КВАНТОВАЯ ПОЭЗИЯ МЕХАНИКА

Настоящая поэзия ничего не говорит, она только указывает возможности. Открывает все двери. Ты можешь открыть любую, которая подходит тебе.

РУССКАЯ ПОЭЗИЯ

Джим Моррисон

НАДЕЖДА КОГАН СТИХИ О БОГЕ

Надежда Вениаминовна Шляхова (Коган) — 1949 г.р. (Красноярский край, Назаровский зерносовхоз). Образование высшее (СТАНКИН), инженер-механик. Стихи пишу с детства. Публиковала мои стихи загорская районная газета "Вперед". Первая книга: "Новые пожаровзрывобезопасные травильные растворы для подшипниковой промышленности" было опубликована под грифом ДСП. С 1991 года печатала стихи в сборниках. В 2000 г удалось издать книгу "Счастлив, кто посетил сей мир" — стихи и проза.
Затем были изданы книги "Лиацея" — проза, "Солнечный календарь" — стихи.

* * *

Два отклика у Сущего всего-то:

Один и ноль, улыбка и оскал.

Так отчего простая ткань природы

Дрожит, дробится в тысяче зеркал?

Лишь Да и Нет – с рождения до тризны,

Лишь Свет и Тьма, не хочешь, не бери…

Но белый цвет, пройдя сквозь грани призмы,

Сияет многоцветием зари.

«Подумаешь! – ответит мне ученый. –

Придумала банальность и трюизм!»

А кто мне скажет, как дробится черный?

Не создано пока подобных призм…

Не оттого, что белый свет мне тесен,

(Хотя односторонний мир – тюрьма)

А просто по закону равновесья

Должна сиять цветами спектра Тьма.

Быть может, открывателям в награду

Другою гранью обернется век.

Ведь, если вспомнить, многоцветье радуг

Отнюдь не сразу видел человек…

* * *

Хорошо быть стеклышком цветным,

Леденцом малиновым прозрачным,

Чтобы день, невзрачный, неудачный,

Полыхнул соцветьем расписным.

Хорошо быть золотым стеклом,

На просвет – как долька мандарина,

Твердый многогранник декабриный

Нежным обволакивать теплом.

Ну, давай, печальный мой стажер,

Ты попробуй, это же не трудно:

Хочешь, стану линзой изумрудной,

Ну а ты – веселым витражом?

Расцветим поля и небосвод.

Видишь? Нет, как нет печали блёклой.

Смотрит Бог на мир сквозь наши стекла

И себя с улыбкой узнаёт…

* * *

Слушаю осени тихую флейту

И никогда не наслушаюсь вдосталь.

Светится яблоко спелостью лета,

Соединяя землю и космос.

Вновь перед тайной робеет зазнайка,

Снова становится сложным – простое.

Выскоблил ветер, как в кухне хозяйка,

Синее, белое и золотое.

К чистому празднику первого снега,

От восхищенного Бога – Мадонне,

Соединяя землю и небо,

Яблоко светится на ладони.

Мой апокалипсис

Снилось мне: обрушивался мир,

Просто таял, начиная с неба,

И клочки оранжевого снега

Вниз летели при слияньи дыр.

Оставались только островки

Бирюзы и темной-серой почвы.

Шла армада небывалой ночи —

Многоточьем. И концом строки.

В бездну тьмы проваливался храм,

Кто-то приказал: «Детей спасайте!»

И Мадонна Рафаэля Санти

Безмятежно улыбнулась нам…

За собой толпу вели волхвы,

К той вершине – Центру Мирозданья.

Облетало, рушилось сознанье,

Как лавина умершей листвы…

Позади разваливался Дом —

За границей зыбкою, нечеткой…

Мы шагали, детские ручонки

Согревая лаской и теплом.

Двигались, одолевая страх,

С каждым шагом обретая веру…

… День за днем бреду к вершине Меру

С будущностью мира на руках.

Сон о бессмертии

«Зато бессмертие», — изрек.

И взял ребенка.

И в сердце маленький зверек

Заплакал тонко.

И не вернется никогда

Живой комочек,

Глазенок серых теплота

И смуглость щечек.

В холодной хрупкой тишине

Над белым полем

Я — с Вечностью наедине.

И с вечной болью.

* * *

Плоть слова — дрожание воздуха в связках,

И дальше – по методу древней науки —

К зубам и губам прикасаясь с опаской,

Язык модулирует нужные звуки.

А было-то как – тяжело, непривычно,

Плюясь и хрипя, и скрипя бестолково,

Уродцем непризнанным, косноязычным

Рождала гортань наше Первое Слово.

Волною, ступенью, взлетающим гребнем

Над рыком звериным, над музыкой птичьей —

Каким оно было когда-то волшебным,

Насколько обыденным кажется нынче…

И все же к душе твоей, злой, опаленной

Из дольнего мира нет хода иного —

Под высверком молнии в море соленом,

Как жизнь, создавать это вечное Слово.

* * *

Густеет стеклянистая вода.

Весь мир – колодец, ледяной и влажный.

Душа озябла. И совсем неважно,

Что там, на самом дне, горит звезда,

И не одна. Мерцающий узор

В оправу твердо взятый берегами,

Блестит во мгле на тусклой амальгаме

Колодезных немеркнущих озер.

Еще одною тайною земной

Судьба сегодня сделалась богаче.

Уйми озноб. Сними завесу плача

И загляни в колодец ледяной.

* * *

Отрезанный ломоть опять мозжит,

Фантомной болью душу бередя.

Ну, кто предвидел, как тоскливо жить

Без этого проклятого ломтя…

Пустое сердце мучишь ты, Господь,

Напоминая в снеговой тиши,

Что я, как все – отрезанный ломоть

От мировой тоскующей Души…

* * *

Господень жребий в миру великом

Не понят нами, затем и страшен.

Затем он сердце тревожит криком

В пустынной доле дороги нашей.

Затем ложится полоской млечной

В пустом и темном высоком небе,

Неизреченный, слепой и вечный

Господень жребий.

* * *

Это было до прорыва блокады.

Умирали сотнями. Падали лицами вниз, таща на саночках воду.

Но выходили под парусом яхтсмены Ленинграда

На зимнюю Ладогу тысяча девятьсот сорок второго года.

С пулеметом. Из тьмы, словно снежный призрак,

Под прицел орудий тупоносого мессершмидта.

Ни хрена, ребята, подумаешь, парус обгрызли!

Это вам буер, а не какое-нибудь корыто!

Это снежный крылатый корабль, плюющийся смертью,

В сверхвозможном своем, одержимом своем вдохновении.

На короткую очередь, словно на огненный вертел,

Аккуратно надеты троих автоматчиков тени.

Вновь вираж. Как живой, вырывается румпель.

Э, да тут их полно! Ну, держись! Не заело бы ленту…

…Мать сказала вчера, что профессор от голода умер.

Утром. Прямо у лабораторного стенда.

…Снова в ночь, словно призрак. Сигналы далекой тревоги

И ракеты, повисшие в небе морозном свечами.

Ну, а там, за спиною, на темной ледовой дороге

Бьется пульс Ленинграда – полуторок тихим урчаньем.

* * *

Впотьмах и врасплох — настигает, застигнет,

Сновиденным мороком прянет в лицо,

Из омута вынырнет, с дерева прыгнет,

В обратную сторону гнутое выгнет,

Легко разрывая заклятий кольцо.

Не все ж только страннику — чуждым и странным…

Победа — бедна и облыжна вина,

Потери — терпимы, душа — невозбранна.

Для жизни и смерти, досель безымянных,

Ищу имена.

* * *

Если свет — агония огня,

Если мысль могуча и нетленна,

Значит, тьма, волнуя и маня, —

Тайное вместилище Вселенной.

Вот из этой тьмы, смеясь, скорбя,

Уходя в седой туман печали,

Мы опять воссоздаем себя -

Звездами и звонкими ключами.

Возрожденье. Родники. Ключи.

Водопад, свергающийся с кручи…

И не зря сливаются лучи

В том, что мы легко назвали "случай"…

* * *

К Рождеству снегами саван выстелен

Свежим, отбеленным полотном.

Ближе к Богу — истиннее истина

И чернее ворон за окном.

Ближе к Богу — из рассвета вынули

Разноцветной радуги пожар,

Позабыв, что трели соловьиные

По-вороньи означают: "Кар-р-р!"

Черным пеплом в белый день развеяны

Тени тел, виновных без вины.

Чем острей и чище Откровение,

Тем страшнее козни Сатаны.

Потому не сдамся, не поверю я,

Несмотря на свечи и елей.

Возвращаюсь к омуту и к дереву —

Возле них привольней и теплей.

* * *

Открытия приходят налегке,

С собою приводя в рассудок сонный

Пьеро с татуировкой на щеке

И Арлекина в дамских панталонах.

Смешные флорентийские дары,

Пугающие дерзкие кометы,

А может — сопредельные миры

Непонятых вопросов и ответов?

И жизнь опять выходит за края

Комедией, прозрением, скандалом —

Невнятным языком ночного Я

В мозаике дневного карнавала…

* * *

Я знаю звездное небо

Лучше, чем собственную темную душу.

Хотя что я знаю о звездах?

Название, светимость, класс,

Имена созвездий.

Но вчера там, где пылают Стожары,

Я увидела не шесть ярких точек —

Для нормального зрения,

Не семь или восемь — для орлиного,

А пульсирующий клубок снежных искр,

Так похожий

На мое живое сердце…

Утро

Поутру воскресаю смелей и моложе,

Нераскрытую тайну на сердце тая,

В молоко тишины — оживающей кожей

И молчанием тела — на грань бытия.

Воскресаю. Огонь высекаю кресалом,

Освещаю соседний загадочный мир.

…Три-четыре безмолвные ноты вписала

Вышивальным крестом в разноцветный клавир…

— Наломаю прутиков — солнечных лучей.

Сколько можно впитывать эту темноту!

Выскребу и выброшу мусор всех ночей,

Золотистым веником душу подмету.

— Из лучей, голубушка, не связать пучок,

Высоко над рощею солнышко встает…

— Ну так что ж? По площади ходит дурачок,

Волшебство кунжутное в связках продает.

— Золотые прутики ты не там взяла,

Пусть кунжут на родине и зовут Сезам.

Зернышко — не солнышко, веник — не метла,

Слабые противники горю да слезам…

* * *

Седые рощи от зимы устали

И замерли, как будто на века,

В узорных завитках дамасской стали

На ледяной поверхности клинка.

* * *

А у князя Всеслава ни богатства, ни славы,

О могучей дружине не разносится слух,

Только когти да зубы, да звериная шуба,

Да горячее сердце и охотничий нюх.

Ах ты, князюшка-княже, светло-серая шерстка,

Что же ты не наденешь свой парчовый наряд?

Ты ступаешь упруго, смотришь прямо и жестко.

Да недобрые сказки про тебя говорят…

Посмотри, как другие речи плавные строят,

Поиграют очами, да укажут перстом,

Милосердною лаской душу темною скроют,

Сыновьями Перуна восходя на престол.

Бьют земные поклоны деревянным святыням,

Жен берут из-за моря — королевских кровей,

Возлегают на ложе к белотелым княгиням,

Чтоб зачать вот таких же владык-сыновей.

А у князя Всеслава нет жены величавой…

Лунной ночью я песню для тебя пропою,

Чтоб остался ты, княже, сыном вольной дубравы,

Мужем гордой волчицы в заповедном краю.

И не надо нам, княже, их сокровищ несметных,

Ни каменьев, ни злата, ни власти большой.

Что нам эти богатства? Мы с тобою бессмертны,

Мы с тобою едины летящей душой.

* * *

Эта древняя память земная,

До — библейской Господней забавы,

До-древесная, до-травяная,

Память камня и брызжущей лавы.

Эта давняя тайна природы

За спиной поднимается гребнем,

Рассыпаясь рудой и породой,

Самородками, галькой и щебнем.

Зашифрована в символах танца,

Воплощения ждет, словно семя,

В двух шагах от фантома «Пространство»,

В двух секундах от конуса «Время».

Что мы ищем в лазоревом небе,

Если нет нашей мысли бездонней?

… Мне приснился пылающий гребень

И холодный топаз на ладони…

* * *

От Господнего светлого лика

К теплой тайне узорчатой тени

За тобою бреду — Эвридикой

По звенящим прозрачным ступеням.

К солнцу — или от ясного солнца?

К небу — или в глубокую яму,

Где рельефней становится бронза,

Тяжелей и безжалостней мрамор,

В эту магию света косого,

Где холмы вырастают в нагорья,

Где вчерашний рассвет невесомый

Так подробен любовью и болью?…

… Память вскинется яростным криком,

Захлестнет, обжигая, смятенье…

Посмотревшей назад Эвридикой

Соскользну со звенящих ступеней.

* * *

День опутан солнечными нитями,

Сказочен, растерян и влюблен.

Мириады бубенцов невидимых —

Только тронь — рассыплют перезвон.

Серебра-то сколько понавешали,

Дивных колокольчиков не счесть!

Говорят: "Сегодня Благовещенье,

Это с неба радостная весть".

Ну, ей-богу, не живу обрядами,

В православных праздниках — как пень.

Отчего ж меня томит и радует

Каждый год один и тот же день?

Солнце. Снег. И всякий раз мне кажется

В торжестве серебряных огней:

Этот звонкий зов с небесных пажитей

Наших знаний шире и древней.

Вот стою, неверящая, грешная,

Слышу звон, не знаю, что со мной.

Каждый год на свете Благовещенье,

Новая ступенька в мир иной…

* * *

Как в палящей пустыне родник

(Серебристая музыка, лейся!) —

Соловьенок, сынок, ученик,

Одержимый любовью библейской.

Обмирает и рушится зал

В полнозвучных твоих обертонах.

Что ты взял у меня, что ты взял,

Чтобы ТАК отдавать, соловьенок?

Разве ТАК говорю и пою,

Я, всей плотью своею — земная,

Беззащитную душу твою

На скрипичном ключе распиная?

Ты на сцене стоишь, одинок —

Не отдаст никому эта сила.

Ученик, соловьенок, сынок,

Разве этому я научила?

Ледяной, одинокий простор —

В колокольчиках детского смеха…

Мне ль не знать, как бросают в костер

Самоварные блески успеха…

Мне ль не ведать касанья огня,

И тоску пустоты опаленной.

День придет — ты простишь ли меня,

За науку простишь, соловьенок?

* * *

Такая нынче у нас погода,

Весенне-зимнее ассорти:

Дуэт ехиднейшего Фагота

И светлого ангела во плоти.

Кто нежно весел, кто зол и буен,

Кто выбрал ризу, а кто костюм…

Веселый ангел колотит в бубен,

Фагот выводит смычком ноктюрн…

Аплодисменты вскипают бурно:

Шлеп пятой точкой на скользкий мост!

… Дуэт ехиднейшего ноктюрна

И рок-н-ролла лукавых звезд…

* * *

"… Они возьмут твое сердце

И серебра начеканят"

Ф.Г. Лорка "Романс о луне, луне"

Из наших сердец, безутешных, влюбленных,

Из наших безумных ночей и рассветов

Потом начеканят гиней и дублонов

И пустят по свету расхожей монетой.

(Они возьмут мое сердце, милый.

Они возьмут твое сердце тоже.

И все, что так невесомо было,

Вдруг полновесною станет ложью…)

А мы за монетами — по континентам,

По островам, к рыбакам на льдину —

Упорным пассатом, Гольфстримовой лентой,

Чтоб наши сердца собрать воедино.

(Они вернули бы, да не смогут.

А мы с тобою и сами знали:

Веселье Богово — только Богу,

Монеты — кесарю и меняле…)

Земное — станет земными костями,

Цветок и лист — ароматом специй,

Любовь — на Голгофе крестом с гвоздями.

Ты знаешь, они возьмут мое сердце…

* * *

Расправил ветви веселый клен,

Сползает снег с потемневших плит.

Душа звенела зимой хрусталем,

Теперь, оттаивая, болит.

Цикутой для онемевших уст -

Забытый сладкий глоток тепла.

Рвет плоть и связки морозный хруст

В суставах вскинутого крыла.

Смывают сонные миражи

Слезой горючей вода и соль.

Так больно заново учиться жить,

Так славно чувствовать эту боль…

* * *

Что там под рыжей глиняною коркой

В союзе водяном и земляном

Становится черемухою горькой

И липовым медовым волокном,

Ждет до поры, сплетаясь и свиваясь

Узорами змеиного клубка,

Чтоб выстрелить однажды в небо завязь

Весеннего душистого цветка?

Что там лучи глотает жадным зевом

И, поглощая скудное тепло,

Толкает ввысь из тесноты подземной

Тугую плоть ликующих стволов?

Не та ли сила, что ломает льдины,

Не та ли боль, проростком от плеча,

Тоскою непонятной, лебединой

Взрывающая сердце по ночам?

* * *

Везде нам с тобой удача,

Ремесленникам небесного цеха —

В отверженности звонкого плача

И в звоне одинокого смеха.

Очнемся в беде и в неге,

Могуществом весеннего леса,

Где почки, как строчки, лезут,

Стихи растут, как побеги,

Готовясь к извечной бойне,

Рождаясь из глины рыжей,

Чтоб ненавистью и любовью

Гореть, и проклясть, и выжить…

Вот так мы, обнявшись тесно,

Толпимся в тишине за верандой.

А кто-то удивится — песня?

А кто-то улыбнется — ландыш!

* * *

"Расстрелянное время распрямилось,

Вдохнуло смерть и выдохнуло нас".

М.Никулина

Нас рождало время лагерей,

Вслед смертям, отчаянно и люто,

Неизжитой тягою к уюту

Наших осужденных матерей,

Нежностью, оттертою дотла

Едкой кислотой и горьким прахом,

Выжженным преодоленным страхом:

Нечего терять — одна зола…

Оттого гнездимся высоко,

Никогда не прибиваясь к стае,

Оттого, легко приобретая,

Нажитое раздаем легко,

Видно, тело в темной глубине

Знает, каково остаться голым,

Нищим, и бесправным, и бесполым

С голодом своим наедине.

Память генов мучит, как своя,

Тихо говоря, что век твой краток,

А душа — мерцающий осадок

В дьявольской реторте бытия.

* * *

Все бы в ситцы рядиться,

Все бы петь соловьем…

Отражается в талой водице

Небосвод, горизонт, окоем…

* * *

Уйдет беда, как талая вода,

Осядет боль весенним серым снегом.

Но до поры — ни песни, ни ночлега,

Лишь слякотные злые холода.

Набухло влагой теплое пальто,

Неровной стала легкая походка.

Ты — в жиже ледяной по щиколотку

И спрашивает сердце: "Ну, за что?!!!"

Пытаешься найти забытый след,

В себе и мире отыскать причину,

Но дней былых веселые личины

Нахально ухмыляются в ответ.

Гони с подмостков свой театр теней,

Открой глаза и на судьбу не сетуй.

Беда уйдет легко и незаметно

В тот самый час, когда привыкнешь к ней.

* * *

Освобождаемся из плена

Вчерашней серебристой пряжи,

От серо-синего пейзажа

В поблекших красках гобелена.

Льнет небосклон горячим светом

К земле бесстыдно обнаженной,

К жемчужно-розовому лону,

К его изгибам и секретам.

* * *

Дверь в сон —

в забытьё, в мечту

Через молочный искрящийся газ…

Спустя мгновенье ушли в пустоту

Те голоса, что звучали сейчас.

Дверь в явь —

к возрожденью с утра,

Их тысячи — а для тебя одна,

Из всех дорог твоего "вчера"

Сплетенная теплыми пальцами сна.

Дверь в мир

между явью и сном —

Солнечный зайчик, веселый блик.

И льется свет золотым вином,

И ты свободен, и Бог велик.

Но мы проходим мимо опять,

Нас утро гонит: "Спеши, спеши!",

Чтоб вновь в дороге затосковать

По ясному блику на дне души.

* * *

На рыжих взгорьях жухлый тлен,

А в лужах синие осколки:

В коричных красках гобелен

На бирюзовом легком шелке…

Еще не зелень, лишь намек,

Но многоцветья он дороже…

Апрель ступает на порог

В доспехах и потертой коже…

Копьем топорщится бурьян,

Торчат воинственно будылья.

Ах, этот рыцарь в зюзю пьян

Вином в березовых бутылях!

В притоп, вприсядку, в пируэт,

Из пируэта — в лужу грузно.

Но желтый маленький букет

Несет в ладони заскорузлой…

* * *

Шагну в твое царство, о Господи мой.

Ведь ты стосковался в плену своих истин.

Так тело березы скучает зимой

По запаху ландышей, лепету листьев,

Так ангел небесный, поднявшись в Эдем,

Тоскует по жажде простертых ладоней,

Так в ломаных гранях твоих теорем

Печаль по живому темней и бездонней…

А я, прихватив компаньонку-весну,

Согрею твою философскую кухню,

Я ливнем прольюсь и крыло разверну,

И маленькой почкой на ветке набухну,

Огромная ночь шевельнется во сне,

Плеяды настроят забытую лиру,

И ты, как побег, прорастая во мне,

Сквозь тьму и беспамятство явишься миру…

* * *

Весна летит на скорости

Шального колеса:

Вода живая моросью

Окутала леса.

Ворона зябко ежится —

Нет солнышка, увы…

Но глянцевита кожица

Зародышей листвы.

Зовет вода небесная

Из темного и тесного,

Из теплого нутра…

Чуть слышно почка треснула:

Пора на свет, пора!

* * *

Заклятие, проклятие и клятва…

А вдуматься — кружится голова:

Какою просмоленной сшиты дратвой

Иные устарелые слова!

Из древних кладов мудрости и страсти,

Накопленных народом за века,

Каким необоримым самовластьем

Проникнут звук родного языка —

На грани воплощения иного,

На первом взмахе сонного крыла

Судьбу крепить внезапным клином Слова,

Чтоб оная незыблема была…

Какою силой, тайною, бездонной

Наполнит Слово жаркие сердца!

И чахнет проклятый, и жив заговоренный,

И витязь клятве верен до конца…

* * *

Ветки режут прозрачный воздух — к ломтю ломоть.

В изумрудных веселых звездах земля и водь.

* * *

Излюбленной дорогой латников:

Во имя неги и красоты

Нарубленным еловым лапником

Укрыли розовые кусты.

И ладненько. Все розы выжили.

Весна приятственна и жизнь легка.

А ветки лапника совсем не рыжие,

И даже зелены они пока…

* * *

Кладбищенской нежитью

От мертвого берега,

Утраченной нежностью,

Надеждой утерянной,

На вдохе — колючками,

На выдохе — искрами,

Пружиной закрученной,

Осечкой при выстреле —

По сердцу корябнуло,

Оскалясь невесело,

На шею вскарабкалось

И ноженьки свесило.

Дышаться — не дышится,

Какой уж тут Стиморол…

А шло бы ты, Лишенько,

В болото к кикиморам!

Прикинулось Музою,

Мурло безобразное!

Но все-таки узнано.

По имени названо.

Клешня.

* * *

Уходит время ознобной скорби.

Пора дубраве сиять венцом,

Раскинуть ветви, расправить корни

И к небосводу — святым лицом.

Из тьмы и бреда — глубоким вдохом…

Грудная клетка душе тесна…

Земля ослепла, земля оглохла

От солнцепадов твоих, весна!

Лишь гулким ритмом — биенье крови,

Ожившей кожей — тепло и свет…

Так Бога слышал глухой Бетховен,

Так небо видел слепой поэт.

Лучи — обвалом, лавиной — ветер,

Синицы свищут среди ветвей,

А лик дубравы незряч и светел,

Как отраженье души моей.

* * *

Тропы смертного удела:

Трата, тление, тщета...

* * *

Кричит за стенкой соседка громко,

Нависла ругань сырым бельем,

А Бездна тянет в себя воронкой

И Тьма взирает на лик ее…

Кружится Бездна воронкой полой,

Вниз по спирали уводит взор,

Звенит чуть слышным высоким соло

В ответ на хриплый вселенский хор.

Звучнее соло, а хор все глуше,

Как скрип деревьев в ночной тиши…

Уходит Бездна воронкой в душу,

И Тьма толпится вокруг души…

…Кричит соседка, судьбу ругает,

Мол, завтра снова пойдет гульба!

Как будто есть на земле другая,

Не нами выбранная судьба,

Как будто создан сей мир однажды,

И мы, как рыбы, в его садке…

А он безмерен мгновеньем каждым

И возрождением на витке.

Вселенной новой родится атом

В едином целом ее частей…

…Зазря соседка покрыла матом

Оторопевших своих гостей…

* * *

Это имя мое — столь же долгое, как у Фангорна,

Клокотаньем огня, превратившим надежды в золу,

Перезвоном капелей внутри соловьиного горла,

И дождями по листьям, и ржавым ножом по стеклу.

Это имя мое — даже мне до конца неизвестно,

Словно пройденный путь и грядущий маршрут непрямой,

Оживает в душе золотистой мерцающей бездной,

Нависает над нею огромной внимательной тьмой.

Громом гроз, звоном рек, запредельной мелодией строчек

Длится имя мое и судьба отзывается в нем,

Умещаясь на деле всего-то в коротенький прочерк

Между датой рожденья и серым сегодняшним днем…

* * *

Царь подл и глуп.

Богатей скуп.

Придворный боярин

Зол и коварен…

А кто над царством развеет мрак?

Кто на Кощея пойдет войной?

Наверное, снова Иван-дурак,

С рожденья на совесть свою больной.

А если он сгинет за синей горой,

В дыхании Змея сгорит дотла,

Скажет страна: "Спасибо, герой!

Да будет память твоя светла…"

Молчи над Вечным огнем, страна,

Молчи, опуская суровый взгляд.

Ведь это только твоя вина,

Что здесь братишки мои лежат.

Ведь ты принимаешь, как Божий дар,

Проросший сквозь пашни твои пырей:

Измену и козни твоих бояр,

Жестокость и глупость твоих царей,

Твоих чинуш тараканий бег,

Разнообразие харь и личин…

Минута молчания.

Год и век —

Молчим.

О том, что царь глуп,

Богатей скуп,

Придворный боярин

Зол и коварен…

Ведь если что-то пойдет не так,

Жива страна надеждой одной —

На битву встанет Иван-дурак,

С рожденья на совесть свою больной.

* * *

Всего-то один. Раскатился руладою длинной —

Горячее тельце в огромной вселенной лесной —

И ночь зазвенела-запела тоской соловьиной,

Откликнулась каждою веткою, каждой струной.

Умолк. На деревья легла тишина и дремота,

Но сердце людское мелодию пело свою

Такою высокой, единственно верною нотой,

Что звезды ему откликались, как ночь — соловью.

Памяти Леонида Грачева

И горечь, и нежность, и юмор

Светились в тебе горячо,

Пучок восприятий по Юму

По имени Леня Грачев.

Над пламенем гроз архистратиг,

Братишка холма и реки…

(Да как это можно — утратить,

Еще не коснувшись руки?!!!)

Веселый задор лейтенанта,

Упорные — в душу — глаза…

(Всего лишь потоками квантов

Стихирь нас с тобою связал,

Веселием неба и воли,

Далеким лучом бытия….)

…Какой неожиданной болью

Откликнулась гибель твоя…

Как будто обрушилась крипта,

Как будто убили весну

И режуще взвизгнула скрипка,

Струною по сердцу хлестнув.

Останься! И лесом, и водью

Дыши, разливайся, светай!

Теперь ты крылат и свободен…

Хотя бы во сне — прилетай.

* * *

Следи за словом, летящим вправо,

Следи за звуком, звенящим слева:

Лепечет ветер, лаская травы,

Листву листает лесная дева…

Блестящим шелком, остывшим зноем

Легла дорога светло и длинно.

По лунной тропке шагни за мною,

Босой ступнею нащупай глину:

Тепла, как детство, свежа, как юность,

Она податлива и упруга.

Иди, не бойся. Земля качнулась,

Качнулась роща крылом испуга,

Зашлось дыханье — темно и сладко,

Наполнив легкостью неземною.

Раскинув руки, сведя лопатки,

Как стриж с обрыва — лети со мною!

Лети со мною — над бездной стылой,

Сгори в полете, другим воскресни,

Наполни душу веселой силой …

И вот ты снова — в любимом кресле.

Все тот же город — огни мелькают,

Желтеют окна в соседнем доме…

Но звезды белыми мотыльками

Взлетают к небу с твоих ладоней.

* * *

У заросшего, у лесного рва

Не пали огнем ты, разрыв-трава,

Я — не ловкий вор, не ночной злодей,

Не к тебе иду в лебединый день.

Одолень-трава, не тебя ищу,

Воска ярого не гаси свечу.

Не к тебе иду приношенья класть,

Неподъемная колдовская власть…

Не к тебе иду разгонять туман,

Нежно-розовый кружевной дурман.

Аромат вдохнешь — не видать ни зги.

Не тебе иду отдавать долги.

* * *

Боже мой, каждые полчаса!

Ну, до чего же достали меня

Лживые детские голоса,

Лживая бабушкина воркотня…

В уличный разноголосый хор

Я окунусь, но живо

Слышу — вплетается в разговор

Голос рекламный, лживый.

Многое видела на веку,

Но доверяю чаще

Крепкому, яростному матюку.

Этот хоть настоящий…

* * *

Ночью посекретничав с совою,

Подожду, пока отступит тьма,

И пойду за одолень-травою

В росные лесные терема.

На полянах ясных новой сутью,

Радости приказывая быть,

Расцветает золотистый лютик,

Подрастает молодая сныть.

Зелень распускается неспешно,

Дождиком умыта и тиха.

В разнотравье любопытный леший

Выставляет ухо лопуха.

Пахнет донником, душицей, мятой

Юная волшебная заря —

Расцветает ласковый, тридцатый,

Лебединый день календаря.

В золотом сиянии восхода

Сяду на замшелый старый пень

И вдохну полынную свободу,

Начисто забыв про одолень.

Да зачем вы мне, созданья ночи,

Одолень-трава, разрыв-трава?

А в листве досадливо бормочет

Мудрая ослепшая сова…

* * *

Отблеском заалевшего запада,

Под коротким весенним дождем

В облаке тополиного запаха

Новый ласковый вечер рожден.

Долго ли улыбаться отмерено

Многоцветной веселой душе?

Был румяный, потом сиреневый,

А теперь темно-синий уже…

Кончено... Безутешно, как смертного,

Отпевает его соловей.

А "покойник" над Прагой, Антверпеном

Блещет ясной улыбкой своей.

А потом над Чикаго, над Омахой

Пронесет подмосковную грусть…

… Может быть, облетевшей черемухой

Я вот так же когда-то вернусь —

Светлым утром, блистающим вечером,

Набегающей тихой волной

В бытие многоликое, вечное,

То, что кажется жизнью одной…

* * *

Пора собираться в дорогу к Алатырю-камню,

К обители радуг на дальнем морском берегу.

Три облака белых шелковой петлёй заарканю,

В коляску кленовую твердой рукой запрягу.

Настоя из трав для веселья хлебну из бутыли,

Пружиной тугой оттолкнусь от зеленой земли.

Три ветра попутных раскинут жемчужные крылья,

Три злобных дракона проснутся внезапно вдали.

Лети же, лети, моя легкая тройка лихая,

Ищи исчезающий остров в тумане седом.

Удача приходит к тому, кто ее окликает,

Незваною только беда заявляется в дом.

Незваная… Словно непрошенный хмырь-провожатый,

Уселась вороною черной на правом плече,

И шепчет:

— Зачем тебе, глупая, камень — Алатырь? —

— Да вот отыщу и, наверное, вспомню — зачем…

Вот, например, квантовая теория, физика атомного ядра. За последнее столетие эта теория блестяще прошла все мыслимые проверки, некоторые ее предсказания оправдались с точностью до десятого знака после запятой. Неудивительно, что физики считают квантовую теорию одной из своих главных побед. Но за их похвальбой таится постыдная правда: у них нет ни малейшего понятия, почему эти законы работают и откуда они взялись.
— Роберт Мэттьюс

Я надеюсь, что кто-нибудь объяснит мне квантовую физику, пока я жив. А после смерти, надеюсь,

Бог объяснит мне, что такое турбулентность.
— Вернер Гейзенберг

Меня завораживает всё непонятное. В частности, книги по ядерной физике — умопомрачительный текст.
— Сальвадор Дали

Стояли звери около двери,

В них стреляли, они умирали...

Стихи очень маленького мальчика

Все материалы размещенные на сайте принадлежат их владельцам. При копировании материалов ссылка на источник обязательна! Администрация не несет ответственности за нарушения авторских прав, все материалы содержатся на сторонних ресурсах, все ссылки скрыты.