Schokn / ЩЕкн

Вот, например, квантовая теория, физика атомного ядра. За последнее столетие эта теория блестяще прошла все мыслимые проверки, некоторые ее предсказания оправдались с точностью до десятого знака после запятой. Неудивительно, что физики считают квантовую теорию одной из своих главных побед. Но за их похвальбой таится постыдная правда: у них нет ни малейшего понятия, почему эти законы работают и откуда они взялись.
— Роберт Мэттьюс

Настоящая поэзия ничего не говорит, она только указывает возможности. Открывает все двери. Ты можешь открыть любую, которая подходит тебе.

ЗАРУБЕЖНАЯ ПОЭЗИЯ

Джим Моррисон
ЁСАНО АКИКО

ТРУСОСТЬ

 

Сказали мне, что эта дорога

Меня приведёт к океану смерти,

И я с полпути повернула вспять.

С тех пор всё тянутся передо мною

Кривые, глухие окольные тpопы...

 

 

* * *

 

Тайна таится

В белоснежном цветке камелии.

И камелия алая

Разгадать эту тайну

Не в силах

 

 

* * *

 

Дрогнуло сердце,

Вдруг сделалось садом,

Вширь раздалась моя комнатушка —

От цветущих пионов.

 

 

* * *

 

Багряное солнце.

Тяжесть светила закатного

Я бы сравнила

С грузом тяжким

Одного лепестка хурмы.

 

 

* * *

 

Белеют плечи мои —

В деревянной бадье купаюсь;

Некто подумает, увидав

Белых лилий бутоны

Распустились.

 

 

* * *

 

В единый день

Сердце мое,

Мирскую познавшее горечь,

Просквозили — весенний ветр

И осенний — разом.

 

 

* * *

 

Ветви в цвету —

Ароматные девичьи руки, —

Белея, приветствуют грациозно

Прекрасной весны

Лучшую пору.

 

 

* * *

 

Вечные чайки

Над гладью реки Синано

Без устали чертят воздух —

Меряют крыльями

Тысячеверстые дали.

 

 

* * *

 

Влюбленное сердце

Свирепствует,

Словно лев разъяренный,

Но нежности райская птица

Здесь же, рядом.

 

 

* * *

 

Во весь окоем неоглядный —

Когда бы могла —

Начертала б слова любви

К людям,

Живущим в моей стране.

 

 

* * *

 

Вот так, склонившись

Над низким столиком с книгой,

Изойду любовью

И время до самой смерти

Скоротаю.

 

 

* * *

 

Всего-то половинка любви —

Любовь без ответа, —

Но разве она пылает не ярче

Слепящего солнца

В высоком небе?

 

 

* * *

 

Всего-то: гость

Прислонился к откосу двери

В моем доме,

И сделался храмом дом.

Сумрак весенний.

 

 

* * *

 

Как в былые дни

Называла любовью

Все горести мира,

Так нынче все радости

Смертью зову.

 

 

* * *

 

Как узнаю —

Души ли робость,

Змеи объятья,

Или оковы сковали меня,

Так что слезы рекой?

 

 

* * *

 

Мечтаю,

Чтобы во тьме щека твоя рдела,

Когда в хижине горной

Я растоплю жарко-жарко

Огонь в очаге.

 

 

* * *

 

Мнилось:

Сияюще-алая

Твердыня воздвиглась

В моей душе.

А там — пепелище.

 

 

* * *

 

Небо с землею

Соединились в зыбком сплетении —

Наплывший с моря туман

Проник в цветущие кроны

Сакуры горной.

 

 

* * *

 

Неотвязная мысль:

Любовь до конца исчерпалась.

Вдруг поняла,

Что горечь печали —

Только любви продолженье.

 

 

* * *

 

О богиня Медуза, молю,

Окамени меня взглядом,

Чтобы я

В оцепенении сна пребывала

До его возвращения.

 

 

* * *

 

Об осенних

Жухнущих травах думаю.

Они тоже

Блекнут, вянут —

Со мною схожи.

 

 

* * *

 

Предвечен

Ход небесных светил:

Едва закатилось солнце,

Над руинами замка

Луна всплывает.

 

 

* * *

 

Ты — сияние звезд

В зимнем ночном небе.

Кто-то скажет:

Всего одной, —

Отвечу: всех до единой.

 

 

* * *

 

Цитры напев

С колокольным гулом смешался.

И на это неблагозвучье —

Удивляюсь сама! —

Эхом откликнулось сердце.

 

 

* * *

 

Дождь за окном.

В ненастный осенний день

С кем перемолвиться словом?

Радостно стану

С сердцем твоим говорить.

 

 

* * *

 

Рассвет не наступит!

Приникнув к плечу твоему,

на смятой постели

я слушаю в дреме ночной

сладчайшую сказку любви...

 

   

* * *

 

Да, весна коротка,

но к чему оно мне, долголетье

или вечная жизнь?

Соком юности налитую

грудь рукам твоим подставляю!

 

     

* * *

 

То в груди у меня

вздымаются волны прилива,

то бушует пожар —

так безудержно и беззаветно,

так безумно я полюбила!

 

   

* * *

 

Пряди черных волос

ниспадают до пят на пять сяку,

словно струи ручья.

Сердце, нежное девичье сердце

в упоенье страстьи запретной!..

 

     

* * *

 

Груди сжимая,

ногой, отшвырнув покров

заветной тайны —

о, как же густо-багрян

тот сокровенный цветок!

 

   

* * *

 

От любви обезумев,

на огненных крыльях помчусь

и сама не замечу,

как растает за облаками

расстояние в сто тридцать ри...

 

    

* * *

 

Что мне заповедь Будды?

Что грозных пророчеств слова?

Что наветы и сплетни?

В мире нас сейчас только двое,

обрученных самой Любовью!

 

   

* * *

 

Я познала любовь,

полюбила безумные грезы,

вешних снов забытье!

Жар сплетенных тел охлаждая,

дождь весенний падает с неба...

 

      

* * *

 

Только здесь и сейчас,

оглянувшись на все, что свершила,

понимаю — слепцу

иссупленная страсть подобна,

и не страшен ей мрак кромешный!

 

   

* * *

 

После ночи любви

я у зеркала грим подправляю...

Ах, не время еще,

соловей из горной лощины,—

не буди любимого, слышишь!

 

      

* * *

 

Пряди черных волос

уложила в прическу Симада

на столичный манер,

чтоб тебе понравиться утром,—

а сама мечтаю: "Останься!"

 

   

* * *

 

Непослушной рукой

нацарапала цифры в стишке

и смеюсь вместе с милым:

для любви "двадцать тысяч лет" —

слишком много? Нет, слишком мало!..

     

* * *

 

Диких роз наломав,

я украсила ими прическу

и букет собрала —

о тебе, любимый, тоскуя,

долгий день блуждаю по лугу...

   

* * *

 

О ласковый ветер,

летящий в весенней ночи

из дальних пределов

заклинаю: помедли немного,

не касайся волос девичьих!..

 

     

* * *

 

Кто герой того сна,

что в долгие зимние ночи

часто видела я?

Ты, единственный мой избранник!

Ты, супруг мой в семи рожденьях!

 

   

* * *

 

Первой встретить любовь

и первой познать увяданье,

первой же умереть...

Кто посмеет назвать недостойной

эту нашу женскую долю?!

 

 

* * *

 

В единый день

Сердце мое,

Мирскую познавшее горечь,

Весенний ветер просквозил

И осенний — разом.

 

 

* * *

 

Богиня Медуза, молю,

Окамени меня взглядом,

Чтобы я

В оцепенении сна пребывала

До его возвращенья.

 

 

* * *

 

Во весь окоем неоглядный —

Когда бы могла —

Начертала б слова любви

К людям,

Живущим в моей стране.

 

 

* * *

 

Влюбленное сердце

Свирепствует,

Словно лев разъяренный,

Но нежности райская птица

Здесь же, рядом.

 

 

* * *

 

Всего-то половинка любви —

Любовь без ответа, —

Но разве она пылает не ярче

Слепящего солнца

В высоком небе?

 

 

* * *

 

Розовеет солнце.

Тяжесть светила закатного

Я бы сравнила

С грузом тяжким

Одного лепестка хурмы.

Мнилось:

Сияющее-алая

Твердыня воздвиглась

В моей душе,

А там — пепелище.

 

 

* * *

 

Всего-то: гость

Прислонился к откосу двери

В моем доме,

И сделался храмом дом.

Сумрак весенний.

 

 

* * *

 

Ветви в цвету —

Ароматные девичьи руки, —

Белея, приветствуют грациозно

Прекрасной весны

Лучшую пору.

 

 

* * *

 

Предвечен

Ход небесных светил:

Едва закатилось солнце —

Над руинами замка

Луна всплывает.

 

 

* * *

 

Вот бы сразу

Щека твоя запламенела,

Едва здесь, в хижине горной

Жарко заполыхает

Огонь в очаге.

 

 

* * *

 

Вот так, склонившись

Над низким столиком с книгой,

Изойду любовью

И время до самой смерти

Скоротаю.

 

 

* * *

 

Вечные чайки

Над гладью реки Синано

Без устали чертят воздух —

Меряют крыльями

Тысячеверстые дали.

 

 

* * *

 

Мерцают приветно

В небе полуночном над Хаконэ

Звезды, напоминая

То белые сливовые лепестки,

То лотосы.

 

 

* * *

 

Небо с землею

Соединилось в зыбком сплетении —

Наплывший с моря туман

Проник в цветущие кроны

Сакуры горной.

 

 

* * *

 

Ты — сияние звезд

В зимнем ночном небе.

Кто-то скажет:

Всего одной, —

Отвечу: всех до единой.

 

 

* * *

 

Как неотвратимо

Крупные белоснежные лилии

Лепестки роняют —

Так год за годом

Отцветает юность моя.

 

 

* * *

 

Неотвязная мысль:

Любовь до конца исчерпалась!

Вдруг поняла,

Что горечь печали

Только любви продолженье.

 

 

* * *

 

Как в былые дни

Называла любовью

Все горести мира,

Так нынче все радости

Смертью зову.

 

 

* * *

 

Дождь за окном.

В ненастный осенний день

С кем перемолвиться словом?

Радостно стану

С сердцем твоим говорить.

 

 

* * *

 

Да, весна коротка,

но к чему оно мне, долголетье

или вечная жизнь?

Соком юности налитую

грудь рукам твоим подставляю!

 

 

* * *

 

Божеству моему

я в спальне накину на плечи

алый шёлк кимоно,

что на мне было нынче ночью,

и к стопам божества повергнусь...

 

 

* * *

 

Эту долгую ночь

провожу я в обители грёз.

Пламя в жилах струится.

Да хранят всесильные боги

одержимых хмелем весенним!

 

 

* * *

 

Да пребудет любовь

прекрасней радуги в небе!

Да пребудет любовь

подобна молнии грозной! —

Так молюсь я, так заклинаю...

Родилась в Осаке в богатой купеческой семье, получила прекрасное классическое образование. Рано начала писать танка и в 1900 г. опубликовала большой цикл стихов в журнале «Мёдзё» ("Утренняя звезда").

Страстно полюбив молодого поэта Ёсано Тэккана, главного редактора «Мёдзё» и руководителя Общества новой поэзии, Акико бежала из дома к любимому в Токио. Тэккан, расторгнув первый брак, женился на Акико. Нежную привязанность друг к другу они пронесли через всю жизнь. Романтическая история поэтов-любовников запечатлена в книге стихов Акико «Спутанные волосы», которая по праву считается жемчужиной новой японской литературы, и во многих последующих сборниках поэтессы. Творчество Акико, возглавившей вместе с Тэкканом группу романтиков «Мёдзё», определило новое направление в лирике традиционных жанров, разбив оковы условности, наполнив поэзию могучим пафосом, одухотворив ее силой подлинного чувства.

 

 

Перевод с японского и вступление ЕЛЕНЫ ДЬЯКОНОВОЙ

 

Японская поэтесса Ёсано Акико (1878—1942) в юности получила отменное образование в японском духе, увлекалась классической литературой, поэтому выбор ею канонической формы пятистиший танка, зафиксированной японской традицией еще в VIII в. в первой антологии поэзии “Собрание мириад листьев”, не случаен. К тому времени, когда в 1900 году провинциальная двадцатидвухлетняя девушка из купеческой семьи послала свои первые стихотворения в прославленный столичный журнал “Утренняя звезда”, традиция пятистиший танка насчитывала уже двенадцать столетий.

Просодической единицей танка является строфа, состоящая из двух строк в 5 и 7 слогов, а само стихотворение представляет собой пять силлабических групп в 5—7—5—7—7 слогов. Темы классических танка строго регламентированы: это песни любви, разлуки, песни, написанные в пути, “на случай” и т. д. Человеческие переживания вписаны в смену времен года и происходят непременно на фоне природы либо каким-то образом с природой связаны. Канонизированы и основные приемы танка, чрезвычайно подробно разработанные традицией. Ключевые слова танка обычно вызывают у искушенного читателя ряды ассоциаций, не входящих в текст и внятных японцу, но обычно скрытых от иноземных читателей, поскольку не поддаются переводу. Тесное пространство пятистиший — всего 31 слог — не позволяет развернуть эти ассоциации при переводе. Когда-то академик Н. И. Конрад переводил одно стихотворение танка два раза, чтобы во всей полноте представить перекрещивающиеся смыслы.

Изощренность этой поэтической формы, испытавшей на протяжении более чем тысячи лет взлеты и падения, то почти угасавшей, то вспыхивавшей, словно угли на ветру, обернулась к концу ХIХ в. довольно монотонными повторениями одного и того же, вызывая у ревнителей традиции горечь, а у модернистов, находившихся под европейским влиянием, негодование и желание отречься.

Рубеж веков — эпоха примечательная в японской культуре. Так называемая реставрация Мэйдзи в 1867—1868 гг. открыла страну после трехсотлетней изоляции, когда торговые европейские корабли могли заходить только в два порта на юге, а японцам, покинувшим страну, грозила смертная казнь. В конце ХIХ века западные влияния буквально хлынули в Японию. На волне этих влияний, а также в осознании необходимости реформировать традицию, и не только поэтическую, возникли разнообразные литературные движения, объединения, поэтические общества и журналы. “Золотые молнии романтизма” (Н. Гумилев) поразили многих японских литераторов, которые объединились в романтическую “Школу утренней звезды”. Душой этой школы стала Ёсано Акико.

Первые романтические танка Ёсано Акико печатались на страницах журнала “Утренняя звезда”, главным редактором которого был известный поэт Ёсано Тэккан. Он и стал героем ее лирики; отношениям поэтов-любовников посвящена первая книга Ёсано Акико “Спутанные волосы” (“спутанные волосы на ложе любви” в ее поэтике — символ любовной страсти, долгое время считавшийся весьма рискованным). Книга немедленно привлекла к себе пристальное внимание. Юная поэтесса бежала из дома и вышла замуж за Ёсано Тэккана, который поспешно освободился от связывавших его прежде брачных уз. Именно Тэккану посвящены, видимо, все ее стихотворения, публиковавшиеся с 1904 по 1906 год в разных сборниках. После 1912 года Ёсано Акико выступала только как критик, пыталась (впрочем, безуспешно) возродить журнал “Утренняя звезда”; ее значительный труд тех лет — перевод на современный японский язык классического романа Х века “Повесть о Гэндзи”, самого знаменитого произведения японской словесности, принадлежащего, как принято говорить в Японии, кисти придворной дамы Мурасаки Сикибу. Но стихов больше не было…

Еще один раз поэтический голос Ёсано Акико зазвучал после кончины Ёсано Тэккана в 1935 году; она выпустила книжечку стихов, посвященных теме разлуки и смерти, некоторые из этих танка тронули читателей простотой стиля и нотой бесконечной печали. Вместе с тем нельзя не признать, что самое лучшее, оригинальное, сделавшее поэтессу чудесно знаменитой, было написано на протяжении всего только нескольких лет, примерно с 1900 по 1906 год. Это сборники стихов “Плащ любви”, “Танцовщица”, “Синие волны моря”, “Маленький веер”, “Путь падающей звезды”, “От лета к осени”. Ее голос, слабый, женственный, прозвучал необыкновенно внятно и весомо. В классическую форму, соблюдая все ее законы, она сумела вместить современные представления о чувствах, вводя европейские образы, что, казалось, должно было бы разорвать ткань классической танка. Но форма эта под ее кистью оказалась чрезвычайно гибкой и выдержала вторжение чужеродных мотивов, которые неразрывно сплелись с традиционными темами. Более того, именно такой чудесный сплав нового и традиционного, когда порой невозможно отделить одно от другого, положил начало возрождению классической танка в ХХ в. Строчка из танка Ёсано Акико, вынесенная в заглавие нашей публикации, — яркий пример такого слияния: образ, заимствованный из античной мифологии — богиня Медуза, которая может взглядом превратить человека в камень, — казалось бы чуждый японской мифопоэтической традиции, на самом деле сродни “домашним” японским богам ками, принимающим форму камня, водопада, острова. К тому же первые танка сочинены были именно богами, о чем никогда не забывают японцы, всегда подчеркивающие божественное происхождение национальной поэзии.

За Ёсано Акико шли другие поэты, они, осваивая ее достижения, создавали другую, новую картину мира, сохраняя и прежнюю форму, и жанровые принципы пятистиший.

Поразительная органичность этого превращения — одна из загадок японской культуры. Культура эта способна воспринять и переработать самые разнообразные влияния — китайские в древности, европейские в ХIХ — ХХ вв., — оставаясь между тем самой собой и сохраняя любые традиционные канонические формы вроде театра Кабуки, музыки гагаку, поэзии трехстиший хокку или пятистиший танка, без видимого противоречия вбирая в себя западную симфоническую музыку, классический балет или свободный стих.

КВАНТОВАЯ ПОЭЗИЯ МЕХАНИКА

Вот, например, квантовая теория, физика атомного ядра. За последнее столетие эта теория блестяще прошла все мыслимые проверки, некоторые ее предсказания оправдались с точностью до десятого знака после запятой. Неудивительно, что физики считают квантовую теорию одной из своих главных побед. Но за их похвальбой таится постыдная правда: у них нет ни малейшего понятия, почему эти законы работают и откуда они взялись.
— Роберт Мэттьюс