Schokn / ЩЕкн

КВАНТОВАЯ ПОЭЗИЯ МЕХАНИКА

Вот, например, квантовая теория, физика атомного ядра. За последнее столетие эта теория блестяще прошла все мыслимые проверки, некоторые ее предсказания оправдались с точностью до десятого знака после запятой. Неудивительно, что физики считают квантовую теорию одной из своих главных побед. Но за их похвальбой таится постыдная правда: у них нет ни малейшего понятия, почему эти законы работают и откуда они взялись.
— Роберт Мэттьюс

Я надеюсь, что кто-нибудь объяснит мне квантовую физику, пока я жив. А после смерти, надеюсь, Бог объяснит мне, что такое турбулентность. 
— Вернер Гейзенберг


Меня завораживает всё непонятное. В частности, книги по ядерной физике — умопомрачительный текст.
— Сальвадор Дали

Настоящая поэзия ничего не говорит, она только указывает возможности. Открывает все двери. Ты можешь открыть любую, которая подходит тебе.

РУССКАЯ ПОЭЗИЯ

Джим Моррисон
ГЕНЯ ЭПЕЛЬЗАФТ

Поэтесса, переводчица, преподавательница немецкого языка и литературы. Родилась в семье еврейских беженцев из Польши (сбежали в 1939).
Училась в Новгородском педагогическом институте (1965-1969). Стихи издавались в ленинградских литературных журналах. С 1972 года писала в стол. Много переводила немецких поэтов - Рильке,  Гейне, Кестнера.
В Израиле жила с 1990 года. Умерла от рака в 1999 году в больнице "Адасса". Похоронена на Масличной горе.

Эта книга выходит после смерти поэта. Геня Эпельзафт умерла в Иерусалимской больнице "Адасса" пять лет

назад. В День Памяти Холокоста. За девять лет до смерти она пишет стихотворение, которое так и

называется: "День Памяти Холокоста".

 

Эту пленку мы прокрутим,

Друг, с тобою не однажды.

Никогда мы не забудем

Умирающих от жажды

В зарешеченных вагонах

Грязно-серых эшелонов.

Эшелон уходит в небо...

Им не надо больше хлеба,

Им не надо больше света —

Ни солдата, ни поэта... ...

Мир молчал! Они виновны

За распятого "Мессию":

Горы пепла по Европе,

Реки крови по России.

Мир молчал! И за молчаньем

Ни раскаянья, ни света...

Никогда не станет мальчик

Ни солдатом, ни поэтом...

 

Тема Смерти, как, собственно, и тема её отсутствия, проходит через многие стихи книги, которую вы держите

сейчас в руках...

Геня Эпельзафт родилась в 1946 году в семье выходцев из Польши. Поэтический талант унаследовала от отца,

Абрама Ганца, одаренного идишского поэта, стихи которого, за малым исключением, не издавались в СССР, но

выходили в Израиле в 70-е годы. Как и в большинстве семей предвоенных еврейских беженцев из Польши, в

семье Гени были сгинувшие в советских лагерях. В одном из ранних стихотворений мы читаем:

 

И шагали в строю, как один,

Жизнерадостно и неумело

Сын народа и вражеский сын...

Загорелые сильные ноги,

Молодая упругая грудь...

И брела по колымской дороге

Моя бабка в последний путь... ...

Но страна моя радостно пела:

"Золотыми лучами обжигай!"

И звенело,летело, хрипело:

"Поспевай, не задерживай, шагай!"

 

...Геня не успела издать свою книгу. В той стране писала в стол, преподавала в советской школе немецкий

язык и литературу, занималась переводами немецких поэтов... В Израиле пришлось бороться с неизлечимой

болезнью. Она строго относилась к собственному творчеству.

Высокие литературные образцы — любимые поэтом Рильке, Ахматова, Пастернак, чьи отголоски несомненно

слышны на страницах этого сборника, всегда были перед глазами и не позволяли войти в здешний, по большей части, около-литературный "мирок". Тем отрадней, когда в свет выходят тонны макулатуры нетребовательных к себе и невзыскательных "стихотворцев", услышать голос настоящего поэта.

Геня Эпельзафт превращает частную человеческую жизнь — с ее повседневностью — в мощный поэтический сплав.

 

От настроенческих, импрессионистских стихотворений, где кожей ощущаешь вечер, ветер, неясные силуэты,

музыку мироздания, блики, запахи — до экзистенциальной попытки заглянуть за пределы нашего бытия,

передать весь ужас и трагизм существования человеческой души в этом мире.

Жизнь поэта никогда не была легкой — ни в СССР, ни на Святой Земле. В стихах же поэта — любовь к своей

новой стране, к своему народу, к поднебесному городу Иерусалиму, о котором взволнованно и проникновенно писала:

 

В Ерусалиме падал снег.

Ломались нежные деревья.

И вечный город, камень древний,

Был бел, как будто лунный свет.

Весь замер город — он совсем

Не ожидал такой напасти —

И сердце плакало от счастья,

Наперекор несчастьям всем...

 

А вот как поэт увидел нашу с вами ситуацию в 1991 году:

 

И в этом городе высоком,

Который "Мирным" наречен,—

Здесь жизнь чужая бьют ключом,

А Смерть глядит Бессмертным Оком.

Она глядит из-за камней.

Она грозит ножом и пулей,

Проклятьем... Город, словно улей,

Он "мирно" примирился с ней.

И лишь под утро тишина —

И в дымке неизменно-древней

Лежат арабские деревни...

ЗДЕСЬ НЕ КОНЧАЕТСЯ ВОЙНА.

 

Геня Эпельзафт похоронена на Масличной горе, близко к небесам — как и жила, чувствовала, думала,

писала... Она очень любила жизнь, друзей, близких, стариков, за которыми ухажиала. Книги "уносили ее

гораздо дальше автомобилей". Теперь же:

 

"Все что было его — стало ваше.

Все для вас. Посвящается вам."

 

— как писал Б.Окуджава об ушедших поэтах. Она была истинным поэтом.

 

Марк Эпельзафт. Иерусалим, 2004.

I.

 

 

* * *

 

Чужой литературный опыт,

Чужие мысли и слова...

Но раздаётся тихий ропот

Открыта Новая Глава.

 

О, черновик чистописанья

И опыт, вечный как река...

Чужая боль, чужие знанья —

Открыта новая строка...

 

Я жизнь прошла до половины,

Собрав и снова растеряв,

Чужие сны, мольбы, картины —

И вот — родится Новый Сплав.

 

Всё повторяется извечно —

И боль в глазах, и в сердце боль.

Беда, что тяжко давит плечи...

И раны разъедает соль.

 

Соль сплетни и отрава страха..

И в зеркалах отражено

То, что недавно было прахом,

Что в сердце было сожжено.

 

Что в суете сиюминутной

Давно оставлено чужим,

Что ранним и холодным утром

Само растаяло как дым.

 

 

 

 

* * *

 

О, зелёное древо желаний,

Ускользающий шелест листвы...

Словно нет ни тоски, ни страданий,

Словно нет на Земле суеты.

Шла я улочкой тихой и сонной,

Запах цвета сиреневый плыл.

Ни пылинки на стёклах оконных,

Лишь зари остывающей пыл...

Вот и осень. Предвидя ненастье,

Всё короче и сумрачней день...

О, короткое дивное счастье,

Ты меня своим флёром одень.

Остуди, образумь утром ранним,

Подари мне спокойные сны...

О, зелёное древо желаний,

О, дыханье прошедшей весны.

 

1988 г.

 

 

 

ПЕЙЗАЖ

 

Набрякла влагою земля,

Кора деревьев вздулась пеной.

Всё обнажилось откровенно...

Едва ветвями шевеля,

Стоят деревья обреченно.

Осенний день глядит в окно.

Застыла странно и темно

Вода, сбежавшая по склонам.

Оцепенело всё вокруг,

Нависли над водою лозы

Всё в ожидании мороза,

Снегов и сумасшедших вьюг.

 

 

 

 

II. СНЕЖНАЯ УТОПИЯ

 

 

* * *

 

Любимый, снова снег на свете!

Он голь и грязь прикрыл с утра.

Да так, что мир пригож и светел,

Жизнь гармонична и мудра.

 

Так из хаоса мирозданья.

Из ветра, бури и дождя,

Природа обрела сознанье

В себя на время приходя.

 

Из бурных гроз и летних ливней,

Сквозь листьев яркий хоровод,

Всё холоднее и счастливей

Она является... И вот:

 

Покоем, тишиной победной

Весь мир наполнился с утра.

На свете нет больных и бедных!

Жизнь гармонична и мудра.

 

 

 

НОВОГОДНЕЕ

 

Последний года день,

Ужасный гололёд.

Скольжу, и чья-то тень,

Скользя, за мной идёт.

 

Уже готова ель

Принять цветной наряд.

Колючая метель

Последний снегопад...

 

В саду и на прудах,

На стареньком мосту,

В сосульках, как в слезах,

Берёзки на посту.

 

Уже последний срок,

Последний суток бег...

И месяц-носорог

Выходит на ночлег.

 

Мой небогатый стол

Готов принять гостей.

Все, кто хотел, пришёл...

Не жду я новостей.

 

Бокал дрожит: «Трень-тень!»

А если бы ждала?..

НО ВСЁ ЖЕ ЧЬЯ ТО ТЕНЬ

СЕЙЧАС ЗА МНОЙ БРЕЛА.

 

31 декабря 1988 г.

 

 

 

* * *

 

А.К.

 

Январь без снега, как раздетый,

Как углем обрисован сад.

И стонут обнаженно ветви,

И птицы радостно галдят.

Всё небо набухает влагой .

Вода меж льдинами прудов.

Переполняется отвагой,

Из плена вырваться готов

Январь. О, старый зимний месяц!

В весенней этой суете

Он сам нелепицу заметил

и отступил к своей черте.

К черте мороза, вьюги белой

И скованности холодов.

Всё перепутал и, несмелый,

Вернулся в область белых снов.

Вернулся в строй привычных зимних,

Продрогших и коротких дней...

И в бороде заметней иней,

А взгляд суровей и ясней.

 

1989 г.

 

 

 

* * *

Снова, друг мой, снегопад.

Снегом целый мир объят,

Словно вышит белой гладью

На ледник моей души...

Называть меня ты б-дью,

Мой любимый, не спеши.

Купола Софии белой

Вознеслися высоко.

 Мне же грешной и несмелой

Так до неба далеко:

И молиться не умею,

И понять мне нелегко —

 Где высокое родится,

В тайниках какой души?

Мне в святые не рядиться...

Поскорее бы забыться,

Жизни старые страницы

Вечный Ветер ворошит.

 

1988 г.

 

 

 

* * *

 

До вершин, откуда всё земное

Кажется лишь только сном случайным,

Доберусь...мои грехи со мною...

И тогда откроется мне тайна.

 

И тогда покроет землю снегом

Белизны, невиданной доселе.

А под снегом юные побеги

Выживут на почвы нежном теле.

 

Замолить грехи, благословенье

Получить от неба не надеюсь,

Только лишь короткое прозренье,

Если оценить его успею...

 

Оценить... Но что цена страданий,

А святые холодны и строги ...

Но такое чистое сиянье

На высокой призрачной дороге.

 

 

 

* * *

 

О, время тревоги — весна!

Твой маленький жалкий букет.

Далёкого счастья привет

Из старого доброго сна.

 

Подснежников синих глаза

и белых пролесок печаль...

закутаюсь в тёплую шаль,

прислушаюсь — это гроза!

 

О, время надежды — весна!

и всё омывающий дождь.

И всё ещё радости ждёшь

из доброго старого сна.

 

1989 г.

 

 

 

* * *

 

Весна проходит,

минует вечер. Простая ночь без

колдовства. Каштанов гаснущие свечи

и клёнов сочная листва.

 

Букет увядший

в высокой вазе, Чуть горьковатый

цветочный дух — И что

тебе мой усталый разум,

Мой обострённый к обидам слух?

 

Но вот... Не спится...

В балкон открытый

летит гонимый ветром листок,

как отголосок стихов

забытых, давно забытых

прекрасных строк.

 

Светлеет небо...

восход застывший ...

невнятна ветра тихая речь...

О, как мне жаль никогда не бывших

с тобою наших не бывших встреч.

 

Май 1989 г.

 

 

 

АКРОСТИХ

 

Ливнями землю омоет,

Юбилейные кончатся даты

Берег чужой успокоит

И грешные станут святы.

Милых ли мы теряем,

Отнимется ль у неимущих

Мы никогда не узнаем —

Узнать не дано живущим.

 

 

 

 

* * *

 

Всё спутала, всё позабыла,

Кого на Земле я любила,

Кого я хотела любить -

Всё шустрое время смешало,

Всё в вечный колодец упало,

Не нам об ушедших судить.

 

Судить...

Кто за это возьмётся,

Тому суд земной отзовётся

Неслыханной болью сердец.

И старость, пришедшая рано:

Там ноют забытые раны,

И опыта тяжек венец.

И всё, что любовью зовётся,

Всё это, мой друг, остаётся

Лишь болью усталых сердец.

И шустрое время спешило

чтоб я всё на свете забыла:

ВСЕМУ НАСТУПАЕТ КОНЕЦ.

 

 

 

* * *

 

Нарисовали друг друга,

Но краски так долговечны.

А мы от старых недугов

Канем бесследно в вечность.

Ты не гляди так строго

Картины живут веками.

А мы, напутав так много,

Ляжем под старый камень.

Неузнанные друг другом Любили?!..

Бесследно исчезли

И только белая вьюга

Поёт забытую песню.

За что же рисунки эти

Милы нам были с тобою ?

Никто не знает на свете

И тайну нам не откроет.

Срывать бы ветру крыши,

А он в окно стучит.

Любимый мой не слышит

Безумия в ночи.

Сорвать бы маски эти,

Застывшие навек!

Улыбкою ответит

Мне добрый человек.

Он улыбнётся мудро!

Без маски нет лица.

Ведь всё иначе утром...

Обнажены сердца бывают

лишь в минуту готовности взлететь,

Но наступает утро

И мы должны не сметь.

Смирение — обитель

Для всех мирских обид.

И всё Господь увидит,

И всё ему простит.

Благодарю тебя за блеск

Давно усталых глаз...

Сильнее всех последний всплеск,

Но от тоски не спас.

Он нас с тобой не уберёг

От всех земных тревог.

И среди всех земных дорог

Нас не приметил Бог.

Мне б только слышать голос твой

И видеть иногда, Как над твоею головой

Твоя встаёт звезда.

И я тебя благодарю

За твой любимый взгляд.

И я над буднями парю,

Как много лет назад...

Я медленно схожу с ума...

И где-то в глубине сознанья

Я строю радужное зданье

И по нему брожу сама.

Как-будто в комнатах пустых,

В печальных пыльных лабиринтах

Ищу тебя, тобой забыта,

Но нахожу совсем иных.

Иду по лестнице крутой,

Ведущей в старую мансарду:

Там под трюмо упали карты,

Там книга на странице той,

Которую читать не стала,

Лишь глянула и залистала...

Там было с самого начала,

Любимый, всё про нас с тобой...

 

 

 

III. ПОСВЯЩЕНИЯ

 

 

***

 

Л. Ю. К.

 

Молва — и хвала и хула.

Не слушай, не верь, не кляни.

Молва, а на сердце зола...

Откуда же знают они,

Чем жить нам с тобою,

Как быть? Кого напоследок любить.

Молва отравить не должна,

Но вечно права и сильна,

Свой суд продолжает вершить.

И варево в тёмном котле

Заварит на сердца золе.

И зависть, и горечь, и страх

Не сохнут на наших губах...

Они обратились в молву,

По сердцу прошли моему.

 

 

 

* * *

 

Сыну Марку

 

Тяжка, мой сын, твоя дорога,

Просить ли помощи у Бога?

Идти ль пустыней одному?

То неизвестно никому. Взять на себя твои печали

И оградить тебя в начале,

И заслонить тебя в пути...

Но не умею я, прости!

Ведь мне понятны, милый, право,

Твои порывы, жажда славы,

 Твоя надежда на успех

Но этот путь тернистей всех.

Я не хочу тебя уверить,

Что нет моим страданьям меры

Есть мера на Земле всему...

Но неизвестно никому,

Что с нами, милый, ЗАВТРА БУДЕТ,

И КТО НАШ ПУТЬ ЗЕМНОЙ ОСУДИТ.

 

1989 г.

 

 

 

* * *

 

Пошли, любимый муж, в театр,

Совсем мы никуда не ходим

И жизнь без радостей проходит,

Полна забот, невзгод, утрат

 

А там, за занавесом, мир

Кулис, он полон возбужденья:

Там каждый день идёт рожденье,

Там всякий раз иной кумир.

 

Пойдём, угрюмый муж в театр.

Там задник разрисован ярко.

Там в ожидании подарка

Замрём, забудем мир утрат.

 

Актёры движутся легко

Они сегодня бесподобны.

Там из картона все надгробья

Смерть нереально далеко.

 

Затихнет музыка. Стократ

Из мёртвых Дездемона встанет...

Прекрасны там переживанья.

Пойдём, хороший мой, в театр.

 

1990 г.

 

 

 

ПОЛНОЧЬ

 

Домашний цветок на окошке,

Сиренево-розовый лист.

И книга в старинной обложке,

И пепельный шелест страниц.

 

Уснула усталая дочка,

Весь дом постепенно затих.

Рождается новая строчка,

Вживается медленно в стих.

 

Свет лампы (уж полночь крадётся)

В нём юности трепетный лик.

Усталости не поддаётся

Надежды и счастья язык.

 

Так быстро ушедшая юность,

Надежд неоправданный след.

Я кутаюсь в шаль и сутулюсь...

и вот — настоящего нет.

 

Не глянуть бы зеркала мимо...

Исчезли морщинки на миг.

Улыбки забытых любимых.

О! Юности ласковый лик.

 

Свет лампы...И спящая дочка

привычно очерченный круг.

Минует волшебная полночь

Мольбою протянутых рук.

 

1989 г.

 

 

 

* * *

 

М.К.

 

Не любимый, не любовник,

Никогда моим не будешь.

Отчего же мне всё снится

Твой чуть-чуть тяжёлый взгляд?

То глаза полузакрыты

(и приспущены ресницы) -

Никогда не улыбаясь,

Сквозь меня они глядят.

Не близки мы

И, как будто,

не нужны совсем друг другу.

Но, похоже, этот город

Весь наполнен колдовством.

Ты колдун . И здесь колдуют

Камни, звёзды и растенья,

И рисует вечер тени,

Чьи-то тени за окном.

 

1991 г.

 

 

 

 

IV. ДЕНЬ ПАМЯТИ ХОЛОКОСТА

 

 

* * *

 

Героев рождает эпоха.

Тиранов рождает разброд.

И слепнет внезапно и глохнет,

И жаждет порядка народ.

Не требует равенства в меру,

Не жаждет и прочих свобод.

А жаждет он хлеба и веры,

Правителя жесткого ждёт.

Чтоб взял тот в могучие руки

Печатно-словесный поток.

Чтоб всё, от кино до науки,

Направить и выправить мог.

И чтоб, улыбаясь с портретов.

Он мудрой и славной рукой

Направил и страсти поэтов.

И ратных защитников строй.

И всё, что сочтёт он опасным.

Прихлопнуть, примять, растоптать.

В борьбе за «всеобщее» счастье

Божественно-праведным стать

Уже на пороге острога,

В потопе извечных забот,

Всё кличет наместника Бога

И жаждет насилья народ.

На главной площади гремело:

«Весь мир лучами обжигай !

Шагай, товарищ, бодро, смело

Не уставай, не отставай...»

Так страна моя радостно пела.

И шагали в строю, как один.

Жизнерадостно и неумело

Сын народа и вражеский сын.

Загорелые сильные ноги.

Молодая упругая грудь...

И брела по колымской дороге

Моя бабка в последний путь.

Она верила в Бога свято

И молилась на доброту.

Не была сожжена, распята

Просто канула в пустоту.

И никто не читал молитву,

Умереть ей конвойный помог.

Снегом белым могила укрыта

И болотный серенький мох...

Ни сосны, ни цветка у дороги.

Ни пригорка, ни памятных плит...

Под колымским мёртвым болотом

Вечным сном моя бабка спит.

Но страна моя радостно пела:

«Золотыми лучами обжигай!»

И гремело, летело, звенело:

«Поспевай, не задерживай, шагай!»

Тебе не вновь искать виновных

История! В средневековых

Голландских и немецких гетто

Изгои... Как она сурова

Итория и безответна.

С высот Сиона, с горных далей

Господь взирает равнодушно.

Ведь он рабов своих послушных

Пустыней вёл. Теперь едва ли

Об этом вспомнит он. И душно

Всплывает ночь. И обречённо

Проходят призраки толпою.

И мне не вновь вести с собою

Беседу... Не ищу виновных...

Чужая древняя земля,

Пустыня, политая кровью

Предков и слезами.

Звучат в песках их к небу обращенья,

Но Бог забыл за важными делами

Про мой несчастный избранный народ.

 

Землёю этой брёл он из Египта

На ней себя сжигал в своих же храмах,

Отстаивая веру и свободу.

И прах его, что по земле рассеян,

Напоминает о себе повсюду —

Везде чужой мой избранный народ.

 

 

 

 

ДЕНЬ ПАМЯТИ ХОЛОКОСТА

 

ЭТУ ПЛЁНКУ МЫ ПРОКРУТИМ,

ДРУГ, С ТОБОЮ НЕ ОДНАЖДЫ...

НИКОГДА МЫ НЕ ЗАБУДЕМ

УМИРАЮЩИХ ОТ ЖАЖДЫ

В ЗАРЕШЕЧЕННЫХ ВАГОНАХ

ГРЯЗНО-СЕРЫХ ЭШЕЛОНОВ,

ЭШЕЛОН УХОДИТ В НЕБО...

ИМ НЕ НАДО БОЛЬШЕ ХЛЕБА,

ИМ НЕ НАДО БОЛЬШЕ СВЕТА

НИ СОЛДАТА, НИ ПОЭТА.

ТОЛЬКО ТЕНИ И СТЕНАНЬЯ.

НИ ТОСКИ, НИ ОЖИДАНЬЯ...

МИР МОЛЧАЛ! ОНИ ВИНОВНЫ

ЗА РАСПЯТОГО « МЕССИЮ»:

ГОРЫ ПЕПЛА ПО ЕВРОПЕ,

РЕКИ КРОВИ ПО РОССИИ.

МИР МОЛЧАЛ! И ЗА МОЛЧАНЬЕМ

НИ РАСКАЯНЬЯ, НИ СВЕТА.

НИКОГДА НЕ СТАНЕТ МАЛЬЧИК

НИ СОЛДАТОМ. НИ ПОЭТОМ.

 

22 апреля 1990 г.

 

 

 

 

V. ОТЪЕЗД

 

 

***

 

Европа пускать эмигрантов

Не хочет в свой древний уют.

И вот в городах итальянских

Они обреченно снуют.

Не ждут их ни Лувр, ни Прадо,

Ни росписи римских церквей.

И стонут Варшава и Прага

От вечных и прочных цепей.

В Европу войной иль транзитом,

Забыв о её красоте

Вальяжным туристом и сытым

Бывали мы только в мечте.

Мы мрачные провинциалы,

Свой рыночный бросив уют...

Неужто картины Шагала

Спокойно нам спать не дают.

Неужто улыбка Джоконды,

Иль тёмный Эль-Греко портрет,

Иль Гойя безвкусный и томный

Заменят надёжный обед?

И всё же... безмолвные залы

Ещё продолжают манить.

И мы в суматохе вокзалов

Пытаемся жизнь изменить.

Но поезд ушёл наш... и поздно...

Кого же винить нам с тобой?

Мы это, шутя и серьёзно,

Зовём меж собою судьбой.

 

1988 г.

 

 

 

 

* * *

 

Непроницаемо-любезны

Их лица, канцелярский лоск.

О, боже мой, какая бездна,

Когда случается всерьёз

Заняться суетой бумажной,

Каким же надо быть отважным,

Увидев взгляд бесцветных глаз

Они взирают мимо вас.

Здесь всё напоминает Кафку:

Вся жизнь, уложенная в папку,

Приколотая на булавку...

О, канцелярский ТАЙНЫЙ СВЕТ!

И я с душой играю в прятки,

Когда им предлагаю взятки

На откуп за бумажный бред.

 

1990 г.

 

 

 

ОТЪЕЗД

 

Белые астры и жёлтые листья -

Столько в вас солнца осталось от лета,

Сколько печали в осенних приметах.

Серые тени, горькие мысли.

Белые астры морозом побиты.

Жёлтые листья в грязь облетают.

Дни, словно облако, медленно тают.

Шторы задёрнуты. Окна закрыты.

Мебель распродана. Чуждые руки

Будут листать мои старые книги.

Больше не встретиться нам. В этом миге

Вечная боль о вечной разлуке.

 

 

 

ПРОЩАНИЕ

 

А.Э.

 

Снова, друг, нам оставить придётся

То, что близким и милым зовётся.

Неужели совсем уходим

И сюда не вернёмся вовек?

И никто о нас не жалеет —

Злоба вслед одна рассмеётся.

И рыдания наши не слышит

Ни один на Земле человек.

Снова, друг, собирать пожитки.

Видно, Господу неугоден

Твой страдания и печали,

И любви исполненный взгляд.

За страдания и печали

Поразит тебя гнев Господень.

Собирай, любимый, пожитки.

Не оглядывайся назад.

Выпьем, друг, за верное братство,

Покидая вечное рабство.

Соляным столбом обернёшься -

Не оглядывайся назад.

Ведь оставить тебе придётся

То, что домом родным зовётся.

Видно, Господу неугоден

Твой надежды исполненный взгляд.

 

1989 г.

 

 

 

* * *

 

А если не встретимся, милый

Безмолвное небо, как птица,

Рыданьями вдруг разразится..

А ветер, потратив все силы

Молчал. У большого балкона

Казались застывшими клёны.

Умолкли все чуждые речи.

Так тихо ... И раны залечит,

И станет дорога судьбою,

Которой я, право, не стою.

О чём мы с тобой говорили? —

Всё слышали, но позабыли...

 

Всё, мой любимый! Ничего не скажешь,

Умолкли все прощальные слова.

Все восклицания исчезли даже.

Уже идёт молчания глава.

Глава новеллы, выдуманной нами.

Картина пьесы,сыгранной всерьёз.

И за волшебными, как счастье, снами

Печальный день без радости и слёз.

Всё, мой любимый, вечно долгожданный

Чужое небо, камни и песок.

Там, говорят, гноятся долго раны.

Сошлись там вместе Запад и Восток.

Всё там смешалось: Долгая молитва

на всех известных в мире языках.

На листьях виноградная улитка

И пыль на остывающих камнях.

Иные мифы и чужие храмы,

Чужая мудрость и чужой язык,

Чужое эхо — отголосок драмы,

Но к этой драме мир давно привык.

 

1990 г.

 

 

 

* * *

 

Оплакивает небо наше расставанье

Сплошным неутихающим дождём.

Оплакивает сердце пути и расстоянья,

Которым наши страсти нипочём.

О, ты, моя любовь! — химера и надежда,

Вся соткана из грёз, тоски и колдовства.

И ласка так тиха, а нежность так безбрежна...

Но на земле уже опавшая листва...

Опавшая листва, осеннее молчанье,

Деревьев и травы нагая немота.

Оплакивает небо расставанье,

И всё видней последняя черта.

 

 

 

* * *

 

Написаны снова слова

На листике скомканно-мятом.

Мне чудится: это расплата

За то. что ещё я жива.

Кричит ли ночная сова?

Устало сжимаются веки.

С тобой расстаюсь я навеки...

А всё остальное слова.

И где-то вдали облака

Уже розовеют под утро.

Улыбкой жестокой и мудрой

Очерчены издалека

Сухие и нежные губы...

Любви обгорелые срубы

И долгая жизни река...

 

 

 

VI. В ИЕРУСАЛИМЕ ПАДАЛ СНЕГ

 

Весь замер город, он совсем

Не ожидал такой напасти.

А сердце плакало от счастья

Наперекор несчастьям всем.

 

Так падал снег, как в той стране,

Где всё прожитое осталось...

Мне память счастья улыбалась

Как будто в самом детском сне...

 

Все лица, как одно лицо,

Все разговоры, как преданья

Там деревянное крыльцо,

Резные крашенные ставни,

 

Под снегом яблони в саду...

Я длинной улицей иду

По ослепительному снегу

Навстречу жизни и судьбе.

 

Ещё не зная о тебе,

мой город белоснежно-вечный...

Живя беспечно-тяжело

Чужое мнила за своё ... и свечи

 

На белом праздничном столе,

Снежинкой на моём стекле...

СО ВСТРЕЧЕЙ!

 

1992 г.

 

 

 

АКРОСТИХ

 

Крутая лестница, подъём...

О чём тоскует старый дом?

Но он молчит; на белом камне

Следы дождей, следы ветров.

Там, где оставили мы кров.

Алеют вечные закаты.

Но мы ли в этом виноваты?

Там реки, зелень берегов

И в облаках родное небо.

Надежда, вера — это эхо

От той любви, от той страны,

Все наши радости и сны

Слились в безрадостную память,

Которая... Не стоит плакать.

О чём я? Звёзды и луна

Мерцают в темноте осенней.

У Бога нет для нас спасенья.

 

1991 г.

 

 

 

В ИЕРУСАЛИМЕ

 

Среди всех религий и созвездий.

Среди роз и лилий многоцветья,

Среди толчеи и красок шука

Бьюсь в сетях, как пойманная щука.

Кто сказал, что хлеб чужбины горек

Воздух чист, прохладен и бесцветен

Среди самых жалобных историй

Та, что я одна на белом свете.

Так сладки хурма и апельсины,

И покрыты синевою горы.

Я не знаю, сколько раз отринет

Нас объятый вечной тайной город.

Среди мостовых его соцветий,

Среди синагог, церквей, мечетей,

Среди всех религий и созвездий

Я совсем одна на белом свете.

 

1991 г.

 

 

 

* * *

 

Нет, я не плачу ни о ком.

Гак небо высоко над нами.

Всё это выбрали мы сами,

Нов горле расставанья ком...

Я не жалею ни о чём.

Там, в дымке неизменно-древней

Лежат арабские деревни...

И город мирным наречён.

Шалом, шалом, Ерушалаим!

Я не жалею ни о чём,

Я ни о чём не вспоминаю...

Здесь жизнь чужая бьёт ключом...

Прекрасен розовый восход,

Такой невиданно-прозрачный.

Здесь небо очень редко плачет

И розы рдеют круглый год.

И в этом городе высоком,

Что вечно мирным наречён,

Здесь жизнь чужая бьёт ключом,

А СМЕРТЬ ГЛЯДИТ БЕССМЕРТНЫМ ОКОМ.

Она глядит из-за камней,

Она грозит ножом и пулей,

Проклятьем... Город, словно улей,

Он « мирно» примирился с ней.

Зато под утро тишина.

И в дымке неизменно-древней

Лежат арабские деревни...

ЗДЕСЬ НЕ КОНЧАЕТСЯ ВОЙНА.

 

1991 г.

 

 

 

СОН

 

О чём тоскую ? О листве.

Насквозь пропитанной дождями.

О неподстриженной траве,

О небе сереньком над нами.

О сером городе, где ты меня

совсем забудешь скоро.

О перекрёстке, на котором

слилась с твоей судьба моя.

Нет, не сплелась — лишь прикоснулась.

(Пожухла жёсткая листва)

Я не спала и не проснулась.

Я не тоскую. Я МЕРТВА.

 

 

 

 

VII. О, СОМНАБУЛА ОФЕЛИЯ...

 

 

УТРО

 

Выхожу в прохладу дня.

И на старом перекрёстке

Светофор, лихой подросток

Встретит, подмигнув, меня.

Поливальная машина,

Чей-то старенький мопед

Дребезжа промчатся мимо,

Чтобы я глядела вслед.

Все предметы, как приметы

Наступающего дня;

Зеленеющие ветки,

В стёклах отблески огня.

Тихой улицей пустынной

Я иду, не торопясь.

И, заботы все отринув,

С миром ощущаю связь.

 

 

 

ПЕСЕНКА

 

Проходит жизнь, проходит жизнь

Как ветерок по полю ржи.

Проходит явь, проходит сон

Любовь проходит, проходит всё

Но я люблю, я люблю, я люблю....

 

Шарль Азнавур

 

Сумасшедшая, остановись!

Ты ведь знаешь — чудес не бывает.

Старый день потихонечку тает

И проходит, проходит жизнь.

Поздно верить, что время лечит

Тихо в боль свою завернись.

Поздно мчаться, надеясь на встречу,

Подступает медленно вечер...

И проходит, проходит жизнь...

Пора подумать о душе .

И жить в согласии и радости,

Но потихоньку делать гадости...

И выпрыгнуть на вираже. С

овсем случайно не разбиться

И, отряхнув с коленей прах

Вновь оказаться феникс-птицей

С улыбкой тайной на губах.

 

2

 

Пора подумать о душе

И жить в гармонии с прекрасным.

Мечтать лишь о простом и ясном,

Но выпрыгнуть на вираже.

Совсем случайно не разбиться

И, отряхнув с коленей прах,

Вновь оказаться феникс-птицей

С улыбкой тайной на губах.

 

 

 

СКАЗКА

 

В сказочных странах, за синей горой,

Добрый король и заяц-герой.

Пляшут цветы на зелёном лугу,

Тонут деревья в пушистом снегу.

В сказочных странах принцесса мила,

И говорят о любви зеркала.

Выдумкой мудрой зовётся обман,

А на лугах зацветает дурман.

Чтобы принцессу спасти от оков,

Скачут по миру сто дураков.

Снова танцуют цветы на лугу,

Ягоды зреют на белом снегу,

Баба Яга молода и мудра —

Всё это, милый мой друг, не мура.

С детства за сказкой я следом бегу,

Но оказаться в ней я не могу.

Вот я и грежу, как наяву,

Грёзами старыми снова живу.

Сказка прекрасна, хотя и стара...

И не кончается эта игра.

 

1989 г.

 

 

 

ШУТКА

 

Я ревную тебя к сигарете,

Тонкой кисточке, карандашу,

И к тому, кто живёт на планете,

И к тропинке, которой брожу.

К этой веточке слабой и серой

И к травинке, и к жёлтой листве.

Но (поэзия требует меры)

Я тебя не ревную ... к жене.

 

Ухожу... «не зову и не плачу».

Нет в слезах никакой красоты.

Нам в киоске не додали сдачу

и похерили наши мечты.

 

И когда унесёт меня «Боинг»,

Чтобы видеться мы не могли,

Ты уж, миленький мой, будь спокоен

Я пришлю тебе древней земли.

 

2

 

Куплю себе платье в горошек

Синий или зелёный.

А ты придёшь, мой хороший,

И станешь в дверях удивлённый.

 

Ты скажешь: «Вы в колорите!

Можно ли вас потрогать?»

Отвечу: «Сколько хотите

Трогайте, ради бога!»

 

 

 

«НОВОГОДНИЙ СОНЕТ»

 

Игорю

 

Ну что ж, приятель дорогой,

Давай закурим по одной

И... точка.

Здесь стынет кофе на столе,

Здесь муха дохнет на стекле

Слова «мы по уши в дерьме»

Не в строчку.

Наш «хедер-цевет»  не окоп...

Но, вымыв с полдесятка ж-п.

Присядем.

Грядёт еврейский новый год,

Быть может, купим пулемёт?

Приятель.

Тебе желаю «hарру уеаr»

С вином на праздничном столе

и всё в придачу,

что прилагается к сему,

что входит в жизни кутерьму...

УДАЧИ!

 

1994 г.

 

 

 

СОНЕТ

 

«Земную жизнь пройдя до половины

Я заблудился в сумрачном лесу»

Я эти Дантовы слова несу,

В себе несу до роковой годины.

 

Уж половина жизни прожита,

Уже с горы я налегке спускаюсь.

И тишина вокруг... И маета

Всех будней, только в ней я не раскаюсь.

 

Но, собираясь в путь далёкий свой,

Я не беру с собой твой образ смутный.

Ах, в этой суете сиюминутной

Я растеряла всё про нас с тобой.

 

Проснулась средь твоих картин Едва дыша...

Лишь ветер лёгкостью гардин Играл, шурша...

На белой плоскости стены

В чужом дому Они явились мне ... а ты

А ты в дыму.

 

В дыму прощальных облаков

Моей земли...

Из сотен тысяч лоскутков

не привезли

с собой сюда ни одного —

прости, прощай.

И в тёмной кухне — никого...

Остывший чай.

 

1991 г.

 

 

 

 

* * *

 

Всё приходится выпрашивать,

Всё придумывать самой.

И пропавшая и падшая,

Словно нищенка с сумой.

Всё брести за подаянием —

Крохи на чужом пиру.

Так убого покаяние

И рыданья на миру.

Что потеряно, что пропито,

Что забыто в суете.

Не даётся радость опытом,

Не горит в чужой звезде.

Но горит закат таинственный,

Я бреду сама с собой.

И летит пурга неистово

За проклятою судьбой.

 

1990 г.

 

 

 

* * *

 

Отчего же такая тоска?!

Это просто склонилась усталость.

Ничего на Земле не осталось.

 тихонько стучит у виска, Ч

то короткая жизни река

Дотечёт до подземного Стикса,

Не оставив рисунка и списка —

Лишь немного речного песка.

Всё течёт... Из воды и песка

Появляются зимы и вёсны.

В мире всё удивительно просто,

Отчего же такая тоска?!

И уже ни травы, ни листка,

Смыты краски устало и влажно.

В этом мире казаться отважной

Так непросто ... Какая тоска!

 

1989 г.

 

 

 

***

 

Помоги! Не слышно слов,

но отголоски зацепились за листочки

на берёзке под моим окном

на белых скорбных ветках,

не дозваться,

не дождаться мне ответа....

Помоги!

Но никто помочь не в силах

ни друзья, ни ты, мой милый -

тёплый вечер, долгий ветер

и усталость...

ВИДНО, Я НА ЭТОМ СВЕТЕ

ЗАДЕРЖАЛАСЬ.

 

 

 

* * *

 

О, сомнамбула Офелия!

Лилия в тёмной реке.

Платье твоё я примерила.

Голос звучал вдалеке.

Словно чужое раскаянье,

Слёзы по бледной щеке.

Словно снежинка растаяла,

Лилия вянет в руке...

Голос то сладко мерещился,

то оставался вдали,

То от меня ты открещивался,

То отрывал от Земли.

Чем отрешенье измерено?

Господи! Вечно грешна...

Платье чужое примерила...

И никому не нужна.

 

1990 г.

 

 

 

* * *

 

Банальна недостойная небес.

Уметь держаться так необходимо.

Но к пропасти влечёт неудержимо,

Она полна немыслимых чудес.

Банальна! И ничто не удалось.

Чужие судьбы — их скрещенье мнимо.

А лица тех, что промелькнули мимо,

Нездешним светом пронзены насквозь.

Нездешним светом мне освещены

На самое короткое мгновенье

Бредут в тиши неузнанные тени,

Но гаснет свет. Понятья смещены.

Банальна и нелепа, и стара...

О, Господи, запомни эту муку,

И протяни спасающую руку,

И будь ко мне добрее, чем вчера.

 

Где тот домик? На озере или в позабытой деревне стоит?

Где река, по которой бы плыли Мы с тобою под шёпот ракит?

Мы в плену...

Из асфальтовых улиц,

Из дешёвых и душных квартир

Нам бы вырваться, мы бы вернулись

В фантастический грёзовый мир.

Мы в плену бесконечных условий,

Их пчелиный бессмысленный гул

Поутру над моим изголовьем.

Где ж Господь? Он сегодня уснул.

Он уснул. И Земля ему снится

В нежном шёпоте вечных ветвей.

И такие спокойные лица...

И такие улыбки на ней...

 

 

 

ПИСЬМО

 

В соседнем садике калитка

Покрыта каплями росы.

И за стеной слышна молитва,

И на стене стучат часы...

В ТВОЁМ ПИСЬМЕ ИЗДАЛЕКА

ЕСТЬ ГОРЬКО-СЛАДКАЯ СТРОКА.

Тебя я больше не увижу,

Не обниму, не прикоснусь.

Поёт сосна на склоне рыжем,

Её я вечерами слышу

И по утрам, едва проснусь.

В твоём письме из-далека

Нет ни намёка, ни пол-слова...

О чём я?.. Ниткою суровой

Здесь не прошить, здесь нужен шёлк.

Портной, что знает в этом толк

Для нас дороговат, однако.

И нет нам ниоткуда знака.

И ЛИШЬ В ПИСЬМЕ ИЗДАЛЕКА

ЕСТЬ ГОРЬКО-СЛАДКАЯ СТРОКА.

 

1998 г.

 

 

 

РАЗМЫШЛЕНЬЯ НАД АКВАРЕЛЬЮ

 

Наклоняется Муза ко мне

И глядит укоризненно-строго...

А на сердце, любимый, тревога,

И закат полыхает в окне.

Акварелью чудесной и редкой

Полыхает далёкий закат.

Никаких мне не нужно наград.

И жилище мне кажется клеткой.

Где-то плещется наш океан,

Обещая нам бури и качки.

Не участвую в бешенной скачке

И не жажду таинственных стран.

Не домчусь к голубым берегам.

Акварелью прекрасной и строгой

Пролегла средь пустыни дорога —

И ведёт она к вечным снегам....

О, как алеет здесь восход,

На склонах белые строенья.

Вид из окна, как вдохновенье,

И рдеют розы круглый год.

А среди радостей земных

Так много мелочей прекрасных:

Цветок пылает ярко-красный

На склонах буро-травяных.

Дымится кофе на столе

В китайской чашечке прозрачной...

Задумчивая флейта плачет,

Поёт рожок навеселе.

Мне Моцарт слышится всегда,

Он весел с наступленьем утра,

Поёт задумчиво и мудро,

И вдохновенно, как вода

вода в прозрачном ручейке,

что никогда не иссякает...

Прохлада утренняя тает,

Пасутся овцы вдалеке...

Ещё живу, ещё, как дым.

За облаками голубое,

Прозрачно небо надо мною,

Над вечным городом земным.

Ещё брожу между камней,

Где рдеют огненные маки

И мне неведомые злаки,

А в облаках воздушный змей.

Ещё любуюсь и смеюсь,

Ещё беседую с друзьями...

Но ТУ, что СЛЕДУЕТ ЗА НАМИ

Я различаю, как не бьюсь

О ней забыть, обожжена

касанием руки спокойной...

И мусульманская луна

На небе бархатном и знойном

Глядит...

 

1999 г.

 

 

 

* * *

 

До вершин, откуда всё земное

Кажется лишь только сном случайным,

Доберусь... Мои грехи со мною...

И тогда откроется мне тайна.

И тогда покроет землю снегом

Белизны, невиданной доселе.

А под снегом юные побеги

Выживут на почвы нежном теле.

Замолить грехи, благословенье

Получить от неба не надеюсь.

Только лишь короткое прозренье,

Если оценить его успею

Оценить... но что цена страданий,

А святые холодны и строги...

Но такое чистое сиянье

На высокой призрачной дороге.

 

 

 

 

VII. ПЕРЕВОДЫ

 

 

ИЗ ГЕЙНЕ

 

 

ПРОЛОГ

 

Из «Путешествия по Гарцу»

Ярко-белые манжеты,

Фраки, чопорные платья,

Речи, встречи, шёлка легче,

Можно ль сердце отыскать в них.

Можно ль там любви дождаться.

Можно ль в правду там поверить,

Ложной клятве не предаться.

Лживой страсти пыл измерить.

Я б хотел подняться в горы,

Где свободно ветры веют...

И живут простые люди

Безыскусно, как умеют.

Высоко подняться в горы,

Где в прекрасных елях солнце,

Трель ручья и птичьи песни,

В тесной хижине оконце.

Будет грудь дышать свободно,

Глаз на всё взирать со смехом...

Ваши речи там казаться

Будут просто глупым эхом.

 

1980 г.

 

 

 

ИЗ РИЛЬКЕ

 

 

МАГИЯ

 

Из невозможных превращений

возникают понятия:

Надежда, Вера, Чувство.

Огонь становится золой — страдаем...

Но пыль становится огнём в искусстве.

Вот магия. Вот сфера волшебства...

И сокровенно найденное слово,

Как голубиный крик,

первооснова Надежды,

Веры, Чувства, Естества.

 

1989 г.

 

 

 

 

* * *

 

Настало время!

Долгим было лето.

Откройтесь двери северным ветрам.

Боритесь тени с летними часами

И листья по аллеям разбросайте.

Пусть гроздья виноградные нальются,

И будет терпким юное вино.

Кто в этот час бездомен,

Тот вовеки не станет строить

дома своего... И одинокий, в каждом человеке

увидев друга, всё-таки один.

Он долгими ночами пишет письма и бродит средь дождя и старых листьев, осенним одиночеством томим.

 

1980 г.

 

 

 

ОДИНОЧЕСТВО

 

И снова одиночество, как дождь,

Вздымается из моря вечерами.

Бредёт долиной длинными шагами,

И небу возвращает сердца дрожь.

Вновь опускается на город небо

Сплошным часами длящимся дождём.

Лишь мы с тобой ещё друг друга ждём...

Мы только в ожиданье верим слепо.

Уже разъединяются тела,

Друг в друге не нашедшие друг друга.

Их лица — отражение испуга,

Хотя постель совсем ещё тепла.

Но вот в одну постель ложатся двое,

Их старые усталые сердца

Друг друга ненавидят без конца

И одиночество тогда течёт рекою.

 

 

 

 

ИЗ ЭРИХА КЕСТНЕРА

 

 

СОЛО ДЛЯ МУЖСКОГО ГОЛОСА

 

Моя коморка — вовсе не моя . Здесь две кровати.

Я в одной нуждаюсь. Я вновь один.

Не плачу и не каюсь. Один бываю так охотно я.

Зевает непритворно чемодан. И я устал. Она ушла к другому. Я с ним знаком:

он скучен, как диван. Её прошу: «Не возвращайся!

Дома тебя не жду»...

Не должен был её я отпускать

(не о себе волнуюсь)

Мир так огромен, как же ей блуждать

В нём без меня.

Я вовсе не ревную... Упьюсь сегодня, за неё моля, «Будь Господом хранима без меня»

 

1998 г.

 

 

 

ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНОЕ

 

Мы едем в поезде одном,

Мы едем день и ночь.

Глядим в окно, забываемся сном,

Мы едем в поезде одном

От неизвестности прочь.

Храпит сосед, рыдает другой,

А третий всё говорит.

Мелькают станции на перебой,

Наш поезд лихо сквозь годы мчит...

Последний пункт какой?!

Кто вещи пакует, кто их разложил,

Не видя смысла в том.

Откуда вчера, куда теперь?

Глядит проводник в открытую дверь,

Улыбаясь одним лишь ртом.

Он сам не знает точно, куда

Поезд его везёт.

Сирена гудит. Горит звезда.

Уходят мёртвые навсегда.

Ведут колёса свой счёт.

Выносят ребёнка. Мать кричит.

Мёртвые молча глядят из прошлого...

Только колёса стучат,

Оттуда никто не вернётся назад,

Лишь поезд сквозь время мчит.

В мягком вагоне почти никого.

Толстяк восседает один...

(В жёстком находится большинство)

А он, не чувствуя ничего,

Покоится среди перин...

Мы едем в поезде одном

Со временем наперегонки...

Глядим в окно, забываемся сном,

Часто сидим на месте чужом,

Не видя в окошках ни зги.

 

1998 г.

 

 

 

КОРАБЛИК

 

(Народная немецкая песенка)

 

Плыви, кораблик старый,

Сквозь бурную волну!

Редчайшие товары

Вези в свою страну.

Плыви, плыви, кораблик,

Сквозь бурный океан.

Вези привет, кораблик,

Из самых дальних стран.

Кто хочет стать матросом,

В чужие земли плыть

Сквозь бури и торосы,

Бесстрашным должен быть.

Плыви, плыви кораблик,

Сквозь бурный океан.

Вези меня, кораблик,

В одну из дальних стран.

Возьми меня, кораблик,

в чудесную страну.

Я не хочу, кораблик,

Пойти с тобой ко дну.

Плыви вперёд, кораблик,

Как все плывут суда. В

ези меня, кораблик,

ОТСЮДА В НИКУДА...