Вот, например, квантовая теория, физика атомного ядра. За последнее столетие эта теория блестяще прошла все мыслимые проверки, некоторые ее предсказания оправдались с точностью до десятого знака после запятой. Неудивительно, что физики считают квантовую теорию одной из своих главных побед. Но за их похвальбой таится постыдная правда: у них нет ни малейшего понятия, почему эти законы работают и откуда они взялись.
— Роберт Мэттьюс
Я надеюсь, что кто-нибудь объяснит мне квантовую физику, пока я жив. А после смерти, надеюсь, Бог объяснит мне, что такое турбулентность.
— Вернер Гейзенберг
Меня завораживает всё непонятное. В частности, книги по ядерной физике — умопомрачительный текст.
— Сальвадор Дали
Александр Немировский родился в Новосибирске, Академгородок. В 1980 году переехал в Москву. Работал помощником оператора в звукоцехе на киностудии им. М. Горького, художником по свету ВИА «Коробейники». Принимал участие в оформлении Советского раздела Международной выставки «ИНРЫБПРОМ-85» в Ленинграде. В 1985 году поступил в Московское училище Художественно-оформительского искусства. Умер во сне в ночь на 1 января 1986 года. Официальная причина смерти – острая сердечная недостаточность.
* * *
Когда-то давно
Я жил окнами в лес.
И в тот миг,
Когда дождь,
Пролетая с небес,
Видел меня,
Он не видел тот лес.
Да, я жил высоко...
И в окна мои
Не глядели глаза.
Штор не знал...
Говорят, на земле шли пиры и бои.
Не знаю. Был лес!
И в балконную дверь
Я его иногда запускал.
Но не помню,
Давно,
Из деревьев каких
Был он соткан...
Но это окно
Был мой
первый
триптих…
И я много
с тех пор
рисовал…
* * *
И пять гостей пришли
как будто выпить,
Но были все
в малиновом
опальном.
И позвоночником
звеня,
как по звоночкам,
тянул один из них
фальцет всё выше.
С него весь хор
степенно и по очереди
снял мягко взгляды
и оставил в нише...
И бархат
складками свисал,
и бледных рук
прозрачные молитвы,
и утончённый
неподвластный сад
Всё рос и рос
между гранитных
плитин.
И вот тогда,
Как в плавном
Завершенье,
На фиолетово-
сиреневом
снегу
я окунал
в блаженную неделю
Кисть дней своих,
обещанных
холсту.
НЕБО
Синее небо.
Ночью и днём.
Как много синего цвета
На свете...
Сон.
Говорят, оно чёрное
Ночью.
Но разве может быть
Чёрный свет?
Оно синее.
Бальзам на беду
Чью?
Оно ведь белое днём –
Этот тот же
Солнцем разбавленный
Синий цвет.
Чёрно-белое только кино.
В радуге таких цветов нет.
И я не хочу потому
Смотреть чёрно-белые сны.
За чёрным снегом
и белой землёй
Не видеть весны,
Чёрным по-белому
что-то читать,
Белым по-чёрному жить,
Чёрными думами
письма писать,
В белом по-чёрному пить.
Навек бы рассориться
чёрному и белому.
Одному жить как хочет –
по-чёрному,
Другому – как надо –
по-белому.
* * *
...Что же
В этой святой простоте
такое,
Что без Бога молиться
хочется!
И этим цветам,
названья которых не знаю,
И этому небу перед дождём...
* * *
Строгие лица,
Молчаливые звенья.
Двери открою
И – на колени.
Давайте молчать
На пороге мгновенье,
Прежде чем жесты,
Прежде смиренья.
И, провожая
После молчанья
В бессмыслицу лестниц,
В пролёты отчаяния,
Прежде чем цепи
Замкнут – не откроешь,
Жалобу скрепим
Молчанием
всего лишь.
* * *
Мне сказали,
что попугай
Не знает,
Что кричит гостям...
И хозяйке.
Мол, и сам не поймёт,
Что сказал,
И глазами вращает...
Я не верю!
Ведь синие посвисты
И зелёные
с жёлтеньким
перья
С сизо-красным –
Прекрасные повести.
Отчего же словам
Мне не верить?
Заступлюсь я за попугая.
Хоть скажу,
что и сам такой.
И хозяйке скажу:
Дорогая!
И
хозяину:
Друг ты мой!
* * *
Повезло.
Мы слетались на полночь,
Распускалась
оконная вечность...
Мы, конечно, подставим ладони,
Мы, конечно, придумаем песни.
И когда, не увидев проёмов,
Среди звёзд, и луны, и печали
Ослеплённые крикнут:
«На помощь!»
Мы шепнём:
«Мы пришли,
вы нас звали».
* * *
Ты постарела так в моей душе,
Как не состарят годы и вино.
Хоть платьев накупи,
Хоть перешей,
Что было старого. И всё равно
Ты для меня как тот цветок,
Что оставляю зло и, не таясь,
Я еду с балаганом на восток,
Где сто цветов всегда,
куда ни пасть.
А он один хранит пустой мой дом,
Ни влагою, ни солнцем ни богат.
И если напоит его другой,
Отдам ему его. Он будет рад.
Да, знай, я отрекусь и уступлю.
Быть может, только ты того и ждёшь.
Пусть под дождем покажется – люблю,
Когда с лучом ты солнечным уйдёшь.
И всё равно полночное шоссе
И первый светофор на Кольцевой,
Хоть не желай того, вернутся все.
Куда тебе, куда ещё домой?