Schokn / ЩЕкн

КВАНТОВАЯ ПОЭЗИЯ МЕХАНИКА

Вот, например, квантовая теория, физика атомного ядра. За последнее столетие эта теория блестяще прошла все мыслимые проверки, некоторые ее предсказания оправдались с точностью до десятого знака после запятой. Неудивительно, что физики считают квантовую теорию одной из своих главных побед. Но за их похвальбой таится постыдная правда: у них нет ни малейшего понятия, почему эти законы работают и откуда они взялись.
— Роберт Мэттьюс

Я надеюсь, что кто-нибудь объяснит мне квантовую физику, пока я жив. А после смерти, надеюсь, Бог объяснит мне, что такое турбулентность. 
— Вернер Гейзенберг


Меня завораживает всё непонятное. В частности, книги по ядерной физике — умопомрачительный текст.
— Сальвадор Дали

Настоящая поэзия ничего не говорит, она только указывает возможности. Открывает все двери. Ты можешь открыть любую, которая подходит тебе.

ЗАРУБЕЖНАЯ ПОЭЗИЯ

Джим Моррисон
ANTONIA POZZI

Стихи разных лет

 

Перевод с итальянского Петра Епифанова

 

Антония Поцци (1912-1938) — дочь крупного миланского адвоката Роберто Поцци и представительницы знатного североитальянского рода, графини Лины Каванья Санджулиани. В 1935 году закончила филологический факультет Миланского университета, защитила диплом по творчеству Флобера. Со студенческих лет дружила с поэтом Витторио Серени. Интересовалась философией, владела несколькими языками, включая древнегреческий и латынь. Стихи писала с детства, но первая стихотворная книга “Слова” вышла уже после ее смерти: в отчаянии от жизненных неудач двадцатишестилетняя Антония Поцци отравилась.

В предисловии ко второму изданию “Слов” в 1948 году Эудженио Монтале назвал автора “единственной подлинной женщиной-поэтом, которую видела Италия в двадцатом веке”. Стихи Поцци, многократно переиздававшиеся в Италии, к настоящему времени переведены на английский, французский, немецкий, испанский и другие языки, опубликованы ее дневники и письма.

 

 

 

Легкомыслие

 

Вспоминаю сентябрьский день

на Монтелло. Я — ребенок еще,

с тощей косичкой и зудом

от дикого лазанья на коленках.

Отец, забравшись в окоп,

вырытый в каменистом пригорке,

рукой мне показывал вдаль, сквозь расщелину,

на Пьяве[1], на те холмы, говоря

о войне, о себе, о своих солдатах.

В тени холод остролистой травы

ощущали икры; в глубинах земли

корни еще, может быть, тянули

последние капельки крови. Но я горела

желанием выпрыгнуть вон,

в наглое солнце, чтобы сорвать

горсточку ежевики.

 

1929

 

 

[1] Пьяве — река в Северной Италии. Прилегающие к ней местности (в том числе упомянутая выше холмистая зона Монтелло) в 1917-1918 гг. были ареной ожесточенных боев, в которых Роберто Поцци участвовал в качестве офицера артиллерии. (Прим. перев.)

 

 

 

Невинность

 

Под солнечным зноем

в тесной лодке

озноб —

чувствовать против моих коленок

мальчика чистую наготу,

упоение мукой — носить в крови

то, о чем он не знает.

 

Санта Маргерита, 28 июня 1929

 

 

 

 

Ноябрь

 

И тогда — если случится, что я уйду, —

останется что-то

от меня

в моем мире —

останется слабый след тишины

среди голосов —

тонкое дыхание белого

в сердце лазури —

 

И однажды ноябрьским вечером

хрупкая девочка

на углу улицы

будет продавать хризантемы,

и будут звезды,

холодные, зеленовато-далекие —

И кто-то заплачет —

кто знает, где — кто знает, где —

И кто-то будет спрашивать хризантем

для меня

в мире,

когда случится, что без возврата

я буду должна уйти.

 

Милан, 29 октября 1930

 

 

 

Стыдливость

 

Если какое из бедных моих слов

придется тебе по сердцу,

и ты мне об этом скажешь

хотя бы только глазами,

я распахнусь перед тобой

улыбкой счастливой,

но все-таки буду дрожать,

словно маленькая юная мама,

что краснеет,

от прохожего слыша,

как младенец ее прекрасен.

 

 

1 февраля 1933 г.

 

 

 

 

Сицилийский пейзаж

 

Над кручей, что одела в нежную зелень

юное хлебное поле,

на ослике

женщина

едет верхом —

 

между коленок, у мирного чрева

держит сына,

чтоб спал он в покое,

не ощущая толчков —

 

пристально глядя, как тучами

даль занавешена неба,

обе полы плаща

поднимает

высоко-высоко —

 

и укрыт с головою

ребенок —

пишут так на иконах

Марию, в бегстве ее —

 

 

16 мая 1933

 

 

 

 

Амбары

 

Полукруглою бровкой

обкошенная трава

обступает амбары —

как будто желая

очертить на земле

круг вершин,

что высокое небо

сжимает —

 

На почернелом пороге

две девочки

смотрят в кувшин молока —

одна — улыбаясь —

 

Перед ними — гора

в этом вечере тихом —

словно ангел огромный,

заслонивший крылами

лик в затаенной молитве —

 

12 сентября 1933

 

 

 

 

В снегах

 

Восходила я в день высокий, живущий

за елями,

я гуляла полями, горами

светлыми,

по озерам ледовым скользила — и тайную

песнь шептали мне волны

плененные —

проходила белые реки, окликая по имени

горечавки цветы

уснувшие —

засыпала в снегах безмерного

города цветов

погребенного —

я жила на горах

как колючий цветок —

и смотрела на скалы,

высокие рифы

морей ветровых —

и дальнее пело во мне

лето

и жгучими рододендронами

в крови моей полыхало.

 

1 февраля 1934

 

 

 

 

Ночлег

 

Туман. Говор камней

в руслах. Воды голоса

внизу, от снегов, в ночи.

 

Ты на соломе

мне одеяло стелешь;

крепкими твоими руками

плечи мне укрываешь,

чтобы я не замерзла.

 

А я — размышляю о тайне

великой, живущей

в тебе, за гранью тихого

твоего жеста — о чувстве

человеческого нашего братства,

без слов, средь огромных

горных уступов.

 

И, может быть, больше звезд

и безмерных тайных путей

меж нами, в этом молчанье,

чем в целом небе, простертом

за пеленою тумана.

 

Бреиль, 9 августа 1934

 

 

 

 

Корни

 

Снегом засыпанный дом

протекает. Капель

стук монотонный

пронзает меня.

 

Так, распадаясь,

всякая вещь болит.

 

Но вдали,

за покровами солнца, за робкими бликами,

за цветовыми переходами дня,

смиренно живет

мир травы и земли.

 

Корни

в недрах горы,

весны соблюдая обеты,

затаились,

и знаю лишь я

по имени каждый цветок,

что еще расцветет,

знаю кусочек глины, знаю тот луч света,

под которым впервые блеснет

листиков нежная плоть.

 

Корни

хранят всех начал

погребенный секрет

в недрах горы глубоко

и то, чьей силою вновь выхожу на свет —

бледным, бесстрашным

ростком.

 

15 февраля 1935

 

 

 

 

Замершее время

 

В этих домах каждым жестом

твердят о надеждах,

которым не сбыться.

 

В печи зажигают огонь,

дыхания облако выпуская,

и в каждом сердце — горит

завтрашняя заря.

 

Вечереет — ты, словно бабочка,

меж двух стебельков

крылья сложила,

испугавшись дождя.

 

30 мая 1935

 

 

 

Бабушке

 

Обниму тебя, чтобы чуять твое тело,

покоем полное, близкое к смерти —

такое прохладное, сухое,

рядом с моим дыханьем.

Слов не надо; будем вместе слушать

ровное сердцебиенье,

пока не настанет

единственное, последнее

переполнение

жизнью.

Оттуда, с берега темных озер,

обернувшись, чтобы взять с собой еще света,

иными, совсем голубыми глазами

взгляни на меня обновленно.

Ныне, к коленям твоим прижавшись,

скрываясь в твое глубокое лоно,

вровень делаюсь я

смертному твоему весу, что исчезает.

И не разделит нас с тобой земля,

но для обеих

темна и легка станет.

 

1 мая 1937

 

 

 

 

Уверенность

 

Ты — трава, и земля, и такое чувство,

словно кто-то ступает ногами босыми

по свежей пахоте поля.

Для тебя я надела мой красный передник

и вот наклоняюсь над этим ручьем,

беззвучно затерянным в пазухе горной;

знаю: мгновенье

— полдень заплещет

зябликов трелью —

и прольется твое лицо

в светлое зеркало, вместе с моим.

 

9 января 1938

 

 

Антония Поцци (итал. Antonia Pozzi, 13 февраля 1912, Милан — 3 декабря 1938, там же) — итальянская поэтесса. Дочь крупного миланского адвоката и графини Лины Каванья Санджулиани, родственница известного поэта-романтика Томмазо Гросси. Писала стихи с детства. Закончила классический лицей имени Мандзони в Милане, где пережила тяжелую любовную историю, повлёкшуюся глубокую депрессию. Училась на филологическом факультете Миланского государственного университета (1930—1935); под руководством философа Антонио Банфи, в кружок которого входила, защитила диплом по творчеству Флобера. В университете подружилась с поэтом Витторио Серени, познакомилась с будущей известной итальянисткой Марией Корти и др. Путешествовала по Европе, чаще всего — на велосипеде. Увлекалась фотографией. Читала на латыни и греческом, владела английским, французским, немецким языками. Пережила ещё несколько любовных разочарований. Покончила с собой, отравившись барбитуровой кислотой. В предсмертной записке говорила о своем смертельном отчаянии. Похоронена на кладбище у деревни Пастуро, где в семейном доме не раз проводила лето.