КВАНТОВАЯ ПОЭЗИЯ МЕХАНИКА

Настоящая поэзия ничего не говорит, она только указывает возможности. Открывает все двери. Ты можешь открыть любую, которая подходит тебе.

РУССКАЯ ПОЭЗИЯ

Джим Моррисон

АЛЕКСАНДР ИВАННИКОВ

Александр Геннадьевич Иванников (28 марта 1955, Ростов-на-Дону — 9 октября 2013, Ростов-на-Дону) — российский поэт.
Родился в Ростове-на-Дону 28 марта 1955 в семье научных работников. Мать и отец расстались в его младенчестве.

В 1972 поступил на дневное отделение биологического факультета РГУ (ЮФУ). Специализировался по энтомологии. Ушёл из университета после 3-го курса по этическим убеждениям, протестуя против некорректных опытов над животными в ходе учебного процесса. Через несколько лет вопрос об использовании животных в учебном процессе был законодательно отрегулирован.

Работал: в зоопарке уборщиком, в трамвайно-троллейбусном депо электромонтёром, на заводе лёгких заполнителей в отделе снабжения, в НИИМиПМ лаборантом, дворником, оператором на кожзаводе, санитаром в заражённом виварии Облветлаборатории.

Стихи начал писать в юности. В 1970-80-х годах Александр Иванников входил в круг ростовских, так называемых, «поэтов-диссидентов»: Леонид Григорьян, Леопольд Эпштейн, Наум Ним, Леонид Струков, Александр Брунько, Татьяна Крещенская (Журавлева), Гарик Бедовой, Марина Перевозкина и др. Из московских литераторов поддерживал дружеские отношения с Юнной Мориц, Михаилом Эпштейном, Леонидом Костюковым, Виктором Качалиным. Сам себя относил к андеграунду 70-80-х. Ни в каких творческих обществах и союзах не состоял.

Выступал по приглашению в Донской публичной библиотеке, в читальных залах научной библиотеки РГУ (ЮФУ) и других городских библиотеках, на вечерах любителей книги, в институтах,на вечерах поэзии в Ростовском театре драмы им.М.Горького и Ростовском ТЮЗе (РАМТ), в Доме кино и Доме учителя. Регулярно контактировал с литкругами Питера и Москвы. Участвовал в столичных и региональных семинарах, поэтических чтениях, поэтических фестивалях.

При жизни Александра Иванникова были изданы книги «Прообраз» (Ростов-на-Дону, 1998), «Обратная перспектива» (Ростов-на-Дону, 1998), «Освобождение слова» верлибры (Ростов-на-Дону, 2002).

Стихи Александра Иванникова печатались в московских антологиях «Час России» (М., Современник, 1988), «Антология русского верлибра» (М., Прометей, 1991), в коллективном сборнике «Ростовское время» (1988), в коллективном трёхтомнике «Ростовская Лира» (2007-2009), в журналах «Дети РА», «Дон», «Ковчег» (Ростов-на-Дону, 2005-2008, 2012), «Футурум-арт», в книге верлибров трех авторов «Фрески смутного времени» (Ростов-на-Дону, 2005).

Был женат с 1974-го на Татьяне Ивановне Журавлёвой (российский поэт Татьяна Крещенская), жил в Ростове-на-Дону. Умер 9 октября 2013 года от онкологического абдоминального заболевания.

После смерти Александра Иванникова был издан двухтомник избранных стихов «Ареал кириллик» в последней авторской редакции, а также трёхтомник стихов «AD HONORES» в последней редакции автора, «Избранное» (проза, переводы, переложения, письма) и «Живые заметки». Были напечатаны стихи в журнале "Ковчег"(2015, Ростов-на-Дону) и альманахе «45-я параллель».

* * *

С каждым ударом часов
К нам приближается Время –
Мертвая улитка субъективного материализма.

* * *

Послушная колеблемому пламени оплывающей
свечи, ночь движется по узкой канве циферблата.
Забывая, забываясь. Она глубока по обе стороны
оконного стекла, – нигде не глубже.

Часы стенные ведут скрупулезный отсчет ночи, как
бы находясь вне ее, вне времени, вне пространства.
Как бы являясь причиной их всех.

В полночь мелодия гимна открывает шабаш ведьм.
Ночь вспыхивает черным пламенем по обе стороны
стекла, и музыка времени умирает в сгустившемся
воздухе папиросного дыма.

Слепота поражает материю ночи, и десять казней
египетский стоят в очереди, сверяя остановившиеся часы.

ОСВОБОЖДЕНИЕ СЛОВА

* * *

Я набираю иногда этот номер
Долго
Слушаю
Пустые
Гудки,
Осторожно кладу трубку...

* * *

Подытожим наши удачи:
Нас не было,
Ни нас, ни нашего слова,
Ни на полях, ни в скобках,
Мы — беженцы, мы
Погорельцы истории,
Мы не нужны даже себе:
Плюнуть, но не в кого!
Мы ушли от преследования календаря,
Мы запутали след,
Мы никогда не вернемся
В наше чумазое время,
И оно не узнает правды,
Пытая нас,
Нас и наше слово;
Но нам не дано было
Уйти от греха,
И он тяготит нас нательным крестом,
Страшный незамолимый смертный грех,
Грех наших ночей
Над листом бумаги: —
Мы пытались быть,
И, хуже того, —
Мы были!

* * *

Память — свалка пророчеств.
Здесь, как мусор, жгут время,
Которое не наступит.
А затем долго моют руки
От приставшей к ним копоти.

* * *

Лето ли это?
Акриловый смак дождя,
Соловьи не стучат
На швейных машинках
Кладбищ,
Трава инфернальна и амбивалентна,
Деревья плывут
Снизу вверх
Справа налево,
Улица как продолжение ночи
С одноразовым солнцем в конце,
Пространство занозою под ногтями, —
Хрупкая преграда
Однообразью дня.

* * *

На торжище света,
Идущего наубыль,
Деревья лохматыми псами
Тычутся в ветер,
И поют бельевые веревки
Забытую песню слез.

* * *

Дерево на углу помнит свое небо,
Когда-нибудь оно там очнется.
Дождь.

ДЕНЬ

Один из многих,
Такой же как все,
Опасный в своей прозрачности
Слепоты.

* * *

Когда земля отдается небу
В немощи горизонта,
Наступает ночь,

И соленое крошиво звезд
Истязает
Пустые глаза площадей…

СТАНСЫ

1

Ты лежишь лицом в неподвижное небо.
След реактивного самолета
Постепенно теряет свои очертания.
Кто-то подберет тебя. Как оброненную монету.
Интересно, будет ли он счастлив?

Тень Агосфера тенью облака
Достойной лучшего применения.
Тело вытесняет в своем объеме столько,
Сколько весит вытесненное им небо,
И, может быть, у тебя хватит мужества
Не цепляться за стебли травы.

Груз холодной насмешливости
Перистых облаков.
Топкая синева
Вагинозного неба.
На всех достанет терпения
Равновеликого одиночеству.
Назови свое имя!

Хрупкий дым всесожжения
Над твоим остановившимся лицом —
Черная месса
Уездного мемориала
Послеполуденной мошкары.

Вот и она —
Веревочная лестница Иакова.
Ангелы в темных очках
Спускаются поспешно.

Ты приподнимаешься на локте,
Хочешь что-то сказать
И не можешь.

* * *

Я отражение холода пламени свечи.
Лед моего стекла спокоен.
Ночь уходит в глубину зеркала,
Не замечая того,
Что уже не я.

Однажды я взлечу тысячью осколков,
Сверкну на солнце
Всем легионом тусклых свечек,
Всей памятью света,
Всем тем, что буду
Больше не я,
Но больше!

* * *

Не верьте человеку,
Послушному, как камертон, —
Язвы пророчества слишком дешевы сегодня,
Сквозь белила забвения
Проступают фрески смутного времени,
Но им — не верьте,
Не верьте себе,
Это слишком просто
И безопасно,
Не верьте благовесту
Надтреснувших колоколов,
Боли своей не верьте, —
Она уже обманула вас,
Не верьте забвению, —
Его не будет,
Не верьте молчаливому времени,
Оживающему только в часах,
И никогда не верьте
Мне.

* * *

Творение с самого начала
Было несовершенным, и
Ищущий оправдания, найдет
Его в толще
Каменотеса-Времени;
Но тот,
Кому это не нужно,
Будет глупей и счастливей
Своего
Времени.

* * *

Разбитое стекло
Все надежней преграждает путь в заоконье
Словно опущенный черный занавес
В холодных иглах осколков,
Каждый из которых
Острей твоего желания.
Скачущая листва
Залита черной кровью, —
Ее уже не спасти.

_______________________________________

7 ноября 1994 года

Люби, мой друг,
Неистовость Ван Гога,
Цени подруг
И уповай на Бога.

Истец придёт,
Лишь только позови,
Опишет сбережения любви.

Куда бредёшь дорогою промозглой,
Как мумия бессмертна и безмозгла,
Поэзия, поэзия моя,
Без слёз, без вдохновенья, без рубля.

И время, безучастное доселе,
Следит за нами в половые щели,
Копается в кладбищенской пыли
Тщедушный червь Божественной любви.

Что потерял ты, брат,
В моей копилке?
Тебе не режет свет
Моей коптилки?

Бери свой крест, герой,
Вперёд неси!
И свой дирол
Без сахара соси!

Пусть бесконечно
Путает дорога
Учение увечное
Ван Гога:
Тупым ножом
Поэзию предтечь –
Противоречие рождает речь.

Уж третьи петухи тебя отпели,
Душа лежит, юродствуя, в постели,
Не всё ль равно, живьём или жнивьём
Пред кротким Богом – Голым Королём.

Молись как Лир,
За этот мир устало:
Кумир –
Лишь продолженье пьедестала.

На то ты и поэт,
Чтоб жить, зверея,
Как людоед
В скульптурной галерее.

1994

* * *

Белые крылья, как ветхие руки, – прекрасны,
Брошенный дом, обречённый на слом поневоле.
Что ты стоишь на пороге в тревоге напрасной?
Гибкие тени уже заселили обои.

Древняя Эдда, а может быть, сага, былина?
Длится история, пачкая кровью страницы...
Всё переменится, были бы влага и глина –
Будет Валгалла, которая воинам снится.

Степью полынною – солнце, – как детское имя,
Брошено плотью полынной, как бешеный мячик.
Смерть – это то, что всегда происходит с другими,
Смерть – это то, что не может случиться иначе.

В выцветшем небе стоят комариные стоны,
Полные смысла, на нём проступают реченья,
Кто их читает, слагает стихи и законы,
Впрочем, они для него не имеют значенья.

Баллада о тайном знании

учила рыба рыбака
плетению сетей
узнала рыба за века
секреты всех петель
тому не учатся из книг
где только тень имён
рыбак прилежный ученик
послушен и умён
рыбак усидчив как скала
настойчив как река
и не нужны ему слова
для счастья рыбака

казалось выучен урок
и можно преуспеть
но ментор строг как носорог
и рвёт за сетью сеть
за сетью сеть летят в камин
что делать рыбарю
ведь знанье тайное глубин
его равно нулю
и сколько рыбе ни мирволь
её не провести
а значит кончен разговор
и надо сеть плести

рыбак по многу дней без сна
невзвидя белый свет
вот-вот получится она
которой лучше нет
та пред которой все мрежи
ярыги невода
лишь ложь лежащая во лжи
лишь талая вода
и сети этой не прорвёт
никто и никогда
но рыба знает наперёд
что это ерунда

при свете утреней зари
вся из одних монет
пускает рыба пузыри
в которых смысла нет
всплывая с медленного дна
туда где брезжит свет
она-то знает есть одна
особенная сеть
но эта сеть на всех одна
одна на всех одна
она самой себе верна
никем не сплетена

* * *

Богоискатели и дураки,
Нищие духом пребудут блаженны!
Где вы, погасшие маяки,
Так освещавшие горькую землю?
Утро всплывает из ила реки.
Тихо волшбу сотворяют и пажить
Богом покинутые старики,
Не сохранившие бренную память.
Хлебом пропахли суставы руки.
Горек насущный, но горечь и благость
Путает сердце. О, как далеки
Мы и они от того, что осталось.
И, умереть ожидая к весне,
Тихо глядятся в себя, как в колодцы,
И, умирать начиная во сне,
Древний старик осторожно смеётся.
Посох зажатый не пустит руки,
И в продолжение собственной смерти –
Богоискатели и дураки –
Память и совесть в забытом конверте.

* * *

Будь счастлив, человек, сегодня ты умрёшь.
Сегодня Божий суд, дарующий прощенье,
Как первозданный снег. Как благодатный дождь
Проходит над землёй, не мысля возвращенья,
Да будет тишина Присутствия во всём!
Смерть – тихое дитя аттической печали.
Оставлены дела и мысли ни о чём,
Не всё ль тебе равно, как прежде величали…
Будь счастлив, человек, всё кончилось добром,
Ты пущен в вольный свет, куда глядел из окон.
Душа, как мотылёк, скользит сквозь бурелом,
Где в глубине ветвей пустеет мёртвый кокон.

31.04.2008

В пути

Л.Б.

Он (и к нам) приходил,

Сидел у костра,
Говорил, что к утру мир сгорит дотла,
Говорил, что останутся
Он и мы,
Потому что миру мы не нужны,
Говорил, что мы соль, говорил, что свет,
Говорил,
У него был на всё ответ,
Что отец у него мера всех мерил,
Говорил,
Говорил.
Мы сидели вкруг,
Мы глядели в ночь,
(Да и чем мы могли ему помочь!)
Он, конечно, прав,
Мир, конечно, плох,
Так и он не бох*.
А он всё говорил.
(Не мешали. Пусть!)
Сквозь слова в словах проступала грусть.
Ведь у каждого есть,
Что сказать другим.
Те слова, как дым!
А, когда ушёл,
За его спиной
Мрак сомкнулся,
Ветхий
И шерстяной,
Ни один из нас не заметил след.
Догорел костёр.
Наступил рассвет.
______

бох* - упрощение лексики

16.04.2013

* * *

В. Р.

В те годы, полнолунные, слепые,
Сходились в круг пропойцы и святые,
И плавились коричневые розы,
И зеркалами преломлялся образ,
Вокруг роились тени Пастернака,
Свет светом был, не покидая мрака,
И грязь остроконечную месили,
И метили в пророки да мессии.
Здесь музыка печально царовала
И, как всегда случайно, целовала,
И тени в круг сходились понятые,
И маялись фрондёры и витии,
Но тихо жили, тихо пировали
В холодном неустроенном подвале,
Где день за днём творился одинаков,
Весь в дарованье слова или знака.
А время шло и нас не замечало,
Кругами расходилась тьма причала,
И сквозняки, распатланны и наги,
Нас уносили, как клочки бумаги.
Смотрите в опустевшие анналы,
Мы были здесь, поэты и менялы,
Во времени, осевшем книжной пылью,
Как храм великодушному бессилью.

июль 2002

* * *

Г. К.

Облака плывут, облака…

А. Галич

В этом мире облака, облака,
Суть которых высока, высока.
Проплывают облака высоко,
Им оттуда, с высока, мы – никто.
Ничего не видно им, кроме крыш,
В горнем мире облаков гладь да тишь.
Только ветер омывает слегка,
Да вокруг плывут, текут облака.
Если знать, что над тобой, в вышине,
Существует мир, где вечность в цене,
Где одно, что краткий день, что века,
Всё равно, все как один – облака,
Всё равно, все как один – пар да свет,
Потому что облаков вовсе нет,
Только ветер, что парит, как рука
Собирает этот дым в облака,
Если верить ну хотя бы на треть,
Ты получишь эту велию твердь,
Белый сумрак без имён и измен,
Белый морок, белый сон перемен.
Ничего не видно здесь, кроме крыш.
В вольном мире облаков гладь да тишь.
Словно ветер, пролетают века.
Всё на свете – облака, облака.

12.10.2009

* * *

...Вот я и думаю,
что увенчает труд
любви, анафемы, прощанья и пиеты.
Да были ль счастливы хотя бы где-нибудь –
Четвёртое сословие – поэты.

Шарманкою беды не отпугнуть,
И не развесть отчаянья руками…
Коса и камень, карамель и – кнут...
Кто без греха, пусть первый бросит камень!

Я погожу.
Через заслоны лет,
неколебимо веруя в рассветы,
как по ножу,
как тень,
как дождь,
как свет, –
четвёртое сословие – поэты!

Немолчной правдой скованы уста,
как будто показалась в отдаленье
тяжёлая смоленская верста…
Кто без греха, не преклонит колени!

Так выдувает ветер пустяки
в саду осеннем из пустых скворешен...
Четвёртое сословие в пути...
Кто без греха, уж тем одним и грешен!

Молюсь за тех, кто гаснет, но горит,
Огонь, он в тех, кто вечно с миром в ссоре,
молюсь за тех, кто вышел покурить
и не вернулся...

1982

* * *

Вселенная ночам открыта,
И млечный бисер мечет с ног
Телец на глиняных копытах,
Скудельный пасынок дорог.
Как опрокинутая лава
С незамутнённой высоты,
Стремится звёздная орава
Закрыть зрачок от пустоты,
Но холод дикого пространства
Невольно сердце веселит…
Что – жизнь? Лишь след протуберанца
На чёрном бархате обид!
Мы в этот мир пришли со всеми,
Сжигая за собой мосты,
Быть может, мы всего лишь тени
Великой звёздной пустоты.

2003

* * *

Гений парадокса,
Он совмещал в себе несовместное,
И был бесконечно разнообразен:
Мерзок и противен,
Холоден и бездарен,
Страшен и смешон, –
Мир, где нам выпало…
Жить?

1990

* * *

Древо Познанья двоится в солёной беде,
Древо Познанья цветёт по колено в воде,
Страж волосатый Эдема в холодном бреду,
Мает холодная пена дорогу стыду,
Движется чёрной змеёй колокольная ночь,
Нижется чёрной землёй валтасарова дочь,
Дышат ступени под чуткой ногой ходока,
Дрожь отступлений из влажных закут маяка,
В брошенных шлемах ютится бродячая грязь,
Сточен как лемех прибой, непрестанно молясь,
Золото Рима в кровавой пыли платежей,
Неотразимо движение точных ужей.

1993

* * *

Жизнь не обяжет, так обяжет смерть,
Смерть не обяжет, так обяжет память
Найти себя, немотствовать, не сметь
До наготы дотронуться руками.

Свет не обяжет, так обяжет мрак,
Мрак не обяжет, так обяжет память:
Ненайденная разболится так,
Как может разболеться только камень.

День не обяжет, так обяжет ночь,
Ночь не обяжет, так обяжет полночь
Деянья человека превозмочь.

Деревьев облетающая помощь
Спешит у светофора на углу,
Кружит над нашей памятью осенней.

И я, конечно, больше не умру,
И мне не нужно больше Воскресений.

1986

* * *

Кто помнит меня, тот не знает меня,
Кто знает меня, ничего не запомнит:
Я темь обнаглевшего жаркого дня,
Табачный каскад непроветренных комнат,
Тщеславный рассвет не застанет меня,
Я медленно сплю, просыпаюсь устало,
И, если весна почему-то настала,
В том нету заслуги минувшего дня.
Кто любит дожди, не причастен ненастью,
Тяжёлое небо сквозит надо мной,
И я ни порукой тому, ни виной,
Что нет ни покоя, ни воли, ни счастья,
Ни хлеба насущного, ни тишины,
И что сновидения наши лукавы,
Что нас обманули и люди и сны,
И перстень с печаткой, и небо с оправой,
Земною, небесной и прочею славой,
Которой мы заживо погребены.

1987

* * *

Моленье о всех, кто сюда не придёт,
О тёмных сердцах, переполненных влагой,
О втоптанных в землю, застреленных влёт,
Кто жил и влюблялся с посмертной отвагой,
Кому и сейчас не сносить головы
Средь потных хранилищ словесного лома,
Об имени пепла, о боли травы,
О мёртвых записках из мёртвого дома…

1989

* * *

Над быстрой рекою,
Над чёрной водой
Сидел человечек
Такой молодой...

Всё вздор, суета, начинаю сначала:
Река в полнолунье, как птица, кричала,
Над быстрой рекою,
Над чёрной водой...

Опять этот вздор! Мне не сладить с собой,
Ведь надо сказать, что река омывала
Священного грота глухие провалы,
Над быстрой рекою,
Над чёрной...

Постой!
Ты вывернешь душу, мотивчик простой,
Тебя повторяет со смертной истомой
Душа,
Словно звук уловила знакомый,
Над быстрой рекою,
Над...

Что за напасть!
К частушке какой-то душа прикипела,
И я уличаю постыдную страсть
Души неразумной и смертного тела,
Как будто мы знаем,
Мы помним с тобой –
Над быстрой рекою,
Над чёрной водой
Сидел человечек
Такой молодой,
Делился с рекою
Своею бедой,
Река же беды его знать не хотела.

90-е

* * *

Одиночество гибельней славы,
Страшнее времени,
Осторожней вечернего света.

Привкус его на губах –
Привкус горького миндаля
И йода.

Одиночество – тайна,
Которую нам не понять.

Одиночество не укрыть
В пространствах лгущих зеркал, –

Одиночество останется тайной
И в разбитых вдребезги стёклах.

1989

* * *

Осенний дирижёр –
Зияющая рана –
Слабеющей листвы невыносимый свет,
Сквозь суету теней вечернего органа
Отрывистые па
Суровых кастаньет.

И нет иной земли,
Где листья пахнут солью,
И не сыскать причин, и не просить пощад,
Лишь тишина ветвей склонится к изголовью,
И свищет вперебой,
И плачет невпопад.

Мы потеряли след
В струящейся метели
Отжившего листа скрипичного ключа,
Немой восторг горит тавром осенней прели,
И эта немота –
Звучит – пока – ничья.

Лови скользнувший лист –
Загадывай желанье,
Танцуй на крутизне простуженных сурдин,
Есть поздняя пора счастливого незнанья
Пред жертвенным костром,
Чей дым неуследим.

1990

* * *

Печальный Херувим осеннего стола
Изнеженных смертей неосторожных льдинок,
В стакане голубом богемского стекла
Пред ужасом побед вступивших в поединок,
Мальчишка, вестовой обугленной судьбы,
Ночные облака простят тебе удачу,
По хрупкости стекла осенние дожди
Беспутность наготы легко пересудачат,
Лети во весь опор, на Патмосе уже
В тиши строчит донос любимец и апостол
Ты лучше откажи спасением душе,
Чем холодом строке, чем листьями погосту,
Спеши во весь опор во избежанье тьмы,
И, если, впопыхах, придётся оступаться,
Держись за листопад, за город, за дымы,
За прирождённый страх высоких провокаций,
Бессонный Ангел мой, за суетной каймой
Белеющих дымов осенних всесожжений
Печаль твоя светла молочной сединой
Сегодняшних страстей и завтрашних сомнений.

1990

* * *

Полны озёра битого стекла,
Прибрежний сумрак бредит тишиной,
Здесь – немота, здесь вечность протекла,
Оставшись немотой и глубиной,
Здесь осторожно пробуют на вкус
Рассветный воздух, так ли он хорош,
Здесь староверный, старческий искус
Покоится, как в голенище нож.
Подвижный сумрак мертвенной воды,
Органный свет и шелест тростника;
И тайнопись раскольничьей звезды –
Отрадна, холодна и далека.
Здесь на губах остывшая душа
Живёт воспоминаньем и тоской,
Здесь убывают звёзды, не спеша,
Не нарушая матовый покой.
О Господи, в какие времена
Ты создал твердь над небом и водой,
Пошто мне неизбывная вина,
И что мне делать, Господи, с собой?
Куда уйти от сумрачных небес
И от воды лепечущего сна? –
Здесь нет креста,
Здесь не поможет крест,
Здесь нет весны,
Здесь – Вечная Весна,
Здесь нет имён, здесь вчуже имена,
Здесь прорастают вещи костяком,
И боль живёт, остра и холодна,
Как будто валидол под языком.

1982

* * *

Свечи потухли. И ночь наступила в округе.
Лестницы зябли в своей круговерти шатучей.
Стыли от холода зубы и ныли перила –
Чёрное небо в холодном пролёте парило.

Так напрягаются нервы звонков телефонных.
Самое страшное – это понять и запомнить.
Грусть неразборчива – всё прибирает на память,
Даже отточие, даже безлюдие комнат.

Свечи погасли. Так гаснет сознанье ребёнка.
Свет убывает, как входит под рёбра иголка –
Боль немоты, здесь не к месту заздравные тосты.
Чёрное небо упало на место погоста,
Чёрное небо упало холодным туманом,
И фонари разболелись, как старая рана,
Боль осторожною кошкой у запертой двери,
Самое страшное – это понять и поверить.

Свечи истаяли, не породив соучастья
В зыбкой поверхности мёртвых зеркал паучачьих,
Холод паучий крадётся стеною к подушке,
И угрожает – не гибелью – только удушьем.
Гулкое небо повисло в окне и дурачится,
Давних истерик следы на простынке из прачечной,
Кто там, в углу тихо просит прощенья и гибели?
Воды сомкнулись. И нас в темноте не увидели.

1980

Среда, второе января

Среда, второе января.
Стрела обратного отсчёта
Не досягает до нуля,
Как будто ей мешает что-то
Пройти упрямую черту,
Чтоб обагрить источник речи,
И цепь времён держать во рту
Над невской набережной – вечно.

Забвенье – это ремесло,
Теченье медленного Нила.
Здесь время стеблем проросло
И семенами накормило.
Наивна вера, но обман
Бездомной тени человечьей
Хранит туман небесных манн
Для чёрных ран Замоскворечья.

На стёклах ледяной нарост
Скрывает мир, большой и рделый,
И, словно ящерица хвост,
Душа отбрасывает тело,
Чтоб в наготе, как персть дрожа,
В себя смотреться беспристрастно,
Понеже смерть и есть душа
Без времени и без пространства.

02.01.2002

* * *

Творец не признавал карандаша:
Всё набело и в первый день, и в пятый, –
Вселенная ложилась не спеша
На чёрный ватман вечности не смятый.
На тверди разгорался сонм светил,
И вот, уставши до шестого пота,
Творец рулетку жизни раскрутил
И отдохнуть решил до дней потопа.

Не понимая участи своей
И на себя вселенную умножив,
Светилась жизнь окалиной морей,
И разум обрастал змеиной кожей.
Надменная, как книга Бытия,
В себе самой найдя исток творенья,
Не чувствуя руки поводыря,
Своих детей ведя на преступленье,
И образ и подобие поправ,
В себе самой и множилась и крепла…
С кощунственной молитвой на устах
Жизнь снова обратится в горстку пепла.

Но как она чертовски хороша,
В смирении с гордыней не разъятом.
Творец не признавал карандаша, –
Всё заново и в первый день и в пятый.

1988

* * *

Ты любишь жасмин,
Но, где мне его достать в ноябре.
Но ты любишь жасмин,
Я могу подарить тебе хризантемы…
Но ты
любишь
жасмин...

1981

* * *

Ты помнишь дерево в снегу?
Скрипичный ключ басовой ноты –
Оно застыло на бегу –
В броске! – готовилось к полёту.

Мы укрывались в той ночи,
Фонарным светом окружённой.
Мы слышали: оно кричит –
Стволом, морозом обожжённым,
Ветвями, грузными от ласк
Бестрепетно-нагого снега.
Оно не различало нас
Сквозь снег последнего набега…

А мы – стояли средь реки
Потока белого атласа,
Не понимали, дураки,
Бессмертья выпавшего часа.

1988

* * *

Я люблю тебя так,
Что ты этого не заметишь:
Так и должно быть,

И, пожалуйста,
Не касайся
Балконных перил:
Они проржавели.

1989

* * *

Я слышу, как листья крадутся аллеей,
Я слышу, как письма в анналах стареют,
Я слышу, по поступи тьму различая,
По крыше, по остову,
Мглей и горчая,
Проходит последняя,
Чёрная стража,
И ветер всё медленней,
Гибельней пряжа.

Но в каждом звонке – колокольцы Валдая,
И времени нет,
И беда молодая,
Как жёлтый билет, прилепляется к стёклам –
Осенний скелет?
Апельсинная корка?
Обглоданный свет, безучастный, как стража?
И ветер всё медленней,
Гибельней пряжа.

Но с каждой минутой
Всё туже эклога,
И нетто и брутто
Постылого слога:
Сквозняк проникает, сквозняк понимает,
Где плачется Каин, где прячется Авель, –
Отдать его веденью помыслы наши!
И ветер – всё медленней,
Гибельней пряжа.

Что делать,
Каким прозябать бездорожьем?

А ветер всё медленней,
Ветер всё строже...

Вот, например, квантовая теория, физика атомного ядра. За последнее столетие эта теория блестяще прошла все мыслимые проверки, некоторые ее предсказания оправдались с точностью до десятого знака после запятой. Неудивительно, что физики считают квантовую теорию одной из своих главных побед. Но за их похвальбой таится постыдная правда: у них нет ни малейшего понятия, почему эти законы работают и откуда они взялись.
— Роберт Мэттьюс

Я надеюсь, что кто-нибудь объяснит мне квантовую физику, пока я жив. А после смерти, надеюсь,

Бог объяснит мне, что такое турбулентность.
— Вернер Гейзенберг

Меня завораживает всё непонятное. В частности, книги по ядерной физике — умопомрачительный текст.
— Сальвадор Дали

Стояли звери около двери,

В них стреляли, они умирали...

Стихи очень маленького мальчика

Все материалы размещенные на сайте принадлежат их владельцам. При копировании материалов ссылка на источник обязательна! Администрация не несет ответственности за нарушения авторских прав, все материалы содержатся на сторонних ресурсах, все ссылки скрыты.