Schokn / ЩЕкн

КВАНТОВАЯ ПОЭЗИЯ МЕХАНИКА
Настоящая поэзия ничего не говорит, она только указывает возможности. Открывает все двери. Ты можешь открыть любую, которая подходит тебе.

РУССКАЯ ПОЭЗИЯ

Джим Моррисон
АЛЕКСЕЙ ДАЕН

Алексей Даен (1976 – 2010) — переводчик, фотограф, поэт, прозаик. Родился и вырос в СССР, с 1994-го года жил в Нью-Йорке. Лауреат Международной Отметины имени отца русского футуризма Давида Бурлюка; журнала «Футурум Арт» за 2004; журналов "Дети Ра" и "Окно" за 2009-й. Главный редактор литературно-художественного издания "Членcкий Журнал" (2002-2006); редактор славянского отдела издательства "Cross-Cultural Communications" (2003-2010). Cостоит в редколлегии московского журнала "Дети Ра" Автор шести поэтических сборников на русском языке и четырёх на английском, шести книг стихотворных переводов и двух романов. В 2010-м вместе с А.Очеретянским составил мини-антологию "Наш Выбор", посвящённую свободному мини-стиху второй половины ХХ-го века.

 

http://www.aldayen.com/

СТИХИ РАЗНЫХ ЛЕТ

 

 

Полночь

 

Двенадцать. Моросит, — мне фары подсказали.
Каналья! И не замечал круги на лужах!
Звонок: Где он? (подруга ищет мужа)
О ужас! Верно, пьет у этой мерзкой твари…

Я выключаю телефон. Мне одиночество дороже.
Прохожих тени не испортят тротуар.
И не испортит тачку ловящий швейцар.
Фонарь, как истукан… К себе я должен быть чуть строже.

Пора…
Скитаться одному — уже немного лицемерно.
В таверне самому бессмысленно сидеть.
И глупо расставлять себе капканы, сеть…
Ведь… надо возвращаться…
Верно?

 

 

 

Рыбьим глазом

 

Пол-улицы сквозь призму объектива
Как ящерица оставляет хвост
Чтоб я свернул в другой квартал иль мимо
Прошел чтобы ее остыла злость

Вне поиска и без конкретной цели
Погрязнув в память словно лабух в "ля"
С желаньем спрятаться в чужой постели
Но это отзвук прошлого меня...

Подошвы мокасин поют под ноты
Хрустящего бутыльного стекла
А рядом чуть хмельные идиоты
Пересекают стриты Бруклина

 

 

 

5 Градусов

 

Система координат соврала направлениям
Лобачевский просится присягнуть на Торе
Я хочу затянуть одиночества шторы
В сальто-мортале-с Кафки видений
По Карлову мосту средь ночи я бреду
В 97-м году
Бруклинского моста полемики
Вокруг меня аллергики
Что Город что Прага ведь я обойду
Постаменты козлиного блеянья
Что я пересек
И что не про запас
Раздается сегодня в аванс
А коль безупречен в анфас
То явно у них преют ноги
И вот раздается залп
Не 68-го
Значит сегодня бал
На который приду я
Без тоги

 

 

 

Прикуриваю от плиты...

 

Вчера мой мир рухнул…
С. Шабалин

 

Прикуриваю от плиты
(Нет керосина в зажигалке)
Себя мне вновь немного жалко
Где веский термин — "я и ты"?

Где телефонные звонки
С вопросами "а что на ужин?"
Себе я попросту не нужен —
Так расстоянья далеки

Прикуриваю от плиты
В чужом гостеприимном доме
Я бомж
Все спят
И я чуть в дреме
И мысль: "сожжены мосты"
в итоге ...многоточие... в итоге

 

 

 

Дистанция

 

Ради нее препарировать, воскрешать душу,
Проводить трепанацию сердца.
Она потом скажет: это было не нужно,
Ты сам по себе — все чего мне хотелось.

Невозможно! Слишком часто доверие бросало в зиндан.
Но прижму ее к своей неширокой груди.
Верить себе или женщине… Dayen, come on!
Хотя ситуация, похоже, безвыходная.

Я всегда стремился к богатству душевному.
Избегал одиночества, — ведь я сам себе страшен.
Дорогая, к чему привела меня жизнь-шельма?
Ты молчишь. Лишь я не теряюсь в догадках.

Дай мне руку, одежды сними. Босиком
Мы измерим асфальта вертикальную площадь Манхэттена.
В конце концов, жизни смысл заключается в том,
Чтобы раздать и не потерять себя в этом беге.

 

 

 

Рите Бальминой

 

было в бруклине возвращался в
нью-йорк из гостей ночью поздно
уставший неопределенного возраста крякнул
работяга
зачем маршруты метро поездов изменили
да не меняли ни черта другие налепили
буквы наверно учат алфавит
все равно мудозвоны мне ответил мужик
естественно
то что он прав ничего не меняет
как и шутка моя уставшая
в городе где люди не меняются
только стареют и уезжают
умирать во
флориду

 

 

 

Бирюкову и Очеретянскому

 

идти
захлестывать стопы
отягощенным вверх
быть алкоголем
и отворять стихи
и вырисовывать слова
на полотне
многонедельного запоя
и не стесняться
самого себя
закутаться шарфом
зарыться в перепачканный пиджак
из бычьей кожи
у компьютера сидя
вживаться в много лет уж как
мефодием придуманные буквы
и форматировать рифмованно слова
чужие
выливая на экраны принтера лаптопа
откорректировано
слоги
зудя об одиночестве
друзьям
которых меньше
и которые все больше
нежели я
Бешеная дворняга

 

 

 

ДВОРНЯГА

 

бешен
ГОД за СЕМЬ
(считай количество веков…)
люби люби люби люби
МЕНЯ ЛЮБИ
или
FUCK OFF
!

 

 

 

_____________________________________________

 

 

 

ВЗГЛЯД СНИЗУ

 

 

 

ЧАЙКИ

 

               Сергею Шабалину

 

Переглянулись чайки

и разлетелись –

вторя моим родственникам – близким и незнакомым –

на юг

и на запад

Сколько тех чаек было?

 

Эти мысли оказались весьма совместимы

с капелью

когда я направлял объектив на останки снега –

серого снега –

на скрюченых по-старушечьи ветках

дерева во дворе –

на фоне спортивной площадки

облюбованной детворой разноцветной

бьющей по мячам

головами-ракетками-ногами-руками

обращающей ноль внимания

на самолёты

певчих птиц

лающих собак

вой сирен

гудки авто

свисток регулировщицы в оранжевой жилетке

фотоаппарат в ожидании

перенацеленный на флагшток –

любимое место моей чайки

 

 

 

 

 

20 ЛЕТ БАРХАТНОЙ РЕВОЛЮЦИИ

 

Здесь можно жить –

запах влажных поленьев

сладковатый – в печи –

из трубы –

дым иссиня-серый –

улетает в сумерки

греть низкие облака

пока я охлаждаю гортань

вязким пивом

и Президент предлагает

надписать свой мемуар

 

 

 

 

 

ЗВОНКИ

 

многие люди

считают себя моими друзьями

имеющими полное право

знать всё о моей жизни

 

их вопросы

неразнообразны:

 

как дела?

что нового?

как твоя?

как здоровье?

что сказал врач?

когда появишься на людях?

 

и опять:

так значит

со здоровьем всё в порядке?

 

порой не пойму:

 

толи имя и номер мои

в их телефонных книжках

записаны карандашом

 

толи они на последней странице

 

 

 

 

 

СВЕТЛЯЧКИ/NYC

 

Ночью в квартиру мою светлячки залетают. Лежу с открытыми глазами и слежу.

Зеленоватые точечки вспыхивают и гаснут. Как и мысли мои. Тьма; и звёзды зелены.

Четыре, нет, – пять их. Одни в метре от пола, другие в двух.

Один под потолок забрался – четыре с малым метра.

Вспышка крохотная, и угасание вниз. Несколько прохладно. Градусов семнадцать.

По Цельсию. И не влажно. Идеальная пиджачная погода. Но ночь. И одеяло до кадыка.

Закрываю глаза. Пещеры перуджийские. Открываю – Марсово поле.

Закрываю – Чернобыль.

Открываю – Центральный Парк.

Закрываю – пепел ВТЦ. Открываю – красота.

Не спать, не спать! Но и не вставать – не мешать светлячкам творить чудесное.

Превращать мой угол в искусство должны они. Но чёрт дёргает.

Встань и закури в унисон зелёным, – говорит.

 

Чёрное, красное, зелёное. Светлячки не залетают, когда дамы у меня ночуют.

Не хотят мешать? Или тайны о красоте хранят мои? Не спросить безмолвных.

Черчу прямые между ними. Эта форма на параллелепипед похожа,

а вчерашняя на звезду Спасской башни походила. И все на фоне квадрата чёрного.

 

Просыпаюсь. Ничто не снилось. Или не помню. Кофе чёрно-коричнев.

Выхожу на веранду засветло. Свежий ветер с реки волосы колышет.

Кто–то затормозил резко. Вдалеке. И кондиционеры молчаливы.

Не влажно, но будет к полудню. Влажность летнего города

 с косой меня сопровождает.

Три месяца предынфарктного состояния.
 

В Москве, ровно год назад (июнь, 2006), пух тополиный ватой облегал пиджак мой,

а сейчас трёхмиллиметровые зелёные деревьев семена в волосах.

И кофе с сигаретой в даль испаряются. Вернуться в кровать?

Или город предрассветный послушать? Второе.

Конечно, – второе!
 

А вот и птичка запела первая. Только природы её не знаю.

Что слушать, впрочем, и не мешает. Да и в памяти рыться

в этот час неэтично по отношению к себе самому. А разум

в короткую даль дня устремляется. Но, работы кроме,

ничего не видит. Но, нет, вечер забрезжил. И женщина в нём.

И улыбка её тёплая, и смешинки у глаз. И стрекочет о чём-то.

Только голос и слышу. Музыкален он. И поддакиваю.

С чем соглашаюсь? Против чего протестую? Смотрю и улыбаюсь.

И взгляд ловлю. Нежный-нежный - винный.

И жестикуляцию зрачками пританцовываю.
 

И светает.         
И светлячков не видать.

 

И тем же утром на улицу. Люди заспаны.

Дворники орошают тротуары холодной водой из шлангов.

И улыбаются.

Беру газету бесплатную из рук разносчика и гляжу в заголовки слепо.

Ничего не произошло, пока я спал. И это нравится.

 

Толчея на станции метро. Неверное движение равно попаданию под поезд.

А если визуально познакомиться со знаком равенства, то шпалы спасением

выглядеть станут, хоть и норовят иначе.

 

Кое-как втираюсь в вагон. Не до поручня. Груди женские в живот мой упираются.

А личико – так себе. Сексуальна романтика часа пик.

Минуты дам.

 

 

 

 

 

ЗАЛ

 

новая клавиатура и напиток рядом, –

географически на параллели,

иной лишь градус

если приблизить объектив (50мм) на расстояние

38, то угол выбьет глаз – с корректировкой –

ниже 40, –

и так лучше

 

незаметно время

на угол градус разменяв

астигматизм флюоритом

баллом 5 раздвинуло –

пространство

между объектом и неважно –

чем за ним –

бокэ лишь гаммой

 

не дрогнуть – здесь момент

хотя и дрожь пойти на пользу может

как артистически-художественный шаг

к пустому залу –

зал после постройки пуст –

ни выблядка, ни прохиндея

 

штатив расставил ноги шире

он так и до мышей

до… макрообъективом

 

…лишь до вспышек –

сквозь диффузию

пластмасс

 

 

 

 

 

ПОСЛУШАЙ ДЯДЮ!

 

резкий!?

ну, загнул ты, дядя.

в фотографиях, да и то – не всегда,

знаешь ли, рука с перепоя... не трынди... себе наливай.

а как слепок с лица... та посмертная маска?

что Сливка делал? да и сливки со Сливки не снимешь уже.

а в Уэльсе... да что в Уэльсе... как в Калифонрии – у Монтерея... почти.

ни Монтень меня. о чём разговор-то?

ах, да! помню такого. кажется, он только вчера ушёл.

или вышел.

и ты иди.

 

 

 

 

 

* * *

 

Полёт Б-52

Быстрее

С мёртвым самолётчиком внутри

 

 

 

 

ESCALATOR POEM

 

высокие ходят

в глаза

заглядывают

длинноногие

брюнетки

по Праги брусчатке

…не бляди –

женщины

ежедневно

 

 

 

______________________________________________

 

 

 

 

ЖЕНЩИНА СВЕРХУ
 
 
 

 
КРУГ

Лица — в тени они
Выхожу из сети радара
Вдруг — светофор —
Цвет кожи меняется
И пунктуация шагов
И скорость пешеходных светофоров
И — солнца омлет —
Изредка — над дождём
Прячусь в лужах
            чужих слёз

 

 




ДАЛЬНОСТЬ

Движение двух рук — усталых
      под натиском чужого дня —
            и где-то между
дальность —
            ноябрь
переводит стрелки —
визг барной девушки
            с двумя грудями —
в ночную пустоту

 

 




СТОЛ ДЖЕНИН

вот — пепел —
стакан — и — нет —
партитура
пепельницы перезаполненной
кустодиевская женщина
полна добра
и я полон ею
и всё пытается
испортить ветер
из приоткрытого окна
но...

 

 




ПЕРЕВОДЫ

Молчание — в слове
И воздух квартирный — закрытый
Боль рядом — изнутри
Всё — в сон
И стихотворо-переводы
И — сегодня

 

 




ПАМЯТИ САШИ ТКАЧЕНКО

развесил жизнь на стенах —
зонты, жилет, для красок сумку,
зажигалки и топор;
другое...
но в потолок — мой взгляд
где лампочки дневного света
разбрасывают семье по углам
... прикуриваю вновь
и пью всё тоже
матрац скрипит — ведь надо мною
молодёжь живёт
... и рад за них
и кажется, что 008 будет зол,
жесток, и вторя предыдущему — смертелен —
для лучших —
как везде, всегда.

 

 




BRYANT PARK

... а полная гармонии
была минуты
три:
луна — повисшая
над    катком  ;  ЦБ
и диск-жокея    зов —

иерихонских    труб —
и — никого —
у новогодней ёлки
(christmas tree)

 

 




СТОЛ—НАД—УДАР
мне кажется —
всё, что официанты подносят —
жесть
Я бегу
сыр прилипает к подошвам моим
Вот они!
В сторону, сторону — шаг
и выстрел глаз
Один

 

 




25.12.07

Падает поэт по Нью-Йорку
разбросан
метро автобусы такси
на морозе в бушлате
шаги его дробят асфальт
в ночи

 

 




                                                            КРОВЬ ИННЫ

            Она пришла, совершенно незнакомая, сняла юбку и
            прилегла на диван.
            — Вино? — спросил.
            Сучка кивнула. Китайский штопор долго не мог
            преодолеть противостояние пластиковой пробки.
            В дорогих магазинах не закупаюсь; тем более:
            «блядь», — я подумал о ней, тем более, что скорее
            всего, блядью в данной ситуации был я;
            разлил вино по бокалам, она что-то произнесла, и
            мы выпили. Валетиком на диване глядя
            друг другу в глаза пили сульфидное пойло. Вряд ли
            она понимала цель своего приезда, я
            недоумевал о надуманной цели её присутствия.
            Не помню как познакомились. Помню лишь,
            что вручил какой-то барышне свой адрес
            и номер телефона.
            Напротив меня и в лифчике, одном лишь.
            Угадываю размер. Не ошибаюсь. Подливаю в бокал.
            Улыбается. Прикасаюсь к плечу. Глаза её карие.
            Хотя, когда познакомились, казалось, что они
            серо-зелёные. Ошибся опять. Я произношу тост.
            Невпопад. Но, — работает. Как её зовут? Не важно.
            Мы чокаемся и она снимает лифчик. Соски цвета
            носа ирландского сеттера направлены мимо меня.
            Наливаю опять. О чем говорить с ней, — не знаю,
            завожусь беседой. А ведь странно мы познакомились.
            Кивает она. Опять немота.
            — Если б не твоя грудь, то... хуйню спорол... .
            Скажи хоть что-нибудь.
            — Тебе что, моей груди не хватает?
            Чёрт возьми, сколько жоп подобных этой отсиживали
            мой диван? А эта еще, блядь, — русская.
            У меня же на них аллергия. И даже не потому
            что я уехал из Советского Союза,
            чтобы избежать всех их. Нет, я бежал их менталитета.
            И здесь спасался от колбасной эмиграции, тех кто
            из провинции в столицу, из местечка — на велфер;
            бежал от семечек на кофтах. Инна пригубила стакан
            немецкого вина. Груди и ноги её составили девяносто
            градусов. В девяностом году, в далекой уже Италии,
            точно также сидела Джованна из Милана, полная секса.
            Инна начала щекотать мои левые подмышки большим пальцем
            правой ноги. Я попросил ее остановиться. Послушалась.
            — Сука, блядь. Ты не единственная в мире с сиськами!
            Я встал и, случайно, коленом перевернул кофейный стол.
            Бутылка вина фейерверком осветила паркет.
            Я дал пощечину, которую она не заслужила.
            Вдруг стало темнее. Перегорела одна из лампочек.
            Моя будущая сожительница стала выглядеть много старше.
            И вдруг раздался гром.
            По подоконнику начали барабанить боксёрские капли.
            По крыше стали бить ветки. В дверь стучать чужие люди.
            Телефон стал разрываться незнакомыми звонками.
            Инна сняла трусы.
            Начал протекать потолок. Влагалише
            Инны оказалось небритым.
            А лицо её — совсем не молодым.
            Мои дёсна и нос кровоточить стали.
            В входную дверь били кулаками.
            Прикоснулся языком к небритому влагалищу Инны.
            И кровь заполнила квартиру.

 

 





ПАМЯТИ БОРИСА ЛУРЬЕ

Разрыв и — без слов — порядок
Противится ключ,
но — захожу
кто здесь?
души покинувших
скоро — почти одного —
справлюсь
И ключ вновь
И на засов
И стрелки часов —
на запад
— ...я здесь

 

 




ЛЯГУШКОЙ КАМЕНЬ
на Long Island Sounds
в—и—над—водой —
поэта воздух;
и трепет облаков —
их перьевое опаданье —
сегодня —
первое:—
и в штрих

 

 




ЛИСТЬЯ ПО КРУГУ

По кругу листья — ветром
сдувает шляпу —
гаучо — мою.
Опять: из Бруклина в Нью-Йорк
но с радостью, тоской;
отбросить похоронки в сторону;
и год начать.

 

 




В БОКАЛЕ

Подлодкою лимон в бокале
И тусклой в пепельнице сигарета
Не стол — а поле боя
И — вот — на нём — стихи — бумага
К чему кого-себя клоню?
Клонирую? Склоняю?

Тьма за окном,
В душе — иначе —
Бессмысленно
Извне
Проигрываю прошлые интриги
И молчу

 

 




ЛУК

пытался из лука луком зелёным стрелять
тетивой — горечь
так никуда не ушла —
в сантиметре упала
не задев никого —
естественный ход событий:
ушедшая вечером женщина
и тающий снег в дожде

в этом много от современного:
глобальное потепление
интернет на ладони
противозачаточные таблетки
использование мужчин как вибраторов

но жить-то не так противно:
в заснеженный парк нью-йорка зайдёшь
и влюбишься сразу во всех/всё
согреешься коньячком
старые вспомнишь стихи
написанные накануне

 

 




ВСЕ НА Б

Очередной пролёт подземки.
В который раз? В запой!
На этом фоне киснут все:
Бродские, Бахчаняны-художники...
Чёрт с ними.
Заходит длинноногая, меняется всё; и крысы...
Представляю: крыса взбирается по чулкам красавицы,
рвёт трусы, влезает. И хвост торчит.
Понятно, — откуда. И рванные чулки уродят.
Утро=водка. Утро=ностальгия. Утро=смерть вчера.
Вчерашнего дня. Опавшая грудь одной,
сверх-соски вчерашней. Всё=ничто.
Подходит кошка длинношерстая.
Чесать её. Чёрт! Стакан об стену.
Пластмассовый — не бьётся. Откуда вдруг?
Поезд въезжает в Нью-Йорк.
Вагон заполняют плюшевые жопы и силикон сисек.
Всё рвётся: желания, возможности, будущее, прошлое.
Хватит!
Вон! На поверхность!
Всё тоже.
Дом.
Нет сна.
И завтра будет холодным.

 

 




СТОРОНЫ

Цементом двор залит
и ни ростка
и отмирает старый дуб
упёршись в стену.
Это март.
Диагнозы болезней
и нежелание рабом быть
собственного тела.
А пару лет назад
балкон
с видом на двор
был солнцем освещён.
Стихи писались и картины.
Вялость
сегодня к горлу подступает
и к телефону тянется рука
и отступает
словно конквистадор
глядящий в будущее трезво.
Не всё игра
и будет много изменений.
В какую из сторон? Их много...

 

 




РЫБАЛКА

Страх помноженный на беспомощность
весной Нью-Йорка 2008-го года
Удавкой вокруг округлостей кружится
пинцетом в кошелёк лезет

Заплачу — и оттает —
такие мысли оккупируют голову
Но во дворе-пищеблоке иные правила —
дворец требует

Я не о деньгах —
о чём-то насущном более
О том, что красивее жестами
выразить

О котомке лекарств
о дочери не ночующей дома
О похоронках —
грибах весенних

Вижу — расстрел —
в южном городе
Пули летят
по касательной

Уезжаю — здания рушатся
за ними — любви
дружбы и семьи
Всё — домик карточный

Я однажды вышел из дома —
так вся поэзия русская пишется
Лист порвал в клочья —
надорвался — так истинная поэзия выглядит

Далеко за полночь —
под носом сопля с сигаретой
По опросам — на родине
стихи не понятны

Длинные тире изгибаются
удочкой смысла клёва
Но рыбка — увы — не золотая —
окунь блестящий на солнце

Пророк — безобидная
в техническом смысле профессия
Только рок
и без «про» случается

Вот и формула:
я минус я
Все остальные знаки —
ваши тире препинания

 

 




ПАРКОВКА

Три раза: —
поворот налево
Усмешкой светофор
    — парковка —
Другая сторона сегодня
    и каблук на бордюре
        её
всей свежестью декад

 

 




ДРОННИКОВУ, КОЛЕ

Как можно проще —
минимальным слогом
бумагу замарать

всё плачет — Она
И не помню о чём

И градус выше
близких отношений

Что-то ночью...

Пора недосказанная
просит точку (.)

И ставни пропускают комаров

Лёд растворяется
и нужен подвиг супротив —
в молчание

 

 




БЕЗ Я

Движение увядшее
Здесь кто-то сник
И поворот налево запрещён
Знаком дорожным
Семейной жизни
Эскиз вдруг: грудь девичья во сне —
Глядит и на Восток
И Запад
И невпопад иных вдруг вспоминаю
И путаюсь
И в формах и во временах
Зачёркивая однобуквенного Я
На спину падающего

 

 




БЫЧКИ

Её уход — белые бычки белые
/докурю свою — опустошу — пепльницу\
Её звонок — в три утра — будильник
В этом есть сверхчеловеческое
— чувство никем непрописанное
Как нас в разных городах наверстать?

 

 




МОНРЕАЛЬ — НЬЮ-ЙОРК

Не проскользишь —
Смеётся булыжник Монреаля
В первый день 2009-го

И мы — по нему —
Московским шагом —
Не упасть!

Солдатской поступью по Рю Шёрбрук
И офицерской — к бару —
Не проскользнёшь мимо

Стулья покрыты пальто
И два англо-героя из Сесеми-стрит
Шутки правят

Но ждут такси и аэропорт
И лайнер с малозначными
Заглавными АА

Скоро — Нью-Йорк
Я наливаю —
Не себе

 

 




В ДЕРЕВНЮ!

ЗА город!
Хоть, я — за город!
К плечу жены прильнуть
Спать по-кошачьи
В тихой электричке
Когда-то в Миргород,
Хмельницкий, куда ещё?
Теперь — Лонг-Айленд...

Третью ночь уже не сплю
Чернобыля, Москвы кошмары
И Америк вспоминаю...
Я падчерице о Чечне и Грузии
Немного рассказать хотел
Но её удел — татуировки и тусовки

Мне 37, но я совсем старик:
То с тросточкой, то медленно хромаю
Сказали: операция,
А я ответил: нет
И кошка замурлыкала: не надо

Прогноз на выходные: будет дождь
Но я в деревню, один чёрт, — поеду
...возможна ранняя малина...

 

 




МОР

Весна’ 2009 —
На поэтов мор
Приходит в голову Ерёменко:
Придушить всю поэзию разом!

Парщиков, Межиров, Лосев...
Не буду продолжать список

Есть живые
Средь них есть друзья

Настала жара
Живых считать?

У соседей лает щенок
Моя кошка с кульком играет

Дятел долбит во дворе моём клён
И в пиве водки больше

Храп жены
Шелест листвы
Батарейка садится в сотовом (поправимо)

В монитор смотрю
Чешу бороду
Закуриваю и думаю:
Не сжечь ли все энциклопедии?

 

 




ТАНКА ДЛЯ В. С.

во дворе заве
лись две вороны — карка
ют без останов
ки, даже мой любимый
дятел улетел.

 

 




Ю.К.

Твоё тело выглядело лучше в чёрном платье шерстяном
Чем без оного
Ноги чулочные летали выше крыши
А лифчик расстёгивался у подножия Анреевского Спуска
В Киеве
В восьмидесятые

Не знаю жива ли ты — татуированная девочка
Сидящяя на мне 25 лет назад с менструацией
На Владимирской горке
Что было до Тампакса —
Ты протирала ватой
Меня и себя
И — глупая — боялась забеременеть

Я гражданин теперь иной страны
И падчерице моей — 21
Жена моя тебя намного выше ростом
И кошка есть

Прощай — воспоминанья надоели
Реальность мне отныне по плечу
Срифмую: о тебе отныне я молчу

 

 




ОПЯТЬ НИ О ЧЁМ

Который день пытаюсь вспомнить имя
Девочки
С которой ходил на премьеру АССА

Много лет не могу воспроизвести
Лицо
Минетщицы Яны (1985-й год)
(помню коленки)

Альцгеймер попутал ли?

Всё в прошлом веке —
Вру!
Сам себе — как обычно

Виной ли дождь тому?
Или бессонная ночь?

Писать стихи
Или слогать?

 

 




ЯЗЫКИ

Жена поэта Адама Шипера
Не говорит со мной по-русски
Любое слово моего родного языка
Вызывает у неё память о ГУЛАГе —
2 голодных и холодных страшных года

Адам пережил Холокост
Ему неприятна немецкая речь

Эта чета с любовью вспоминает Польшу —
Лодзь, Врашаву и т.д.
Часто бывают там
Одинаково ненавидят Сталина и Гитлера
Любят США

Мы общаемся по-английски —
Языке не родном для нас

 

 




СТАРЕЮ:
Не курю после секса.
Сплю.

 

 




ИЗ ПИСЬМА Андрею Пионтковскому

легко войти в Историю;
трудно из неё выйти

 

 




ЧЕТЫРЕ СТРОКИ

Набрыдли эти предместья
А другие — подавно
Нужен дом на севере штата
С картофелем и ягодами

 

 




НЕ СТИХИ
пишу нынче.
Историю.

 

 

 

__________________________________

 

 

ТРЕСКА ПЕЧЕНИ

 



ПАМЯТИ ТОЛИКА

пропеллеры завыли в унисон.
решили быть. решили пассажиры
долететь. стюардессы
были некрасивы.

и подносили duty free.
за деньги. у тавтологии
иная гравитация.

сосед весь в крошках от орешек
наушники напялил. замолчал.
он депутат народного собранья.
вот рифма просится. гоню её.

и-зверской тягой тянутся событья
полёта молчаливого
(халиф тут не причём).

за аэробусом земля и воздух.
внутри — стихи.
чужие. слава богу.
похороны впереди.

 




БЕЗ ПРЕПЯТСТВИЙ

знаешь всё меньше чем
в детстве
в кафке видится юмор
в сказках трагедии
кумиры становятся гении
дряхлыми стариками
двери являются входом
часы — часами
рифма — всегда глагольной
на практике — не интересной
внутренней имажинистской
тесной остаётся словесной

делится толпа на женщин детей мужиков
выделяется из неё молодая
пора ставить точку
и взглядом за дамой —
вперёд!

 




ПОСЛАНИЕ СЛАВЕ ЛЁНУ В МОСКВУ

знаешь слава
здесь — в нью-йорке
очень йорики бедны
(только бродский исключенье
помер — без алаверды)
графоман на гандельсмане
(снова бродскому привет)
лишь санчук в оконной раме
тиражирует сонет
шабалин ещё заскочит
скажет: пью теперь вино
я ж с сульфидами не дружен
только с 40
ну и с балтикой ещё
(представляешь, продаётся!!!
как и бабы, мужичьё)

бахчанян в своём подвале двухэтажном
сплетничает и жалуется
а жена его поит чаем
(не поругались пока, коньяк приносил ему неважный)

материт всех халиф в захолустье
грустен он грустен
всё вспоминает кэгэбэ
и пастернака с хикметом и экономит лавэ

худяков сошёл с ума
в гениях кузьминский
и молот здесь — юрист
и в моде атеисты

остальные стихами что хуями меряются
но рифмовка с верлибром их меряются

так вот лён слава
словолёт посланник
приеду — выпьем
(если соизволишь принять и
помыть стаканы)

 




ВОТ ФРЕЙД...

вот фрейд заходит без штанов
и глядя упрощённой леди
в глаза выпячивает торс
пытаясь грудь её измерить —
он врач — он может это сделать
не хуже гея — продавца белья
принявший от покойного отца
наследство работает в магазине
но суть не в нём а (о! — заорали все) во фрейде
не в том как наставлял нас заратустра
что брюки тянутся к штанам
в швейцарии и сан-франциско
мне это господа не близко
нет если верить в полчаса (могу и больше —
от любимой всё зависит)
всех стоит (если не стоит) унять
в лесбийский — что?!
вибрирующий от себя…

ещё четыре слова (тема — я):
смотрю, сестру её хотя…

 

 

 

ДЕТИ РА

 

ра

дужно

очки

на переносице присели

дружно

линзы впились в строки

дети

выбирают карьеры

друзья – катетеры

солнце

влепи

лось

в диоптрии

 

пора

стихотворения

и беса меня

 

за порок шага

 

 




М.К.

ушла не докуривши сигарету
он стебелёк тот пламенный
вдохнул
как поцелуй

прислушался к словам
повисшими над ним
мелодией ласкательно-печальной
чуть
вздохнул

глоток прозрачного вина
допил
из тронутого ей стакана
и улыбаясь стал писать слова
на пыльном лежбище
клавиатуры...

 




ЭРОГЕННАЯ ЗОНА

прикосновение металла
к плечу
открывается эрогенная новая
зона
запах пороха вкусно
горчит
целиться пот
мешает

 




В ПЛАЦКАРТНОМ ВАГОНЕ БУДНЕЙ

В ПЛАЦКАРТНОМ ВАГОНЕ БУДНЕЙ
ИЗМЕНЧИВОСТЬ ИЗМЕННА
КТО-ТО БЫ ВСКРЫЛ ОТ ПРОДАЖИ ТОЙ ВЕНЫ
НО Я ТЯГОТИТЬСЯ НЕ БУДУ
ЛУЧШЕ СКАЖУ ОБ УЖИНЕ
И О КУРЕНЬЕ ЕЁ В СТОРОНКУ
НО ПРОМОЛЧАТЬ ЛЕГЕНДАРНО ЛУЧШЕ
ОТМЕТИНУ ЧЁРНУЮ ВЫПИВ
ПИШУ ЭТИ СТОКИ ПО-ДРУЖБЕ
НИКОГО НЕ ЗАДЕВАЯ
МЕЧТАЯ ЗАТРОНУТЬ ТУ
ЧТО НЕ ПРОЧТЁТ ИХ И НЕ ПРОМЯМЛЕТ

МЫ ВЫГУЛИВАЛИ ПСИНУ ВМЕСТЕ
У ПАРАДНОГО РАССТАВАЛИСЬ
НА СТУПЕНЬКАХ ЦЕЛУЯСЬ
ОТ ОБРАТНОГО ШЁЛ В ОТВРАТНОСТЬ ПРОШЛОГО
ФОТОГРАФИРУЯ КИНОЛЕНТЫ ЧУЖИЕ
И СМОЛУ ПЛЮЯ В ТЕЛЕФОН СОТОВЫЙ
ОСОЗНАВАЛ Я ЧТО НЕ ПЕРВЫЙ НЕСМЕЛЫЙ
В ИНТЕРНЕТНОМ КРУГОВОРОТЕ
РЕАЛЬНОСТИ
ЧТО НЕПРИЛИЧНО
ТЕТ-А-ТЕТ С СОБОЙ РАЗГОВАРИВАТЬ
НАМЕРЕВАЯСЬ
ОПЕЧАТКУ ЧУВСТВ
ЗА ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ ВЫДАТЬ

УЖЕ НЕ БЕГУ Я        МЕДЛЮ
ПЕРЕХОДЯ НА ПУНКТИРНУЮ ПОСТУПЬ
ЗАМОЛКАЮ: СЛОВА СТЫДЛИВЫ
ДА И ТЕ НАОЩУПЬ

 




МНЕ СНИЛОСЬ

мне снилось: умер друг
казалось: часть меня погибла
такие сны могильные простые
коль помнишь      портят целый день

и страшно поздно вечером в кровать
ложиться      если трезв и выверен
включаешь новостной канал
а там полемика      и кадры кадров

пытаешься заснуть     но выть охота
хотя желаннее надраться
чтобы с утра не помнить
приснившееся    против воли

 




* * *

выигрывая падаешь в проигрыш
и мёрзнешь распято
в кимоно облачаешься — но малыш
мыслями зажатый

 




САПГИР

Генрих, Генрих,
как там с друзьями
ладишь моими?
с Пашкой, Осей, Витькой,
Игорем и другими...
как с Леной?

Генрих, на стол твой падает живот!!!
а у меня — газовый ствол...

Генрих, ты — белка,
стиха побелка,
пробел
вооружённый подносом — по голове!!!

Генрих, кафе, самиздат, всехиздат...
не вернуться, брательник, назад...
Генрих, ты мне место забил?

Генрих пьёт, Генрих жрёт,
Генрих за жопу хватает бабьё: бери
а я на Генриха смотрю, а он: померяемся, боксёр?

Генрих подписывает том
Генрих заходит с бутылкою в дом
наливает

Генрих плывёт по паркету
Генрих пишет стихи вслух
Генрих — гений
Генрих пьёт

Генрих, смотри какой листопад!!!
Генрих: в зад!!!
Генрих — Поэт!
А я? — меня тогда не было... нет...

Генрих — противоположность Герингу,
давай-ка всё сделаем наоборот!!!
но что?

Генрих, стрекозы не охраняемы!!!
и срезаемы как девичьи косы
под носами таких как когда-то я —
длинноволосых поэтов

Генрих взлетает из-за стола
тушей вверх
рвёт стакан
улыбается

Генрих уходит и не прощается

 




БАРНЫЙ СЛЕПОК

с улыбкой на лице
стройная
студенточка
джинсы в обтяжку
и ногти ухожены
...как старпёру в глаза
мне смотрит
...сокурсника берёт
за руку

 




РАЗ СТОЯНИЯ

"а лучшие (о женщинах) —
всегда бывые —
закономерно"
у пульта размышляю
молодёжь на сцене
как я 15-20 лет назад

что скажу в 60, в 75?

играют рок-н-ролл
динамик притупляю
вспоминаю как отец
просил "пластинку сделать тише"
всё те же много лет назад
хоть Битлз и любил —
мне кажется сейчас
так ли иначе: промолчу
надеюсь промолчать и в 75
уверен думаю: возможно

 




НЕ ЖАЛКО

обошёл сегодня свой микрорайон
декабрём заснеженным
пуританский и блядский
одновременно
опускался глазами в витрины —
в них на миг пропадал...
антикварные лавки —
современности калька...
рифму хотите? дарую — не жалко
и кидаю снежки в фонари

 




ГЛАГОЛЫ'2006


                               С. Шабалину

"Я вычеркнул из списка этот праздник", —
по телефону     трезво     произнёс Ерёма.
"Да я и сам на Новый год был в одноёме", —
потягивая пиво,     отвечал.

"Как там Сергей?" — спросил я у поэта.
"Он у жены моей в гостях. Дам номер."
Поэт в Москве продиктовал.
Я записал.

Набрал. Сергей был трезв и болен.
"ОРЗ?" "Обычный насморк,
плохо перенёс полёт, и задержали самолёт,
а Новый     с Радовым встречал.

Какие новости в Нью-Йорке?" "Никаких.
Слежу за газовым конфликтом. Похмеляюсь.
И скоро надо выходить", —
ответил,  сел писать стихом  творенье.

 




Я ПИТЬ ХОЧУ...

Я пить хочу я только пить хочу
До взрыва до разрыва до мембраны
До превентивного удара
Я есть и буду и хочу

И даже на любовь способен временно
Вот только времени границы не черчу
И дьявола подвесил над плитой и газ включил
Пропел стихи — ничто

Не исключаю я зажатие строфы
И урезание больного слога
..........................
Послушайте: я женщину любил!!!
А вы, а вы на вечное способны?
...........................
грохочет   душит   тишина

 




КОММУНАЛКА\ПВО

то в жар
то в холод
Алкоголик
укрыт
дрожит
стенает
о, боли!
грезит
об Оле
за стеною
Оля стонет
между
Пашей
и Вовой
до Открытия
четыре часа

 




АЙГИ

глагол-лишь
тишина
слышу
ай, ги!
ген надiй
бокал 2003-го
вина
протянутая
дружески рука
летишь?
лети...

 




В ТРУСИКАХ

калачиком свернувшись
девочка плакала
в трусиках малышка и в маечке
кошка ей спинку грела
кошке кот полосатый снился
на кухне сковородой
мать отца затылок лечила
голова отца кровоточила
валялся отец на полу
и чугун месил его череп
тёща спала
сын
был на выпускном вечере
светловолосой подруги
тискал брюнетку
хотел минет
а девочка плача уснула
и снился ей океан
без рыб китов и кораллов

 




ЛИНИЯ 28-Й ВЕСТ

линия
кокаинового горизонта
ударяется
и бьётся
окунем на кукане
пожираемая
последней жены моей
взглядом
и майлз дэвис
дождь играет
и обнажённый я
с пивом в правой
курю у окна
на застеклённые балконы
глядя
и грохочут метро и авто
много ниже
и я устремлю взгляд в
последнюю — верю — жену первую
знаю
есть что терять
и парит кулёк
на уровне шестого этажа

 




ВТОРОЕ АПРЕЛЯ В КВИНСЕ

и утро
и газеточтенье
и спортплощадки
звук мяча
курю
пью пиво
и на кухне
ест завтрак милая жена

весна без пушкина и блока
без посторонних
и звонков

без пастернаков
бродских
прочих
ах, сколько их на полках собралось

футбольный мяч
с бейсбольным споря
силой удара об асфальт
сопровождаем молодёжным
возгласом
                 весёлым
... и стрелки переведены
                   вперёд
                               на час

 




ПЕРВОЕ

кружим и дружим
на нервах пружин
кто-то натружен
кто-то счастием одержим
кто-то и первое и второе
но за обедом ест только второе
или опохмеляется
в рифму отрывается

пишу о своих друзьях
половина которых в гробах

теперь о себе:
предпочитаю первое
во всём

 




РОЙ

что-то роится
а может роется
всё одно:
не уснуть без жены

строки аурой
кружатся
над лысеющим
челом

только пиво да сигары
наяву
и друзей усопшие уста
видятся
как закрываю
покрасневшие
косноязычные глаза
... и жду

 




В. АМУРСКОМУ — В ПАРИЖ

стихи — в тетрадь
на\и\под скрепку
(у юности в ушах i-pod)
малым тиражом
париж москва нью-йорк

всё меньше
ближе дальше
голодно
теплее

очкарики
пред дамами
читают
молодыми

друг другу

 




Н. ДРОННИКОВУ — В ПАРИЖ

скользящий грифель
студия переполнена
друзьями
живыми и мёртвыми

память скрепками
сжата

дозором
обходит дронников париж

седовласый гений-мальчуган
косится на мою жену
а мне приятно
я ревнив

париж
захлёстывает николая
недосказанным стихом

но сух из воды
российский дронников

P.S.: а в нью-йорке
работает боков
заместо дворников
и любит учителя-дронникова

 




AIR FRANCE. 12/06/06. 15:15 MCK

летящий в Москву самолёт
отражается в облаках
обрамлённый
аурой радужной
в самолёте отражается
парень 22-х летний
покинувший Россию
12 лет назад

 




ВЕРЛИБР ДЛЯ ЮРЫ МИЛОРАВА

па евро
тбилисско-московского
танца в париже
отмененной сюиты
стиха
отменной (два "н" или одно?)

не милы юра нравы
и это повод круг замкнуть

я расстелил диван в гостиной
и уткнулся в потолок
и сюжет
сжёг

фиолетовая ветка московская
нью-йоркской идентична
как квинс кузьминкам
и номер тот же: 7

и твоя поступь
маятника утреннего медвежьего
(сколько сук в барах себе подпилили)
и мой жёсткий удар в дверь
далеко

 




СВОБОДА

Есть свобода переулка —
пройтись тёмными дворами
заглянуть в галерею
поразиться убожеству
монументальному

Есть свобода лифта сломанного —
сойти по ступенькам быстро
огибая кулёк с отходами —
слаломом

У булыжника есть свобода
но мне милее брусчатка
хоть не будет её на Кузнецком скоро
да и я там чужак давно

Есть свобода — курсив пера
но привык к нажатию кнопок
есть свобода — вернуться домой —
в пропасть(?)

Есть свобода напиться вдрызг
и встретить похмельное утро
есть свобода уйти от жены
к ней же

 




СЕМЕЙНОЕ

Кедров — это изнанка Кацюбы
Кацюба — создание быта
Быт — прикосновение
Тверской биты

Всё также у Пушкина пары
Пары делятся надвое
Кольцо замыкается
Пар уходит в подземку

Мы с женою заходим в гости
То есть — гостями становимся
Двуязычен каждый из всех
И по-разному

По разуму только коньяк
И картины поэзия трёп

Кедров одет в /п,м/од цвет мебели
Кацюба — как Патти Смит
Я — украинский индеец
Жена Жене читала

Глаголы рвутся на сцену
Сцена в камере аппарата
Жизнь не имеет сравнений
А поэзия?

Поэзия?
Мы тома накропали о ней
Что же мы накопали?
Изнанку поэзии

 




ВЕТЕР В АЙОВЕ

золотые Ди-Мойн купола
открытый верх кадиллака
шляпку удерживает жена
я — оправу

 




РАЗ!

раз!
и вогнать
преступной тупой бритвой
глупость в усопший разум

в мастерской

не поехать домой
пусть жена гадает

очнуться на полу в 3:30
сжимая кисточку
взглянув в телевизор
беззвучный
письмо написать на запад
потеряться среди параллелей
и не уснуть

 




НА СМЕРТЬ ЩЕКОЧИХИНА, ПОЛИТКОВСКОЙ И ЛИТВИНЕНКО

СМЕ(Р)ТЬ

 




* * *

никакая жена не позволит
лимонные корки в пепельнице

 




ТЮРЬМА

время
     тяни
          толкай

 




МЕЧТА

тело с душою объять
          сбыть

 




СМЫСЛ ЖИЗНИ

сеять
доброе/вечное
при перманентной
засухе

 




НЕРАЗБИТОЕ ЗЕРКАЛО

Я в Квинсовской квартире. Одинок.
На ум приходят ты и снег московский.
Метровый, ласкающий голенища.
Себя по льду идущему я вижу
Самых дешёвых сигарет купить...
80-е и Нулевые
мой мозг пытаются прибить.
И слово не найти... И ненавижу на тебя кричащим.
Себя. Сегодня.
Мне нужен тот российский снег.
И ты б в него влюбилась.
Подобный выпал в 95-м... в 95-м...
Я зеркало не разобью, хотя и должен по уставу...

 




НИ О ЧЁМ

"После Цветаевой женщинам нечего делать в поэзии". В. Прокошин

а за окном как на душе —
со знаком минус
на экране геннадий айги —
единственный плюс

тамбеллини сказал:
в поэзии ты фотограф, я —
кинематографист...

не знаю что лучше...
бывает ли лучше...
и нуж(д)НО ЛЬ?

пытаюсь вырвать из памяти
строки —
приходит прокошин,
как я, — бородатый
и спорю:
поэзия создана ими...

 




РИТЕ БАЛЬМИНОЙ

ну вот проиграл
предположим
дунул в свисток
в тишину
молчанье пожал

услышал звонок
но не тем ответил
глаголом
замолчал
и влюбился возможно

тишина
она разрывает уют
между мнимых горстей
натруженных чувств
и чужую родную постель —
мой бродяжий приют
душит

обойду
как подружка в своём ключе
темноглазую чушь
и мелкую седоволосость
куклы выбора
всё же просторней во тьме
где встречаюсь случайно с женой
и её любовником
а она со мной когда я со случайной
любовницей

делимся
театрально-плешивым
малоугольником

 




БЕСПОЛЕЗНОСТЬ

бесполезно
отжиматься с отдышкой
над каждою строчкой

всё заменимо
даже та
что рядом с тобой
лежит
обняв подушку

 

 

 

_____________________________________

 

 

 

БЕШЕНАЯ ДВОРНЯГА




Бешеная дворняга

ДВОРНЯГА
                бешен
     ГОД за СЕМЬ
          (считай количество веков…)
люби  люби  люби  люби
    МЕНЯ  ЛЮБИ
            или
               FUCK OFF
      !

 




Полночь

Двенадцать. Моросит, - мне фары подсказали.
Каналья! И не замечал круги на лужах!
Звонок: Где он? (подруга ищет мужа)
О ужас! Верно, пьёт у этой мерзкой твари…

Я выключаю телефон. Мне одиночество дороже.
Прохожих тени не испортят тротуар.
И не испортит тачку ловящий швейцар.
Фонарь, как истукан… К себе я должен быть чуть строже.

Пора…
Скитаться одному - уже немного лицемерно.
В таверне самому бессмысленно сидеть.
И глупо расставлять себе капканы, сеть…
Ведь… надо возвращаться…
Верно?

 




Рыбьим глазом

Пол-улицы сквозь призму объектива
Как ящерица оставляет хвост
Чтоб я свернул в другой квартал иль мимо
Прошёл чтобы её остыла злость

Вне поиска и без конкретной цели
Погрязнув в память словно лабух в "ля"
С желаньем спрятаться в чужой постели
Но это отзвук прошлого меня...

Подошвы мокасин поют под ноты
Хрустящего бутыльного стекла
А рядом чуть хмельные идиоты
Пересекают стриты Бруклина

 




Февралю - обрезание!

Февралю - обрезание!
Чтоб
  Скорей
    Наступила
      Весна…
Мне же… вновь наказание:
Нет
  Водки,
    Работы,
      Сна…

Ищет ветер щели в рамах,
Чтоб
  В помещеньях
    Согреться,
Покружить чуть-чуть над нами
И исчезнуть
  За спальни
    Дверцей.

А весной - грустить по снегу,
Чехлить шубы,
  Слушать щебет.
В свитерке за пивом бегать…
Когда солнышко
  Душу греет.

 




Стансы CT - NY

Полна луна циферблата
Жидкими пальцами
Стрелок от "раз - два"
До двенадцати

Ползут электрички-гадюки
Умножая пространство на скорость
А у нас с ней будней разлука
Ей известно что я пропил молодость

Штат Коннектикут Град Рай Станция
Не дожить мне до сорока
От того ли пишу стансы я
В самом центре Нью-Йорка

Где я пью одиночество сутками
Пусть ненужный в табачном дыму
И люблюсь исключительно с суками
И стремлюсь в истории урну

 




Юноша Виктор Володин

Вятка Урал На Танцы
Семнадцать Бичи Суки
Узкоколейка Работаю Скучно
Несподручно
   Тоскует
      Тарелка

ИЗО Незнакомое Слово
Трубы Заводов Евреи
Будущего Подкова
Свердловска С-П Америк

 




На задворках

Я пробежал по подмосткам
Сцену захлестнула блевотина
Бросился в поезда "Эмтрака"
Инженерного зодчества
Но
Прошелестел над равниной
Манхэттена и поэзии
И увы почти не ревнивый
Километры прошёл поверхности

А в итоге попал на помойку
В коей всё не уместится
Не изменились задворки
Лишь простонало сердце

 




Псина

Не помещается боль на весах…
Струбцины улиц сдавливают мозг…
Балконы нависают гильотиной…
Мне страшно;
Болен и промозгл…

Мечтаю о любви, о тёплой вкусной пище,
Ладони, нежно гладящей загривок…
Я буду предан и вас ради жить,
Служить…
Характером я гибок.

Я одноглаз, зарос, меня съедают вши.
И кровоточит хвост; хочу забыться…
Я прячусь за деревьями, заборами;
Боюсь
     Вновь
Увидеть
     истинные
               человечьи лица…

 




Разметка

I

В попытках противопоставить
"А если б" "где-то" "может" "как бы"
Бессмысленно мечтать… гадать
Ещё глупей - петь дифирамбы

II

Автомобиль на тормозах
И унисоны светофоров
Ночи невидимая даль
Фигуры в головных уборах

И перекрёстки зажигалкой
Повелевают продвиженьем
Я не такой как был вчера
Я на асфальте контур мелом

И в антологиях лжецов
Я спотыкаюсь на пробелах

III

Вновь прохудился кошелёк
Мне не впервой привык к обманам
Разметкой нежно-резких строк
Себя я продаю задаром

 

 




Непрекращающийся шелест площадей

Непрекращающийся шелест площадей
В осенней гамме
          красит листьев фрески,
Играющим джазистом на трубе,
Из лета бабьего
          мне наливает виски.

И девочка, лет тридцати восьми,
Напиток на скамейке
          попивает,
Мне кажется, я видел её здесь,
И кажется, что это было
          в мае.

И в церкви вновь звонят
          колокола,
И настроение привычно
          скверное,
И здесь, где проходили
          ты и я,
Я силы нахожу бродить
          отдельно.

 

 




Давление

Боюсь переводить
     В Цельсии
Погоду пульс
     И давление
Глядя на космы
     Ив
К чертям гоню
     Вдохновение

Обманчива зелень
     Природы
Не скроют от солнца
     Дюны
Лета убийственна
     Похоть
И хочется выглядеть
     Юным

И женщина мне
     Не поможет
(Приложив остатки
     Усилий)
Заставить себя
     Полюбить
Или предотвратить
     Гибель

Поэта который
     Любил
Надеясь на чувства
     Ответные…
Циника не
     При дворе
Метранпажа глагола
     Заветного

(Того чей утерян
     Смысл
В неглубоком бассейне
     Будней)…
Нет Христа Магомеда
     И нет
Многоликого доброго
     Будды

 

 




Медленная Экстрадиция

Экстрадиция — это только вовнутрь
Изгнать невозможно
Загнать сложнее
Не всегда приоткрыта та дверь
И рядом прости его Боже
Окопалось чужое мнение

Пусть дорогу не разглядеть
Лишь прищуриться
Принять лишнего
И в замочной скважине голые
Подглядывающему дать по роже
Пред ликом Всевышнего

Дожил!

Размолотить ежедневия мельницу
Молотящую одинаковость будней
Хотя до сих пор ещё верится…
Хотя становлюсь распутней…

Разыграть бы чужой марьяж
Ведь мне свой никогда не выпадет
Лишь жаль проиграть антураж
Созданный мною в выпаде

 

 




Проходят годы, а Вы все моложе…

Ах, как прекрасны Ваши ноты...
Прощание - начало всех начал.
Вы в Праге, я в Нью-Йорке, боги
Швартуют корабли на наш причал.

О Вас в раздумьях ежедневно
В метро,
     такси,
          далеких поездах.
Поверьте, это так неимоверно
Влюбленным быть в далеких городах.

Проходят годы, а Вы все моложе
В моем воображении простом.
Ночами в пьяном городе просторном
В Центральном парке
          я расстреливаюсь
               сном.

Я провожал Вас ночью до разъезда,
И предрассветно вербу покупал.
Мы встретились
     на Пасху…
          в церкви…
На ежегодный батюшкин аврал.

 

 




Малый порыв

Снуют по стритам лица
В привычном обиходе
А мне б - отгородиться
Другой глагол - забыться
И где?
- в небоскрёбной колоде!

В которой любовь и подход
Оплата увы сверхурочных
Которая как бы Таро
Дающая смысл подстрочно

Уют - сверхградация жизни -
Утюг желаний как бог
Друзья!
Ведь прекрасны капризы
Как порыв сей
Что малость убог

 

 




Между церковью и баром

I

То между церковью и баром,
То окунаясь в серость площадей,
Обзванивая морги и больницы,
Или идя по парку меж ветвей...

Искал тебя я здесь и за границей,
За гранью города, страны и лиц людей.

II

Я изучил все справочники мира,
Где телефоны множества людей
В горизонтальном шрифта положенье
Отождествлялись с бренностью вещей.

III

Метался в разных направленьях,
Заглядывал в окошки всех такси,
Мне седина подкрасила виски,
И стал терять к себе я уваженье...

 

 




А.К.

Было не поздно… Двое в полутьме
Он гладил карим взглядом её скулы
Весна чрез форточку покоем дула
Играла музыка… Были одни

Показывала фото детских лет
И лет чуть зрелых… Нынче она краше(!)
Глаза Щёки и Брови - Знайте наших(!)
Внимательно Ловил он её взгляд

Молчал… Несмело поглощал уют
Когда смолкала… Говорил слова
Мелькали грациозно рукава
Теней… Играя на запястьях её рук

Он вглядывался в цвет её картин
Она меняла звуки в радиоле
Пила кофей… А ей звонила Оля…
Бесился кот (естественно) - апрель

Она сидела в кресле… Улыбалась
Светилась первозданной добротой
Оделся он… Отправился домой
В преддверии грядущего свиданья

 

 




Разрыв

Она ударила полисмена по роже
Когда сына забирал он в детдом
Ни разу не видел я вдохновенней
Человеческое лицо

Максимум что сделала - переспала с другим
Это ли не откровение средь разноцветности вин
Это ли не преступность оставить её одну
Это ли не безобразие повергнуть её на дно

Это Нью-Йорк где всё порознь
Где все порознь как в Москве
Я родом из Киевской волости
Облетевший в нью-йоркской тюрьме

Она сиганула с балкона
Есть те без кого не жить
На кроне повиснув клёна
Она порвала свою нить

 

 




Отношения

Проигрываю собственному Я
В экранизации трезвеющей интриги
И голос из нутра кричит: "Гуляй!"
Потом смолкает затупляясь как рапира

Я видел грусть причала-парапета
Пристанище для чаек ты и я
Но соткана недружелюбно смета
В которой одинок и ты нема

Твоё молчанье как вулкана кратер
Молюсь чтоб лава вся осталась при тебе
Пусть наших отношений грязна скатерть
Пусть наши отношения в вине

 

 




В больнице

Эпилептик-негр на полу
Руки вверх! Как призыв Достоевского
Язык! и Сахар! Я кричу
Но у медперсонала (не подходи!)
Разностороннее поле деятельности
Бежевые занавески задвинуть
Завуалировать публику
Может он музыкант известный
Но в больничной робе мы все - по ветру
Армстронг сыграй панихиду
На золотой трубе больничной
Видишь откушенный язык
У ног медсестры в робе
Забрызганной кровью
Он захлебнулся!
Зовите же ангелов!
Пропиты!
Архангелы?
Допинг!
Я разбиваю больничные двери
Устал
Где трупы моих друзей?
В Киеве
Чечне
Москве
Нью-Йорке…
Покажите мне это кладбище…
Негр к Богу тянет руки
В припадке последней падучей
Закройте небо
Женские груди-тучи
Проведите ему биссектрису
От рождения до забвенья
Он ещё помнит звенья
Рабских оков
Не смотрите - орёт медсестра безглазая
Так мой лучший друг погиб
13 лет назад
Дура Старая!
Кровь разлилась по полу
И по чёрно-бордовой гортани
Кусок языка не способен на джигу
В больнице на Оушен-Парквей
А рука моя прячась в кармане
Меняет кулак на фигу

 

 




Люди и Волки

Закидайте камнями, судьбу маня,
Люди.
Разорвите в клочья, собаку меня,
Волки.

Себе подарите выход для злости,
Двуногие.
Четвероногим оставьте кости,
Вам верные.

Я дворняга, что мне терять,
Господи?
Человек, выбирай, твою мать…
Волк ли ты?

 

 




Колпак

В надземке шествую над кладбищем
Небоскрёбов в миниатюре
Чувства подвергая цензуре
Манхэттена - человека в шляпище

Недосерость метро поездов
(Опускающих брюхо на рельсы
В опостылой ритмике песни)
Барабанит: устал, будь здоров

Я здоров (сожалею) - морально
(Пока строки скользят по бумаге
Доколе у чувств в облаве)
И живу экспериментально

 

 




И вновь...

Убить! Глаголом расстрелять!
Сказуемым поднять на рею!
Себе, инфарктам я не верю!
Век поборол! А помогла мне.., ...мать!

Жил с девятью и вновь один...
И "вновь" звучит как прошлое знакомство.
Гетеросексуальное искусство
Дробит меня, качаясь, как раввин.

Болезни, бабы, страхи, перепои...
Израиль - не родина, Россия - не приют...
Как максимум, - читать зовут,
Где чтут меня жиды, татары, гои...
...
Я издаю журнал и выпускаю книги.
Дарю себя направо и налево.
Где та родящая, рисующая Ева,
Способная мне подарить вериги?

 

 




Квартиры в городах

В метро усталом в полудрёме
Я вспоминаю разные квартиры
Где волей случая жить приходилось
Из них 4 в Киеве
Вот коммуналка 7 соседей
Параша кухня коридор
На нас две комнаты а нас 4
Человека прабабка я папаша мать
От всех коморок исходил
Заплесневелый ветхий запах
Полуеврейский полуукраинский
Центрально-киевский советский
То было на Красноармейской
Напротив гастронома кинотеатра
Да в гастрономе прадед мой работал там и умер
Переименовано там всё теперь
На украинский лад
Затем мебель но не вся купили новую
Перекочевала в кооператив
Этаж двенадцатый комнат три и кухня
Два балкона с видом на школу и кладбище
Эпистолярно но и там я не обрёл угла родился брат
С прабабкой громко причитавшей по-еврейски
И с запахом её лекарств я разделял квадратность метров
Комнаты в которой было пианино ещё был стол и кресло
И две кровати не на полу же спать
А на стене висел ковёр под ним водились тараканы
Затем изгнали их а с ними и ковёр
Потом на месте том плакат повесил Битлз
Когда женился кратко проживал на Теремках с роднёй супруги
Мне не давали закурить в квартире
Так переехали мы к бабке Ж.
На кухне в разделённой коммуналке на Ундервуде коротал я вечера
Зимою сыпалась побелка с потолка
А ванна громоздилась возле входа туда обратно тихо шёл сквозь бабкины хоромы
Что ежедневно смазывались жиром всё той же бабкой
В той зале запах был невыносимый
Град следующий Москва
И шумный уголок что на проспекте Мира
Так комнатушка - ничего стол стул тахта и книги
Но там я только ночевал весь день я бегал по делам
Издательства редакции усталости ведь не было
А вечерами за бутылками горючего
Просиживал на общей кухне было два соседа
К нам приходили женщины к соседу одному ещё мужчины
Но гравитация не свойственна была мне
И я в Нью-Йорке в старенькой квартире
Квартир в Манхэттене сменил я 7
В районах разных в зданьях непохожих
В домах с лифтами и в домах без лифта
На стритах нумерованных и нет
Были коморки с полом под углом
Были хоромы до 300 квадратных метров
Но в каждой запах был один
И верю после переездов долго оставался
Мой запах табака и книг и рукописей пыльных
И пролитого мною пива
Почти не слышный если не присесть и не вдыхать
Не знаю сколько суждено сменить обителей
Но хочется мне в этом городе остаться
Пока живу пока живой
А умерев уж никуда не возвращаться

 

 




Кройка

Раскроите юбку в брюки
Моей юности
Пусть показательно и дерзко
Вам боязно
Вытрезвители
Макар
Наряды
Полости
Пронесли мои силы
Во кости

Парализует структурный ряд
Нежность
Глядя на жизнь ищу в словаре слово
Верность
Пройдусь медиатором по спинам друзей своих
Ежели
Получу
Плевок-клинок
В спину
Бежевою

Надоело
Нет сил
Сгибаться
Над пропастью
Нарисуйте на моём пиджаке
Солнце
Пусть превалируют в жизни моей
Оползни
Но стойким останусь я
Горцем
Броским

Небоскрёбного города
И его тихих улиц
Бормотаньем метро
И прозрачностью лиц
Невыездным
Из-за отсутствия виз
Но простят ли
Поколения
Этот каприз

 

 




45 Градусов

Система координат соврала направлениям
Лобачевский просится присягнуть на Торе
Я хочу затянуть одиночества шторы
В сальто-мортале-с Кафки видений
По Карлову мосту средь ночи я бреду
В 97-м году
Бруклинского моста полемики
Вокруг меня аллергики
Что Город что Прага ведь я обойду
Постаменты козлиного блеянья
Что я пересёк
И что не про запас
Раздаётся сегодня в аванс
А коль безупречен в анфас
То явно у них преют ноги
И вот раздаётся залп
Не 68-го
Значит сегодня бал
На который приду я
Без тоги

 

 




Я и Она

Небоскрёбна индукция,
        ветреная;
А дедукция прошлого
        проще…
А Она под вербой
        профильная…
И душою иных лучше.

И по ветру причёска
        выше…
И собою милее всех…
Только годы для сердца -
       грыжа…
Только пропит был мною век…

 

 




Истерика занавески

Истерика занавески
В проёме душевной рамы
Вспоминаю как юноша пылкий
Во дворах упивался "Агдамом"

У меня провальная память
Мозги и любовь пропиты
Жизнь для меня - наркотик
Аутентичности опыта

Вот прутся за мной сиренами
Полицейские ксенофобии
Выруливаю дерзко-резко
В любовь семантической дроби

 

 




Укус комара

Сигареты компьютер водка
Занимаюсь самокопанием
То есть нравственным онанизмом
И…
   зубов скрежетанием

Я тебя посещаю с желанием
Приблизиться к яйцеклетке
Мне серпом по яйцам отчаянье
Бьёт курком как в русской рулетке

Утро…
   вечно похмелье
Ненавистная с детства пора
На диван совершить приземление
Выпив рюмку
И снова пора

Выходить на густую улицу
Из молчаньем согретым двора
В отчужденье в рычащем автобусе
В обозренье субботнего дня
Послюнив укус комара

 

 




Прикуриваю от плиты...

            Вчера мой мир рухнул…
              (С. Шабалин)

Прикуриваю от плиты
(Нет керосина в зажигалке)
Себя мне вновь немного жалко
Где веский термин - "я и ты"?

Где телефонные звонки
С вопросами "а что на ужин?"
Себе я попросту не нужен -
Так расстоянья далеки

Прикуриваю от плиты
В чужом гостеприимном доме
Я бомж
    Все спят
        И я чуть в дрёме
И мысль: "сожжены мосты"
в итоге ...многоточие.... в итоге

 

 




К Людмиле!

Возможно тогда было утро
Но издалека воскресенье
Всё зависело от угла взгляда
А так же твоего сомнения

Похоже тогда было холодно
На немых перекрёстках
Людно
     Мы не бежали наверх
Играли
     быстроту поллитурную

Людмила моей пропитой
     Любви
Не взглянула в глаза
     мои

Я вижу - ты не на троне
Моего предтронного счастья
Бесконечно мечты суровы
Ведь
     Люда
          пред нами коварство!!!

В быстроте связующих вен
В затаренности пустых стен

Преодолев гравитацию чувств
     Мчусь!
          …К Людмиле!

(или как там её зовут…)

 

 




Женская погода

Тени, как каучуковый мячик,
Резонировали на стенах
         поносного цвета.
Я, шатаясь, как в бурю мачта,
Брёл с ней,
          накладывая на чувства вето.

В привычно-нетрезвом виде
Задавал вопросы
          рецептурным почерком.
Она превращалась в немую. Видны
Лишь были жесты
          в стилистике Родченко.

Вынимал сердце наружу.
А она - солёную воду.
Так женщинам на руку.
Так они создают погоду.

 

 




Дистанция

Ради неё препарировать,
          воскрешать душу,
Проводить трепанацию
          сердца.
Она потом скажет:
          это было не нужно,
Ты сам по себе - всё чего
          мне хотелось.

Невозможно! Слишком часто доверие
          бросало в зиндан.
Но прижму её к своей
          неширокой груди.
Верить себе или женщине…
          Dayen, come on!
Хотя ситуация, похоже,
          безвыходная.

Я всегда стремился к богатству
          душевному.
Избегал одиночества, - ведь я
          сам себе страшен.
Дорогая, к чему привела меня
          жизнь-шельма?
Ты молчишь. Лишь я не теряюсь
          в догадках.

Дай мне руку, одежды сними.
          Босиком
Мы измерим асфальта вертикальную
          площадь Манхэттена.
В конце концов, жизни смысл
          заключается в том,
Чтобы раздать и не потерять себя
          в этом беге.

 

 




Свои размеры ветхи

Чёрные hills ползут по дивану
          квартиры
Пострел идёт на
          расстрел
Ковёр встаёт на дыбы бахрому
          растопырив
И ангел опять
          не у дел

Взбираюсь на вакцину
          Chrysler
Гляжу на пипетку
          Empire
Существование -
          в dumpster
New York - это маленький
          Dayen

UN мельтешит
          повсюду
Но равенства нет в игре
          преферанс
Я мог бы на NET
          забудусь
В American
          middle class

Пусть жена мне готовит
          омлет
И денег пускай
          не будет
Пропускать буду
          Ветхий Завет
Сквозь milestones для
          новых прелюдий

 

 




Тройной пробел

Кому-то медведи наступают на уши.
Мне — только на горло.
Априори, последнее, — башли.
А третье, естественно, — пойло.

 



* * *

Второе, вы знаете, — бабы.
И, по возможности, — шлюхи.
Первое — это поэзия.
Четвёртое — мать-не-старуха.

 



* * *

Приоритеты — векторы жизни,
Бичи сосуществования.
Я себя ощущаю лишним
В антологии мироздания.

 



* * *

На судьбу надвигается вечер.
Свербит между сломанных рёбер…
Я себе скультурировал плечи…
Я себе подарил город.

 



* * *

Мне повезло в жизни.
Теоретически счастлив.
Друзья меня вдохновили,
Кто тенором, а кто басом…

 



* * *

Мало строк, на границе полночь
У черты выходных и рабочих.
Где-то в Вирджинии дочь.
И с сыном в Москве сына отчим…

 

Вот, например, квантовая теория, физика атомного ядра. За последнее столетие эта теория блестяще прошла все мыслимые проверки, некоторые ее предсказания оправдались с точностью до десятого знака после запятой. Неудивительно, что физики считают квантовую теорию одной из своих главных побед. Но за их похвальбой таится постыдная правда: у них нет ни малейшего понятия, почему эти законы работают и откуда они взялись.
— Роберт Мэттьюс

 

Я надеюсь, что кто-нибудь объяснит мне квантовую физику, пока я жив. А после смерти, надеюсь,

Бог объяснит мне, что такое турбулентность. 
   — Вернер Гейзенберг


Меня завораживает всё непонятное. В частности, книги по ядерной физике — умопомрачительный текст.
— Сальвадор Дали