Schokn / ЩЕкн

КВАНТОВАЯ ПОЭЗИЯ МЕХАНИКА

Вот, например, квантовая теория, физика атомного ядра. За последнее столетие эта теория блестяще прошла все мыслимые проверки, некоторые ее предсказания оправдались с точностью до десятого знака после запятой. Неудивительно, что физики считают квантовую теорию одной из своих главных побед. Но за их похвальбой таится постыдная правда: у них нет ни малейшего понятия, почему эти законы работают и откуда они взялись.
— Роберт Мэттьюс

Я надеюсь, что кто-нибудь объяснит мне квантовую физику, пока я жив. А после смерти, надеюсь, Бог объяснит мне, что такое турбулентность. 
— Вернер Гейзенберг


Меня завораживает всё непонятное. В частности, книги по ядерной физике — умопомрачительный текст.
— Сальвадор Дали

Настоящая поэзия ничего не говорит, она только указывает возможности. Открывает все двери. Ты можешь открыть любую, которая подходит тебе.

ЗАРУБЕЖНАЯ ПОЭЗИЯ

Джим Моррисон
PAUL CELAN

ФУГА СМЕРТИ

 

Черная млечность рассвета мы пьем ее на закате

мы пьем ее в полдень и утром и пьем ее по ночам

мы пьем и пьем

мы в небе могилу роем там тесно не будет лежать

В доме живет человек он играет со змеями пишет

он в сумерках пишет в Германию золото волос

твоих Маргарита

он пишет и после выходит из дома и звезды сияют

он свистом зовет своих псов

он свистом сзывает евреев чтобы рыли могилу в земле

он велит нам теперь сыграйте для танца

Черная млечность рассвета мы пьем тебя ночью

мы пьем тебя утром и в полдень и пьем на закате тебя

мы пьем и пьем

В доме живет человек он играет со змеями пишет

он в сумерках пишет в Германию золото волос

твоих Маргарита

Пепел волос твоих Суламифь мы в небе могилу роем

там тесно не будет лежать

Он кричит вы там глубже в землю а вы там играйте и пойте

он пистолетом грозит и глаза его голубые

вы там глубже лопаты а вы там дальше играйте для танца

Черная млечность рассвета мы пьем тебя ночью

мы пьем тебя в полдень и утром и пьем на закате тебя

мы пьем и пьем

В доме живет человек золото волос твоих Маргарита

пепел волос твоих Суламифь он играет со змеями

Он кричит слаще пойте про смерть смерть немецкий маэстро

он кричит гуще скрипки вы в небо уйдете как дым

в облаках вы найдете могилу там тесно не будет лежать

Черная млечность рассвета мы пьем тебя ночью

мы пьем тебя в полдень смерть немецкий маэстро

мы пьем тебя на закате и утром мы пьем и пьем

cмерть немецкий маэстро и меток глаз голубой

точна свинцовая пуля и она покончит с тобой

в доме живет человек золото волос твоих Маргарита

он травит собаками нас нам в небе могилу сулит

он играет со змеями грезит смерть немецкий маэстро

золото волос твоих Маргарита

пепел волос твоих Суламифь.

 

 

 

ТИШЕ!

 

Тише! Я вонзаю шип в твое сердце,

ведь эта роза, ведь роза

в зеркале стынет вместе с тенями, она кровоточит!

Она и тогда кровоточила, когда да и нет мы смешали,

когда мы пили в захлеб,

ведь бокал, со стола соскочив, зазвенел,

возвещая нам ночь, что смеркалась дольше, чем мы.

Мы пили жадными ртами:

это было желчью на вкус,

но пенилось, словно вино –

Я шел за лучом твоих глаз,

и язык лепетал нам о сласти…

(Он все также лепечет, лепечет.)

Тише! Шип все глубже вонзается в сердце;

он в тайном сговоре с розой.

 

 

 

ВОДА И ОГОНЬ

 

Я в башню тебя заточил и слово вымолвил тисам,

брызнуло пламя из них на твое подвенечное платье.

Ночь светла,

ночь светла, зачинщица наших сердец,

ночь светла!

Ее свет заходит за море,

будит луны в заливе и ставит на скатерти пены,

смывая мне с них времена.

Оживи серебро, стань чашей, ковшом, как ракушка!

Скатерть время полощет к часу от часу,

ветер полнит сосуды,

море пищу выносит:

блуждающий глаз, оглушенное ухо,

рыбу, змею.

Скатерть время полощет к ночи от ночи,

надо мной проплывают флаги народов,

люди рядом со мной гребут в гробах к берегам,

и подо мной, как в Иванов день, звездит и небесит!

И я взгляд поднимаю к тебе,

солнцепламенной:

вспомни время, когда вместе с нами ночь всходила на гору,

вспомни время,

вспомни, что я был тот, кто я есть:

мастер застенков и башен,

тисов дыхание, брошенный в море гуляка,

слово, в которое выгоришь ты.

 

 

 

* * *

 

Из сердец и мозгов

прорастают былинки ночи,

и слово, серпом изреченное,

склоняет их к жизни.

Как и они, немые,

мы веем навстречу миру:

наши взоры

обмениваются, милости ради,

мы на ощупь идем

по их темным намекам

Безблико

молчат твои очи в мои,

блуждая,

подношу твое сердце к губам,

и ты мое сердце подносишь:

то, что пьем мы сейчас,

утоляет жажду часов;

тем, что есть мы сейчас,

наполняют часы времена.

Пригубим мы их?

Ни звука, ни блика:

нет между нами ответа.

О былинки, колосья,

вы, былинки ночи.

 

 

 

* * *

 

Дождь полнит кружку, чтобы нам напиться.

Нам сердце ночи вынянчит траву.

Но время жатвы миновало, жница.

Спи. Я же все увижу наяву.

Как прядь твоя бела, ночная вьюга!

Бело в былом, бело, что впереди.

Мой счет – года, твой счет – часы досуга.

Мы пьем дожди. Дожди мы пьем. Дожди.

 

 

 

ЧТО СЛУЧИЛОСЬ?

 

Что случилось? Камень под горою.

Что приснилось и тебе и мне?

Слово. Откровенное. Родное.

Выше звезд. С землею наравне.

С чем мы шли против всего глухого?

Шли мы с камнем пропасть заложить.

Сердце к сердцу. Тяжко было слово.

Стать весомей. Легче слыть.

 

 

   

* * *

 

Что это и откуда?

Чужой ты стала мне.

Твой пульс звенит повсюду

В колодезной стране,

где тела нет для тени,

и губ для влаги нет,

где свет трепещет в пене,

и пена полнит свет.

И ты уходишь в струи,

проходишь свет насквозь.

Но ты игру такую,

пока не поздно, брось!

 

 

 

ПСАЛОМ

 

Никому нас не вылепить снова из глины,

никому не воскресить наш прах.

Никому.

Хвала тебе, Никому.

Во благо твое

расцветем.

Тебе

вопреки.

Ничем

были мы, есть и будем,

в расцвете:

ничем –

Никому-розой.

С пестиком,

светлым душой,

с тычинками небеснопустынными

с цветком покрасневшим

от пурпура нами пропетых слов

о шипах, о

о шипах.

 

 

 

* * *

 

Из голубей взмывает самый белый!

Я от любви преобразился весь!

В дом древо входит поступью несмелой.

Ты так близка, как будто ты не здесь.

Из рук моих берешь цветок беспечно:

Не красный, не седой, не голубой.

Где не был он, там он пребудет вечно.

Нас нет, и с ним остались мы с тобой.

 

 

 

ВЕЧНОСТЬ

 

Ржаворожденный нож, древа ночного кора

тихо шепчут тебе время, сердца, имена.

Мы слышали спящее слово, оно

во сне ныряет в листву:

будет осень увещевать,

еще речистей рука, что листает ее,

свеж, как забвения мак, рот, успевший ее целовать.

 

 

 

TENEBRAE

 

Мы вблизи, Господь,

мы вблизи, мы явь.

Мы уже одержимы, Господь,

мы друг в друга впились, словно

плоть любого из нас

плоть Твоя, Господь.

Молись, Господь,

взывай к нам,

мы вблизи.

Мы сквозь ветер сошли,

сошли, чтоб склониться

над корытом и кратером.

Мы сошли, чтоб испить, Господь.

Там была кровь, тобой

пролита, Господь.

И она сияла.

И твой облик выплеснула в наши очи, Господь,

рты и очи были пусты и отверсты, Господь.

Мы испили, Господь,

И кровь и твой облик в крови, Господь.

Взмолись, Господь.

Мы вблизи.

 

 

 

КОЩУНСТВЕННЫЕ СЛОВА

 

Дай мне пены ночи - это я был в ней вспенен.

Дай мне туман – это я был туманом.

Дай  мне легкий волос, темный глаз, черное покрывало:

дай мне третью смерть после второй.

Дай пролиться семи морям в мой бокал:

я  буду пить так долго, пока ты веришь, что отравляешь,

так долго пока твоя весна морочит губы влюбленных,

и дольше чем ты меняешь солнца и облака наводишь.

Ты мой сотрапезник, ты пьешь мою жажду,

ты совсем как я, но я вовсе тебе не подобен,

ибо ты уделяешь, а я беру свою долю;

но то что ты подливаешь, я выпиваю:

ведь ничто не может быть горше меня самого,

и все твои семь морей лишь моя седьмая слеза.

 

 

 

ХВАЛА ДАЛЁКОМУ

 

В роднике твоих глаз

ставят сети ловцы обманных морей.

В роднике твоих глаз

море держит свои обещания.

Сюда я забросил

сердце, побывавшее средь людей,

одежду свою и блеск некой клятвы: 

Чернее в черном, я стал обнаженней.

Прежде изменник, я верен теперь.

Я это ты, если я это я.

В роднике твоих глаз

я гребу и грежу о краже.

Сеть ловит другую сеть:

мы расстаемся в объятиях.

В роднике твоих глаз

повешенный душит веревку.

 

 

 

И ТЫ ГОВОРИ

 

И ты говори,

говори напоследок,

скажи свое слово.

Говори –

Но Нет да сливается с Да.

И придай своей речи смысл:

снабди ее тенью.

И теней пусть хватает,

дай их столько,

сколькими можешь ты наделить

полночь, полдень и полночь.

Оглядись окрест: 

как все вокруг оживает –

При смерти! Оживает!

Истинно говорит, кто изрекает тени.

Но вдруг место сжалось, где ты стоишь:

Куда теперь, когда тени опали, куда?

Всходи. Поднимайся на ощупь .

Ты все легче, все тоньше, незримей!

Ты тонок уже: как нить,

по которой вниз ее тянет, звезду:

чтобы плыть внизу, там

где ей виден ее же блеск: в зыби

блуждающих слов.

ЦЕЛАН Пауль (Celan, Paul; псевдоним, настоящая фамилия Анчел; 1920, Черновицы, Румыния, ныне Украина, – 1970, Париж), немецкий поэт. Целан родился в семье агента по сбыту леса, получил еврейское религиозное образование. В раннем детстве Целан посещал еврейскую школу, где освоил основы иврита. Окончив в родном городе румынскую гимназию (1938), поступил в медицинскую школу в городе Тур во Франции; по возвращении на родину (1939) записался на филологический факультет университета города Черновицы (см. Черновцы), где занимался романистикой (1939–41) и английским языком и литературой (1944–45). В годы нацистской оккупации был отправлен в румынский трудовой лагерь в Транснистрии, где работал на строительстве дорог. Отец и мать Целана погибли в концентрационном лагере. Переехав в Румынию в 1945 г., Целан работал референтом и переводчиком в литературном издательстве в Бухаресте, в котором впервые опубликовал переводы, в том числе произведений русских писателей и поэтов; Целан также напечатал три своих стихотворения в журнале «Агора». После непродолжительного пребывания в Вене (1947–48) поселился в Париже (июль 1948 г.) и поступил в Сорбонну на отделение германистики, которое окончил в 1950 г., получив степень лиценциата. Во Франции Целан написал большую часть своих произведений (опубликованы главным образом в Германии) и прожил до конца жизни, совершая поездки за границу, в частности, в Германию для чтения своих стихов. С 1959 г. вел курс немецкой литературы в Высшей нормальной школе, а в 1968 г. вошел в редколлегию французского литературного журнала «Л’Эфемер». В 1969 г. Целан посетил Израиль и выступил с речью и публичным чтением своих стихов в Союзе ивритских писателей Израиля в Тель-Авиве и Иерусалиме. Впечатления от этой поездки отразились в «Иерусалимском цикле» посмертно изданной книги стихов «Ограда времени» (1976). Трагическое мироощущение Целана усугублялось тем, что он обречен был писать на немецком языке — языке убийц его матери. Он ощущал себя безнадежно одиноким — евреем без народа, без страны, без дома. В 1970 г. в Париже Целан покончил жизнь самоубийством.

Целан с ранней юности увлекался литературой и театром, и начал писать стихи в 14–15-летнем возрасте. Литературные склонности и вкусы у него, по-видимому, сложились под влиянием матери, которая любила и хорошо знала немецкую классику. Целан — автор книг стихов «Мак и память» (1952), «От порога к порогу» (1955), «Решетка речи» (1959), «Роза ничья» (1963, посвящена памяти О. Мандельштама, оказавшего сильное влияние на Целана), «Поворот дыхания» (1967), «Нити солнца» (1968) и опубликованных посмертно книг «Песок из урн» (1978), «Насилие света» (1970), «Снежный надел» (1971) и «Ограда времени» (см. выше). Целан — автор многочисленных поэтических переводов с французского, русского (в том числе стихов О. Мандельштама, С. Есенина, В. Хлебникова, поэмы «Двенадцать» А.Блока, «Бабий Яр» Е.Евтушенко), английского, итальянского, румынского, португальского языков и иврита.

Прозаическое произведение Целана «Разговор в горах» посвящено личной и вечной теме еврейской самоидентификации; речи, произнесенные по случаю вручения литературных премий («Меридиан», 1960, и др.), представляют собой тонкий анализ природы поэтической речи.

Целан писал главным образом верлибром; его поэзия, в которой сильны новаторские тенденции, чрезвычайно сложна для восприятия. Понимание стихов затрудняется герметизмом, замкнутостью образов, сложностью и индивидуальным характером ассоциаций, синтаксиса и словаря. Язык изобилует неологизмами, архаизмами, специальными терминами, географическими названиями, иностранными словами. Наиболее частые приемы — внутренняя рифма, повторы, ключевые слова-образы, переходящие из стихотворения в стихотворение и создающие между ними связь, цитирование, перенос (часто слоговой). Слово у Целана живет самостоятельной жизнью и часто является не только материалом, но и героем стихотворения.

Характерная для раннего периода музыкальность сменяется к концу жизни резким рубленым ритмом, метафоры приобретают более абстрактный и символический характер; слово несет все большую смысловую нагрузку; паузы и цезуры, отмеченные не только знаками препинания, но и разбивкой текста на неожиданно обрывающиеся строки, учащаются, стихотворения становятся все короче, отражая стремление к лаконичности. В первых книгах преобладает любовная лирика. В более позднем творчестве Целана, на которое трагедия европейского еврейства и его семьи наложила неизгладимую печать, доминируют темы памяти и смерти. От его поэтического мира неотделимо воспоминание о Катастрофе («Фуга смерти», «Стретта» и др.), о погибшей матери («Осина, листва твоя белеет в темноте»), о событиях и идеях, волновавших поэта в молодости («Шибболет»). В первых книгах еврейская тематика представлена исключительно Катастрофой, но, начиная с книги «Роза ничья», у Целана появляются и собственно еврейские мотивы и метафоры, основанные на понятиях Каббалы (знакомству с которой он, видимо, обязан в большой мере Г. Шолему). От специфически еврейского (Катастрофа) Целан — поэт и философ — идет к всечеловеческому, к еврейскому как проявлению всемирного.

Стихотворения Целана переводились на многие языки, в том числе на иврит, русский, украинский (см. М. Фишбейн) и др. В Европе и Америке проводятся симпозиумы и конференции, посвященные творчеству поэта. Целан — лауреат литературных премий города Бремена (1958), имени Г.Бюхнера, Немецкой академии языка и литературы (Дармштадт, 1960) и земли Вестфалия (Дюссельдорф, 1964).