Schokn / ЩЕкн

КВАНТОВАЯ ПОЭЗИЯ МЕХАНИКА

Вот, например, квантовая теория, физика атомного ядра. За последнее столетие эта теория блестяще прошла все мыслимые проверки, некоторые ее предсказания оправдались с точностью до десятого знака после запятой. Неудивительно, что физики считают квантовую теорию одной из своих главных побед. Но за их похвальбой таится постыдная правда: у них нет ни малейшего понятия, почему эти законы работают и откуда они взялись.
— Роберт Мэттьюс

Я надеюсь, что кто-нибудь объяснит мне квантовую физику, пока я жив. А после смерти, надеюсь, Бог объяснит мне, что такое турбулентность. 
— Вернер Гейзенберг


Меня завораживает всё непонятное. В частности, книги по ядерной физике — умопомрачительный текст.
— Сальвадор Дали

Настоящая поэзия ничего не говорит, она только указывает возможности. Открывает все двери. Ты можешь открыть любую, которая подходит тебе.

ЗАРУБЕЖНАЯ ПОЭЗИЯ

Джим Моррисон
RENE-EMIL CHAR

ТЫ ТАК СПЕШИШЬ ПИСАТЬ...

 

Ты так спешишь писать
Как будто боишься не поспеть за жизнью
А если так скорей к своим истокам
Поторопись
Поторопись и передай
Тебе доставшуюся долю
Чудесного
И доброты и мятежа
Ты в самом деле можешь не поспеть за жизнью
Невыразимой жизнью
Единственной с которой ты согласен слиться
В которой ежедневно
Тебе отказывают существа и вещи
И от которой в беспощадной битве тебе то здесь то там
Урвать клочек-другой порою удается
А вне ее один лишь тлен
И если в пору тяжкого труда ты встретишь смерть
Прими ее как принимает потный
Затылок
Ласку
Прохладного платка
Склонись пред ней
И смейся если хочешь
И ей отдай свою покорность
Не отдавай оружия
Ты создан был для редкостных мгновений
Преобразись исчезни
Без сожалений
Смирись с необходимостью суровой
На том углу за ближним поворотом
Быть может жизнь твоя
Исчезнет

Роись во прахе
Никто не в силах ваш союз расторгнуть
С жизнью.

 

 

 

 

 


ИВОЛГА

 

Иволга в город рассвета влетела.
Клинком своей песни печальное ложе замкнула.
Кончилось все навсегда.

3 сентября 1939 года

 

 

 

 

 


ПРОЩАНИЕ С ВЕТРОМ

 

   На склоне холма за деревней разбили свой лагерь поля душистой мимозы. Может случиться,
что во время сбора цветов вас ожидает вдали от плантации благоуханная встреча с девушкою,
чьи руки носили весь день охапкою хрупкие ветки. Точно светильник в своем ореоле,
сотканном из аромата, она удаляется спиной к заходящему солнцу.
   Заговорить с нею было бы святотатством.
   Сойдите в траву, уступите ей путь. Может быть, вам повезет и вы заметите на ее бубах призрак —
желанную влажность Ночи.

 

 

 

 

 

 


ИЗ КНИГИ «ЛИСТКИ ГИПНОСА»

 

 

(71)

Ночь несется стремительно, как бумеранг, выточенный в наших
костях, несется со свистом, со свистом...

 

 

(73)

Если верить глубинам травы, где всю ночь распевала чета сверчков,
утробный период жизни довольно приятен.

 

 

(81)

Согласьем лицо озаряется. Отказ придает ему красоту.

 

 

(90)

Некогда были даны имена различным отрезкам времени: это день,
это месяц, эта церковь пустая — год. Теперь мы подходим вплотную к 
к секунде, когда смерть наиболее яростна, а жизнь обретает самые четкие грани.

 

 

(97)

Самолет кидается вниз. Невидимые пилоты освобождаются от плодов своего полночного сада,
потом на мгновение зажигают огонь под мышкой у самолета, подтверждая для нас конец операции. 
Остается лишь подобрать рассыпанные сокровища. Так и поэт...

 

 

(177)

Дети воплощают в себе прекрасное чудо: они остаются детьми и нашими
глазами смотрят на мир.

 

 

(186)

Неужели нам суждено быть лишь начатками истины?

 

 

(197)

Быть человеком броска. А не пиршества, его эпилога.

 

 

(200)

Когда ты совсем опьянел от тоски, вдруг выясняется, что тоски в
тебе осталось не больше, чем в хрустале.

 

 

 

 

 

 

 

ВЕЧЕРНЯЯ ОТКРЫТКА

 

Вот и еще раз Новый год перемешивает наши глаза
Высокие травы не спят любовь у них только к огню да еще к искусанным стенам тюрьмы
А потом останется прах победителя
Останется сказка о зле
Прах любви
И шиповник останется с его похоронным набатом
Твой собственный прах
Призрачный прах твоей застывшей судьбы
На конусе мрака.

 

 

 

 

 

 


ПОРОГ

 

Когда пошатнулся заслон, когда человек покачнулся от невиданного обвала — 
от утраты веры в богов, тогда в далекой дали не желавшие гибнуть слова попытались
противиться этой чудовьщной встряске. Так утвердилась династия
их глубинного смысла.
Я дошел до истоков этой ливневой ночи. Укрепившись корнями в первой дрожи рассвета,
пряча в поясе золото всех зим и лет, я жду вас, друзья, я вашего жду прихода. Я вас
уже чую за чернотой горизонта. Не иссякают в моем очаге пожелания счастья
для ваших домов, и мой кипарисовый посох от чистого сердца радуется за вас.

 

 

 

 

 

 


НА ПРОВОДАХ...

 

На проводах во все горло птица
Простую земную жизнь воспевает.
И нашему аду нравится песня.

А ветру становится тошно,
И звезды все понимают.

Безумство! Преодолели
Такие глубины судьбы!

 

 

 

 

 

 


ФАНТАЗЕРЫ

 

Они к нам пришли, обитатели леса с другой стороны перевала,
незнакомые нам, враждебные нашим обычьям.
Их было много.
Их отряд возник из-за кедров, у края сухого жнивья, — мы вели 
к нему воду.
Они появились, утомленные переходом, шапки сползли на глаза,
разбитые ноги ступали как в пустоту.

Они нас увидели и сразу остановились.
Они, очевидно, не думали так быстро нас повстречать —
На возделанной этой земле,
Поглощенных работой.
Мы подняли головы и подбодрили их улыбкой.

Один из них, видно самый речистый, приблизился к нам, а за ним
подошел и второй, медлительный, диковатый.
«Мы пришли,— сказали они, — предупредить вас: надвигается
ураган, ваш беспощадный противник.
Так же, как вы, мы знаем о нем
Лишь по рассказам, дошедшим от предков.
Но отчего это вдруг: вот стоим мы сейчас перед вами,
как малые дети, и ощущаем в груди непонятное счастье».

Мы сказали «спасибо» и спровадили их.
Но сначала им дали напиться, и дрожали их руки и смеялись
глаза над краями кувшина.
Люди пилы, топора и ствола, готовые встретить лицом испытанья, но
неспособные воду к полям провести, построить шеренгу домов,
покрасить фасады в приятные глазу цвета,—
Не знали они, что такое
Зимний сад
И как бережливо расходовать радость.

Мы могли бы, конечно, их убедить,
Успокоить их страх.
Да, приблизился срок урагана.
Но зачем же о нем говорить, зачем зря тревожить грядущее?
К тому же в наших краях
Нам, пожалуй, тревожиться рано.

 

Сиверг. 30 сентября 1949 год.

 

 

 

 

 

 


РОДОСЛОВНАЯ ВЕРЫ

 

Покровительство звезд проявляется в том, что они приглашают
нас к разговору и дают нам почувствовать, что мы в этом мире не одиноки,
что у зари есть крыша над головою, а над огнем в моем очаге —
твои руки.

 

 

 

 

 

 


УГАСАНИЕ ТОПОЛЯ

 

Для лесов ураганы подобны ножу.
Засыпаю и вижу сверкание молний.
Пусть смешаются с почвой, где спят мои корни,
Этот ветер огромный, в котором дрожу.

Он шлифует и точит меня неустанно.
Как мертво и туманно дыхание туч!
Как мутна подо мною ложбина тумана!

Мне жилищем отныне — железный тот ключ,
Что огнем притворился в груди урагана,
Да взъерошенный воздух, когтист и колюч.

 

 

 

 

 

 


БОРЦЫ

 

В небе людей хлеб звезд показался мне тусклым и черствым, но по узким
звездным ладоням я прочитал историю их поединков, приглашая одних за другими,
сошедших с помоста и еще погруженных в задумчивость; я собрал золотистый их пот,
и земля умирать перестала.

 

 

 

 

 

 


ЦЕНА ГЛИНЫ

 

Страж проницательный, глядя, как день за днем
Свиваются в спираль ростки свирепых терний,
Земля вперяет в нас отсутствующий взгляд,
И цепенеет боль, как ровный стон цикад,
И божество свой лик являет лишь затем,
Чтоб жажду подхлестнуть в груди того, кто жаждет.

И ты, любимая, довольна будь одним:
Не властна даже смерь над памятью влюбленной.

 

 

 

 

 

 


К М.Г.

 

Осень снует по аллеям быстрее, чем грабли садовника. Но не кидается
злобно на сердце, которое жаждет тенистых ветвей.

 

11 сентября, 1966

 

 

 

 

 

 


РАДОСТЬ

 

Как нежно смеется земля, когда просыпается снег! Лежит она
в крепких объятиях, плачет, смеется. Огонь, от нее ускользавший, сразу
берет ее в жены, как только исчезнет снег.

 

Переводы Мориса Ваксмахера

 

 

 

 

 

 


ОКНО

 

Текучее стекло, стекающий кристалл
стеклянного дождя, прозрачный лист и лед.
Какой калейдоскоп любви перелистал
костер, который вмерз в оконный переплет?
Вы, тайны, – близнецы. Ваш зыбкий монолит
касаньем рассекли мои трава и сон...
Я вас люблю. Я весь... Я до краев налит
свинцовой мукой, но – я все же невесом.

 

 

 

 

 

 

ПИРИНЕИ

 

Зарвавшейся земли отчаянный рывок
окаменел, взметнув гранитный жар и бред.
На этой высоте, сверкая, изнемог,
сам от себя устав, слепящий белый цвет.
На эту высоту мы смотрим лишь вприщур.
Ведь эта высота – не только бред и жар.
Она– для королевств, что каждый трубадур,
отвергнутый в любви, себе воображал.
Неумолимый снег слезинки не прольет.
Скули у ног его! Он жаждет свысока,
чтоб вымерзли дотла и обратились в лед
все, кто горел в огне зыбучего песка.

 

 

 

 

 

 

ВИАДУК

 

Проходи.
Проходи. Роса
тяжким заступом пала ниц.
Нынче радовались голоса
перелетных ночных птиц.
Взмахом каменного крыла
трепет явственного сметен.
Станет тень и твоя тепла,
словно этот сентябрьский клен.
Взвившись вихрем, сущего суть
обнажила и жар, и раж.
Вот и вывел меня Путь
на Раскрестье моих Жажд.
О корявый кремень руд
сколько душу себе ни рань,
притирает живой корунд
ко светящейся грани грань.
Ускользаем, не прекословь,
под грибным дождем, побратим...
Взрыв в реторте твоей, любовь,
был и вправду неотвратим.

 

 

 

 

 

 

ДЕДАЛ

 

Кайло канючило: "Рой!"
"Коли!" – подначивал нож.
Мол, память мне всю смой.
Хаос мой, мол, стреножь.
Все, кто мне как родной,
все, кто меня клял,
сгорбились надо мной,
глядя мне прямо в кляп.
Шорох моих шагов –
в зимней траве дней.
Выше она врагов.
Памяти – зеленей.

 

 

 

 

 

 

 

НОЧЬ ИСТИНЫ

 

Не будет звезд в зените,
а ветер будет лют,
и скажет ночь: входите,
вот вам и ваш приют.
И мы поймем, что это
в действительности так,
когда остаток света
совсем поглотит мрак.
Мигнет и станет слепо
фонарное стекло....
Ах, боже мой, у неба
лицо белым-бело!
Земля тепла, и милость
нам явлена в корнях,
в которых отразилась
любовь моя и крах.

 

 

 

 

 

 

ПОЛНОЙ МЕРОЙ

 

Когда костьми в земле нащупал лето
я сквозь осколки своего лица
и твоего – то все-таки все это,
любовь, еще не значило конца.
Врасплох захваченные странной новью,
мы под ногами ощутили дно,
где все, что было некогда любовью,
как будто бы и не пресечено.
Гнездилось, трепетало и звучало
умолкшее, и сумеречный миг
плыл в бесконечность, где опять начало
венчало путь, упершийся в тупик.
Ворсинки шерсти – щупальцами спрута,
но смерть не прорастала напоказ,
и два зрачка, мерцая в недрах смуты,
в самих себе соединили нас.
А счастье не сбывалось, ибо следом
о нас живых за нами шла молва.
Наперекор всем радостям и бедам –
нагая вытоптанная трава.

 

 

 

 

 

 

К***

 

Ты – мое головокруженье
столько лет у судьбы на сгибе,
что любви нашей не остудит,
не погубит и наша гибель.
Не смогло нанести урона
даже то нам, что лезло в щели,
ядом медленным приручая
к исчезаньям и возвращеньям.
Как за ставнями из самшита,
монолитом горного кряжа
наше краткое совершенство,
чрезвычайное счастье наше.
Счастье – ты, на меня однажды
осужденная на столетья.
Наши тайны поймут друг друга,
только их не постигнет третий.
И любой отголосок боли –
изнутри ли, извне ли, свыше ль –
в теле нашего единенья
постепенно обрящет нишу.
И любая полоска света
в нашем облаке сыщет сердце,
разорвет его и вернет нам,
ставши нашим единоверцем.
Говорю, как чувствую: счастье.
Эти горы и эти ставни
я терпеньем преодолею,
когда завтра уже не станет.

 

 

 

 

 

 

* * *

 

Рудокопы невнятной речи,
не дает вам покоя мой
каждый жест, и вы каждый вечер
все воюете с немотой.
Вам неймется и в стужу злую,
и от солнца медовых сот,
и когда я ее целую
в непорочно безмолвный рот.
Странно зреют во мгле и брезжат
звуки тьмы, не срываясь с уст:
на мучительном побережье
шевелится невнятный куст.
Лжет рассвет, городам несущий
четко вызубренный пароль.
Все, что явственно, то не суще:
шерстью чувствую эту боль.


Переводы С. Гончаренко

РЕНЕ ШАР (Rene-Emil Сhar, 14 июня 1907, Лиль-сюр-ла-Сорг, деп. Воклюз – 19 февраля 1988, Париж) – французский поэт, один из крупнейших лириков ХХ века.Родился в 1907 году в Провансе. В 1929 г. познакомился с Бретоном, Арагоном и другими сюрреалистами, публиковался в журнале «Сюрреалистическая революция», в 1930 - в журнале «Сюрреализм на службе революции», выпустил вместе с Бретоном и Элюаром книгу стихов «Отставить работы» (1930), но держался в группе особняком, оставаясь своего рода «классиком» среди авангардистов (сборник стихов «Молот без хозяина», 1934, с иллюстрациями В.Кандинского; муз. Пьера Булеза, 1955). После 1935 г. отошел от группы и ее коллективных акций, но сохранил связи со многими соратниками. В 1941-1945 гг. Шар - участник Сопротивления, сражался в партизанском отряде. Опыт войны обобщен в книге поэтических афоризмов «Листки Гипноса» (1946).). Послевоенную книгу стихов «Ярость и тайна» (1948) Альбер Камю назвал «самым поразительным явлением французской поэзии после "Озарений" Рембо и "Алкоголей" Аполлинера» (эссе «Рене Шар», 1958), Позднее Шар жил в своей усадьбе в Провансе, с природой и жизненным укладом которого связана его лирика (сборники «Слово-архипелаг», 1962; «Утраченная нагота», 1971; «Песни Баландраны», 1977). В 1955 он познакомился в Париже с Мартином Хайдеггером. Шар организовал семинары хайдеггеровского кружка в 1966-1969 гг. в прованском городке Тор и деятельно участвовал в их работе; Хайдеггер посвятил Шару свой стихотворный цикл «Замысленное», не раз возвращался к его поэзии в своих статьях и заметках. Шару принадлежат также книги стихов и поэтических афоризмов «Поиск основания и вершины» (1955), «Слово-архипелаг» (1962), «Утраченная нагота» (1971), многочисленные эссе о его друзьях-художниках.

 

Есть у Шара стихотворения в прозе, есть свободный стих, есть (их значительно меньше) вещи, написанные традиционно, с рифмой, с четкой ритмической органгизацией. И есть несколько ключевых тем-образов, лейтмотивов. Это — мотив звезды, метеора, ночного неба, населенного звездами-борцами, звездами-труженниками («золотистый пот на их лбу»), падучими звездами, в своей мгновенной и прекрасной судьбе олицетворяющими величие и трагизм краткого человеческого бытия перед лицом необъятной вселенной... Это — мотив корней и почвы; мотив жатвы, как итога человеческого труда. Это — мотив четырех стихий: земли, воды, воздуха и огня, их единства и борения. Образы этих первоэлементов были очеловечены у Шара. Ибо и звезда, и корень, и яблоня — все это для него образы трагического и радостного противоборства с судьбой. С ураганом. 
Великую роль в этом противоборстве Рене Шар отводит поэту — путнику и пророку, который осознает свою ответственность перед людьми, ибо он такой же, как все люди. Но он вооружен прекрасным и могучим оружием: словом.