Schokn / ЩЕкн

КВАНТОВАЯ ПОЭЗИЯ МЕХАНИКА

Вот, например, квантовая теория, физика атомного ядра. За последнее столетие эта теория блестяще прошла все мыслимые проверки, некоторые ее предсказания оправдались с точностью до десятого знака после запятой. Неудивительно, что физики считают квантовую теорию одной из своих главных побед. Но за их похвальбой таится постыдная правда: у них нет ни малейшего понятия, почему эти законы работают и откуда они взялись.
— Роберт Мэттьюс

Я надеюсь, что кто-нибудь объяснит мне квантовую физику, пока я жив. А после смерти, надеюсь, Бог объяснит мне, что такое турбулентность. 
— Вернер Гейзенберг


Меня завораживает всё непонятное. В частности, книги по ядерной физике — умопомрачительный текст.
— Сальвадор Дали

Настоящая поэзия ничего не говорит, она только указывает возможности. Открывает все двери. Ты можешь открыть любую, которая подходит тебе.

ЗАРУБЕЖНАЯ ПОЭЗИЯ

Джим Моррисон
Albert Ehrenstein

БЕРЕГ

 

Кукушка жабу кличет в горе:

«Утопло злато солнце в море!»

Густая кровь погубленного солнца

Вопит с небес. Само пропав в просторе,

Хлебает море блики в своре туч себе на горе.

Последний жаворонок взмыл во славу солнца.

Лежат тюлени, в лень волны влитые,

Лягушки дальние урчат — вода им в радость.

И серебром ребрится бледный месяц в медных далях.

Мель вод всосала ужас мой, как в глотку, в отмель, —

И лодку, и друзей удалых.

И каждый друг-приятель мертв!

И брат мой тоже мертв.

И где вы все, родные?

 

 

 

 

 

 

ДИКИЙ ЛЕБЕДЬ

 

Всем воздухом владеет птица,

Всеми хвоями на соснах,

Над горами взмыв на веснах,

Взмыв на крыльях по-над брегом.

 

Я омертвен блеклой стужей,

Я осыпан белым снегом,

Ты опет песком пустынь,

Вольный дикий лебеденок.

 

Сияет солнце для тебя,

Тебе не страшен буйвол бури, —

Крылья выше туч возносят,

Вольный дикий лебеденок.

 

Я во прахе копошусь.

Себя за горло взять могу всегда.

И — прочь из жизни! Но куда?

 

 

 

 

 

Сенна-сегодня

 

Поскольку ты похоронен на холме

земля сладкая.

И куда бы я ни шел на цыпочках, я иду чистыми тропами.

О розы твоей крови

сладко оплодотворяет смерть.

Я больше не боюсь

до смерти.

Я уже процветаю на твоей могиле,

с цветками вьюнка.

Твои губы всегда звали меня.

Теперь мое имя не знает, как вернуть.

Каждую лопату грязи, которую я спрятал

он похоронил меня тоже.

Поэтому ночь всегда со мной,

и звезды, только в сумерках.

И наши друзья меня больше не понимают

потому что я чужой.

Но ты у ворот самого тихого города,

а ты жди меня, о ангел!

 

 

 

 

 

 

Одиночество

 

Перевод Колесниковой Натальи

 

Мои друзья – как гибкий тростник,

Их сердце – на кончике языка,

Им неведомо чувство стыда;

Я б хотел станцевать на их головах.

 

Девушка, которую я люблю,

Чистейшая из душ,

Избранница Света –

Ты ни разу на меня не взглянула,

Твоё лоно не знало страсти,

Моё сердце сгорело дотла.

 

Я знаком с зубами собак,

Я живу в переулке, где ветер

Дует только в лицо,

Под крышей, дырявой, как сито,

В доме, где на стенАх веселится плесень

И для дождя открыты все щели.

 

«Убей себя!» говорит мне мой нож.

Я лежу в дерьме;

Высоко надо мной мои враги

Разъезжают в каретах по лунной радуге.

 

 

 

 

 

 

ИЕГОВА

 

На громовом Щите Твоём —

Погибель и возмездье.

Во гробах роет Божий Гром

И кроет мраком горы.

Гремит Проклятие Твоё

В поверженной вселенной.

 

В каменоломнях бытия

Рождается калека,

Чтобы распугивать ворон.

Твоим он попран Гневом.

Но если этот, на кресте,

Явил нам человека,

То кто же Ты? Кто Ты таков,

Его в Себя вобравший?

 

 

 

 

 

 

АГАСФЕР

 

Я, пленник пространства

На смерть обреченный

И приговоренный ко сну,

Встретился в нем

С Вечным Жидом,

Который скитается во вселенной,

Весь век искупая вину.

 

Сапожником был он

И кое-что смыслил

В устройстве стопы и ступни —

И слыл мудрецом

Ставший Вечным Жидом,

Пророчьей бежал болтовни.

 

И вот в мастерскую

Нагрянул из храма

Мечтатель и плотник один,

Не чуждый талмуду,

Но верящий чуду,

С лицом словно поле,

Всё в рыжих колосьях,

И просит сандалий

Под цвет влясяницы,

Усталый кочевник

И мастер о многом

Плести небылицы

На местном наречье.

 

Бессонные очи

Взирают смятенно.

Он знает: он родом

Из Обетованной.

Там серое пламя

Пылает — в Священной.

А Рима не знает.

Весь мир Средиземный

Лишь в приступе гнева

Явил Иегова.

 

Терновые тени

Его настигают,

Могильная вечность

И звездная млечность.

Поверить не просто,

Что скоро погосты

Восстанут крестами —

Один перед нами,

Упавшее в землю

Зерно прорастает.

 

Сапожник — противник

Убийств ритуальных.

Он дарит сандальи

Без мыслей скандальных.

Ступай-ка отсюда

Без всякого чуда!

 

И в час исполнения

Промысла Божия —

С крестом во спасение,

С толпой у подножия, —

Для шедшего с кресной

Всемирною ношею

Опять-таки

Сделал сапожник хорошее:

Водой напоил

И нести подсобил.

 

И что же из всего этого вышло?

Законопослушный без мести

Разбил бесконечным ударом бессмертия

Несчастного сапожника Агасфера,

Обул его в неснашиваемые башмаки скорби

И обрек ставшею второй кожей душу

На тысячелетние скитания.

 

Воды

Добросовестно расступались перед ним,

Бездны

Выплевывали его наружу,

Акулы не пожирали,

Вулканы не брали

Огнеупорное тело,

Вулканы войн,

И мадридская резня,

И польский погром.

А стоило смертолюбивому старцу

Где-нибудь и как-нибудь

Угораздить под

Убийственную крестоносную руку, —

Это было ему лишь в науку,

Чтобы он ведал,

Что вновь оживает.

 

На празднике торгашей и шлюх

Он наконец набрался духа

И повесился. —

На Рождество. —

Но милосердия

Немилосердье!

Сняли — и вновь воскресили его.

 

В Риме

Под папскую колесницу,

Ставшую новомодным авто,

Он угораздил.

Не взяло его и это,

Потому что не брало его ничто.

«Эй, папа, — заорал он, — растяпа,

Знавал я когда-то и проклятого Распятого!

Поцелуй своего Христа во все места!»

 

В Мекке —

Велик Аллах —

Его обижали в общественных местах,

Распознавая в нем старого труса,

Втайне

Верящего в Иисуса!

 

В Ерусалиме,

У Стены Плача,

Никто не разобрал

Его арамейской речи.

Репатрианты говорили на языке,

Который казался им древнееврейским,

Ослы ревели невдалеке,

Смехом,

По-иудейски злодейским,

Высмеивали и омеивали собственного предка.

В лицо ему

Ткнул сигаретой

Член агасферова племени —

Англо-еврейский

полицейский.

 

Заповедь «Не убий Агасфера» —

Это наша главная вера.

Пусть он живет, живет, живет.

Пусть будет пуст ему небосвод.

Пуст и призрачен, и прозрачен —

Путь ему туда не назначен.

Ладан

Ему заповедан и задан.

 

Якобы чтут они Бога — и якобы жив ОН.

Если Господь есть Любовь, что такое Любовь?

Или закон Моисеев пригоден лишь для иудеев,

А остальным — подавай обязательно Сына —

Нет, сыновей —

Ведь один вдруг, не дай бог, помрет.

Он вот помрет — а контора к кому перейдет?

Христианина легко переделать в раввина.

 

Пленник пространства,

На смерть обреченный

И приговоренный ко сну,

С Вечным Жидом

Я встретился в нем:

Сапоги-скороходы страдания

Носят его по вселенной:

Ноги не держат,

Зато расступаются

Воды.

 

 

 

 

 

 

ДОН ЖУАН

 

Ему подобные — нечасто

Живут: глазасто и рукасто,

Загребисто и напролом!

Он служит бабьим палачом.

Сперва любое лоно сонно.

Он раскупоривает лоно —

Заплесневелую бутыль,

Где жизнь и смерть, огонь и гниль.

Худышка или же толстушка

Его влюбленная подружка?

Он не заметил — он проник

Насквозь, с налету и на миг!

В муке она была иль в пудре? —

Которая из них? — Он по три

Берет за раз и ни одной

Вовек не стать ему женой.

И снова странник сей в дороге.

И снова волосы и ноги

В единый спутались клубок.

Потерян счет — и краток срок!

 

 

 

 

 

 

БОГ УМЕР

 

Снег на зелени земной,

Огнедышащий конвой

Туч над юностью толпой.

 

Трубный звук гремит вокруг.

Трупный смрад царит вокруг.

Трудный путь безбожных мук.

 

Время муравьев железных —

Безработных, бесполезных

В обагренных кровью безднах.

 

Ты подумаешь о Боге,

А она расставит ноги:

Нет причины для тревоги.

 

Бог взопил: «На помощь», и каратели

Поспели побежденного добить.

Решают нынче — быть или не быть —

Воители, правители, читатели.

Альберт Эренштейн (Albert Ehrenstein )(1886–1950) – поэт-экспрессионист. Учился в Венском университете, некоторое время жил в Берлине, побывал во многих странах Европы, в Африке, в Китае. Первый сборник стихотворений, «Белое время», выпустил в 1913 г. Период наибольшей творческой активности Эренштейна – 20-е годы, когда известность его уже начала спадать. В 1932 г. эмигрировал в Швейцарию, в 1941 г. – в США, где в 1950 г. умер в больнице для неимущих. На русском языке впервые опубликован в 1923 году (в переводах В.Нейштадта и С.Тартаковера).