Вот, например, квантовая теория, физика атомного ядра. За последнее столетие эта теория блестяще прошла все мыслимые проверки, некоторые ее предсказания оправдались с точностью до десятого знака после запятой. Неудивительно, что физики считают квантовую теорию одной из своих главных побед. Но за их похвальбой таится постыдная правда: у них нет ни малейшего понятия, почему эти законы работают и откуда они взялись.
— Роберт Мэттьюс
Я надеюсь, что кто-нибудь объяснит мне квантовую физику, пока я жив. А после смерти, надеюсь, Бог объяснит мне, что такое турбулентность.
— Вернер Гейзенберг
Меня завораживает всё непонятное. В частности, книги по ядерной физике — умопомрачительный текст.
— Сальвадор Дали
Анна Кутыева
* * *
И, улыбнувшись так радушно
Тихонько горю своему,
Она сказала: «Будь послушно.
Пойми, что ты мне ни к чему.
Затем ли я тебя впустила,
На тихий-тихий сжалясь стук,
Чтоб ты мне душу отравило
И дело вынуло из рук?
Садись. Вот книги, вот газеты,
Вот плед. Сейчас поставлю чай.
Погрейся в комнате. Но мне ты,
Прошу, будь умным, не мешай».
* * *
Когда, возвращаясь домой,
Я слишком ясно себе представлю,
Как хлопнет парадная дверь
И черное окно моей комнаты
Покажется мне не равнодушным,
А нетерпеливо ожидающим,
Чтобы выплеснуть на меня
Половину своего одиночества,—
Я сделаю вид,
Будто забыла купить хлеба,
И вернусь с моей темной Пушкарской
Обратно на Большой,
И зайду в булочную,
Чтобы купить два батона и сахару.
Я услышу, как монета звякнет о блюдечко,
И увижу человеческие лица.
«Пожалуйста, два батона и сахару!»
А на улице начнется дождь,
И мои покупки намокнут.
А дома еще целая буханка
И полная сахарница песку.
А этот теперь слипнется.
* * *
У меня сосед — куритель.
И всегда по вечерам
Он сидит — квартирный зритель,
Прислонившийся к дверям.
Ни рыбалки, ни охоты.
Телевизор, знаю, есть.
Возвращается с работы,
Как и все мы, где-то в шесть.
И пока угомонится
Кухня с варкой и мытьем,
Поздоровавшись, садится
В закоулочке своем.
А жена накормит дочек
И его зовет поесть.
Только в комнате дымочек
Не положен: можно — здесь.
Выйду за полночь на кухню,
Ставлю чайник разогреть.
Удивляюсь: не наскучит
Целый вечер так сидеть.
Но сидит и курит, курит,
Курит, курит в закутке.
Все мерещится за кухней
Красной точкой в темноте.
* * *
Какая радость — приходить к друзьям!
Но не на час, не на два, а надолго,
На целый день. Как медленно он длится!
Вот утро. Вот встают, звенят посудой,
За чай садятся — ты садишься с ними.
Какие-то чужие разговоры
О неизвестных мне и чуждых мне заботах.
Расходятся. А кто-то остается,
И варит суп, и возится на кухне
С кастрюлями. Свою предложишь помощь:
Сходить за хлебом, подмести, прибраться,
Полить цветы. А после будет время
Сесть почитать и перерыть их книги,
Все посмотреть, перелистать, потрогать.
Вернутся школьники — и сядут заниматься,
Потом уйдут на музыку, а после
По одному и взрослые сойдутся.
Скрип половиц из комнаты в другую,
Звук радио. Недолгий плач ребенка —
Его утешат тут же. Разговоры,
Улыбки, ссоры, новости, вопросы,
Кому-то — поручения. И планы
На следующий день — и, значит, я
Уж не увижу их осуществленья.
Еще светло — а вот уже стемнело.
Поужинают — смотрят телевизор,
Зевают. И все тает ощущенье
Своей отчеркнутости. Время длится, длится.
Еще подсядет бабушка с вязаньем.
Пробьют часы. Еще вернутся дети
На кухню перед сном пить молоко,
Поймают кошку, на кровать затащат.
И лишь потом погасят свет — и тихо
Все станет в доме. Здесь ложатся рано.
А ты уходишь, едешь через город
В пустом автобусе, и за окном мелькают
Названья и витрины магазинов.
Но и они давно уже закрыты.
И пусто все, и улицы безлюдны.
* * *
Я живу на втором этаже.
Новостроечный каменный блок.
Ощущенье простора в душе
От газона с тропой поперек.
Утром очередь. Я с молоком
Возвращаюсь, бидоном звеня.
Здесь, где каждый со всеми знаком,
Удивленными взглядами дом
Провожает меня.
Дверь открою — соседских семей
Во дворе перебранка слышна.
И контрастны на фоне окна
Разноцветные пятна космей.
У подъездов цепочкой огни —
Словно мчатся в ночи поезда.
О, как гулко и страшно звенит
В коридоре моем пустота!
* * *
Вот Институт переливанья крови.
Здесь тишина. Идут эксперименты.
А на широких лестничных площадках,
Из отделений выползая к свету,
В рабочие часы стоят больные
И долго не уходят, если няни,
Ворча на нарушение режима,
Их не разгонят по своим палатам,
И долго молча, взглядом посторонних,
Глядят на пробегающих сотрудниц.
Количество аминоредуктазы,
Гемоглобина и фосфатов крови —
Вот все, что знаю я об этих людях.
Больные умирают от лейкоза.
А тех, кто умирает в воскресенье,
Кладут на черной лестнице, чтоб после
Прозекторская, выйдя на работу,
Их забрала. И в понедельник утром
По черной лестнице мы проходить боимся.
Март
Полночные плачи мартовских кошек.
Воробьи на асфальте рассыпали классы.
По Летнему саду бродят деревья
В промокших ботинках и студят лодыжки.
Звенит трамвай, алюминиевой ложкой
Перемешивая тающий город.
* * *
«Конечно, я учила интегралы,—
Мне говорила девушка, смущаясь.—
Мы все это прошли в десятом классе.
Теперь я ничего уже не помню.
Я в школе недостаточно старалась —
Поэтому, наверно, невезенье:
Четвертый год не попадаю в вузы...
Зато у вас, я думаю, позволят
С работы уходить немного раньше?»
А я, включая микрокалькулятор,
Ответила: «Уборщиц нам не нужно».
* * *
На чужих, нелюдимых диванах
По привычке садиться на край.
Я здесь лишняя. В тонких стаканах
Выдыхается слабенький чай.
Для уюта задернуты шторы.
Телевизор урчит вдалеке.
Я нежданный пришелец, который
Всем мешает, как гвоздь в башмаке.
Мне пора бы уже собираться,
Нетерпенье во взглядах сквозит.
Так нелепо — в гостях согреваться,
По-кошачьи тереться о быт,
И с балкона рассматривать город,
И считать на обоях цветы,—
Как любить из ночной темноты
Силуэты на тюлевых шторах.
* * *
Прощай, любимый. Осень наяву.
Деревья держат листья, как младенцев.
Прощай, любимый. Я еще живу.
Вот, не забудь белье и полотенце.
Когда уедешь в дальние края —
Там так же стынут пальцы мокрых кленов
И так же воздух холоден спросонок.
Прощай, любимый. Доброго житья.