Вот, например, квантовая теория, физика атомного ядра. За последнее столетие эта теория блестяще прошла все мыслимые проверки, некоторые ее предсказания оправдались с точностью до десятого знака после запятой. Неудивительно, что физики считают квантовую теорию одной из своих главных побед. Но за их похвальбой таится постыдная правда: у них нет ни малейшего понятия, почему эти законы работают и откуда они взялись.
— Роберт Мэттьюс
Я надеюсь, что кто-нибудь объяснит мне квантовую физику, пока я жив. А после смерти, надеюсь, Бог объяснит мне, что такое турбулентность.
— Вернер Гейзенберг
Меня завораживает всё непонятное. В частности, книги по ядерной физике — умопомрачительный текст.
— Сальвадор Дали
Збигнев Херберт (польск. Zbigniew Herbert, 29 октября 1924, Львов — 28 июля 1998, Варшава) — польский поэт, драматург, эссеист. По отцу — английских и армянских корней (прадед-англичанин приехал во Львов из Вены). Учился во Львове в классической гимназии. В годы немецкой оккупации Львова занимался в подпольном университете, окончил школу подхорунжих, служил в подпольной Армии Крайовой, был ранен. После войны учился в Академии художеств и в университетах в Кракове, Торуни, Варшаве. Изучал экономику, право, философию. Получил диплом юриста. Работал в различных мелких службах, занимался журналистикой, жил у друзей. С 1955 — член Союза польских писателей, тесно сотрудничает с литературным журналом «Twórczość», которым руководил Я. Ивашкевич. Первые книги стихов — 1956, 1957. В 1958—1960, 1963—1964, 1965—1971, 1975—1980, 1986—1992 жил за рубежом (Франция, Великобритания, Италия, ФРГ). Открыто выступал в защиту осуждённых членов подпольной организации Рух. Находился под усиленным наблюдением «литературного» отдела Службы госбезопасности во главе с полковником Майхровским. В 1990-е годы тяжело болел.
Перевод с польского Владимира Британишского
ОТВЕТ
Ночь будет и глубокий снег
тот что шаги приглушит мягко
и тень что очертанья тел
преобразит в две лужи мрака
лежим дыханье затаив
и даже легкий шорох мысли
если не выследят нас волки
и человек в огромной шубе
грозящий скорострельной смертью
надо рвануться и бежать
под залпы как аплодисменты
на тот чужой желанный берег
земля везде одна и та же
как учит мудрость люди всюду
такими же слезами плачут
качают матери детей
луна восходит
и белый дом возводит нам
ночь будет после трудной яви
конспиративная мечта
как хлеба вкус как легкость водки
но выбор оставаться здесь
лишь подтверждают сны о пальмах
сны вдруг прервет приход троих
тех из резины и железа
прочтут твой документ твой страх
прикажут выйти и спуститься
взять не позволят ничего
лишь взгляд привратника печальный
Эллада Рим Средневековье
край кватроченто край Шекспира
а Франция уж та особо
немножко Веймар и Версаль
все-все отчизны наши тащит
один хребет одной земли
но избраннейшая из всех
единственнейшая на свете
лишь здесь где втопчут тебя в землю
где заступом звенящим твердо
выроют яму для мечты
1957
ПОЧЕМУ КЛАССИКИ
1
В четвертой книге "Пелопоннесской войны"
Фукидид повествует о своем неудачном походе
среди длинных речей полководцев
описаний войны чумы
хитросплетенных интриг
дипломатических действий
эпизод этот как иголка
в сене
афинская колония Амфиполь
сдалась осаждавшим спартанцам
поскольку он Фукидид опоздал с подмогой
родному городу он заплатил за это
пожизненным изгнаньем
изгнанники всех времен
знают что это за цена
2
генералы последних войн
если с ними случится такое
скулят на коленях перед судом потомков
доказывают свое геройство
свою невиновность
сваливают на подчиненных
на завистливых сослуживцев
на неблагоприятные ветры
Фукидид говорит лишь
что семь кораблей имел он
что дело было зимой
что он торопился
3
если темой искусства
будет кувшин разбитый
душа разбитая скорбью
скорбящая над собой
то все что от нас останется
будет как плач любовников
в грязном гостиничном номере
когда рассветают обои
1969
ГОСПОДИН КОГИТО ЧИТАЕТ ГАЗЕТУ
На первой странице сообщенье
убито 120 солдат
война идет долго
можно привыкнуть
рядом уголовная хроника
сенсационное преступление
портрет убийцы
глаз Господина Когито
скользит безразлично
по солдатской гекатомбе
чтоб сладострастно углубиться
в уголовный ужас
тридцатилетний крестьянин
в нервной депрессии
убил свою жену
и двоих детей
сообщают подробно
как именно он убил их
положение тел
и другие детали
120 павших
напрасно искать на карте
слишком большая удаленность
скрывает их как джунгли
не потрясают воображенье
слишком их много
цифра ноль на конце
делает их абстракцией
тема для размышлений:
арифметика сострадания
1974
ДУША ГОСПОДИНА КОГИТО
Прежде
как известно
душа выходила из тела
когда остановится сердце
с последним вздохом
удалялась тихо
на пажити неба
душа Господина Когито
ведет себя иначе
покидает тело при жизни
ни словом не простившись
месяцы годы проводит
на других континентах
за границами Господина Когито
трудно узнать ее адрес
вестей от нее не слышно
она избегает контактов
не пишет писем
вернется ли никто не знает
может ушла безвозвратно
Господин Когито борется
с низким чувством зависти
думает о душе хорошо
думает о душе с нежностью
конечно же она должна
обитать и в других телах
душ явно слишком мало
на целое человечество
Господин Когито приемлет жребий
другого выхода нету
даже пытается убеждать себя
— моя душа моя —
думает о душе с сентиментом
думает о душе с нежностью
и когда нежданно
она является обратно
он ее не встречает словами
— хорошо что вернулась
а только смотрит искоса
как перед зеркалом сидя
она расчесывает волосы
спутанные и седые
1984
СМЕРТЬ ЛЬВА
1
Большими скачками
через необъятное поле
под небом нависшим
декабрьской хмурью
от ясной поляны
к темному лесу
убегает Лев
за ним вослед
охотников погоня
большими скачками
со всклокоченной бородою
с лицом вдохновенным
пылая гневом
убегает Лев
к лесу на горизонте
за ним
Господи помилуй
идет облава
остервенело
идет облава
на Льва
впереди
Софья Андреевна
вся мокрая
после попытки утопиться
зовет призывает
— Левочка —
голосом который мог бы
заставить смягчиться и камень
за нею
сыновья дочки
дворня приблуды
городовые попы
эмансипантки
умеренные анархисты
христиане невежды
толстовцы
казаки
и всякая сволочь
бабы пищат
мужики улюлюкают
ад
2
финал
маленькая станция Астапово
как деревянная колотушка
возле железной дороги
милосердный железнодорожник
положил Льва на кровать
теперь он уже в безопасности
над маленькой станцией
зажглись огни истории
Лев закрыл глаза
безразличный к миру
только настырный
поп Пимен
который поклялся
втащить душу Льва
в рай
склоняется над Львом
старается перекричать
хрипящее дыханье
хитро пытает
— А что теперь —
— Надо убегать —
говорит Лев
и повторяет
— Надо убегать
— куда — вопрошает поп
— куда христианская душа
Лев замолчал
схоронился в вечную тень
в вечное молчанье
пророчества никто не понял
как если бы не знали слов Писанья
"восстанет народ на народ
и царство на царство
одни падут от меча
других погонят в неволю
во все народы
ибо то будет время отмщения
да исполнится
все написанное"
вот и приходит время
бегства из дому
блужданья в джунглях
безумного скитанья в море
круженья во мраке
ползанья во прахе
время беглеца и погони
время Великого Зверя
1990
ВЫСОКИЙ ЗАМОК
Лешеку Электоровичу
в знак непоколебимой дружбы
1
в награду
экскурсия
к Высокому Замку
прежде
чем мы достигнем подножья
поездка на трамвае
кончерто гроссо
для железа
литого
кованого
нам дарованного
альт рельс
гобои
в густой траве диссонансов
на каждом
повороте
трамвай сгорает
в экстазе
на крыше
комета
фиолетовохвостая
яростный грохот
меди красной
меди охриплой
меди победоносной
отраженный в окнах
утихший
Львов
спокойный
бледный
канделябр слез
2
Высокий Замок
прячет стопы свои стыдливо
под одеяло
из лещины
волчьих ягод крапивы
своднический лесочек
белой
потной блузкой
обнимает
плечо на котором якорь
3
срезаем по диагонали
тропинкой
быстрой как ручей
тут повесили
Юзефа и Теофиля
за то что они слишком пылко
возлюбили свободу
— не раздражает ли вас
что дети кричат
что матери их зовут
что хрипло галдят торговцы
— пусть каждый
делает свое
— нас же
уже скоро
заберут
на вечерних крыльях
абрикосовых
яблочных
с синеватой
каймою
к другому
еще более высокому
замку
1998
____________________________
Стихи — тебе и любовь...
стихи — тебе и любовь
и терзанья
только его нам
нечем порадовать
и бродит путая струны
горечь пустая
— некому мне колыбельные
складывать
Перевод с польского Рене Римских
______________________________
Перевод: Вячеслав КУПРИЯНОВ
НА ДЛИННЫХ ТОЩИХ ЛУЧАХ
Господин природы
Никак не удается
его лицо припомнить.
он надо мной возвышался
расставив длинные худые ноги
и я видел
золотую цепочку
сюртук пепельно-серый
и тонкую шею
на которой болтался
неживой галстук
он показал нам впервые
ногу дохлой жабы
которую иглой уколешь
и нога сожмется
он нас познакомил
с помощью золотого бинокля
с интимной жизнью
нашего предка
инфузории-туфельки
он показал нам
темное семя —
спорынья — смотрите
с его ведома
десяти лет от роду
я стал родителем
когда после долгого ожидания
из выдержанного в воде каштана
пробился желтый отросток
и вдруг все запело
по всей округе
на второй год войны
убили господина природы
выродки истории
если он попал на небо
может он ходит сейчас
на длинных тощих лучах
в своих серых носках
с огромной кошелкой
и зеленой коробкой
смешно болтающейся сзади
но если он не попал на небо —
когда на лесной тропинке
я вижу как жук вскарабкаться тщится
на песочный холмик
подхожу ближе
раскланиваюсь
и повторяю:
— день добрый пан профессор
позвольте я помогу вам
и переношу его деликатно
и слежу за ним долго
пока он не исчезнет
в темном профессорском покое
в конце лиственного коридора
Колеблющаяся Нике
Особенно прекрасна Нике
когда колеблется сомневаясь
правая рука как приказ прекрасна
с опорой на воздух
но вздрагивают ее крылья
ведь она видит
как юноша одиноко
идет по длинному следу
боевой колесницы
по серой дороге в сером пейзаже
среди скал с терновником редким
этот юноша скоро погибнет
чаша весов его срока
склоняется резко
долу
так хотелось бы Нике
спуститься
к нему с поцелуем
но она боится
чтобы он который не ведал
восторга ласки
познав ее
может сбежать как иные
с поля этого боя
потому колеблется Нике
и наконец решает
остаться в той позе
какую ей придал ваятель
устыдившись минутного волненья
прекрасно зная
что на рассвете завтра
найдут этого парня
с отверстой грудью
застывшим взглядом
и терпким оболом отчизны
за мертвыми устами
Гадание
Все глубже линии в долине ладони
в ямке где бьется родник рока
вот линия жизни смотрите летит стрелою
кругозор пяти пальцев прояснен потоком
что рвется вперед сметая преграды
и что может быть мощней и великолепней
чем это безудержное стремленье
как бескрыла рядом с ней линия постоянства
как окрик ночи и как река пустыни
начинаясь в песке она в песок уходит
или уходит куда-то глубже под кожу
сквозь ткань мышцы впадает в артерию
чтобы мы встречали ночью наших мертвых
в глубине где пульсирует кровь и память
в штольнях камерах и колодцах
наполненных темными именами
этого бугорка не было — я хорошо помню
там было гнездо чувственности круглое как будто
слеза горячего олова на ладонь упала
я также помню волосы и тень на щеке помню
ломкие пальцы и тяжесть головы во сне
кто гнездо разорил кто насыпал
бугорок бездушия которого не бывало
зачем закрываешь лицо руками
мы же гадаем Кого вопрошаешь
Голый город
Этот город на равнине плоской как лист жести
с увечной рукой собора его указующим когтем
с мостовой цвета внутренностей домами со снятой шкурой
город под прибоем желтой волны солнца
известковой волны месяца
о город что это за город скажите что это за место
под какой звездой при какой дороге
вот люди: их работа на бойне в огромном доме
из кирпича-сырца бетонный пол овеян миазмами крови
и покаянным каноном скотины Есть ли там поэты (поэты молчания)
есть немного войска в предместье оглушительная трещотка казармы
в выходной за мостом в кустарнике на стылом песке
на ржавой траве девчонки принимают солдат
есть еще места для недолгих мечтаний
кино
где на белой стене мечутся потусторонние тени
заведения где блестит алкоголь в тонком стекле или грубом
есть еще наконец голодные псы которые воем
определяют границы городских окраин Аминь
итак вы все еще вопрошаете что это за город
достойный страстного гнева где этот город
на поддержке каких ветров под каким воздушным покровом
живут ли там люди цветом кожи схожие с нами
люди с лицами как у нас или
Размышления о проблеме народа
Исходя из уже привычных проклятий
и таких же любовных признаний
делают часто слишком смелые выводы
в то же время всеобщее чтение в школе
вовсе не должно давать достаточный повод
для убийства
и земля похоже в таком же положении
(ивы песчаный путь пшеничное поле небо
плюс перистые облака)
я хочу наконец увидеть
где конец тому что нам внушили
и где возникают реальные связи
как следствие вживания в историю
не случился ли с нами психический вывих
мы воспринимаем события с доверчивостью истериков
словно мы все еще варварское племя
среди рукотворных озер и электрических дебрей
правду сказать я не знаю
твержу только
о наличии этой связи
ее симптомы побледнение
и резкое побагровение
выкрики взмахи руками
я боюсь все это приводит
к наскоро выкопанной могиле
итак наконец завещаю
чтобы вы все знали:
я участвовал в бунте
но считаю что этот узел кровавый
должен стать последним который
разрубит
тот кто обрящет свободу
Остров
Есть голый остров резная колыбель моря
могилы среди эфира и соли
дымка его стежек стелется в скалах
возносится голос над молчаньем и шумом
У времен года сторон света здесь свой дом
здесь добры тени ночь добра и доброе солнце
океан был бы рад здесь сложить свои кости
усталой рукой небо здесь прибирает листья
Он так хрупок среди разгула стихии
когда ночью в горах бормочут огни человека
а утром еще до вспышки Авроры
пробивается в папоротниках свет родниковый
Ощущение тождества
Если он чувствовал тождество то чаще всего с камнем
с песчаником не очень зыбким стойким и светло-серым
у которого тысяча глаз из кремня
(бессмысленное сравнение камень видит кожей)
если он чувствовал глубокую связь то именно с камнем
это не было вовсе идеей неизменности камня
он был всякий ленивый в блеске солнца занимал свет
как месяц
когда близилась буря мрачнел темнее тучи
потом жадно пил дождем запасенную воду
в сладком уничижении в схватке стихий столкновении
элементов
утрата своей натуры хмельная статичность
были одновременно унизительны и прекрасны
и под конец он трезвел на ветру сухом от молний
стыдливый пот улетающий облак любовного пыла
Пан Когито обдумывает различие между человеческим голосом и
голосом природы
Неутомима оратория галактик
могу все это повторить снова
с пером наследством гуся и Гомера
с уменьшенной копией копья
встану наперекор стихиям
могу все это повторить снова
рука горе уступает
горло слабее родника
перекричать песок невозможно
слюной не свяжешь
метафору ока с солнцем
склонив ухо на камень
из зерен молчания
не смогу смолоть тишину
а ведь я собрал столько слов в одну прямую
что длинней всех линий ладони
и потому она и судьбы длиннее
линии выходящей за пределы
линии расцвета
прямой как отвага линии завершенной
а ведь это была лишь линия горизонта в миниатюре
и дальше струятся молнии цветов oratio трав oratio туч
хор деревьев бормочет скала спокойно пылает
гаснет закат в океане день поглощает ночь и на
изгибе ветров
новый свет настает
и ранняя мгла возвышает острова диск
______________________________
ПРОРОЧЕСТВО, ПРОЩЕ КОТОРОГО НЕТ
Перевод с польского Андрея Базилевского
КАМЕНЬ
Камень совершенен
полон неизменным каменным смыслом
всегда равен себе и во всем знает меру
его не бросает ни в жар ни в холод
все в нем правильно и надежно
ни тревоги ни памяти ни желаний
тяжелым укором его благородное тело
лежит на моей ладони
наливаясь притворным теплом
— От камней нет спасенья
они до конца
будут смотреть на нас не мигая
светло и спокойно
ПАН КОГИТО О ТОМ, ЧТО ЗНАЧИТ НЕ СГИБАТЬСЯ
1
Граждане Утики
не желают защищаться
в городе эпидемия
инстинкта самосохранения
на месте храма свободы
блошиный рынок
сенат дебатирует вопрос
как ему не быть сенатом
граждане
не желают защищаться
проходят ускоренный курс
коленопреклонения
безропотно ждут врага
сочиняют верноподданнические речи
закапывают золото
шьют новые
девственно белые флаги
обучают детей лжи
граждане сами открыли ворота
в которые входит
колонна праха
а в остальном все как обычно
спекуляция и копуляция
2
Пан Когито
хочет быть
на высоте положения
то есть
взглянуть судьбе
в глаза
словно младший Катон
(смотри жизнеописание)
однако у него нет
ни меча
ни возможности
отправить семью за море
поэтому он ждет как все
бродит ночами по бессонной комнате
вопреки советам стоиков
он был бы не прочь иметь алмазный торс
и крылья
он видит в окно
закат
солнца Республики
осталось ему немного
собственно
только выбрать позу
в которой он предпочтет умереть
выбрать последний жест
последнее слово
он не ложится
спать
чтоб избежать
удушенья во сне
Пан Когито до конца хочет быть
на высоте положения
судьба смотрит ему прямо в глаза
туда где
была его голова
ДОПРОС АНГЕЛА
Он предстает перед ними
в тени подозрений
пока еще весь
из материи света
зоны волос его
вьются локонами
невинности
но после первого же вопроса
щеки наливаются кровью
кровь бежит резвее
подгоняемая орудиями дознания
сталью плетьми
и медленным огнем
четко очерчены границы
плоти
удар в спину
фиксирует позвоночник
между хлябью и твердью
две-три ночи
и дело сделано
кожистое ангельское горло
наполнилось липким смирением
прекрасен миг
когда он падает на колени
воплощенье вины
апофеоз высшего смысла
язык болтается
между признанием
и выбитыми зубами
ангел подвешен вниз головой
с волос его
капает воск
сливаясь на полу в пророчество
проще которого нет
РЕПОРТАЖ ИЗ РАЯ
В раю тридцатичасовая рабнеделя
зарплата выше а цены неуклонно снижаются
физический труд не так утомителен (по причине
меньшей силы притяжения)
все одно что деревья рубить что на машинке стучать
общественный строй стабилен власть разумна
в раю и вправду лучше чем в любом краю
Сначала предполагалось что все будет иначе —
сияющие нимбы хоры
ступени абстракции
но так и не удалось до конца отделить
душу от тела: души являлись в рай
то с каплей жира то с ниточкой мышцы
пришлось принять меры
зерно абсолюта смешать с малой толикой глины —
еще одно отступление от доктрины последнее отступление
такое только Иоанн предвидел: воскреснете во плоти
Бога дано лицезреть немногим
он — лишь для тех кто сам из чистого эфира
остальные внимают преданиям о чудесах и потопах
со временем Бога узрят все
но когда это будет — не знает никто
а пока по субботам в полдень
сладко рычат сирены
из заводских ворот выходят небесные пролетарии
неловко зажав под мышкой крылья свои как скрипки
НА ВЕРХНЕЙ СТУПЕНЬКЕ
Разумеется
те кто стоит на верхней ступеньке лестницы
они знают
знают все
другое дело мы
подметалы площадей
заложники лучшего будущего
которым эти сверху
показываются редко
всегда прижимая палец к губам
мы терпеливы
наши жены стирают будничные рубахи
мы судачим о том о сем о снабжении об интересах страны
о футболе о ценах на обувь
а по субботам запрокинув головы
пьем
мы не из тех
кто сжав кулаки
потрясает цепями
сотрясает воздух требует к ответу
призывает к бунту
а эти все кипятятся
кричат ищут виноватых
вот их байки
"прорвемся к лестнице
возьмем ее штурмом
пусть головы тех кто стоял наверху
покатятся вниз
и тогда наконец мы увидим все
что видели они со своей высоты —
какое будущее
какую пустоту"
что же касается нас мы вовсе не жаждем вида
отрубленных голов
нам хорошо известно как легко отрастают головы
наверху
всегда остаются один или трое
внизу всегда черно от метел и лопат
иногда мы мечтаем
о том как эти сверху
сами снизойдут до низов
то бишь до нас
жующих свой хлеб над газетой
и изрекут
— поговорим
как люди с людьми
все это неправда то о чем кричат плакаты
правду носим мы в сжатых губах
слишком уж она тяжела и горька
и потому мы несем ее сами
счастьем это не назовешь
мы бы охотно остались здесь среди вас
конечно это только мечты
они могут исполниться
а могут и нет
а пока что
мы будем возделывать
свой квадрат земли
свой квадрат камня
с легким сердцем
с цигаркой за ухом
без единой капли надежды в сердце
ЧТО Я ВИДЕЛ
Я видел как пророки скребли накладные бороды
а шарлатаны вступали в секту самоистязателей
я видел как палачи рядясь в овечьи шкуры
скрывались от народного гнева
наигрывая на флейте
я видел видел
видел человека которого еще недавно пытали
теперь он был в безопасности сидел в кругу семьи
рассказывал анекдоты ел суп
я смотрел ему в рот
и видел десны - веточки терновника с ободранной корой
это было невероятно бесстыдно
я видел всю его наготу
все унижение
потом
торжественная церемония
полный зал народа цветы
духота
кто-то занудно вещал об ошибках и извращениях
а я думал о его извращенных деснах
последний ли это акт
плоской как саван
пьесы Анонима
полной сдавленных рыданий
и хихиканья тех
кто облегченно вздохнув
— опять удалось! —
и переждав уборку мертвого реквизита
медленно поднимает
залитый кровью занавес