудьба корнает все по уму.

то есть мерка-то — с меня,

сила ночи, сила дня,

продолжать стишок не буду — поймут.

 

2004

 

 

 

 

• • •

 

если ты меня любишь, живи со мной

в глинобитном дворце, за одной стеной

от узехонькой улочки,

где все живое притихло в зной,

где внизу, меж домов, — береги глаза! —

с горизонтом смыкается бирюза,

ослепительно горькая,

как миллиона обид слеза.

 

там отыщется склон из колючих трав,

по которому весело по утрам

вместе с тропкой петлять и спускаться,

повизгивать на буграх.

равнодушная синь обретет объем

и заглотит волной — с головой, живьем,

и, прихлопнув прибоем, на берег швырнет —

полежи, сырье.

 

если ты меня хочешь, иди сюда.

это тело промыто, в нем нет стыда,

в нем согрелась под солнцем палящим

подсоленная вода.

и в воде, если хочешь, приди ко мне,

оступаясь на галечном скользком дне,

под распахнутым небом,

подальше от зрителей и теней.

 

а потом будем долго болтать в ночи,

пресыщаясь любовью, как богачи,

хохоча потаенно и слушая,

как этот смех звучит,

будем брать полной горстью от всех щедрот,

от полуденной лени, в которой — вот

уж прозрачный от спелости абрикос

сам находит рот.

 

чтоб потом, когда дело пойдет к зиме,

и в последнем, коротком, простом письме

ты напишешь, что смылся загар,

что забылся курортный хмель,

я, продрогнув отчаянно под плащом,

сожалела бы только — через плечо, —

что черешни купили так мало.

могли ведь, могли еще.

 

2005

 

 

 

 

• • •

 

эта штука любовь и она не кончится

из нее не удастся случайно вырасти

как из детских прыщавых прекрасных комплексов

это вроде привета из той песочницы

где играют в куличики фрейд и юнг

 

эта штука любовь и она не лечится

это вроде удачной атаки вирусом

как угодно чем хочешь отформатируйся

остается пометка царапка родинка

прорастет метастазами и каюк

 

по подобиям черствых шаблонных мальчиков

по подобиям хрупких жеманных девочек

изучаешь природу таких же в точности

понимаешь что все примитивно клеточно

как в учебниках в книгах на все на сто

 

все банально все просто сводимо к практике

торжествует над разумом плоть бескрайняя

он такой же как все ничего особого

объясним до последнего но последнее

замыкаясь выбрасывает виток

 

и я прошу мама забери меня в чресла

дай мне только мужское имя

дай мне только мужское семя

толкни карусель

я хочу родиться в другое время

обещаю даже не быть геем

обещаю не смотреть ему в сердце

обещаю как все

 

но по кругу идешь без покрова без кожицы

эта штука любовь и она не кончится

это вроде письма и оно без адреса

это клиника

ты носитель дефектного гена памяти

твои дети впитают твою заразу и

невозможное слаще любого пряника

ожидание праздника

 

2005

 

 

 

 

• • •

 

а потом понимаешь, что все нужно было не так.

понимаешь чуть позже, когда расколочены лбы.

понимаешь смиренно ходы и мотивы судьбы,

отставая на шаг.

 

понимаешь смиренно, что мало что волен решать.

что тобой, как пером, водит чья-то большая рука.

понимаешь чуть позже, опять отставая на шаг,

стало быть — на века,

 

а потом понимаешь, что волен — и волен всегда —

выбить, выклянчить час или месяц, пожить вопреки —

проскользить свое время по голой поверхности льда

и уже в пируэте понять, что опять опоздал,

и на этот-то раз —

вне щадящей руки.

 

2006

 

 

 

 

Октябрь

 

так немо тихо глухо в эти дни

как будто божество секундной стрелки

задумалось зависло над пасьянсом

нажало стоп не стало ничего

лишь мокрые размытые огни

и пар из губ и дождь колючий мелкий

и ветер продувает постоянство

сквозь полое пустое существо

 

я столб древесный дерево сосна

я водоросль в океанском склепе

гермафродит тоскующий по брату

я редкий вид червя я раб я червь

увидеться поверить опознать

без боя сдать щетинчатую крепость

и спариться нелепо и превратно

за полсекунды до любых зачем

 

2007

 

 

 

 

радио токио

 

•••

 

оттого ли, что небо близко, а кажется — далеко,

и маяк на мысу моргает — единственная звезда,

я курю за одной одну, и на сердце лежит покой

по тому, что могло б иначе, а выглядит как «всегда».

 

каждый держит свою тоску на коротеньком поводке,

каждый держит свою мечту, как нарядный воздушный шар,

и, любую нить оборви, остаешься — никто, никем,

и уже не понять, куда отступает волной душа,

 

как в невидимый океан, застилающий горизонт,

и еще не понять, откуда, неслышим и не спешит,

но настигнет, дойдет до сердца далекий и новый зов —

проводник, отставший от поезда. заяц другой души.

 

 

•••

 

иногда ведь и вправду достаточно знать: love is.

как движение, то есть жизнь.

как разреженный воздух, оставшийся за спиной

где-то между тобой и мной.

и на годы и годы достаточно знать: он есть,

день, пронизанный солнцем, согретый рукой твоей,

и неважно, в каких он останется временах,

и неважно, как дальше разложатся имена,

как сомкнутся и затвердеют черты судьбы,

охраняя нехитрый быт,

тот, в котором нас не увидеть рука в руке,

не свести на одной строке.

тот, в котором я говорю тебе: «не прощу»

в силу более сложных чувств.

и единственный способ рассеять густую тьму,

ту, где мы — никто, никому,

это помнить, поверх всего и ясней всего,

как меняется воздух, когда ты войдешь в него.

 

2009

 

 

 

 

• • •

 

братец мой Лис, этот город пуст,

пуст, как застывший терновый куст,

мне ли страшиться ослабших уз —

здравствуй же, дом родной.

встречи-разлуки, базар-вокзал,

милая, не отводи глаза,

все, что я мог бы тебе сказать,

будет всегда со мной.

 

знать, что пройдет, но любить. пройдет —

дождь, воскресенье, туман, восход,

письма, детали и, в свой черед,

треснувший небосвод.

милая, не зажигай огня,

сумерки спрячут и сохранят.

мир изменяется без меня

всюду, где нет меня.

 

нет возвращений к родным местам,

нет возвращений, и даль чиста,

нет возвращений, и я устал,

выдохнул, перестал.

милая, не отводи глаза,

разве я повод твоим слезам?

все, что я мог бы тебе сказать,

я уже не сказал.

 

2009

 

 

 

 

• • •

 

как это быстро то чем ты живешь

становится не тем чем ты живешь

и эту строчку замывает дождь

потом ее же заметает снег

потом она оттает по весне

и все уже не отличимо от

того чем кто-нибудь еще живет

какой-нибудь отдельный человек

 

и так же все надеется успеть

за всех вчерашних встать и рассказать

за всех позавчерашних выйти спеть

и снег вечерний бьет ему в глаза

и слепит до незнания основ

и та же стайка нерожденных слов

растаявших в стакане как драже

принадлежавших тем кого уже

 

не встретишь здесь ни на одном углу

не позовешь к накрытому столу

сидит один ссутулившись спиной

сидит один и пьет свое вино

и утешает ноющий живот

надеждой что сейчас еще вот-вот

 

2010

 

 

 

 

романсик

 

M. З.

 

…в действительности кормишься не тем. не тем, что говоришь. не тем, что пишешь (когда б тебя еще каким-то боком касался этой темы разворот). но мир тебя не хочет, не берет. по крайней мере, так его ты слышишь, так видится из всех доступных окон, так звуки отражаются от стен.

 

но ты живешь, как бы уверен в том, что будет день, и будет добрый час, какой-то повод, линия ключицы, обвод колена, прочая деталь, и нужного объема пустота, и ничего тебе не скажет «стоп», и что-то там внутри тебя включится и зазовет ее на поздний чай.

 

и, кстати, вот о чем когда-нибудь: агрессия — как неизменный ангел мужского-женского в одном котле. как будто бы на маленькой земле другого нет манера быть желанным, а лишь — кусать, давить, царапать, гнуть, перерешать ее за пять минут, обнять, обжать коленями, обпиться, набить морзянкой с примитивным шифром, растаять в лужу, вырасти в гору… покуда не проявится к утру, что выебать, конечно, не влюбиться, другой заход, совсем другие цифры, и почему опять — ее одну?

 

ведь ты как будто выбирал такую, которой больше ничего не надо, помимо вспышек радужного света в союзной мешанине мокрых тел. ну почему — и этой в ноги дует? ну почему — и эта просит взгляда? и женщина дает тебе ответы, которых ты услышать не хотел. она лежит, размятая, как воск, сияющая золотистой кожей, звезда звездой в текучих волосах. а ты вздыхаешь: блин, одно и то же, и обладаешь ею полчаса, и отпускаешь: детка, я не твой.

 

и смотришь вслед, полусомкнув ресницы: сейчас она осмыслит, просечет свою неизменившуюся участь, и общий вид, мотив, расклад-сюжет, и что там нужно просекать еще: приятный эпизод, забавный случай, никто не обещал тебе жениться, ну, в самом деле, взрослая уже. сейчас она поднимется, сутулясь, дойдет до ванной и вернется, тенью, оденется в разбросанные вещи и унесет под клетчатым плащом саму себя и что-то там еще: ошибки и надежды прежних женщин, твое-ее спасенье-неспасенье — поднимет, отряхнет и унесет.

закроет дверь.

и это как бы все.

 

2010

 

 

 

 

самолетик

 

нет, никто не лишал тебя голоса — кто бы мог на земле.

это ты лежишь на спине, в высокой густой траве,

и смотришь на реактивный предсказуемо белый след

предсказуемого самолетика в предсказуемой синеве.

 

здесь, на донце травы, — штиль, выше травы — парит.

очень тихо, все неотложные собеседники разошлись,

это возраст. и не о чем, незачем выкрикивать изнутри

альтернативную жизнь.

 

все ее вместилище — сны, в которых совсем не то,

ты и сам там не слишком тот, а неведомый конь в пальто,

просыпаешься, очумелый, воздух хватая ртом,

говоришь себе: блин, научись уживаться с собой, с другими — потом.

 

а остальное — тот самый воздух, и все куда-то течет,

и никто не стоит за плечом, не твердит, мол, пиши еще,

разве что дочка спросит, когда чуток подрастет,

если вообще прочтет.

 

все равно не знаешь, что дальше. самолет попадет в грозу,

солнце зайдет за тучу, под спиной остынет трава,

ты решишься продать козу или снова купишь козу,

наберешь под козу кредитов и грянешься под трамвай,

 

пусть радист, что внутри, отдыхает от голосов.

он-то знает: любое затишье не дольше, чем полчаса,

лишь немногим дольше, чем в небе держится полоса.

и намного короче, чем помнится странный сон.

 

2011

 

 

 

 

это лето

 

все что хочется делать хочется делать сидя

что не хочется делать лежа

лето недавно включили на полную мощность

ты это помнишь всей изопревшей кожей

ты просыпаешься неотдохнувший взмокший

и целый день гонят одно и то же

только опять чего-нибудь не хватает

фокуса на прохожих

чувства что ты всесилен

льда что на лбу растает

 

лето врублено равнодушное как конвейер

можно свихнуться если всему в нем верить

лето гудит и мотает счетчик недели неумолимы

в новостях все время чья-то беда и смерть

как это все не вяжется с запахами из сада

вкусом псковской малины

пахнут сменяя друг друга клубника картошка липа

как это все нелепо

чтобы что ни наденешь теснило липло

чтобы хотелось выбежать прочь из лета

смыться в прохладу

чтобы потом жалеть

 

далее: ты просыпаешься безыдейный

следуешь в порт приписки

далее: ты считаешь чужие деньги

принимаешь чужие иски

далее: все звонят и хотят чего-то

люди тебе звонят обличают лечат

люди которым явно дышится легче

а ты сидишь запыленным сухим атлантом

и хочешь только стаканчик из автомата

с газом и без сиропа

скоро зарплата

 

и все это давит давит как оно давит

попеременно расстраивает и бесит

и ты забываешь зачем тебе это дали

и где была кнопка Exit

далее: аутотренинг чтобы не удавиться

ты не то что в твоей трудовой на пятой странице

ты не твоя семья не твои же дети

ты не те кого взял к себе на работу

ты это даже не те за кого ты всегда в ответе

но все труднее вспомнить собственно

кто ты

 

завтра суббота

чего захотеть в субботу

 

если не спать лежа не есть сидя

разве что сделать что-нибудь для кого-то

просто а не потому что тебя просили

что-нибудь для кого-то с кем ты не связан

или не должен не призван и не обязан

может тогда и вспомнишь что сам всесилен

где-то между чисткой ковра и походом по магазинам

солнце терзает спину, потом стихает

в небе цветет лиловыми петухами

день будет ветреным но до чего красиво

смотришь как все это движется полыхает

думаешь все-таки жизнь она неплохая

правда же неплохая

а если ты думал другое о ней с утра

ты был неправ

 

2011

 

 

 

 

(15.01)

 

мир смерзается в ледяную корку,

обнимает дом — небольшую норку,

в этой норке — койку, на койке — тело,

тело спит, не зная другого дела.

застывает дым, оседает иней.

тело смотрит сны, тела нет в помине,

и звенит трамвай, набирая скорость,

у него высокий весенний голос,

он летит без рельсов, он самый спорый,

он насквозь продуваем, он сам — как город,

легковесный, полый и тонкокостный.

 

где-то там луна озаряет космос,

выдыхает синий вселенский холод,

слабо ноет, как место после укола.

но живое спит без забот, без срока,

и трамвай летит, не касаясь тока,

в нем чуть-чуть романтики и гротеска,

в нем любви разомкнутые объятья,

в нем трепещет легким подолом платье,

в нем сидят писатель и поэтеска,

в нем сидит король с королевской свитой,

персонажи самых различных видов,

небольшой жираф в аккуратных пятнах

и мальчишка дворничий на запятках.

 

над трамваем светится полдень лета,

над трамваем кто-то бубнит «послушай»,

пассажир сжимается неодетый

и лицо вжимает в стекло подушки,

досмотреть, как трамвай прилетит на рынок,

и поэт приставит к забору спину —

продавать прибор для леченья почек,

и к нему инструкцию в сорок строчек…

ну, вставай, вставай, повторяют в ухо,

продышав сквозь иней тропу для слуха,

и трамвай, доехав до поворота,

рассыпается на три счета.

 

запах кофе. фонарь за окном качает

желтоватой снежной еловой лапой.

тьма, такая плотная поначалу,

уступает люминесцентной лампе.

не до жиру, кажется, быть бы живу,

но, пока с трудом разлепляешь веки,

на сетчатке сонного пассажира

остаются блики другого света,

остается ворох веселых листьев —

золотых, зеленых, румяных, лисьих.

 

2011

 

 

 

 

• • •

 

когда-то прежде — ты был моложе, был свеж, как ветер,

питался музой и обещанием на рассвете,

хотел лететь, зажигать глаголом, гореть и мчаться,

любить в страданье, стучать в закрытое, достучаться,

зайти и бахнуть — сундук распахнут: бери и властвуй,

все это, детка, твое, не бойся, такое счастье,

такое вот торжество любви у судьбы под дулом.

и ты, мой ангел… а дальше попросту не придумал.

 

теперь ты спросишь — из этой чащи, из самой гущи,

где каждый первый — чего-то важного не имущий,

где каждый третий давно расколот и многочастен, —

что это, счастье? какое счастье? кому тут счастье?

мир распадается, в духе Брейгеля, на детали.

и в каждой клетке кому-то что-нибудь не додали,

не донесли, обнесли тайком, нанесли увечье —

такое искреннее, живое и человечье.

и каждый занят своим страданьем, вполне публичным.

и каждый требует, чтоб додали, сейчас и лично,

вложили в рот, вот сюда конкретно, за эти щеки,

или хотя бы эквивалентом — без пересчета.

 

мир распадается. все сложнее, чем твой сценарий.

ты был мессией — но не спросили и не признали.

ты мог бы — да! — но тебя лишили, остановили,

теперь ты с ними, теперь такой же, без или-или,

с такой же складкой промеж бровей, с напряженным нервом.

такой с талончиком на ладони, такой не первый,

и что ты хочешь, кого ты можешь — своей любовью?

твой личный ад — это тот сурок, что всегда с тобою.

 

любовь, как учит товарищ Фромм, лишена объекта.

ты мог бы пуговицу скрутить, говоря об этом,

ты мог бы горы свернуть в пути, но куда конкретно?

где любят ясно, тепло, прощающе, беззаветно?

мир рассыпается на детали, лишенный цели,

переведенный в соотношение мер и чисел.

лишь мать усталая тянет лямку — ишак на мельне, —

не зная бегства, не попускаясь, за тенью смысла,

воссоздает, наставляет, лечит, торопит, поит,

не помня, как это все называлось в средневековье, —

как все живые, которых в нашей картине тыщи.

и каждый ищет. и Брейгель пишет. и ветер свищет.

 

2011

 

 

 

 

• • •

 

К.О.

 

ощущение города это когда стоишь

на высоком холме по-над полем намокших крыш

и по некоторым вертикалям маячащим вдалеке

понимаешь: париж

и от этого ты паришь

 

это когда вспухает листва трава

разворачивается пространство звенит трамвай

к морю его невозможная синева

так бывает во сне акация ветер свет

никогда не снег

 

не париж а бордо или там к примеру ажан

и любая деталь его укрупненная в десять раз

вот забор строительный крашеный в баклажан

вот в заборе дыра

пуговица оброненная на асфальт

среди пятен от жвачки неопрятный седой клошар

с парой крупных серег в ушах

он показывает всем фак

кадр смущенно уходит в зенит

а внутри все равно звенит

 

или как еще: утро густая стылая тень

пластиковые стулья за ночь набрали воды

дворник выносит мусор к контейнерам на зады

маленькой булочной ты берешь круассан

и апельсиновый сок у тебя еще полчаса

дом перечеркнут тенью наискосок

полдень будет высок

 

это ритм горизонта созданный всем подряд

это скайлайн города трубы крыши столбы

это острое восприятие фонаря

вырывающего из тьмы незнакомый быт

не объяснить никому хоть убейся хоть обумрись:

как относится темза текущая там внутри

к темзе текущей по лондону без

отношенья к тебе

 

как распахнется в пустотах другой объем

жизни в которой ты навсегда чужаком

абсолютным не сожалеющим ни о ком

полным оживших книг и их незнакомых страниц

с вырубкой улиц и лиц

с шансами поздно ли рано вновь заскучать

но не сейчас

 

2012

 

 

 

 

• • •

 

все эти люди делали мне свет.

иных уже на этом свете нет,

а те, что есть, — какие-то другие.

мы движемся — вприпрыжку, вбок, вперед,

и прежних нас никто не соберет, —

ни случай, ни порывы ностальгии.

 

но мы — мы были тем, чем быть должны

вне роли замороченной жены:

друзья, враги, любовники, ревнивцы,

мы были ноты — до, и соль, и ре,

статьи в толковом — первом — словаре,

а нынче — мухи в белом янтаре,

застыли друг у друга на странице,

 

где мы учились пить коньяк и ром,

и говорить до третьих петухов,

и шлялись по арбату всемером,

и блоги собирали из стихов,

не выходя из необъятной темы…

мы вмазаны друг в друга, как в асфальт,

и это все — определенный факт,

и полностью законченное время.

 

свидетели друг друга и судьбы —

мы были жадны, молоды, грубы,

так влюбчивы и так невыносимы,

нас так швыряло, плющило, пекло,

что мало кто прошел добро и зло,

и выжил после этой хиросимы.

 

но те, кто — до сих пор и вопреки —

живут на расстоянии руки, —

для них не сыщешь правильного слова.

мы видели друг друга. те и те.

и вот висим в конечной пустоте,

и время — наша общая основа,

а мы — его беспечные утки,

как водомерки в плоскости реки,

скользим туда-сюда, легки-легки,

и долгий день не повторится снова.

 

2013

 

 

 

 

московские буквы

 

 

•

 

я сижу, как дурак. у меня закипает чай.

я не знаю точного смысла слова «скучать».

знаю — жадность прожить эту жизнь во всех вариантах.

довести их до взлета и в каждом увидеть дно.

но увы, не дано.

или славно, что не дано.

или даже не надо. и жалко, что и не надо.

я сижу, как дурак, сожалеющий ни о чем.

даже чаю не выпить. пока еще горячо.

 

 

•

 

мы все стоим на этом снимке, не очень резки.

в каком-то временном отрезке — посерединке.

я помню Нинку, Генку тоже. они похожи.

мы все похожи, как детали одной картинки.

 

не помню имени вот этой, с задорной челкой.

она пришла потом как будто с другой девчонкой.

наверно, резали салаты — без инцидентов,

потом послушали куранты и президента,

 

вот, помню! провожал обеих — а что мне, жалко?

сажал в заснеженный троллейбус, махал ушанкой,

что это было, ночь ли, утро? мороз да ветер,

брели прохожие, зевали устало дети,

 

я даже имени не помню той русокосой,

и потому-то их оставил на Русаковской,

ушел, задрав от ветра плечи, сутуля спину.

и ни одной уже не встречу. и не покину.

 

 

•

 

это слишком большое чувство сразу,

и слова не скажешь — позже.

мы идем по бульвару, гордые, как на параде,

в нас еще можно расчуять старые дрожжи,

мы все почти как надо, выданы слуху и глазу,

старше, но ведь не хуже, правда, не хуже?

правда же, я — нужен?

это живые живым отдают живых.

ненадолго — так молодежь дает чего погонять,

правда же, можно узнать меня

здесь, в интерьере Москвы?

 

 

•

 

лампочка где-то горит, горит — не гаснет.

пусть ты не знал бы, — случись чего, — что делать с нею,

все-таки счастье. не на весь мир, но — малое счастье,

знать, что, — случись чего, —

последняя — потускнеет.

 

2013

 

 

 

 

• • •

 

вечерами растерян знать бы куда пойти

то есть в кого открыться то есть за кем помчаться

все кто стучатся в голову после часов пяти

перестают друг с другом выгодно различаться

солнце за дом осело скоро придет темно

голоден дух а тело пуще утомлено

где-то на стыке можно забыть о здоровье духа

добрый сосед погромче ставит себе порнуху

ты инстинктивно шаришь мышью закрыть окно

век уплотняет топит в пахоту и жнивье

в этом саду кромешном вновь отломилась ветка

дольше живет страница чем человек ее

и оттого не можешь взверовать до конца

как это так лишили целого человека

как это смерть ничтожит милый овал лица

вот она остановка полная тишина

в сердце распух булыжник здравствуй моя вина

вот и катись раз выжил в очередном трамвае

милости не взыскуя сердца не утолиши

музыкой ибо чем же

тщетно и все же ближе

ты

ее

призывая

 

2014

 

 

 

 

• • •

 

совершенно нельзя никому ничего объяснять

что тебе просияло зажми в кулаке унеси

никому не скажи никого ни о чем не спроси

береги что есть сил возле сердца учись охранять

сколько хватит улыбки держи ощущая тепло

а потом отпусти в неглубокую донную муть

попадется в случайном улове опять повезло

неизвестная штука лишенная собственных слов

преломляет лучи и не служит ничем никому

 

2014

 

 

 

 

• • •

 

поэт как устройство все время уходит вперед

он может опаздывать всюду он ленится врет

он в принципе асоциален с похмельною рожей

но каждое чтение вслух как проигранный бой

мучительный несовпаденьем себя же с собой

и этим отличен поэт от рифмующих тоже

 

и при исполнении соло на этой трубе

поэт спорадически неадекватен себе

а значит растерян печален исполнен протеста

и разочарованно думает только о том

как сядет когда все закончится снова за стол

и синхронизирует уровни смысла и текста

 

2015

 

 

 

 

• • •

 

такое время говоришь ну да

восходит вифлеемская звезда

волхвы уснули с агнцами ну то есть

большое перемирие и совесть

и вкусная вечерняя еда

и можно сесть и выпить успокоясь

 

и празднично сияют купола

над тонущими в сумраке домами

а кто сказал чума чума не с нами

не здесь и не у нашего стола

и дым стоит но это дым не наш

там печи топятся там греют ужин

не выходи из комнаты наружу

не наши выкликают имена

 

и черная студеная вода

и пир все время и чума всегда

и даже в эту самую минуту

смотри я нарисую этот круг

в котором жизнь не плещет прочь из рук

но ластится и в принципе как чудо

мы в домике мы обманули мглу

а смерть пройдет в ботинках по столу

и нет не извинится за посуду

 

и время жить и время умирать

и проверять ребеночью тетрадь

окно закрыть и стол накрыть под вечер

давай не плачь дурная голова

и ветер забивает в рот слова

и стыд слова выплевывает встречно

 

2016

 

 

 

 

• • •

 

этот мир населяя отчасти

отзываясь на имя твое

жизнь пытается втиснуться счастьем

в неудобный оконный проем

это счастье осознанный навык

в нем заранее ведомо все

как катиться по краю канавы

мерно тикая в такт колесом

как держаться невидимых линий

на границе чужого тепла

чтобы ты улыбался мне в синих

складках тополя тюля стекла

но чуть только вниманье ослабил

уронил своего седока

разверзаются хрупкие хляби

и выходит большая тоска

вынимая как нож из кармана

все что есть у нее показать

в этом кадре не поздно не рано

мы расходимся пряча глаза

и никто не покажется близким

не про нас заоконная гжель

в том мультяшном и трепетном смысле

о котором ни слова уже

 

2016

 

 

 

 

• • •

 

потом ты превращаешься в блокнот

заполненный взволнованной шифровкой

в которую заглядывать неловко

хотя ее сам черт не разберет

а главное не станет разбирать

кому они нужны твои герои

кто был на первое кто на второе

и почему четвертый любит врать

и почему шестнадцатый горчит

а двадцать первый все молчит молчит

а кто-то говорил допустим юра

тебя полюбит как никто другой

и день жужжал придавленный июлем

и он бежал по радуге нагой

и можно было так легко-легко

из сладких ослепительных оков

любимые мужчины о других

и сотку коньяку на ход ноги

 

и где-то на семнадцатой странице

записана случившаяся месть

которую краснеешь перечесть

и перечесть нельзя остановиться

как россыпь поцелуев запрещенных

сухих голодных жадных обреченных

и их неизгладимая печать

такое дело стоит лишь начать

и вот уже до дна до фитилька

покуда чья-то властная рука

не уведет к жене родного мужа

и это навсегда пока-пока

и самая короткая строка

и этот повторяющийся ужас

и греет и хранит тебя живой

а больше не напишешь ничего

 

и где-то там под жирною чертой

тебе опять твои смешные тридцать

и первая пора остепениться

и покурить выходишь без пальто

и как любить не показал никто

 

2016

 

 

 

 

• • •

 

есть вещи, которые есть, но их время вышло.

вот голубятня среди новостроек выжила,

анахронизм, искажающий лик столицы.

и трудно представить, как можно бы ей продлиться,

когда остановится сердце ее владельца,

и он это знает. сидит у крыльца, как в детстве,

и не собирается ни уходить, ни сдаться.

 

и смотрит из-под руки, запрокинув голову,

как турман плывет-кувыркается, цвета олова,

а может, и белый, пойди разгляди за облаком,

и солнце сквозь голубя; это момент затмения.

и я тебя вижу сквозь облако на сетчатке,

и вижу хорошим, как вижу тебя нечасто.

и вдруг повторяю: любила тебя. любила.

как будто грамматику будущего забыла,

да будущего и не было в нашем прошлом,

и глупо, и все испорчу. и тем не менее.

 

2016

 

 

 

 

• • •

 

в каждой жизни пересказывать шекспира

потому что в ней шекспир не пересказан

и поспело три-четыре урожая

плохо знающих куда ж им все же плыть

узнавать своих клиентов влет и сразу

брать за пуговицу нежно нагружая

повторяющимся неустройством мира

несущественные сглаживать углы

потому что каждый век других бесчестней

потому что нет печальнее на свете

потому что до сих пор никто не понял

что за сны приходят в этом смертном сне

каждый век неодинаковые дети

очень быстро отцветающие песни

и офелии одна другой покорней

забывают помолиться обо мне

 

так и надо ты простой звукосниматель

ремесло твое простого переклада

и дорожка по виниловому диску

вместе с веком потихонечку вперед

где когда последним снегом божья матерь

заметет тебя старательно и низко

кто-то будет очень близко в снегопаде

только кто уже никто не разберет

 

2016

 

 

 

 

• • •

 

снова хронос съедает своих сыновей

извини не нашлось анекдота новей

ибо чем еще в роще свистит соловей

все отчаянней с каждой минутой

сладко дышится дымом чужих сигарет

снова тень полусвет полутень полусвет

я иду по сплошной непроглядной москве

я люблю этот мир почему-то

 

это может быть только стокгольмский синдром

этот запах несвежей болоньи в метро

эта жажда и ненависть нежность и кровь

и мычанье на утренней дойке

это бегство по паперти к теплым углам

этот хлам осиянный богический хлам

где смирения страха тоски пополам

и любви неразменная койка

 

если мне доведется разжать этот круг

неразрывного счастья которое вдруг

так уже неживых выпускают из рук

вместе с самой последней надеждой

кто о ком будет плакать найду ли слова

никогда не узнаю была ли права

никогда не узнаю покуда жива

и потом не узнаю конечно

 

но когда распахнется решающий бой

разреши мне подольше остаться собой

нелюбимой любимой не знаю любой

это будет не так уже важно

я хочу это видеть наверное нет

я дичок не прижившийся в этой стране

я почти уже твой исчезающий снег

и кораблик бумажный

 

2017

 

 

 

 

• • •

 

Я знаю это чувство, сволочь-жизнь.

Как ты берешь большой тяжёлый камень

И вкладываешь мне в особый паз,

Тобою же устроенный в груди.

Притом кладешь моими же руками.

И нет, не все украдено до нас —

Здесь и сейчас.

— А ну-ка, подержи!

Теперь пройдись.

Не давит?

— Давит.

— Давит? Хорошо.

Так и ходи.

 

2018

 

 

 

 

• • •

 

как на большом корабле в шторм

качает несильно

но некоторые чувствуют это движение больше

и вглядываясь в иллюминатор

залитый серо-серо-синим

серо-зелено-синим

мутным

залитый иллюминатор

боже

спаси нас и сохрани

мы же здесь вообще случайно

стечение клеток

комбинация зодиакальных фаз

и все это скачущее падающее отчаянное

вполне бы могло обойтись без нас

но в недрах машинного отделения

капает жирный технический фарс

мы не первое и не последнее поколение

фас

по этой команде на нас навалится

очередной волной

и уже вот-вот

а ты молоточек стучи по своей наковаленке

тикай машина иди новый год

мало ли отчего

тебе пишется в этом потопе

отчего душа поет соловьем

на какой мозоли стоит да еще притопывает

жизнь безнаказанно бьющая

в любой проем

 

2018

 

 

 

 

• • •

 

и по этой дороге прошел и по той прошел

даже сбившись с пути остаешься еще в пути

вдруг глаза поднимаешь и кажется хорошо

будто свет на земле прорастает летит летит

эти слабые лампочки в голых уже ветвях

как дыхание духа и смертию смерть поправ

а иначе как выжить негромкую милость Твою ловя

на лицо рукав

по Смоленской дороге как прежде дела долги

леса во тьме не видно уже почти

и все реже и реже советы даешь другим

по какому им полю сегодня идти идти

там за полем зарево встанет большой Москвой

в этом розовом небе невидимый снег набряк

проведи же нас Господи тропкою в Рождество

не дозволь оступиться на краешке ноября

 

2018

 

 

 

 

• • •

 

Большая река утешает водой.

Она отражает бока поездов,

Железные фермы, опоры, дома

И город, в который приходит зима.

Зима наступает, воюй не воюй.

Река убегает на северо-юг,

Река понимает дорогу свою.

И я понимаю. И я остаюсь.

 

2018

 

 

 

 

• • •

 

от города остается иллюзия

поцелуй не отравишься

уезжай обхохочешься

расстанемся

мы же взрослые люди я

не знаю как и когда это кончится

 

прощаемся сохраняемся в облако

и как облако следуем

сохраняя дистанцию

от станции

до обещанной станции

как сказал бы ты вона как

получается вона как

 

от города остается фантазия

наши будни и праздники

светотени и ракурсы

мы разные

будет помниться разное

рассказывать

будем внукам и правнукам

 

как молодость

разрешенная версия

никогда не кончается

вместе с городом нежности

где в кадре мы

незастывшем качаемся

повторяя прости прости

потеряв равновесие

 

2018

 

 

 

 

• • •

 

как и не было ничего.

как промок — отряхнулся — высох.

обернулся, сказал: ну вот,

как-то все потеряло смысл —

ни Испаний, там, ни Италий,

ни другой никакой страны —

мы в такие шагали дали,

что не очень-то и видны.

 

это с каждой любовью так:

если сил достает смотреть их,

остаются картинки в цвете

лета, прожитого в цветах.

начинаешь принадлежать

этой дымке по-над холмами,

измеряешь себя домами,

а уже пора уезжать.

 

не сердиться же на жилье,

приютившее на три ночи —

это временное, но очень

походившее на свое.

до свидания, милый дом.

было разное, но — красиво.

обещаю скучать по силам,

обещаю забыть с трудом,

 

остальное скажу потом.

все — по принципу легкой клади:

с чем еще в самолет посадят,

что останется за бортом?

много колющих, много острых,

много жидкости — сколько слез-то! —

до свидания, мы ушли.

отрываемся от земли.

 

2018

 

 

 

 

• • •

 

ю.

 

о мы забываем все эти маневры

как только уходим из этого тела

как будто бы тело влюбленное остро

другое эфирное летнее тело

 

незрелое нервное полуживое

не тело маяк подающий сигналы

замедлись на шаг на пустынной дороге

отстань от друзей где-то там в темноте я

 

ко мне подойди отойди невозможно

возьми мою руку не трогай взорвется

покуда никто не разрушил секунду

не выкрикнул слова не выдал секрета

 

и окна ночные горят до рассвета

на взрослой на ждущей прокуренной кухне

 

2018

 

 

 

 

• • •

 

если задуматься

ненадолго зажмуриться

весь этот дом вся эта улица

в ливне песке и копнах сырой листвы

становятся заменяемы вышел в

шел по питеру как бы но вдоль москвы

 

все что вручную отобрано далее выстрадано

заменимо аналогом крупными блоками смысла

снова оделся в и обулся в

вышел к зубному какому-то снять швы

вышел из аккуратно закрыл за собой

за руку взял ребенка отвёл в любой

ушел и пришел на работу вообще

отвлекать себя там от действительно важных вещей

например

выпить чаю

смотреть в окно

складывать текст в уме

 

2018

 

 

 

 

• • •

 

во сне это все получило смысл

как свет дополнительный сверху вниз

когда на закате стоит столбами

и думаешь сколько его еще

 

и вся эта местность случайных чисел

как будто попала в большой расчет

как будто участвовала в системе

как будто ее отскоблили в бане

как будто позвали играть с собой

как будто невидимыми губами

неведомый кто-то нащупал темя

сказал хорошо молодец пошли

и каждому так и они пошли

 

и это во сне было ясно просто

потом я проснулся в дыму в пыли

и безблагодатные версты версты

которым киркорова привезли

 

вот он покидает свой личный борт

такой весь со стразами в голубом

и свет на закате стоит столбом

спасибо спаси же бо

 

2018

 

 

 

• • •

 

•

 

от моря нельзя уезжать. ну, то есть, попробуй уехать,

узнай, как в слепую прореху

по капле сочится вода.

я помню все эти года:

спиной повернешься, уходишь, автобус торопит, на взводе,

и моря как будто бы нет.

какой-то зачем-то билет,

и поезд утащит, не охнет, лишь корка соленая сохнет

на темном блестящем плече.

ты, море, моё. я ничей.

мне запахи мыла, бензина, и много часов в магазинах,

и много рабочих часов.

скажи мне, что это не всё,

что здесь, возле кромки прибоя, я более буду собою,

такой, понимаешь, инсайт,

не алые же паруса,

не холст, не перо и бумага — мне эту, пожалуйста, влагу,

первичный солёный бульон,

стоящее колом белье

и кофе, сыреющий в пачке. иди ко мне, море, в заначку,

моё.

 

 

••

 

один из источников боли,

как новая родина, что ли, как старая родина снов.

нам все еще разрешено

искать, называть, возвращаться, отстаивать право на счастье,

за базовый выйдя набор,

бессвязную эту любовь

за пазухой прятать, лелеять, латать на себе, не жалея,

сквозной эмигрантский пробой:

кому-то холодные горы,

кому-то тяжелое море, нечаянно ёкнувший город —

а сердце уже смещено,

прощайте, родные пенаты, мы в новеньких координатах,

мы все уже в чем-то того

и все уже как бы не здесь — во власти вечерних течений,

как летопись милых страстей, бульварный листок увлечений,

а больше и нет ничего.

 

2018

 

 

 

 

• • •

 

ничего не проходит на самом деле на этой улице

на этом углу под бугристой мшано-зеленой стеной

кажется задержусь еще и они вернутся

те ради которых все это кино

щурятся не заметят увлечены друг другом

и разговором которого я не слышу

даже если придвинусь ближе в своей матрешке

невидимая нарастившая десять слоев

над знакомой линией крыш догорает и пышет

вообще неизменный закат ещё один угол

ничего не случилось мы стали старше жизнь учит быть тверже

но обрывается и взлетает сердце мое

 

2019

 

 

 

 

• • •

 

примерно одинаково растут

все дети, кроме собственных. все кошки

примерно одинаково стареют.

примерно одинаково скучны

все в мелочах рассказанные сны,

в которых нет тебя — сейчас и прошлых, —

все города, в которых ты не прожил

хотя бы три зимы и три весны.

 

водораздел проходит по тебе.

с той стороны окна который месяц

все пляшут без тебя, нелепы, живы,

то праздники на улице неблизкой,

то плачут: убежало молоко.

листай чужие беды на обед,

руками разводи их по подписке,

немножко снисходи, немножко смейся

и подпевай наушникам фальшиво.

такой, как все. единственный такой.

 

2019

 

 

 

 

• • •

 

поутру они плохо встают потому что зима

даже летом зима а зимою зимы по горло

по зиме отопление жарит в сухих домах

тянет выйти куда угодно

а там глад мор срам убещур и щыл

главмосстрой под бубен

не ходи ничего хорошего не ищи

ничего не будет

в этой жизни свет управляется кнопкой свет

боль стирается нурофеном

никакого звездного неба над ними нет

постоянно и постепенно

слово сказанное застревает внутри

альпинист висит за окном распахнутым настежь

платья без повода улыбаются из витрин

половину года зима вторую ненастье

и мечтают они обнаружив себя во второй

как угодно но не профукать лето

чтоб карман был просто карман а дыра дырой

не метафорой не ответом

но пока висит атмосфера болит голова

кто сидит кто идет бороться за их права

и возможно еще какие-то есть слова

объясняющие все это

 

2019

 

 

 

• • •

 

там где шел человек с золотыми в закате ногами

с золотыми ногами размахивая сигаретой

с золотистою шерстью невидимых саксов и галлов

тихо канувших в лету

там где шел человек в этом солнце похожий на бога

в молодом рюкзаке на плечах пропотевшей футболки

в переплете наушников белых ветвистых олдовых

в золотом и медовом

за своим телеграмом своим социальным бигмаком

за вечерним бокалом на вынос и сушечным сетом

а кругом расцветали бордюры и прочие знаки

уходящего лета

и казалось что радость но это известная песня

и не очень казалось совсем если прямо и честно

но вокруг где сияли клубы быстротечные пыли

все мы были

 

2019

 

 

 

 

• • •

 

а спросят: «что ли, ррродину не любишь?»

не знаешь, что ответить.

разве нет?

но любишь возвращаться? разве да?

всё сравниваешь, всё в ее же пользу

(испытанное, милое, свое)?

мучительно завидуешь живущим?

пытаешься пристроиться, пригреться,

найти зацепку, шанс побыть внутри?

 

скорее, будто носишь апельсины

к больничной бледнокрашенной палате,

сидишь на стуле в темном коридоре —

гремят тележки, бегают врачи

среди стафилококка и капусты,

расписанная жизнь туда-сюда.

а в этом теле пляшут перебои,

его едят невидимые кто-то,

с которыми не знаешь, как бороться,

и передачки носишь, и молчишь,

и покупаешь ходунки и грелку,

лекарства, книжки, яблоки, кроссворды…

не хоспис, хорошо, пока что нет.

 

но остро хочешь чувствовать себя

хотя б чуть-чуть живее, чем в палате,

напиться белого под кипарисом,

сидеть в чужой наполненной тени,

смотреть, как сохнет яркое белье,

чуть-чуть свободней щуриться, дышать

без нитей удушающего страха

за милое, знакомое, родное,

за город до прожилок и т. п.,

за школьников, евреев, неказаков,

за запертых, беспомощных, лишенных,

за старых, добрых, глупых, за любых

неполицейских, несудейских, не

прикрытых государственной машиной.

 

да, я хотела б жить на берегу

в своей стране, и говорить на русском,

и в праздник флаг вывешивать с балкона,

гордиться им и этому детей

учить с младенчества,

да, я б хотела. да.

а родину любить? с больничной койки

она меня не трудится любить.

и если я терплю ее, жалею,

горячечный выслушиваю бред

и вместе с ней боюсь американцев,

придумываю месть британским службам,

болею за российскую команду,

считаю гонорары ФБК,

коплю себе на пенсию в сбербанке,

летаю до сих пор аэрофлотом,

даю без сдачи, вытираю ноги,

курю где можно, слушаюсь минздрава

и книги в срок несу в библиотеку —

вот это всё не знаю почему.

 

2019

 

 

 

 

• • •

 

нет, я все же хочу себе этот щедрый, бесперебойный,

тайный, явный, поросший мхом,

какой угодно источник мира-ко-мне-любови,

физически не выраженный ни в ком,

такой, чтобы окунулся — не стыдно, не больно,

и, типа, ступай, пиши,

а вселенная как бы всецело тобой довольна,

спасена, не протухнет и подождет в тиши,

всё, что нужно, сыто, одето, обуто

и при этом как-то само,

все вопросы уже решены как будто,

ловко и с умом,

и не просто тебе помахали и отпустили,

процветая в деятельном труде,

а еще и сил откуда-то привинтили,

накатив апдейт.

а пока что ходишь и маешься, необновленный,

помогая другим, получше освоившимся уже

на глуховатой, нещедрой и чуть перенаселенной

с ускорением, равным g.

 

2019

 

 

 

 

• • •

 

в жизни русского человека всегда много быстрой езды

быстрой ненависти

быстрой жалости

медленного тепла

медленно подтаивающей воды

просто воды из-под крана что слава богу пошла

в жизни русского человека быстро вспыхивает огонь

изба горит на скаку и прогорает дотла

и все что ни тронь уходит из-под ладони

потом ладонь

тоже уходит и не найти где была

поэтому русский любит езду быструю как во сне

быструю как беспамятство как парацетамол

потому что три четверти года снег или может быть снег

а когда не может быть снег отпускает как-то само

у него пробиваются ветреницы прорастает сныть

окна приспело мыть через них виден дальний проспект

такие чистые того и гляди впаяешься лбом

это точно примета весны это медленный шаг весны

и бутылка с растительным маслом раскладывается на спектр

жизненно важный необходимый во всем этом

черном сером немарком практичном

и золоте на голубом

 

2019

 

 

 

 

• • •

 

в венецианской мастерской

нарядный и неудержимый

хранится воздух прошлой жизни

за толстой бусины щекой

 

не афишируя себя

за мишурою и шнурками

за непрозрачными цветками

что в северных глазах рябят

 

но мы-то знаем где искать

куда случайно не зашел бы

в коробке россыпью дешевой

поштучно радость дуракам

 

когда поднимется вода

вернемся мы и что тогда

 

2019

 

 

 

• • •

 

и в принципе оставили нас так

сказали разбирайтесь как хотите

вот вам четыре способа питаться

сырым горячим жареным живым

вот вам десяток способов убиться

и очень много способов убить

и вышли

и с тех пор никто-никто

действительно не видел и не слышал

хоть говорили многие и многим

за это доставалось по ушам

так говорят

что если поздно ночью

напившись рыбьей крови или пива

пройти не оступясь по огороду

и встать лицом на дальний горизонт

но то без пива то не в огороде

то горизонт застроен

в общем нет

всего четыре способа питаться

убить смотреть убиться говорить

любить мы кстати выдумали сами

точнее

подсмотрели у других

 

2019

 

 

 

 

• • •

 

получилось, что этой зимы не вышло, —

только холод.

не случился румяный, морозный, лыжный

труд и хохот,

ни прозрачного льда, ни ажурных сказок,

старых — внове.

будто дома сидишь и за всё наказан,

и виновен.

только март сдает свои бастионы

в грязной соли.

только снег идёт по ночам бессонный,

невесомый,

будто хочет набело переправить

перед летом

всё, что год оставил между мирами, —

был и нету.

 

2019

 

 

 

 

• • •

 

а иногда накрывает постыдным счастьем

за то что молод и так еще много чего

можешь

по сравнению с ними всеми

если не рефлексировать жизнь устроена просто

делаешь то что хочешь

делаешь

делаешь

делаешь

делаешь

делаешь

делаешь

делаешь

непостижимо просто

невероятно

 

2019

 

 

 

• • •

 

Если падает снег, дети лепят снеговика.

Ничего другого не выдумали пока.

Если падает жизнь, поднимаешься и стоишь.

Над тобой плывут равнодушные облака.

И повсюду еще этот свет.

 

Незаметно проходит час или что-то там.

Выпиваешь безвкусный чай или что-то там.

По идее, должно легчать, но пока что нет.

И надолго еще вот так.

А потом, потом

Начинается снег.

 

2019

 

 

 

• • •

 

так человек дожив до сорока

осознает что никому не нужен

ни городу ни собственной стране

как спонсор детям или там жене

как исполнитель нужд опять же мужу

а так-то нет

и вот в ответ на честную работу

уже не происходит ничего

и вроде бы не сбрасывали с борта

но пароход уходит без него

и вот уже полуночные пьянки

с попытками полезно подружить

в бою за то что не повесишь в рамке

не выловишь над пропастью во ржи

за то чему не выданы мерила

за то во что не верится легко

за то за что течет неповторимо

на полотне прозрачном и старинном

из теплого кувшина молоко

 

2019

 

 

 

 

• • •

 

обернулся и говорит устало:

«мы с тобою теперь в голове состава,

впереди только снег и снег.

ты не знаешь, кстати, Нева не встала?

как-то этой зимой не мороза мало,

а надежды нет.

 

только звездный над головою гомон —

там встречают родственных и знакомых:

год показывает улов.

если ком проглотишь, который в горле,

даже слышно, как они там глаголят,

но не слышно слов.

 

и под толстым рвущимся слоем ваты

равно трудно правым и виноватым…

ты свети, свети:

у тебя прожектор теперь и тяга,

даже если видимость на три шага —

на длину пути.

 

знай: когда уляжется эта вьюга,

будет небо ясным, как небо юга,

как в любимых снах.

а когда золотой оборвется гвоздик,

это кто-то накоротко и в гости —

посмотреть на нас».

 

2019

 

 

 

 

• • •

 

по мирозданию рассована любовь

везде лежат ее забытые заначки

с прозрачной розой по случайному соседству

под дерматиновым тисненым корешком

 

и вот когда в тебе кончается любовь

и никому и низачем не пригодился

друзья пропали

говорить полгода не с кем

свои не ценят

на работе вообще

 

приходит время говорить себе спасибо

за то что щедро раздавал дарил и прятал

за то что многим понемногу но досталось

когда в тебе бурлило вдоволь вещества

 

приходит время прохудившихся подкладок

и вот червонец с несгораемым портретом

на языках его не помнящих республик

поговорит с тобой один последний раз

 

он сом

бул щыл

лав из

 

2020

 

 

 

 

• • •

 

во сне я целовалась с человеком,

с которым целоваться не хочу.

мне было неприятно и невкусно,

но это было нужно для любви:

для полноты истории про чувство,

а значит, косвенно и для искусства.

 

потом ему не нравился мой лифчик,

который увеличивает грудь.

он говорил: «смотри, какие плечи!

вот то, что нам так нравилось в тебе».

простите, «нам»? могло ли так случиться,

чтоб с другом обсуждал мои ключицы?

 

он ехал к младшей дочери домой,

в какие-то, допустим, Озерки.

автобус вез по искажённой карте,

нам было всем и по пути, и нет.

мы вышли на тенистой остановке,

и стало всей компании неловко.

 

(там были люди с давешних работ,

придуманные мной по большей части,

такая Ленка — про нее во сне

я думала «как дочка Умы Турман».)

а наш герой уже успел напиться

и говорил, не мог остановиться,

 

и говорил, вот вы ко мне пришли,

пришли бухать, но не снимали маски,

одна она — и палец на меня —

одна она. опять одна она.

такие вот перед лицом ковида

смертельные рождаются обиды.

 

он наконец ушел, не очень твердо

переставляя ноги по пути,

а я смотрела в дорогую спину

и градусник держала под рукой.

там было, кстати, 37 и 2,

и у меня шумело в голове.

 

а дальше сон сливал уже себя.

какой-то поликлиники предбанник,

анализы, анализы, обед,

тугой халат дежурной медсестрицы.

 

и то ли я пересмотрела телек,

а то ли реализм и сторителлинг.

 

2020

 

 

 

 

• • •

 

выбирая себе любовь выбирай с опаской

это то что надолго с тобой

как фото на паспорт

то что в слякоть и зной говорит тебе здравствуй-здравствуй

и ты думаешь ой

и еще раз думаешь ой

 

это как пмж

можно выбрать сад с соловьями

крепкий дом преферанс по пятницам с кумовьями

автолавка по четвергам почта с приветом

и лишь бы тарелку на крыше не сбило ветром

 

или взять мкс

работа в условиях над задачей

космонавт не грустит не болеет почти не плачет

оказавшись в квартире подолгу лежит в углу

и хочет обратно к боуи на иглу

 

или взять петербург

ты живешь по колено в тоске

но всегда есть «зато» он всегда выводит к реке

сквозь тебя смотрят сфинксы ты меньше любой беды

унизительно меньше текущей вокруг воды

и стоишь под закатом на острове на неве

в старом летнем пальто и с сердцем на рукаве

 

2020

 

 

 

• • •

 

весны в начале что-то мало сил

как будто кто конфорку пригасил

и мы кипим на медленном огне

и новости приходят как во сне

хороших нет

 

2020

 

 

 

 

• • •

 

я сижу за столом в Комарове, которого нет,

там, где сосны тонкими пальцами держат свод,

а на большом лугу, оставляя след на траве,

разгоняется маленький самолёт.

управляет им божество

в гоглах, перчатках и всей капитанской сбруе.

я смотрю на него.

и жестянка его, покачивая крылами,

рассекает воздух, врывается в облака.

и роман на столе с перечеркнутыми словами,

лишь приснившимися пока.

 

2021

 

 

 

 

• • •

 

Приходила кошка, требовала любви. Любви получила.

Приходила мышка, требовала любви. Любви не хватило.

Виновата ль кошка, что брать поменьше не научилась?

Виновата ль мышка, что слишком поздно прикопотила?

Виновата ль я, что любви выработала вот столько?

Виновата ль любовь, наконец, что ее на кого-то мало?

Встанешь ночью попить воды, постоишь над стоком.

Кран затянешь и возвращаешься под одеяло.

 

2021

 

 

 

 

• • •

 

из пустого в порожнее переливай осторожно

никогда не знаешь что из этого важно

планировать да пожалуйста

с ветряными мельницами сражаться можно

выстраивать жизнь как цепочку смыслов отважно

чудеса и ужасы доклады эпосы и картины

достижения и провалы поводы поучиться

все равно неизвестно и вовсе неотвратимо

может так получиться

что не ты а тебя не впрямую а косвенно

передал соль поговорил полчаса на кухне

мусор труха пена дней а зачтут особенным

загорелось и светит и долго еще не потухнет

а ты вообще ничего даже не смотрел в эту сторону

у тебя по плану другие подвиги века

никогда не узнаешь движение слово которое

навсегда или нет но изменит к лучшему

жизнь человека

 

2021

 

 

 

 

• • •

 

хоть бы умер кто у него

говорил поэт о поэте

понимая под этим определенные свойства текста

нарисованные герои натянутые сюжеты

а хотелось динамики конфликта или протеста

хотелось лезвия безысходности и огня

силы ночи одолевающей силу дня

 

хоть бы выжил кто у него

говорим мы теперь друг другу

передавая эту мечту по кругу

как сигарету прикуренную от газа

хоть бы было тепло простая еда хоть бы свет какой-то

безопасный угол кошка свободная койка

и надежда разом

 

посмотри в окно

это синяя лихорадка

в декабре так жарко бывает только в бреду

хоть бы выжил кто вообще

хоть бы что-то было в порядке

ты и я понимаем что я имею в виду

 

впереди новый год рождество христианский сочельник

что просить для поэта

жизни без приключений

приключений с невообразимым хорошим концом

снов цветных без побудки три раза за ночь

хоть бы выжил кто

кто сейчас оглушенно замер

хоть бы дожили мы

посмотреться в его лицо

 

2022

 

 

 

 

• • •

 

иногда кажется: сказаны все слова

и любое их сочетание не даст ничего нового.

но потом стоишь среди ночи и кружится голова

от знакомых созвездий.

я люблю, когда много любви,

потому что любовь не кровать,

иногда это слово, потом еще слово и слово

и движение маленьких стрелок, сошедшихся вместе.

это очень короткая вещь.

мы расстанемся через минуту,

чтобы служить совершенно другим богам.

но ни друзьям, ни врагам

этот свет от случайных встреч

не отдам

почему-то.

 

2022

 

 

 

• • •

 

и ходили они по свету, каждый с небольшим узелком,

в узелке заяц, перепуганный до усрачки,

в зайце кряква бедная, заглоченная целиком,

или крачка,

в крякве-крачке яйцо,

наполненное свинцом.

 

ни у кого, к сожалению, никоторого волшебства,

ниже ритуала,

чтобы свинец сжался в иголку

и распаковался архив.

так ходили они и ходили, потом, кто мог, ложился под одеяло,

кто мог, опять же, писал в соцсетке или стихи,

 

но от этого ничего не менялось. дни были ужасны все.

можно было идти, можно было сидеть у реки.

мимо плыли закопанные в лесной полосе,

мимо плыли

имена бывших друзей, от бывшего дома ключи, сироты, брошенные старики.

 

у страны исхода кисельные берега,

посидишь насмотришься, снова идёшь вперёд.

молоко прогнило, скисло от родника,

узелок тяжёлый качается,

ничто его не берет.

 

2022

 

 

 

• • •

 

с утра под окном разгружали фуры,

и дальше по классику, только кусты в снегу.

но ничего хорошего не произошло с моим сердцем.

я бы очень хотела, но не могу.

 

реальность и раньше была не сахар,

а сейчас и вовсе похоже, что вся страна,

как некий корабль с определенным портом приписки,

дрейфует по разные стороны сна.

 

и одним инстинктивно хочется спать подольше,

а другие не могут, просто не могут уснуть.

хоть бы что-то хорошее, Господи, произошло с моим сердцем.

останови что можешь. верни весну.

 

2022

 

 

 

 

• • •

 

Люди с утра округлы и шевелят губами,

Выброшенные на холод из икеевского белья.

Можно представить себе, что труба над Варшавской баней —

Это жёлтый маяк.

Море ушло, оставив сухие правительственные дачи,

Бусы буйков, где кричали «Петя, ты в воде уже без конца!».

Человек со спущенной маской нажимает кнопку через прозрачный

Файл с бумагами на квартиру другого лица.

Телефон заметает снегом, под ним кто-то пишет первый

Комментарий, сразу десятый, расплескивается грязь.

Едешь в лифте, и рядом кто-то в духах «Каролина Херрера».

Будто ничего ещё не было, жизнь только что началась.

 

2022

 

 

 

 

• • •

 

(кратенько)

 

приличный человек, не раздающий

остатки нерастраченного чувства,

увы, выходит в цеховой тираж.

харе брюзжать, идемте восхищаться,

востребованность придавать искусству,

сортировать пришедших — наш, не наш.

мы огого, мы можем упиваться,

мы любим к молодежи прибиваться,

мы слышим их смешные голоса,

а если вдруг позвали красоваться,

мы существуем в эти полчаса.

а кто без нас обходится прекрасно,

тех ненавидим вяло или страстно.

и трудно жить, и тяжело писать.

 

2022

 

 

 

 

• • •

 

всё вроде бы любовь и вроде бы тоска,

не знаю, как живут счастливые другие.

то из последних сил сожмешься для рывка,

то гонишь прочь пары случайной ностальгии

по отнятым у нас помойкам и пухто,

оттаявшим к весне объедкам и окуркам.

что, родину любить в поганом — так никто?

ну вот и уезжай к своим jidam и туркам,

ну вот и уезжу, открою свой сезам, —

по вытертым уже, но пролитым слезам,

по отнятым у нас — холодного отжима,

не первого ума, — но искренним друзьям.

им удалось решить свой многочлен с режимом,

а мы — увы-увы. и прокляты, и живы,

и помним всех себя, и с ними, и не с ними.

и бабушка моя была б удивлена

в свои сто десять лет:

какие времена!

и я б ее звала пожить в иерусалиме —

хотя бы до тех пор, пока идет война.

 

2023

 

 

 

 

• • •

 

небо заряжено тучами белый камень темнеет темнеет стал золотым

мокнут зонты и маркизы ветер срывает непрочных и бьет о библейскую твердь

кто ты нахохлился мерзнешь с какого ты города киса и снова здорово кто ты

как будешь жить тут что делать-то будешь давай сфокусируйся детонька ну же ответь

 

дерево выносит листья двух видов как это возможно а вот разберись рассмотри

кто из них ложный кто истинный в ком его семя а в ком паруса для летучих семян

брызжет цветами и зеленью боль притупляя цепляя колючкой за что-то внутри

новая новая родина трудно любить ее что ли когда уже сам безымян

 

мерзнет все то что не греется то есть не крутится то есть не слышит глухую трубу

что не хочу выживать не хочу постигать не хочу ты серьезно ну да не хочу

здесь в молоке и меду и смеются и молятся любят и плачут пока не в гробу

не отставай я стараюсь простите я медленно я новичок я всего лишь учусь

 

небо заряжено тяжестью скоро прольется город промытый стал золотым

где этот сад где цветы сад в который можно ступить из любой навалившейся тьмы

все отведенное время смотреть и смотреть на траву по которой идут коты

битые тертые стремные очень пугливые редко счастливые в общем как мы

 

2023

 

 

 

 

• • •

 

мы не то чтобы счастливы

плачем не каждый день

и не каждый боимся

что точно сойдет за счастье

иногда удается попеть

пошутить

повидать людей

о мы очень умеем к реальности возвращаться

иногда мы берём кто паузу кто вино

иногда накидаться стремительно и в говно

чтоб не так как сейчас

то рваным то ножевым

то стекляшкой граненой то тонкой сквозной иглой

проходила бы жизнь по касательной к нам живым

к нам кому повезло

 

а потом утопая в привилегиях и вине

мы стоим на краю где не сыщешь воды синей

и пускаем по ветру остатки привычной жизни

пароход белый-беленький

место его на дне

в ожидании дайверов Немо пиратов джиннов

потому что доносится просто со всех сторон

мы не то чтоб устали но с этим нас и схоронят

а автобус идёт мимо парка во всём сыром

и на каждом столбе по отдельной сырой вороне

 

2023