Schokn / ЩЕкн

КВАНТОВАЯ ПОЭЗИЯ МЕХАНИКА

Настоящая поэзия ничего не говорит, она только указывает возможности. Открывает все двери. Ты можешь открыть любую, которая подходит тебе.

РУССКАЯ ПОЭЗИЯ

Джим Моррисон

ИГОРЬ ЕРЕМЕИЧЕВ    П Р О З А

Еремеичев Игорь Валерьевич (1962–2016). Главный режиссёр телекомпании «Тонус» (Сергиев Посад). Родился в рабочей семье. Начинал работать на одном из заводов города Загорска (ныне Сергиев Посад). Окончил Московский институт приборостроения и одновременно Московский заочный университет искусств по специальности "режиссер народного театра".

В 1987 году окончил Московский Институт Приборостроения.
В 1988 году Всероссийский Народный Университет Искусств.
С 1992 года – главный режиссёр ТК «ТОНУС» Сергиев Посад.
Публикации в поэтических сборниках:
- «Нота МЫ» 1997 г.
- «Поэты Сергиева Посада» 1999 г.
- «Братина» 2000 г.
- «День поэзии 2000» 2000 г.
- «Литературный Пересвет» 2008
Авторские сборники:
- «Синестезия» 2008 г.
- «Улица у лица» 2011 г.
С 2001 года член союза писателей России.
С 2004 года член международного объединения кинематографистов.
Славянских и Православных народов.
С 2008 года Заслуженный работник печати Московской области.
В 2007 году награждён почётным знаком Союза журналистов России
«За заслуги перед профессиональным сообществом».
В 2010 году награждён почётным знаком гильдии переводчиков России
«Антон Чехов».
В 2011 году награждён орденом «Владимир Маяковский».

РАСТЛЕНИУМ

 

(когда кончился)

 

Жизнь во сне давно перестала оставлять Течкину следы случайного шримпинга на контрольной полосе между действительным и действительностью.

Говорят,есть на свете человек с феноменальной амнезией,некоей дифференциированной потерей памяти.

Он запоминает только то, что произошло с ним в данный день.Стоит ему хоть ненадолго уснуть, он открывает глаза в явь, будто заново родившись, очутившись в незнакомом ему мире, не узнавая ни предметов, ни людей, не отзываясь на звук собственного имени,Зато помнит все, что происходило с ним во сне с самого раннего детства.Все свои сны за без малого 15 тысяч ночей.Он живет как бы в другом измерении, а здесь в нашем как бы спит и на следующий день забывает о том, что приснилось.

Течкин ответственно отстоял под ледяным душем положенные 5 минут, тщательно побрился,скурпулезно оделся,задумчиво и даже растерянно

выбрал револьвер, спонтанно прилег на заправленную «под иголочку» тахту, и почему-то глядя вертикально в потолочную пропасть, наощупь вставил в барабан патроны.

Яйцо «в мешочек» разварилось « в крутую».

Долина гейзеров предупреждающе посапывала в унисон нечаянной осторожности.

Вчерашние звезды не оставили в себе ничего снисходительного.

Тень от балконной решетки извратилась в отражении моей сигареты на поверхности лужи, бессильно пьянеющей и бесстыдно заигрывающей

с мокрым ,как язык брошеной собаки ноябрьским снегопадом.

Я посмотрел в черное зево ночного города и подумал: «Он где-то здесь».

 

2006

 

 

 

 

 

 

ПИНИНГИ

 

Луна, как подкова, лежащая в луже,

На счастье к асфальту прибита гвоздем.

Порою мне кажется, вдруг я ей нужен,

Порою мне чудится, что мы вдвоем.

 

Как будто она – не простая луна,

Как будто есть муж и при муже жена,

Как будто бы в мире звонит телефон,

И в черной квартире

Она и он.

 

Луна висела на небе, как прибитая гвоздями подкова. На счастье – подумала Сюзанна, глядя на нее усталыми желтыми глазами из под мохнатых золотистых ресниц. Макки, наверное совсем похудел. Сюзанна лежала на поверхности черных при отсутствии солнечного освещения, длинных и потому медленных, не беспокоящих волн южного ледовитого океана в районе нижней полярной шапки всего в 800 километрах от материка. 70 дней Сюзанна ела маленьких юрких рыб – на глубине 200 метров их можно глотать, как глотают ягоды на полянах те, кто живет выше экватора, те, кто ходит на четырех ногах. Сюзанне исполнилось сегодня два яйца. Первое они с Макки не смогли отогреть, как ни перебрасывали с лап на лапы, и в этот раз он отправил ее нагуливать жир перед летним путешествием, а сам остался высиживать «Гагарина» — так они решили назвать своего первенца, в честь гагары – бабушки Сюзанны, которая помнила еще те времена, когда Пангея раскололось на три части, а потом Гондвана расползлась на четыре, и прямоходящие оказались на разных полюсах. Впрочем, прямоходящие в теплом климате еще 40 миллионов лет назад стали мутировать, и теперь у них вместо красивых крыльев длинные, как у четвероногих мышечные конечности с пятью пальцами на кистях, гигантские, омерзительные ноги на метр вытянутые вниз от туловища, совершенно голое, без единого перышка тело, и вместо клюва – пасть с зубами, как у приматов. Их самки откладывают яйца без скорлупы, прямо из чрева выбрасывая голого детеныша куда попало, а самцы никакого участия в питании или защите потомства не принимают. Итак на планете, прямоходящих осталось только два вида: жители Антарктиды - «императоры» и эти мутанты – «пинвинги». Сюзанна хотела поспать, но было неуютно без Макки. У «императоров» он и она – это вся жизнь. Если два «императора» себя выбрали, они будут неразлучны и верны друг другу, пока один из них не умрет, а если один из них умрет, то другой тоже умрет, не из вредности, а просто из пустоты, которая наступает в существе, если он прямоходящий. Хотя давно, уже лет примерно 5 тысяч как стало заметно, что «пинвинги» отошли от этой необходимости и связь между самцом и самкой также зыбка, как у ходящих на четырех лапах (т.е. животных) можно менять его или её, можно иметь много их или их, можно жить дальше, если он или она нашли Гагарина. Макки почувствовал, что пришла беда. Он не ел уже 70 дней по земному вращению. Полярная ночь не предполагает смены света и тьмы. Но Макки услышал шум винтов, тех что приближаются к Сюзанне. 20 лет назад «пинвинги», истребив все натуральное на планете вдруг осознали, где можно добыть настоящую чистую воду. Единственно чистая вода это та, которая замерзнув 15 тысяч лет назад во времена отсутствия модофинилов, фторфтолеинов, бензолов и прочей гадости застыла хрустальными шапками, оградившись от посягательств на свою чистоту лютым холодом и мировым океаном. Теперь они ловят айсберги, буксируют их к экватору, и там режут на куски, чтобы растопить и разлить в маленькие пластиковые сосуды для продажи. Будь так продолжаться, «пинвинги» разрежут на куски весь наш последний пресный запас – Сюзанна не сможет ко мне вернуться, чтобы покормить накопленным жиром нашего Гагарина, и мы не сможем пойти втроем на южный полюс. куда необходимо идти семье прямоходящих для продолжения жизни третьей планеты. Айсхантер Чук был родом из Новой Зеландии. Еще в детстве, начитавшись Жюля Верна и Моби Дика, он грезил романтикой страшной охоты на блювалов и кашалотов. После службы в армии остался в Сомали и занялся нелегальной охотой на слонов в Кении, но после того, как на берегу Танганьики разъяренная львица чуть не содрала с него скальп, переквалифицировался на ставшее легальным и довольно прибыльным ремесло ловли айсбергов. Он первый, еще с капитанского мостика заметил, что в сеть, которую тралили на льдину попал императорский, больше метра ростом, молодой упитанный пингвин. Сюзанна даже не успела испугаться. Прижатая кевларовой струной к острому выступу ледяного осколка она волновалась лишь о том, чтобы ее не отвернуло от вида на луну. Там всего лишь в трехстахвосьмидесяти тысяч километров сквозь выпуклое кварцевое стекло гермошлема, сконструированного еще самим Королевым светились глаза самого прекрасного на свете мужа – Гагарина. Конечно это дешевая легенда про аварию в районе Киржача была и оставалась для Сюзанны не более чем пустой и вульгарной байкой. Она сама видела, как Гагарин, поднявшись над Землей, решил не возвращаться обратно. По официальной версии корабль «Восток» сгорел в плотных слоях атмосферы, но ни одного фрагмента его в алтайских долинах так и не было обнаружено. Из чего следует простейший, как Вселенная вывод: корабль находится на Луне вместе со своим командиром в белом гофрированном скафандре с чудесной улыбкой на губах. Чук не знал, кто такой Гагарин – за железным занавесом считалось, что космос открыл Луи Армстронг, в честь чего и написал свою знаменитую песню «Вот э вандерфул волд». Однако поглядев в глаза Сюзанны, он ни слова ни говоря спустился на бак, немного задумавшись положил руку на электропакет лебедки и нажал «аварийный отстрел трала». Гигантская льдина нехотя повернулась чуть было не пропоров подводной частью хрупкое днище старого дизельного шлюпа. Затем большое Марианское течение плотным облаком охватило айсберг и понесло к берегам Антарктиды, туда где успокоившись держал на теплых лапах своего сына большой императорский прямоходящий, подняв к зениту желтые глаза и гордый изогнутый книзу клюв, глядя туда где вечность, и видя, что вечность стоит перед ними преклонив колена.

 

2006

 

 

 

 

 

 

ПАВИЛЬОН

 

Сначала зажёгся один из софитов. Сам он был почти невидим из-за нацепленной перед линзой бесформенной целлулоидной матовой косынки, предназначенной для распыления светового потока 600-ваттной лампы в мягкое, размытое облучение снимаемых персоналий. Зато свет от него сразу обозначил пространственную фабулу и собственно саму экспозицию интерьера. И это было так странно, словно после длительного сна, некий невидимый зверь, уже давно проснувшийся и тщательно привыкающий к угрожающей темноте мгновенно открыл один глаз. Пока что один, для проверки. Как бы раздувая обстановку и приберегая запасное зрение для окончательного пробуждения изосферы.

За стенами, досконально облицованными акмиграном для тотального блокирования акустических вторжений падали старушки на льду тротуара, клаксонили блондинки в гипертрофированных джипах, собирали смуглых гастарбайтеров унылые полисмены из линейного отдела и лаяли шелудивые бездомные псы, словом происходила неповторимая жизнь людей.

Теперь уже почти незаметно открылся заполняющий «Марс», мощностью в три киловатта, и заливающей плотностью вывел из темноты углов скрытые в них призраки. Зашевелились тени, поползли по баннерам ласковые складки, возникли будущие недочёты и контровые блики.

Внезапно определился потолок и конструкция несущих швеллеров «Крыши».

Но «крыша» ещё не заговорила, это потом, будет не скоро, только когда уже включат кондиционеры, отъюстируют «пушки», «петлички» и «бананы», когда нальются краснотой инфракрасные датчики беспроводных операторских гарнитур связи. Когда ведущий положит на чёрную столешницу заведомо подведённый под прямое включение винтажный дедушкин «Брегет» и ритуальным движением кисти разольёт минеральную воду «Новотерская» в вызывающе-протёртое стекло эфирных стаканов. ОН будет всё это претерпевать со смирением коренной лошади, принимающей упряжь королевской кареты с предвкушением всеобъемлющей власти, которая возникнет чуть позже, с наступлением ЕГО единственной пермоненты, безусловной моторики рейтинга, непререкаемого закона бродкастинга, всесильного аргумента интерактива.

Теперь на «заливке» «работают выгородку».

— Даша, рисуй задник, не вижу контровые…Где пол? Операторы в студии, вашу мать! Что с горизонтом, что с балансом? Толя, экспонометр по центру! Объясни нашим юношам температуру. Да не 4800, не 4800, я тебя умоляю, у нас холодный свет сегодня. Валя, где кран? Рита, где рельсы?

Вы проснётесь сегодня?

— Алёу, крыша! Я Стас. Серёжа ты? У нас что сегодня? «Контакт»? ОКЭ,

Давай 12-й по лучу влево 20 градусов, 8-й вверх по телескопу — на стол, на стол, хорошо, раскройся, оставь, тонирующие убери, как было. Рисующие под фильтр. В прошлый раз была тень за гостем. Пойдёшь свадьбы снимать. Там кстати больше платят.

К этому времени уже ушли монтировщики, оставив в суспензии воздуха терпкий матерный вокабулярий, утолённое пивом похмело и дюралевые лестницы – стремянки.

Грациозно и выдержанно, как модель с обложки таблоида на сцену вступает мебель.

— Белых стульев сколько? Сколько у нас белых стульев? Четыре гостя – четыре, меня кто-нибудь слышит? Четыре гостя, я вижу только три белых стула. Ну посылайте Игоря. Не в жопу, а за четвёртым стулом, белым-белым с яблонь дым. Минута у вас есть, потом пошли все в жопу сами вместе с трудовыми книжками. Я говорил, что будет четыре гостя. Спасибо, Игорёк, ты опять покрошил мне эфир в котлету. А ты хоть понимаешь, что это депутаты? Кого ты посадишь на чёрный стул? Кого? Ведущего? Молодец! Ну и хорошо. Сколько до «пилота»? Данилыч, ты в чёрном? Умница, ты на чёрном стуле. Идеально антиподом будешь, и вроде как бы не с ними в отдельности, а со всеми телезрителями заодно. Но и в материале ты же одновременно. И не перепутай фамилия-имя-отчество,

Данилыч, это же звиздец в конце конца. Звонки не фильтруем! Ни в коем случае, Паша! Пускай орут, пускай посылают, а тогда зачем мы вообще тут отжимаемся на брусьях? Да, пусть отбирают частоту! Пусть потом объясняют, у кого они её отобрали, у канала, у просрала или у телезрителей. Где ещё один стул, я спрашиваю в жопу!

И вот теперь всё замерло. Там только в «эфирке» добивается на секунды «зарисовочный музыкал» до стартовой «шапки».

За несколько секунд до пульта ещё подбежала дура-гримёрша со словами в соплях и ужасе: я забыла затонировать левого третьим по счёту, и ВСЁ — ОН ПОШЁЛ, он очутился перед глазами трёхсот тысяч человеческих организмов, ОН разделся перед телефонами трёхсот тысяч человеческих акцепторов, ОН взорвался перед воздухом трёхсот тысяч человеческих мыслей.

А кто ЕМУ дал право дышать этими мыслями знают только мысли, имеющие право дышать.

Всё улеглось после финального «барабана». Хотя ОН ещё долго смотрел, как гости снимаются на память, дарят друг другу цветы, эвфемизмы и дежурные ингредиенты никому не нужных сувенирных изделий.

ОН знал, как быстро, как уже через час потухнет зола всей этой сложной респектабельности, индиферентной действительности и уютной импозантности, лишённая топлива ЕГО всемогущества и всущности даже где-то ранимой волновой когерентности.

В темноте, подальше от фетиша посторонних глаз увозят вот стойку из квазимраморных плит, тихо собраны и спрятаны в один из карманов студийных хранилищ цветистые арабески зеркальных подсветок, тайно и очень опасливо сданы во «вторцветмет» мюзле от пробок «Шампанского», в избытке скопившиеся по офисным урнам.

И так же неведомо для предстоящего дня ОН затихая выстраивает декорации нового шоу:

— В эфире программа «Вместе» — оправдывался перед собою новорождённый павилион. Ему было почти не стыдно за то, что он жил, как хотел и управлялся с делами по собственному усмотрению в то время, как за тщательно-унифицированными от внешних воздействий стенами девочки пробовали на вкус губы первых избранников, изысканные доски сноубордистов трогали наст трамплинов, а термосы отдыхающих Домбая плавили пластиковые сиденья фуникулёров, словом восходила непоправимая жизнь людей.

 

2012

 

 

 

 

УГОЛ СВЕТА

 

  16 июня 1965 года мастер четырнадцатого цеха Загорского электромеханического завода Анатолий Звягинцев утонул на глазах трёх девушек-контролёров, оставшихся в лодке на середине озера, что под западной стеной Никитского монастыря в Переславле Залесском в 130 километрах от Москвы, столицы Российской империи. Позже потрясённые девчонки, стуча зубами от ужаса, рассказывали, что ощущение было такое, будто Анатолия Владимировича, кстати прекрасного пловца, чемпиона профсоюза по плаванию за 1964 год, кто-то тащит под воду, невидимый и огромный. Название тому озеру Плещеево. Помимо общеизвестных фактов. Связанных с рождением здесь в 1220 году Александра Невского и построенного в 1692 году Петром Великим потешной флотилии, взамен сожжённой на Оке Степашкой Разиным эскадры Алексея Михайловича, весьма изрядное количество очевидцев приводит свидетельства необъяснимого явления сверхъестественных сил, во языцах нарекаемого как Угол Света – во время грозы над серединой озера не льёт дождь и светит солнце.

 

  Что же касается скелета шестиметровой щуки с фрагментами сохранившегося шерстяного покрова, якобы найденного уже в семидесятых местными мальчишками недалеко от последней действующей в стране узкоколейной железной дороги и тут же увезённого по направлению к Талицам страшным от старости машинистом Ардыбашевым, хранителем музея «кукушек» — паровозов винтажного происхождения, то здесь следует отметить полное несовпадение фактов, поскольку до музея дрезина не доехала, и равно как щуки, или её скелета,

так и самого Ардыбашева больше никто не видел.

 

  Зато через неделю в местечке Вёкса, откуда собственно и начинается дорога, появился молодой и плечистый парень не знающий собственного имени, но упорно предлагающий купить у него диковинный водонепроницаемый костюм, два баллона со сжиженным кислородом, огромные резиновые ласты и блестящий шлем с фиолетовыми стёклами.

Спутанные россказни о каком-то втором дне в озере долгое время волновали души местных земледельцев, пока неизвестный человек-амфибия так же бесследно не исчез, в очередной раз во время грозы отправившись к озеру вместе со всем снаряжением. В сарае у Ильиничны, хозяйки хутора, где подъедался пришелец, остался только метровый

гарпун с остатками полусгнившей чешуи, покрытой гигантской щетиной неизвестного происхождения.

 

  Танич едва успел затормозить, из-за поворота просеки не увидев вовремя бредущего по шпалам узкоколейки широкоплечего и явно не местного грибника. Так он решил из-за ведра и дорогой кожаной косухи незнакомца.

Дрезина с визгом остановилась в сажени от беспечного ходока, так и не обернувшегося на крики Танича.

— Хорошо гуляем, командир! — не слезая с сидения окликнул Танич.

Человек как-то задумчиво остановился, вдруг дико отскочил в насыпь и поднял голову. Снял капюшон, вытащил из ушей наушники и бледно чуть ухмыльнулся сжатыми от проходящего испуга губами.

— Ё-моё, сталкер блин, ты меня чуть не переехал что ли? Во блин уссывон! А я рассекаю по бульвару. А это чё за дилижанс с пропеллером? Прям как из Тарковского. Я думал, такое только в кино бывает, — намекая на дрезину Танича, громко после наушников сказал грибник.

— У тебя в ушах-то случайно не Шопен там играет? Про Ту 104 самый лучший самолёт?

— А да, хороший юморок. Нет, у меня Бутусов, как у Балабанова в «Брате».

Слышь, брат, чё то я похоже берега попутал. Вторые сутки по лесу шатаюсь. Не спал ни хера. Жратва кончилась. Вот на дорогу наткнулся, думал выведет куда-нибудь.

— Я не сталкер, я лесник, а здесь не ЗОНА, а зона заповедная. Повезло тебе, что я затормозить успел.

— А может меня подхватишь? До аэропорта, брат, сто долларов, брат.

— Садись, брат, — в тон шутке поддержал Танич без улыбки , но почти дружелюбно.

Грибник с оправданной осторожностью вскарабкался на свободное сиденье.

— Про сто долларов это анекдот такой, у меня с собой только две тысячи. Рублей.

— За Бутусова бесплатно. Пристегните ремни.

 

Грибник с молчаливым вопросом во взгляде рассмотрел карабин на багажном месте. Танич понял, ответил.

— Стреляет, больно. На целых полтора километра. Притом всё в рамках закона.

— А что, кто-то хулиганит?

Танич вытянул трос стартёра и некоторое время вслушивался в звук заработавшего двигателя. Затем ответил:

— Пару раз были пре-цен-ден-ты.

— А чё тут ценного-то?

— Здесь угол света. Россия нетронутая. Цапли, лебеди. И орлан. Птица такая Орлан-белохвост. Чучело стоит в Европе до двух тысяч ихних европейских рублей. Так что следить надо. А то не останется ни хрена от природы-матери.

— Ну да, и селёдка царская, тоже небось хреначат за всю мазуту?

— Селёдка вообще в красной книге.

— Это «Ряпушка» которая, да? Она же ведь не селёдка?

— Просто похожа. Но конечно вкусная. Тоже дорогая закусь на Московских тусняках.

— А из рыбы, я слышал, тут в озере много нехилого? – чуть осторожничая спросил грибник.

Танич сбавил скорость на извилистом участке, потом глядя вперёд себя начал плотно и охотно рассказывать:

— Густера, лещ, налим, окунь, плотва, щука, ёрш, карась, линь, пескарь, секуша.

— А само озеро? Параметры какие?

— Зеркало 50 квадратных километров. Где-то десять на шесть. Глубина 25 метров. Возраст 30 тысяч лет.

— Тридцать тысяч, охренеть! Это тут мамонты резвились?

— Ну да, слоники такие волосатые. А триста лет назад Пётр Алексеевич по молодости резвился. Сто кораблей настругал и на воду спустил. Кстати два из них тридцатипушечные «Анна» и «Марс» — первый русский флот однако.

— И всё сгорело, да? А где же пушки? Они же не горят. И почему сгорел?

— Сгорел от молнии, а где пушки, надо озеро спросить. Только спрос дорогой. Многие пытались. Где они теперь, тоже только озеро знает.

— А почему же «Фортуна» не сгорела? Ботик то Петровский?

— А как корабль назовёшь – слышал надеюсь? Счастье оно и есть счастье, его нельзя не есть.

— Да, счастье. А синь-камень правда счастье приносит? По серьёзному? От бесплодия лечит, деньги даёт?

— Деньги не даёт –грязи не терпит. А желания исполняет. Только самые сокровенные. О которых ты и сам не знаешь. Всё, как у Тарковского. Бойся своих желаний, а то они могут исполнится. Хочешь, попробуй. Надо постоять на камне босыми ногами после дождя, когда он синий.

— А зимой?

— Зимой он всегда синий – на нём снег тает, его не засыпает никогда – загадка природы. Говорят, в нём дух живёт. Языческий. А в Переславле монастырей аж пять штук Христианских. Монахи от соблазна его один раз закопали, второй раз утопили, а камень на место возвращается. Наука объяснить не может, как он с глубины в несколько метров за сорок лет опять на берег выбрался. Угол света. Россия. Кстати, про «угол света» слышал? Это когда в грозу над серединой озера дождь не льёт и светит солнце? А кругом ливень, как из ведра?

— Нет, впервые слышу, — явно лукавя ответил грибник.

— Слышал, я вижу. А я сам через это прошёл, потому не советую. Я женщин на лодке катал, они и спасли. Когда ты в угле света, вода на озере становится просто плоскостью, без единой рябинки, без единой морщинки, гладкой, как лаковая столешница, как оциклёванный пол, как поверхность разлитой ртути. Поверить, что это вода, жидкость, что она прорывается телом, невозможно. И тогда наступает непреодолимое, ни с чем не сравнимое желание, страсть, похоть, жажда наступить на эту поверхность, шагнуть из лодки на это зеркало и пойти по воде. Девки меня удержали как-то. А то бы всё.

— А почему дождь-то не льёт?

— Может какое-то поле магнитное отталкивает. В курсе, что от берега надо идти полкилометра по пояс в воде, а потом сразу обрыв на 25 метров? Но на дне этой воронки есть полынья, место не твёрдое, а из песка и из ила, суспензия, взвесь. Эхолоты на неё не реагируют, а водолазы, которые сквозь неё пронырнули уже не возвращаются. Там под этим слоем гигантская карстовая пещера, заполненная водой. Там нет света и полынья сразу за тобой захлопывается, и найти выход уже невозможно.

— Значит там и живёт «Медведь-рыба»?

 

«Всё-таки спросил» — подумал Танич: «Значит всё-таки охотник»

— Кощея. Да, говорят людишки.

— Щука шестиметровая. Покрыта белой шерстью. Слепая. Альбинос?

Во время грозы только за озоном поднимается?

— Не знаю. Приехали.

Грибник, понимая, что разговор окончен, спустился с дрезины и не прощаясь почему-то очень бодро зашагал в направлении автобусов, на ходу вставляя наушники. Вдруг обернулся и крикнул:

— По радио говорят — завтра гроза!

Танич понял, что он наступит на воду.

 

2012

 

 

 

 

КОРАБЛИ

 

В 8 часов 46 минут на улице 1-я Рыбная Она попросила зажигалку, Он сразу не расслышал: «Что? Зажигалку? Да, очевидно есть, сейчас».

Шарит по сумке. Она не очень красива, так себе, но молода. Одета без наскока, и когда дали зажигалку, потеряла к Нему всякий интерес, просто прикурила, отвернувшись, явно живя другими аппетитами в смысле мужских достоинств.

Он был всего 162, без авто и без «Роллекса» на кистевом суставе. Она собственно и не понравилась Ему на взгляд, но суть вздрога, самой неожиданности : «Есть ли у Вас зажигалка», как в старой сказке укололо по пальцу, чуть-чуть, до капельки крови, которая сразу засохнет,

а там, совсем рядом за переездом шли, как гиганты, как жёлтые караваны великих пустынь, бесконечные корабли локомотивов.

 

Эти корабли не хотели ничего из себя представлять, они плыли по рельсам,

как бы просто рисуя собственное величие на дискретных фотографиях заднего плана, печатая самих себя и едущих в них особ, раз, раз на фоне берёз, то на фоне пространства, ведь ехать и ехать по России – есть несколько тысяч вёрст, а там – то поля, то ели, то реки, то тополя.

И земля пространная, просторная, простёртая на половину Земного шара, Великая Русь, большая, самая разверстнутая, словно руки молодого заоравшего пастуха, будь он случайно выбегши с потухшим кнутом из ванильного луга на космос обрыва Оки где-нибудь около Мурома, и там всё внизу, и пойма и маленькие люди в реке, и сосны, как карандаши

заточены кверху кем-то нездешним и поезд среди иволог больших с перспективы по сравнению с игрушками синих, тоненьких, как одуванчики вагонов, длинным червяком ползущих по дорожной пропасти.

И этот лес, как волна – он весь океанский, он- море, он – Бенагльский залив, бескрайняя гладь, зелёная тайна под ветром, и тут по нему в середине бегут корабли.

 

Тоня она даже и не бежала, хотелось курить, глупо на нервах после этого идиотского секса, абсолютно ненужного, но случайно подброшенного и не кстати и вообще зря, но не откажешься, и как-то по мерзкому все эти «Дай подержу за попку».

 

Такое утро серебристое, сейчас бы в Москву, куда-нибудь на горы Воробьёвы, упасть на скамью и смотреть на эти стеклянные, уходящие в вечность «Редиссоны» со смеющимися, но издали неслышно людьми с рюмками в руках, под названием «Корабли».

 

И Он хотел было о чём-то задать, или как-то замешкаться, может что-то, как когда-то взять и неожиданно ткнуться в щёку дикими губами, но Она не смотрела, не безумела, ушла в своё в другое, в лишнее, и осталась одна, тем самым оставив Его одного, а заодно оставив в одиночестве и всё остальное, что ещё существовало под этим утром на этом вокзале, слегка увлёкшимся отправлением с хрупких тяжёлых платформ тяжёлых электрических кораблей.

 

2012

 

 

 

 

ТУМАННЫЕ ДОМА

 

Там, собственно, туман то был не очень, вообще февраль – первая сердцевина, и по идее должно в мороз, но неожиданно дождь, капает невесть, даже будто-бы капает, словно в сердце там в реанимации по специальной кровеносной системе из бутылочки с резиновой пробкой,

как-да-кап, и точно по внутренним органам. Но эти двое шли совсем без осторожности, и не молодые уже, в чёрном под капюшонами (ну дождь же хотя и февраль), но она не боялась – там рука была всегда наготове, он первым наступал на лужи и пробовал путь, так автоматически иногда оглядываясь и почти незаметно улыбнувшись вдруг замкнутыми губами – так боится один, стараясь не задеть оголённую от привычной привязанности застарелую верность супруга.

Вот тут-то и была сама точечность эротики, бесподобный оргазм соития,

мистика любострасти – она шла и она знала, что он никогда не бросит, вот сейчас наступит в сугроб, пробуя путь, и тут же оглянется, скрывая улыбку, чтобы не обидеть её за неловкость, но твёрдо сжав в ладони её хрупкую кисть, а всё раскрыв для полного напора грудь, если вдруг поскользнётся эта маленькая женская машинка.

Я смотрел из окна кабинета в четвёртом этаже кооперативного дома ещё не окончательно обезображенного метастазами опустелых квартир и лицами жухлых старух в проложенных ватой оконных с рамах. На медленном огне приглушённой утром конфорки февральского солнца готовился оксидный туман. Этот туман делал почти невидимыми соседние дома, детскую площадку, треснутые стёкла буфетной двери в домовой кухне, и только на пару, грядущую среди фиолетовых луж он не распространялся. Его просекали ещё более густые и тяжёлые, чем он, снопы жёлтого света, а толи ещё может свет исходил от самой пары, пытаясь разрушить глухое присутствие невидимых стен, и этот свет только усиливали своим контрастом бесплотные туманные дома.

 

2013

 

 

 

 

МАРШРУТКА

 

Пьеса для театра в 1-м действии

 

Выгородка создаёт видимость как бы усиленной в пространстве гипертрофированной перспективы, то есть это две стены с окнами сужающиеся в глубину сцены.

Вдоль стен кожаные сиденья. Впереди огромный руль, за ним водительское кресло. Рядом копилка для денег.

 

Действующие лица:

 

1 Водитель — жлобяра

2 Автор — человек, забитый обстоятельствами и личинами женского пола

3 Пьяный Я-Гриша с гитарой на арьерсцене

4 Меховая женщина с сумками

5 Учительница со слезами и разводом

6 Администратор фирмы «Окна просто»

7 Блондинка без прав

8 Девушка с ай-падом

9 Пенсионерка с лыжами

10 Влюблённая пара с поцелуйчиками

11 Пассажир с татуировкой

 

Автор:

  О том, что женщина — сосуд зла мне ещё в детстве доводилось слышать от некоторых знакомых, тайком почитывающих библию, но я и представить себе не мог, что бывают сосуды размером с половину Лондонского дабл-дека. Я видел, сколько их столпилось на остановке. И я бы в жизни здесь не стоял, но так получилось — пешком уже не успеваешь, а телефонный таксосервис отказывается ехать не на адрес.

  И вот они кругом, как непроницаемая шумовая волна. Им всем подарили мобильные телесистемы, а что сказать они давно знали. Это были женщины. Причём женщины, на время лишённые мужчин, а значит именно тех, кто и должен их слушать. Указанные мужчины, на время свободные от этой нечеловеческой пытки, вероятно теперь вели корабли и самолёты, клали кирпич, крутили домкраты, управляли грейдерами и понтонными установками, пилили дрова и деньги, сплавляли лес по северным рекам, писали диссертации и любовные эсэмэски, делая всё это молча.

 Я тоже молчал, и поступал совершенно правильно с точки зрения того, кто если бы даже и захотел что-то сказать, рисковал быть услышанным разве что ангелами, которые, как известно могут слышать музыку даже в рёве военного оркестра, но ангелов вокруг не было. Зато были женщины. И у них были мобильные «телесистемы», то есть нешуточный повод для самой активной деятельности. Я ждал с азартом фотографа на сафари, безропотно терпящего укусы москитов и гадюк ради одного мгновения истины. В моём случае это была пустая до водителя маршрутка, по оказии вышедшая с обеда из соседствующего двора. Тогда все они разом втопятся в неё и освободят остановку. Мне же останется грациозно потряхивая бакенбардами войти в следующую «Газель», мирную и тихую, как завтрак в доме престарелых, или как, скажем анкерный механизм сломанных ещё лошадью Пржевальского монгольских солнечных часов.

  И собственно расчёт был верен, но как всегда нечаянно задетый стулом бутерброд не пожалел своего масла для ковровой дорожки — пустой автолайн, распахнувший всё-таки своё зияющее эхом чрево для жужжащего роя по типу океанской воронки засосал вместе с толпой и моё раздавленное, как тюбик с томатной пастой тело. В какой-то момент смерть показалась мне самым гуманным выходом из положения, но опять же по закону больших чисел чья-то рука полностью перекрыла мне рот, ноздри, уши и глаза, так что паста из тюбика не смогла вытечь, и я остался жить в этом уже теперь застеклённом окнами аквариуме газельного склепа.

  Тут нельзя не упомянуть внезапное появление во входной расщелине

всклокоченной головы мужского достоинства, его же очевидно растопыренной кисти с наколкой «ОПАН Я» и запыхавшегося всхлипа

— Места есть?

— Кто ещё раз дверью хлопнет, будет у меня на холодильнике учиться, — как то вроде никому не угрожая, но настолько обыденно и привычно, что почти убедительно пронеслось по машине вместе с густым табачным выдохом не повернувшего даже голову водителя:

— А тише едешь — дальше выйдешь, а дальше будешь — больше платишь, — и почему-то уже не в рифму:

— А не заплатишь – морду в харю!

  Я хотел спросить, а почему не харю в морду, но почему-то, не знаю сам воздержался.

К тому же в наступившей после столь внушающей уважение речи тишине вдруг послышался такой приятно-знакомый и обезоруживающий голос под не очень стройные от подскоков на колдобинах аккорды:

— По городу ехать можно, а можно пешком идти...

— Вот именно, — прокомментировал водитель, снисходительно принимая плату за проезд.

— И женщина — не мужчина, и квартал — не ПМК...

— Ты кто, — спросило неизвестное сопрано из пассажирной гущи,

— Я Гриша, — ответил надтреснутый баритон из глубин кормового отсека.

— Вот токо не надо делать вид, что вы меня не слышишьте, — раздалось сразу громко голосом Аркадия Райкина, и после паузы опять:

— Вот токо не надо делать вид, что вы меня...

— Ну чего тебе, я в маршрутке, — оборвав вызов телефона со строгостью начальной фазы раздражения заговорила меховая женщина с широкими сумками из клетчатого полистирола под сиденьями и везде:

— А где мне ещё быть, ...да в маршрутке... да идиот, как люди, а мы с тобой не люди, давно людьми то быть перестали, с тех пор, как ты себе три секретарши завёл? Да, родной, с сумками, а что ты жрать вечером будешь, и бизоны Хиггса твои стопудовые? Машина где? А сикритарса твоя где? А вот где интирестно? Может там, где твой шофёр её шифером кроет? Я два часа у «Атаки» стояла с тележкой, блин, как уборщица. Всё, козёл ослиный, дома тебе карачун. И не звони вообще никогда больше, — и словно бы в подтверждение неоспоримости этих слов дама опустила мне на голову свою пудовую десницу с зажатым в ней телефоном, посмотрела в мои изумлённые глаза и ещё раз, очевидно для надёжности, опустила на мою лобную кость свой справедливый гнев. Я вспомнил рассказ отца, как на строительстве перегона Тында – Беркакит в семьдесят седьмом году их бригадира случайно ударило шпалой по голове, с тех пор он больше не поднялся.

— Кастрировать их всех, и пусть знают, — откуда-то слева со слезами в голосе прозвучала неподдельная обида явно интеллигентной женщины.

— Клементевка — не Козиха, а центр — не Грабари...

— А хорошо поёт, — в ответ на очередную запевку из-за поддувала, мечтательно и противоречиво самой себе добавила неподдельная обида.

— Да хорошо блеет козёл ослиный, — свысока согласилась меховая женщина и почему то ещё раз двинула меня в зубы своим гиреобразным кулаком:

— Будешь знать, сволочь!

  Что я буду знать, мне тоже очень хотелось спросить, но сам не знаю почему, я опять от вопроса воздержался. Мне вообще неожиданно пришло в голову, что воздержание — это лучшее проявление мужского начала в человеческом обществе, особенно если женщин в этом обществе подавляющее большинство.

Ведь если мужчина докажет, что может обойтись без женщины, то женщине придётся доказывать, что она может обойтись без телефона, а по большому счёту и без языка, а ещё лучше заодно и без рук, потому что видел я и глухонемых женщин, которым отсутствие речевого аппарата не мешало заглушать Ниагарский водопад безо всякого перерыва на обед, поскольку руки могут передавать эмоциональное богатство их хозяйки, даже когда её зубы заняты перегрызанием пищи.

  Справа заговорила блондинка:

— Они вообще обнаглели, эти мужики — они уже на женские машины бросаются. Я пока на своей девочке от «Семхоза» до «Фермы» доеду, человек шесть мужиков задавлю на их «вёдрах». И делают вид, как будто не видят нормальную машину: ну если ты на «Ниве», пропусти «Лендровер», нет урод, ещё пальцами мне крутит, ещё сигналит, животное, а вчера придурки вообще права отняли, Дэ Пэ эС эСовцы!

— Аааааааааааааа, — из за руля сходит лавина громоподобного хохота водительского затылка, сжимающегося и разжимающегося в такт спазмам необозримой толщины шеи.

— ХЭВ Ю Э МИНИТ ФО МИ, ХАНИ и музыка из «Love story»...

— Да, Витенька, да я в маршрутке, в Посаде, а ты? Да... Ты скоро будешь? У дворца... Да, паспорт? Взяла... Да, к ЗАГСу, Да... а на развод это сзади. Да. Ты точно решил? ...Да, я не согласна... Да. Ну раз ты хочешь, то согласна. Да... А что, учительница это плохо?.. А кто детишек учит?..

А переводчица у тебя итак есть в твоём Люксембурге.

  Слышен звук открываемой двери и голос водителя:

— На Каперативной выходим ?

  В салон проникает голова того самого мужчины с наколкой «ОПАН Я», что пытался войти на Воробьёвке:

— Места есть? — задыхающимся голосом хрипит голова.

Салон хором:

— Занято всё!

  Раздаётся дикий визг:

— Йе-е-е-е-ессс! — девушка эксцентрической внешности вскакивает и трясёт планшетом с галёрки, очевидно получив сообщение, что группу «Пусси райат» пригласили на гастроли в Ватикан.

  Одновременно нарастает стон целующейся парочки. Все смотрят на источник звука, пока не звонит телефон у пенсионерки с горными лыжами. Ринг-тон у неё достоин всяческих похвал в адрес внуков.

Это рефрен одного из шлягеров группы «Аэросмит» (I was crying, when I met you) Пока она ищет по карманам и саквояжам телефон, заодно беспощадно избивая всех лыжами, я успеваю прослушать душераздирающий хрип Стивена Тайлера примерно раз восемь, причём последние шесть раз в дуэте с девушкой и её планшетом, на котором она в добавление ко всему отловила вышеуказанный клип в оригинале. Наконец лыжи настигли и девушку.

— Да, Серёженька. Да, это бабушка… Я в маршрутном такси , детка... Да, в Реммаш еду, говорят там новый спуск открыли «синий класс» с хорошим перепадом. Я сегодня хочу поработать и «плугом» и «из упора»... Нет, Серёженька , подъёмники бугельные... Нет, для карвинга там условий нет, это чистый бэккантри... Ну хорошо, детка, ты покушал?.. Садись, делай уроки, я вечером всё проверю.

— Аааааааааааааа, — раздаётся громоподобный смех детины за рулём.

Меховая женщина возмущённо:

— Слышь ты, шофер, ты на дорогу бы смотрел иногда, чем ржать, как козёл ослиный!

— Ааааааааааааааааааааааааааа, — в два раза громче ревёт водила, агонизируя уже до полного изнеможения.

— Да, это фирма «Окна просто», слушаем Вас... Да, конечно, какой адрес?

На Куликова?.. Да, Ваш заказ уже в работе... Как это поменять пластик на дюраль? Вы договор подписывали?.. Кто это Вам сказал, что пластик потеет?.. Какой сосед?.. Что значит потеет?.. От какого несвежего дыхания?.. От перегара?.. Ну так не дышите перегаром, от перегара кто угодно запотеет, не то что пластик.

  Это мы слушаем даму лет сорока офисной наружности и сдержанного макияжа без обручального кольца на пальце и без надежды для пальца заполучить его хотя бы под занавес. Она досадливо жмёт на кнопку сброса. Она поднимает глаза к потолку:

— Вот идиот, ну идиот!

— Козёл ослиный, — с неподдельным участием подхватывает меховая женщина.

— Кастрировать их всех, и пусть знают, — жалобно ворчит голос учительницы с предстоящим разводом.

— Вот пусть знают, пусть знают, — тычет мне в нос свой кувалдообразный кулак меховая женщина.

  Мне снова хочется спросить, что именно пусть они знают, и почему именно я должен им это сообщить, но снова сам не знаю почему воздерживаюсь.

  Раздаётся жуткий стон влюблённой пары, слившейся в очередной конвульсии страсти.

— Центр выходим? — гудит водила.

  Слышен звук открывающейся двери. В салоне появляется голова уже знакомого всем мужчины с наколкой «ОПАН Я» , одышкой и вопросом:

— Места есть?

  Меховая женщина суёт ему под нос свой второй молотоподобный кулак:

— Тебе ещё на Воробьёвке же сказали, занято всё. Вот настырные люди, лезут и лезут.

— По городу ехать сложно, — констатирует пьяный Я ГРИША и опять засыпает.

— Йес, Йес, Йес, Йес! — взвивается девушка-планшетка, но тут же получает лыжами от пенсионерки-фристайловки, которая от неожиданности делает очевидно один из своих горнолыжных пируэтов.

  У блондинки с джипом звонит телефон. Это зуммер, хорошо знакомый всем по фильму «Однажды в Америке»:

— Алло... я еду... ну да в маршрутке... тест-драйв прошла…да очень хорошая машина, спасибо, Андрей, только я не могу принять такой подарок и потом у меня права отобрали... ну не злись, ладно... мама? Да мама ругается... ну что у нас такая разница в возрасте и что продажная шваль и что я выхожу за денежный мешок... а ты сам, как думаешь?.. вот послушай я тебе стихи написала:

 

  Заря пылала, догорая,

  Солдатики шагали в ряд,

  Мне мать сказала, умирая:

  Одень мальчишеский наряд,

 

  Вся наша белая дорога

  У них мальчоночков в горсти,

  Девчонке самой легконогой

  Всё ж дальше сердца не уйти.

 

  Мать думала, солдаты пели,

  И всё, пока не умерла,

  Подрагивал конец постели,

  Она танцовщицей была.

 

  И если сердце, разрываясь,

  Без лекаря снимает швы,

  То знай, от сердца голова есть,

  И есть топор от головы...

 

...ну хорошо, я рада, что тебе понравилось... конечно сама написала, кто же ещё… не знаю я никакую твою Марину и никаких твоих кошёлок знать не хочу... ну всё, я уже выхожу скоро... давай, пока... ну я тоже... пока... в щёчку... давай... пока... ну всё...

И воровато озираясь, стала извиняться глазами перед всеми. Тишина не неловкая, какая то светлая повисла в воздухе. И никто не хочет её трогать, но всё равно телефон:

— Да, слушаем Вас, фирма «Окна просто». Да, Вера... Какой Анатолий?.. Ну у нас много клиентов... А что Вы хотели... ресторан?.. сегодня вечером... я не знаю, так неожиданно... ну может быть... ну хорошо... я в маршрутке... ко Дворцу подъезжаю... синий что?.. Шевроле?.. ну ладно...

  И долго смотрит мимо

  Влюблённая парочка понимающе прыскает друг другу на ухо, и очевидно посчитав это хорошим поводом открывает новый поцелуйный сезон.

  Раздаётся ринг-тон из «LOVE STORY». Учительница с разводом в ужасе смотрит на телефон, но вот нажимает на ответную клавишу медленно и обречённо подносит к уху. Сначала розовеет её ухо. Потом волна краски ползёт по щеке, заливает лоб, заставляет зажать глаза. Слёзы, но другие уже совсем слёзы, не те, что были ледяными осколками ужаса, а горькие, как само счастье стекают по солнечному блику лица:

— Я поняла, конечно, Витя…подождать... да, поняла... я поняла, что может и не надо... хорошо, я тогда домой, а вечером к тебе в больницу...

Трубку опустила, всех обняла взглядом:

— Витя ногу сломал, какое счастье. И развод отложился. И бульон ему везти теперь срочно, — потом глядит на блондинку: У Вас очень хорошие стихи. Я знаю, это Вы написали. Конечно Вы. Спасибо.

— Дворец выходим? — слегка охрипшим отчего-то голосом выводит повелитель руля и мотора.

— Йес! Йес! Йес! — взвизгивает адреналиновая девушка с планшетом и танцуя всем организмом начинает пробираться к выходу.

  Я жду, когда все покинут машину, чтобы в одиночестве и покое проехать остаток пути.

  В опустевшем салоне появляется голова запыхавшегося мужчины:

— Слышь, командир, а это чё за остановка? Дворец? Так это я тогда приехал уже.

  Водитель трогает. В кормовом отсеке просыпаются осторожные струны Кремоновского инструмента:

— По городу ехать можно... — Я ГРИША поёт всю песню.

  По городу в это время носятся спешащие влюблённые, деловые, разведённые, умные и блондинки, с лыжами и без, с колясками, с телефонами, с планшетами, с кольцами на безымянных пальцах правой руки и без колец на безымянных пальцах правой руки библейские сосуды зла. И всех везут маршрутки. И всем им там хорошо.

— И смысл нехитрой песни, что нам везде хорошо. — допел Я ГРИША, укрылся гитарой и засопел.

  Водитель вырывает баранку руля из гнезда и уходит. Спина автора одна в луче на сцене. И его голос:

— Ну и разве Вам этого мало?

 

Фэйдер. Занавес.

 

2013

 

 

 

 

МЭЙК Ё ЧОЙС

 

— Выбор? — я сделал его. Я собственно как никто другой понимал значение этих слов: сделай свой выбор!

  Да, мы стояли напротив безо всяких там взведённых мушкетонов, или скажем, совсем уж экзотических кистеней. Вообще-то тут решало другое.

Выбор делали не мы, вот в чём заключалась вся история. Я знал, что он будет целить в живот, и он знал, что я знал, что во время удара я буду уже чуть в миллиметре от точки солнечного сплетения, где он собирался разорвать меня на болевые источники.

  Я уйду совсем незадолго, но вовремя. Моя же рука, сжатая в костяной бивень правой от локтя с летящим от плеча на махе рычагом бицепса с поворота, что избежал живота уже неизбежно вонзала калёные костяшки кулака прямо в тонкую плёночку черепной мякоти его виска. Сначала мне показалось, что там была как резина, и ничего не хрустнуло, а отскочило, как от барабанной перепонки. Мы всё ещё стояли, он смотрел на меня в отчаяньи. Я видел, он что-то пытался объяснить, но как с проломленным виском то? Я видел, что он умирает. Я знал, что это я убил его только что.

Уже не помню, зачем. Нужно было попасть в висок; я, разумеется, это сделал: я – мастер, я пробил ему череп с обеих сторон ещё до того, как он только подумал, как ударит мне от бедра под ложечку. Ход, кстати, был неплохой, я как раз поднял обе руки и на тысячную долю секунды открыл подбрюшье, по моему он успел задеть рёбра – справа чуть брызнуло кровью, какой-то хруст, мой что ли? Невольно скривило вбок. Неужели задел?

  Дышать тяжело. Ему наверно тоже, я держу его шею, как трубку собственной аорты, пробитой у самого сердца, пытаясь пережать пальцами фонтан артериального кровотечения. Я знаю, что он, если руки ослабить, разорвёт меня на части, и не то что бы победит, поскольку сам жить не сможет без кровообращенья, но увлечёт меня с собой в подземелья своих катакомб, своих тектонических плит, своих безобразных челюстно-режущих механизмов.

  Но я знал, куда нужно ударить заранее, за долю мгновения до всего.

За миг до того, как она поднимет глаза и на целую вечность вонзит мне в сердце свой лазерный луч изподбровья. На самом краю ситуации, пока ещё не настал паралич воли, пока я не начал воспринимать её, как женщину, посланницу гения света.

— Вы выбрали? — спросила она, скучая у витрины с расставленными бутылками разнообразных форм и наименований.

Я кивнул, она облегчённо вздохнула, выбила чек.

Я медленно шёл к двери, ни разу не обернувшись, я знал, как она смотрит мне вслед, обнажив клыки, и скрывая бешенство, царапает дорогую обивку барного стула.

  Я выиграл в схватке за право считаться свободным от пытки, известной в просторах вселенной под словом любовь.

 

2013

 

 

 

 

ЛЮБОВЬ, НЕСОВМЕСТИМАЯ С ЖИЗНЬЮ

 

  И все шло хорошо, пока она там грудью не прикоснулась к лопатке, сама конечно не обращая внимания, вернее обращая внимание на определённую сцену, показывая пальцем на мониторе фазовый момент движения. Так увлеклась, но лопатка то у меня не железная — пробило до самой миокарды, там ещё этот сосок прямо скребёт крепкой шляпкой, головкой электрошокера. Вобщем всё содрогнулось, вошло в резонанс дикой вибрации на каком-то внутриклеточном уровне, и отпечатало на себе непрекращаемый спазм. С того дня спину стало жечь напалмовой смесью каждую ночь, как ложишься спать, но не спать конечно — всего трясёт же.

Эта мякоть с упругой твёрдостью орешка посередине, словно ацетиленовой сваркой прожигающая мышечную ткань до самых желудочков и предсердий, не даёт сна, не даёт. И руки отнимаются. Голова закружилась — раз. Ночь. Хочется спать, растаять в прохладе простынь, простыть в холоде простынь, замёрзнуть в на льдине простынь. Она. Опять. Такая мысль: допустим, можно было бы сделать вид, что мол не понимаю, какую точку Вы желаете мне указать, тогда она так бы и упиралась этим орешком в тонкую нежелезную спину того, кто никогда не ожидал подвоха от собственной спины.

  Когда-нибудь конечно всё пройдёт, и это тоже, да что там, пройдёт настолько, что останется лишь на самом дне, как надежда в ящике Пандоры. Будет ли от этого лучше, говорить преждевременно и до икоты безрадостно. А смеху-то, смеху — веселись, округа, да приплясывай. У женщин, у них же ведь как: увлекутся чем-нибудь, допустим, выбором фазы движения или, скажем, макияжа для суарэ, назначенного на вечер понедельника через полгода в ночном клубе для членов общества поддержки ветеранов строительства Байкало-Амурской магистрали.

И подумать только, как уже говорилось не раз, всё у них получается.

Вот же женщины, молодцы, да и только. Челюсти револьверные, клыки наждачные; стоит, бывало, мужичок на дороге — орёл орлом, скакун скакуном, а тут какая-то мимо шла, задела на секунду чуть грудью с уплотнением в центре полусферы в виде орешка, и упал он разрезанным на верхнюю и нижнюю половины туловища победитовой фрезой женского соска.

  Ещё при этом она не надела своего коктейльного платья и косметических композиций залпового огня. Ещё только одна лопатка приняла на себя удар электрических сил немыслимой силы, будто бы что-то пообещавших и надорвавших мир по всем швам, сразу, как изгиб молнии надрывает гигантскую оболочку аэростата по всей поверхности, превращая половину неба в плазмоизвергающее сопло. Это так вот мужчина, то есть, когда его по спине орешком покусают.

  Хорошо сказал, да, ярко, красочно. Сказал, как будто я даже заодно сними, в смысле с женщинами. Как будто даже они и не враги мне.

Как будто бы даже взял бы прижал бы к телу какую-нибудь из них, предварительно разумеется залепив ей рот скотчем, чтоб не загрызла, и отобрав ножницы, чтобы не постригла, когда усну – про Самсона то мы помним. Тут можно улыбнуться, поскольку в отличие от Самсона ни мускулатуры, ни её укрепляющих локонов у мужчины, о котором ведётся речь, от роду не наблюдалось. Со спиной дело обстояло куда лучше: иногда в неё вонзались заострённые края разорванных автомобильных подвесок, подчас её царапали ухоженные маникюры довольно ухоженных женщин, и даже бывали времена, когда на неё ложилась довольно серьёзная ответственность за несерьёзность и безалаберную беспечность рваных ран под рёберной клеткой, как что-то почти совместимое с жизнью.

 

2013

 

 

 

 

ПОЛГОДА ИЮЛЯ

 

  Погода держала полгода июля. Не смертельно-удушливо, но утомительно от непрестанности. Хоть бы дождь. Там вон в Румынии как бы назлость для экскурсантов, а мы сидим таки МАЕМся, хотя МАЙ давно кончился.

Да уж середина июля – ночами в палатке без одеяла неуют.

  Вчера на тлеющем камине заката сам видел, как поджарили холодную звезду по имени «Вега», причём Альтаир наблюдал за этим безо всякого вмешательства со стороны своего созвездия. Ну ясно — пути молочные иже млечные неисповедимы как правило между кисельных берегов, а что там любовь и взгляды, кому до этого дело.

  Широка река мироздания – одному только Солнцу скорости вокруг центра Галактики 220 километров на каждую секунду пронестись надоть.

А ты кто такой, если умираешь каждые в лучшем случае семьдесят лет,

Хотя вот сейчас за окном эти детские крики, лето и мамины уговоры домой, словно вечность, как будто так и должно и будет, и просто всё и уверенно. Полгода июля, жара лежит на губернии. Москва добра, нежится водная сочность реки.

  Жуткая сонность сов. Лёгкая гибкость трав.

  Время коротких брюк. Время малиновой спеси.

  Холод грозы озона. Грусть поплавка на глади

  Тихой реки, что Нерлью названа кем-то, кто жил

  Тысячу лет до «Нано» и «ГэМэО» изделий.

Ну вот день 15-й месяца Цезаря Юлия. Самая сердцевина. Самая что ни наесть малина, и малина в саду такая, что ни съесть.

Подняли с похмелья аж в шесть. Лупили залпами прямо по всему городу.

Стёкла трещат. Свет адовый в комнату. Вот оно сечение трёх отрезков.

Вот они золотые пропорции человека Витрувия, экстраполированные на временную субстанцию календарного года голубой планеты.

  «Вышла из мрака с перстами пурпурными Эос», и не одна, а с папаней-громовержцем, плюс там ещё сзади какой-то кузнец бессмертный молнию за молнией выковывает, да хозяину в руки подсовывает.

  А тот так и бросает, так и бросает: «Убойся, дитя смертное, высшего пламени!»

  Ну нам то конечно детям Интернета всё до «Гугла». Законы природы знаем, хотя и не блюдём. Зато, как в воду глядим: зонтики то у нас в сумке, как ушки на макушке, хоть и полгода ни облачка. Ну вот и день 15-й месяца Цезаря Юлия, а мы наготове. Как хрястнуло в четыре уж пополудни, и ливануло Ниагарами, да лишь к радости нашей.

Потому, что картошка хрустящая два пакета успена куплена, и хорошо подсолена, и папа сегодня будет вечером ждать звонка по «Скайпу» от московской доченьки, и далее говорить с ней и говорить с ней о самых никчёмных поводах.

  И может быть дождь ещё будет литься,

  И может быть счастье ещё будет длиться,

  И может быть счастье решит затянуться

Ещё на полгода июля.

 

2013

 

 

 

 

ПЕРСЕИДЫ

 

  Хотели пойти сразу после, как стемнело, но решили ещё подождать до полной черноты вокруг дома и наверху. Пока пили Кьянти 62 года.

— Ну и чем эти твои Персеиды такие распрекрасно-анальные, — то ли специально так скабрезничая, то ли от вина придуриваясь после наигранного зевка спросила Вика Трясогузова и долгим взглядом сквозь стекло бокала стала тянуть паузу, но всё-таки не выдержав прыснула.

И тут же обрывая её смех Аня строго выговаривая стала объяснять:

— Не анальные, а эннуальные, то есть ежегодные. Персеиды это метеоры, маленькие космические тела, сгорающие в атмосфере земли, не достигая её поверхности. Люди привыкли считать их падающими звёздами.

И все знают, что если успеть загадать что-нибудь пока звезда не погасла а летит то желание обязательно исполнится. И так как никто

ещё на свете от волнения ни разу не успел ничего загадать то проверить нельзя , правда или неправда. И сегодня, уважаемые подружки-

финтиШлюшки, — особошипящим звуком подчеркнув изменённую согласную в последнем слове, и глядя подняв бокал сквозь стекло на Вику.

  Потом оглядела всех скорпулёзно , точно рентгеновым лучом разрезая каждое лицо на составляющие и продолжила:

— Мы не просто тут в глухарях Вербилковских собрались, а с серьёзным и непраздным научным интересом, — инфракрасный взгляд Анны остановился на беззащитном от непосредственности лице Оли Старухиной.

«Вот же дал бог фамилию», — подумала в который раз Анна, «Небось и напросилась сюда по этому поводу. Вся надежда в глазах, бедная провинция – скажи «Москва» и уже верит, что бутик это грановитая палата. Ну ладно девочка, ты как раз тут совсем не лишняя»

— И поскольку я Анна Сергеевна Вяткина отвечаю за чистоту эксперимента, то ещё кто захочет поюморить, прошу на выход и на станцию, пока помаду гламурную по мордасам не растёрли.

Кстати на этой станции фонари разбили ещё до того, как их поставили.

Люди простые, добродушные, но как выпьют, так долю свою горькую и вспомнят, а на столе то нож всегда для колбаски кухонный, а портвило кончилось, а продают только на станции, — Аня теперь уже смотрела на Свету Панфилову, учительницу английского из Перми, где язык Шекспира и Байрона считали столь же востребованным, что и живопись Питера Брейгеля старшего, ни разу при этом не слышав ни про Питера Брейгеля старшего ни про Питера Брейгеля младшего, как впрочем и про Байрона, а подчас и про Шекспира.

«Будет загадывать что-нибудь из области высоких сфер и чистых взаимоотношений», — с невольным сочувствием подумала Анна, — «Ну

да Бог с тобой, может что и получится, чем чёрт не шутит, ведь смотри, забоялась, а в руках себя держит умница — красавица».

— А метеоры все эти раз в год 10 августа летят с густотой 100 штук в час аккурат из созвездия Персея, потому и Персеиды, то есть дочери его и внучки и правнучки. Про ежегодный период вращения одной кометы и пересечение её хвоста с орбитой Земли рассказывать было бы лишне, хочу лишь Вам, девоньки напомнить одну старую греческую сказочку про одного из внебрачных сыновей ихнего бога Зевеса по имени Персей и его романтическую связь с тогдашней «Мисс Эфиопия» по имени Андромеда. Так вот этот юноша, когда с китом за возлюбленную дрался, в левой руке держал незадолго до этого им же отрубленную змееволосую голову одной из Горгон по имени Медуза, взгляд которой имел привычку превращать в камень любое живое существо.

И вот по ихним же прикольным преданиям, после смерти Медузы ещё остаётся у неё в рожке один последний заряженный взглядец. Поэтому

глаз её так до сих пор и мигает — ждёт своего единственного или единственную. Алголь — бета Персея — с арабского «Зрачок дьявола» —

самая знаменитая из переменных звёзд небесной сферы, — Анна краем глаза любовалась реакцией Тони Рябининой, хозяйки дачи, в свои

неполных тридцать полной сироты, аспирантки ИОФАНа, которая с еле скрываемым спазмом в альвеолах глотала этот псевдометафизический винегрет.

— И вот ещё что, — вдруг очень тихо и до значительности опустив тон голоса добавила Анна,

— Есть такое выражение: «Бойся своих желаний — они могут сбыться».

Аня посмотрела на Вику, которая почему то сидела обняв колени и молча, как партизанская вдова плакала одними слезами, безо всяких судорог по лицу.

— Теперь правила, — не обращая внимания, или делая вид, что не обращает внимания, или делая вид, что делает вид, что не обращает внимания на Викину сублимацию, продолжила Анна.

— Если мы хотим убедиться, что правило действует, необходимо сразу отсечь заготовки. Мы знаем, что главная проблема чистоты опыта – актуальность задумывания. По умолчанию установка такова — любое желание сбудется если загадано в период с момента визуального обнаружения объекта, то есть так называемой падающей звезды, до момента его полного оптического исчезновения.

При этом желание должно быть абсолютно спонтанным, никаких заранее обдуманных и просчитанных по целесообразности вариантов

не допускается. Поэтому секрет внутренней железы эксперимента, — Тоня опять чуть не захохотала, но сделала вид что поперхнулась,

— Заключается, — Аня снова испытательно режущим лазерным взглядом прошлась по лицам девушек и правильно сделала, потому что иначе Вика не перестала бы повышать влажность атмосферы своими крокодильими слезами, а Тоня не начала бы всерьёз воспринимать всю трансцендентальность момента.

— Выходим из дома до полуночи. Начало опыта ноль часов.

Время мониторинга — 59 минут 59 секунд. Каждая из участниц сразу после фиксации на её взгляд падающей звезды, записывает загаданное желание и ждёт следующего болида, каждый раз снова записывая очередное желание. По истечении часа все сдают мне блокноты с загаданными

желаниями.

Всем ясно, что никто больше двадцати желаний заранее в уме заготовить не сможет. Поэтому первые полчаса будут отброшены, как не соответствующие требованиям. Затем исключаем повторения, которые наверняка начнутся в следующие 30 минут. Оставшиеся, с позволения

сказать, заявки сортируем по степени безумства, возможности реализации и искренности замысла. Наиболее экстравагантные, как пришедшие

действительно из глубины души, принимаем в качестве испытуемого материла. Остаётся ждать. Если хоть одно из этих желаний исполнится

в загаданный срок — закон Персеид доказан и может быть использован в повседневной жизни.

— А долго это как? Сколько минут?, — неожиданно спросила Света.

— Что долго и что минут?, — не поняла Анна.

— Ну сколько надо смотреть на звезду — Глаз Медузы, чтобы окаменеть?

  «А не проста девочка из Перми», — ошарашено подумала Анна: «Ой как ловко подрезает, или и вправду наивняк дикий, и вслух на всякий случай нейтрально пошутив:

— Те, кто окаменели, не рассказывали.

— Это мне моему Вадику надо посоветовать, мол прежде чем на меня ногу закидывать, постой у окна без трусов, погляди вдумчиво на глаз

Медузы, может что-нибудь и окаменеет, — опять в своём репртуаре свульгарила Вика.

— А ты вместо советы давать, желание про это загадай. Глядь сбудется, как самое неожиданное, так сразу двух зайцев наповал: и закон доказан, и Вадик с каменным достоинством в трусах, — жёстко, однако без желчи в голосе съязвила Тоня, которую уже давно раздражали пошлые взлягивания Вики.

— Девчонки, уже без трёх минут, — засуетилась молчавшая всё время Оля.

  Стало как-то тревожно и восхитительно. Все разом встали. Столкнулись в дверях даже и молча выстроились в саду, старательно отводя глаз от неба, и только глядя на Анну, которая торопливо вытаскивала на рабочий стол АйПэда режим обратного отсчета времени.

— Блокноты к бою, — тоже вдруг зацепившись за нерв, совково сострила она без улыбки, — 20 секунд... 10... полночь!

Все посмотрели наверх. Небо купалось в звёздах.

— А где Медуза-то, куда смотреть? — забеспокоившись извертелась на все азимуты растерянная от пропасти пространства Света.

— Хорош базарить овцы, я загадываю!, — взвизгнула Вика и затрясла растопырив ладони кровавым маникюром дюймовых ногтей.

— Откуда звёзды закапают, там и Медуза. Всё, больше ни звука. — успокоила всех Анна.

  Девушки хором охнув, воткнули вытянутые руки в атмосферу, в неподдельном экстазе показывая на первую летящую звёздочку.

Загадать никто ничего не успел. И от этого все замолчали.

Словно все восприняли это, как невосполнимую потерю, как самый страшный удар судьбы, посланный им с небес так незаслуженно, так несправедливо. Первая же звезда, и на тебе пропала абсолютно задаром, так нагло погаснув у всех на глазах, даже не дав никакой секундочки сделать заказ, даже не дав возможности потом надеяться на исполнение его.

— Гадина какая, — чуть не заплакав от нестерпимой обиды, прошептала Вика. И теперь вдруг тихая до этого Света затрясла грозно сжатым

девчоночным своим микроскопическим кулачком у Вики перед носом.

Все яростно жгли пространство широко распахнутыми глазами.

Начали падать звёзды. Сразу одна за другой, и чаще, уже по две в разные стороны, одновременно и неожиданно.

Девушки заворожено смотрели в чернильную бездну, загипнотизированные вызовом, который бросала им галактика.

Это продолжалось всегда, вечно.

Через час стало ясно, что никто ничего не написал, и когда Аня сообщила о конце назначенного отрезка наблюдений, никто не сдвинулся с места, не выдохнул ни звука. Только опустошение, только гулкая чистота в сердце. Только свет внутри.

— Ну, подруги, у меня такого оргазма ещё в жизни не было, — восхищённо протянула Вика, горя глазами, — и я вообще ничего не загадала, во дебилоид.

— А я хотела мужа загадать с фамилией Королёв, или хотя бы Князев.

Мне дочку в сентябре в школу вести, нельзя ей туда Старухиной, в первый же день затравят. И не загадала, уродина. Будь же я проклята! — страшным шёпотом прокричала Ольга. Ещё сразу Света добавила на английском несколько, судя по интонации, настолько нецензурных слов, что очевидно никакие эвфемизмы даже педагогу оказались не под силу.

Тоня Рябинина всплакнула украдкой. Она была одна на всём белом свете, и космос тоже предал её, не подпустив к заветному ларчику со счастливыми билетами. Да ведь какие могут быть претензии, ведь самое сокровенное желание Тони заключалось в том, чтобы были живы мама и отец, а такое и сам Господь Бог не исполнил бы.

— Шат Ап, — успокаивающе похлопала по плечу продолжающую брызгать английским матом пермячку, совершенно вдруг не раздосадованная

провалом эксперимента Анна.

— Я за всех загадала, чтоб никто ничего не успел загадать.

Вот и сбылось. Значит всё действует. Щас в паутину бросим, и завтра наши фотографии будут во всех блогах на первых строчечках.

— Ты чё сделала, медуза горгонная? Ой ни фига сибе подставкины.

Вот это разведон! Вот это дефлорация! — зарядила Вика в своей манере.

— Ну и как же мы теперь тебя судить будем, слышь ты Мавроди конченая.

Мы ж тебя на костре сожжём, как Леонардо Да Винчи!

  Света и Ольга и Тоня дружно начали смеяться, беззвучно закатываясь, и вповалке хватаясь руками за непрочные стволы пятилетних вишен.

— А чё вы ржёте, лохозаврины? Нас кинули, как чинарик на паркет.

Вы чё не поняли? Нас опустили, как Челюскинцев на льдину, — тут уже и Аня взорвалась животным хохотом, и заражённая общей истерикой

Вика вместе со всеми повалилась на землю в конвульсиях.

  Потом долга лёжа на спине и взявшись за руки смотрели в сторону Бога.

— Как ты думаешь, Он есть? — спросила Света, обращаясь неизвестно к кому, и имея в виду неизвестно кого.

— Конечно, — со знанием дела произнесла Аня, очевидно не сомневаясь, к кому обращалась Света и кто именно упоминался в вопросе.

 

2013

 

 

 

 

ВОЛКИ

 

  Летом к августу, почти к самому сочному сенокосу Райке было уже больше пяти лет. Маленькая, а взрослая — с отцом уже на сено, а то год-то, говорят, голодный будет на зиму с 37-го. Но во всей округе сочь травяная гудела чуть не в человеческий рост. Особенно вокруг Дятловского леса, нетронутая оттого, что внутри него обитали волки. И вроде бы не видел никто их по серьёзному, но почему-то говорить вслух даже фразу «Дятловский лес» было как-то не принято. Может боялись силы какой полночной каверзной, или смутно верили в жуткую невыносимую смерть, чьё дыхание обливало ледяной стужей всю Русскую землю, доставая от Лубянских погребов не то что до Рязани, а то и до самого Магадана.

  Семёну, отцу Райкиному, по многодетности, всё-таки пятеро детей, на один день дали и кобылу с телегой и отгул, зная, что всё равно больше никто на покос к Дятловским угодьям не засмелится. Кто бы знал, что Сёма от нежданной радости в избытке куража аж три опушки срежет, и опрятными рядочками на сушку развилкует.

  После двух , по счастью опять же бездожденных дней, трудник наш подался за поспевшим сеном. Ушёл с утренней зорькой, от нетерпёжу без маковой росинки во рту, и Анна конечно после обеденной дойки снарядила к Семёну старшенькую со снедью — знала, что быстрая Райка не заплутает, к тому же до отца безоглядная.

  Девочка ещё издаля поняла по отцовскому мату, что наверно и еда то ему не в радость уже будет. Случилось наверно что-то. Но в ангельском возрасте своём, воспринимая белый свет, как бесконечную предстоящую радость, Раечка тут же выбросила из головы всё непрошено-гнетущее, оставив в душе лишь приближающуюся радость встречи с самым сильным и ласковым человеком на свете.

  Семён был в состоянии досадного отчаянья и полной беспомощности, связанном с неожиданной, как чирей на заднице вселенской катастрофой.

Не сдюжила совхозная телега Семёновой копны, дак и села осью на колею.

И ничем не снять уже. И вечер. И выбор таков, что не увести сейчас Веснушку, кобылу то есть во Власьево – задерут волки, задерут, тут и к бабке не ходи, а за кобылу в совхозе не рассчитаться до самой смерти, и копну оставь с телегой бесхозной – через час участковый наткнётся и статья: вредительство, или хищение народного... или ещё чего, по любому лагеря и детям ярлык – семья врага народа. Так что выпряг Семён помощницу сероглазую, перетянул копну вожжами на четыре стороны, привязал ремнём Раечку поверх накошенного и пустился помощи ради за четыре с половиной версты.

  Райка сначала съела яйцо, чувствуя страшные угрызения совести, самую большую драгоценность, что несла отцу. Детям-то яйца не давали, только мужикам для силы, но уж больно стало страшно и холодно. Ветер поднялся с Букрино и закатную алость стало заволакивать из-за глухой стены хвойной чащобы. Стала думать о разных чудовищах, про волков из Дятловского леса, которые, говорят, уже несколько человек съели за то, что они собирали у них маслята. И стало смеркаться. Рая клюнула носом.

Ещё раз, ещё. Всё как будто подёрнулось матовой марлей тумана. Толи вздремнулось, глаза открыла — темно, глаз коли в поле, повернула голову — в лесу заблудился свет. Такие странные неземные огоньки. Они бесшумно перемещались среди пушистых сосновых лап, загораясь то здесь, то там неяркими лампочками и постепенно приближаясь, пока наконец не окружили телегу пунктирным кольцом. Раечке в полусне всё казалось ненастоящим, и этот хоровод светящихся точек, и странное безмолвие леса, наступившее вдруг — ни птиц, ни даже кузнечиков, обычно оглушающих летнюю ночь словно не стало. Лишь какое-то окружающее дыхание. Частое жадное дыхание нескольких невидимых существ. И вдруг одна из парных звёздочек взлетает прямо к её лицу и сразу стала глазами.

Секунду, наверное меньше, или половину вечности Рая смотрела в бездну.

Там в глубине зрачков, безжалостных и взрослых был ад. Кромешная злоба, ночная охота мяса, безумная жажда крови, смерть. И тут же эти зрачки стали удаляться, а Рая почувствовала, как из под неё с шумным шорохом поползли охапки сухих купырей и кашицы, словно зацепленные вонзёнными в копну стальными зубьями. Потом этот странный звук, как будто что-то тяжёлое и живое стукнулось об землю. И вроде полухрап или полувдох, тяжёлый скрип зубной досады, острый запах ярости.

Теперь со всех сторон к Рае начали взлетать парные точки огоньков и чуть замерев невдалеке с хрустом зацепленной копны тут же стекать вниз.

  Это всё продолжалось в таинственном ритме повтора, и Рая думала, что спит, зная только, что ей нельзя соскользнуть с вершины копны, хотя телега наклонялась от этих соскальзывающих парных фонариков то туда, то сюда, и было трудно понять, за какую сторону хвататься.

  Закрытое тучей небо не пропускало на землю ни единого лучика, и Раечке казалось, что она просто никак не может открыть глаза, и потому она то и дело тёрла ни в чём не повинные веки маленькими кулачками.

  От усталости она свернулась в самый маленький комочек, каким она могла себя представить, изо всех сил вцепившись в перетягивающую вожжу, и вдруг почувствовала, что всё затихло. Несколько минут ничего не шевелилось, а затем начал нарастать вой. Сначала с одной стороны, потом вместе перебивая друг друга, смолкая на мгновение здесь, чтобы тут же быть подхваченным с другого бока, переливистый, хоровой, во все стороны нескончаемый, несмолкаемый, дикий вой волчьей стаи, окружившей добычу. И нельзя было не слышать, куда-нибудь деться от этого жуткого звука. Словно режущая ржавая пила раздирала Раю на тысячи окровавленных фрагментов. И сердце её окаменело. Страх настоящий, библейский, страх вселенский, ужас, которому нет конца сплющил её тельце в микроскопический атом оцепенения.

  Когда же этот кошмар ещё не закончился, наступило последнее испытание. Вожак организовал стаю. Они стали бросаться на телегу попарно с одной и другой стороны, раскачивая копну всё сильнее и сильнее и Рая уже почти перестала держаться. Но стало светать.

И крикнули петухи сначала далеко в Рождестве наверно, там во Власьеве, и вот уже совсем туточки за лесом видать в самом Дятлове у Захаровых.

Угольный волос ночи стал наскоро седеть, и Рая, внезапно оставшаяся

в мёртвом покое на верхушке своей вспотевшей от ночной влаги копны, ещё успела разглядеть сквозь предутренний туман опушки мышиные спины огромных, уходящих в чащобу сутулых собак.

  Рая подумала: хорошо хоть волки Дятловские меня не почуяли, а то бы и собаки эти с ними не справились, — и уснула.

 

  В эту ночь в своём кремлёвском кабинете никогда не спящий человек во френче мышиного цвета, не щадя здоровья работал до самого утра — нужно было подписать три тысячи смертных приговоров.

 

2013

 

 

 

 

ЛЕТУЧИЕ НА МАРС

 

  16 апреля 2026 года в четверг трое мужчин и две женщины, прошедшие тщательный отбор и получившие особо-специальную подготовку, покинули третью планету солнечной системы на космическом кластере «RED STAR», названном так непосредственно из-за цели полёта.

Корабль направлялся на планету Марс. Понятно что название сначала было «Бог Войны», но капитан настоял на «Красной звезде», ибо каждому летавшему знакома истина «Как корабль назовёшь…»

  Капитана звали Иваном, хотя настоящее его имя было Ивенс, в честь деда, доктора психоаналитика и антрополога из Риги, бывшей некогда одной из столиц великой советской империи. Иван же конечно не знал уже латышского, и внешне и по характеру был абсолютно русским. Ему было чуть за пятьдесят, что обеспечивало необходимое и достаточное наличие опыта действий в экстремальных ситуациях и оптимальное состояние здоровья зрелого мужчины, способного в течении ближайших десяти лет вынести нечеловеческие нагрузки, как физического, так и психологического характера, сопутствующие тому полётному заданию,

которое лежало у него в капитанском планшете под иконкой «Только для личного пользования». В этом задании Ивану отводилась важная, но недолгая роль. Он должен был доставить экипаж из четырёх человек на орбиту соседней планеты, организовать посадку на поверхность жилого модуля, кислородных креаторов, энергетического и биопищевого блоков,

а затем передать полномочия одному из глав двух семейств, которые к тому времени будут основаны парами прибывших на красную планету колонистов. На этом его миссия заканчивалась, и биологическая энергия его тела должна была быть переработана для обеспечения плацдарма теплом и радиосвяью, пока не выйдут на расчётную мощность основные энергетические станции. Говоря простым языком, последним пунктом его полётного задания являлось химическое разложение его биологической массы на активные элементы в экзотермокамере для дальнейшей аннигиляции.

  Зная об этом не понаслышке, родители Ивана латышка Елена Станчиц и русский Егор Графов на космодроме при проводах старались говорить мало, стоя неблизко, но всё время держась за руки.

Елена то долго смотрела на сына, то отводила взгляд, будто спрашивая окрестность, а как же теперь?

  Отец горделиво держал подбородок всё выше, поворачиваясь туловищем то вправо, то влево в поисках всеобщего понимания величия подвига его сына, и до последнего момента сдерживая предательскую каплю на щеке, так некстати вдруг обезобразившую всю торжественность мига.

  Родителей двух других мужчин и двух женщин на космодроме не было.

Посланники человечества на Марс были выбраны из числа воспитанников детских домов и приютов, как самые приспособленные к жизни в условиях

изоляции, привыкшие к лишениям всякого вида, и способные к ассимиляции всякого рода.

  Анна и Венера выросли в одном спецприёмнике под Владимиром, обязанные своими именами сентиментальным нянечкам в бушлатах, принимавших когда-то маленькие свёрточки найденные на улицах стопервых километров из рук небритых участковых.

— Эту вот утопить хотели в ванне, стало быть Анна.

— А вот эту под звездой нашли фанерной на свалке за клубом — Венерой назовём.

  Девочки эти стали отшельницами, ещё даже не зная значения этого слова, и потому росли умными, цепкми и сильными, как детёныши хищников, гордыми и безупречными, как потомки наследных принцев, добрыми и ранимыми, как любое, брошенное в бездну одиночества живое существо.

  В двенадцать лет Анна на спор могла не спать трое суток. Венера на масленицу сняла клетку с петухом с 14-метрового столба, при всех раздевшись до пояса, как мальчишки, чтобы не скользить по смазанной подсолнечным маслом глади уже начинающими явно обозначаться грудками. В шестнадцать обе стали рекордсменками области по стрельбе из автоматического оружия, в восемнадцать обе сдали досрочные тесты по математическому анализу. Обеих девочек эксперты всех на свете медицинских дисциплин и направлений признали здоровыми и годными для половой жизни в условиях внеземелья, что и требовалось от испытуемых особей человеческого рода в данном случае.

  О том, что тайно расцветало за крепкими стенками сердечных сосудов и прочным мышечным слоем молодых девических тел, никто не спрашивал.

В конце концов они хотели лететь, и это была единственная правда, которую им подарила родная планета.

  Летели и Пашка с Димкой. Они познакомились только на сборах.

Нужно было в первую очередь принять и выбрать девушек. А двадцать лет, а столько, а столько. И вот тебе выбор. Навсегда. А если ещё обоим приглянется одна и та же? Но Пашка был взрослее, хотя и тем же по возрасту. Он сразу отдал инициативу Дмитрию, зная заранее, что то заведомо выберет ту, которая ему Пашке не прокатит. Тут и думать было не о чем. Одно только имя Венера – спасибо, дорогие родители. Удачи

Вам, Дима и Вена! Мы уж как ни-будь с Нюрой. Пашка был отпрыском богатых родителей, он чувствовал кровь. Для него в матерной лексике на первом месте стояло слово «пролетарий», потому что именно с этим словом была связана гибель его прадеда, затем деда, а затем и родителей, а на втором слово «толерантность», значение которого он хотя и знал, но душою постичь был не в состоянии. Как можно мириться с тем, что твой сосед – идиот, или подлец, или насильник под предлогом, что ты — толерантный человек? То есть так и надо? Пусть так и будет? Господь терпел и нам велел? Логики такой Павел не просто не противился, но и как всякая цельная воспитанная личность, образованная во всех смыслах, не собирался ни понимать, ни тем более принимать за должное.

  Диму он отсюда считал заранее сопляком и лизоблюдом, поскольку тот с первых слов предложил:

— Давай как-то уживаться.

— Уживаться будешь ты, дружок.

Павел протянул руку, зная, что Дмитрий не посмеет не подать в ответ свою. Павел каждое утро делал апельсиновый фреш без блендера. Просто для зарядки выжимал десять плодов в ладонях до сухой мякоти. Дмитрий смотрел ему прямо в глаза.

— Я подам тебе руку, когда ты захочешь удержаться за неё, а не сломать.

Но взгляд Димы был очень жёстким, возможно чуть более жёстким, чем нужно в подобной ситуации. Они должны были стать командой, или даже друзьями. Им было поручено отвоевать у космоса новый порог, новую ступень, новый берег для всего восьмимиллиардного человеческого человечества. И то, что сейчас происходило между ними, было тем именно, к чему пришло это человечество в самом себе, и чем оно себя представляло в своей способности что-либо освоить, или что-либо осознать.

  Дима был интровертом с колыбели. Первое слово он произнёс в шесть лет, и оно было: admitting that this is the case. При том, что кроме редких «голосов Америки» в детдоме больше никто по английски не говорил.

  Подарив учительнице букет на первое сентября Димосик молча написал на доске полный текст Гаудеамоса бисерным латинским шрифтом, прочитал наизусть монолог Гамлета и письмо Татьяны к Онегину, после чего положил на учительский стол свой ничем ещё не замаранный дневник и попросил перевести его в пятый класс.

  Паша, при всей своей ненависти к ботанам и хлюпикам, не мог не признать неожиданной и странной власти мыслительного обаяния нового знакомого. Решая проблемы общения, как правило простым кистевым движением большого пальца, секретным приёмом из Джиу-Джитсу, который для окружающих незаметен вовсе, а на самом деле фактически ставит оппонента на паркет, Павел неожиданно для себя ощутил неведомую и необоримую силу, когда у него самого неожиданно чуть не подогнулись колени, а ведь Дмитрий просто смотрел ему в глаза.

  И Павел был вынужден что-то мол отвернуться и вроде найти ухмылку, но природная сила не подвела — он был растерян не дольше секунды.

«Гипноз?. Что это? — думал Павел, — Меня же готовили к интеллектуальному вторжению. Странно, — Павел не привык проигрывать, он моментально построил новый алгоритм поведения — расковылялся:

— Слушай, какая девчонка слева, — положил руку на плечо Дмитрия.

Он знал, куда нажать под ключицей. Сработало безотказно — Дмитрий беззвучно подогнулся. Победа? Но что такое? Подходит Венера. Она словно всё поняла. Но не к Паше а к Диме подходит. Слегка так чуть под руку Диму и как невзначай своей круглой грудкой по его локтю:

— Споткнулся? Я поддержу.

И Павел проиграл, хотя счёт был в его пользу.

Так выбрали пары, и этот кто сверху, вздохнул облегчённо. Не очень то просто решать человеческие жизни.

  Как всё там будет, никто конечно не знал, и все эти фильмы из детства

от Джеймса Кэмерона, когда разрезается плазменным лучом неведомая дверь, всё это было сейчас смешным и далёким от реальности, как для повзрослевшей девочки внезапно становятся смешными лоскутные платья её куклы с голубыми волосами и все эти россказни про волшебную дверцу за холстом в углу каморки. Ну потом конечно ещё этот брутальный Дизель со светлячками в банке — вот собственно и весь зрительный ряд оставшийся в головах первых реальных марсолазов. А то, что планета называлась красной, вовсе не означало, какого цвета пейзаж встретит заскучавших по твёрдой почве под ногами считай за полтора года в невесомости космических переселенцев.

  Но как то ещё эти полтора года только начались, и то, что в окошке отсека сейчас ты увидишь, когда отдалится планета Альма Матер, скорее всего будет просто сплошной чернотой с единственным белым эпицентром по имени Солнце, бессонно палящим в кромешных пустотах пространства, с безразличием жёлтого карлика минус 22-й звёздной величины наблюдая такой беспомощный, микроскопический, такой некосмический объект с надписью «Красная звезда» на борту, брошенный человеческими амбициями в пропасть самой бесконечности.

— Раз уж все познакомились, и что самое главное определились с диполями, я как капитан космического судна, обязан представить экипажу до этого засекреченную информацию. Наша цивилизация пока что не в состоянии построить корабль, способный доставить людей на Марс и вернуться обратно к Земле. Возвращение экипажа «Красной звезды» будет осуществлено только через несколько… возможно десятка лет, когда на Земле сумеют освоить более мощные двигательные системы на более коэффициэнтно-полезных видах энергии. Тогда прилетит смена. Чтобы дождаться новой команды экипаж «Ред стара», согласно принятой перед флагом космической конфедерации человечества присяге обязан:

Первое — в любой ситуации до последних секунд жизнедеятельности своего организма сохранять человеческое достоинство в высоком смысле этого слова, объяснять который не вижу необходимости.

Второе — несмотря на условия отсутствия гравитации и наличию неблагоприятного эмоционального фона, как можно скорее приступить к созданию биологического потомства, как в естественно образовавшихся парах, так и в случае неудачи в другой комбинации членов экипажа.

Участие капитана в этом процессе не предусматривается, поэтому вся надежда только на вас, господа Земляне. Адамы и Евы вы наши, прости Господи. От себя хочу добавить одну деталь из собственного жизненного опыта: дети рождаются от любви, а не от похоти. По другому не бывает.

Понять это вы не сможете, поскольку в церкви ни разу не были, просто примите это как данность.

 

  Иван погиб ещё до посадки на Марс при разогреве спускаемого модуля.

Последний пункт своего полётного задания он выполнить не успел. Просто заживо сгорел при аварии в топливном отсеке. Колонисты оказались на поверхности красной планеты вшестером, считая двух новорождённых – мальчика и девочку, как планировали.

  После первых нескольких часов интенсивной работы по сборке и ремонту систем жизнеобеспечения, запуску энергостанции, определению статусов координат и связи, вымотавших все силы у новых марсиан, решились на общий двухчасовой сон. Но никто не мог уснуть, как ни странно кроме двух маленьких комочков в специальных яйцеобразных капсулах с автономным обеспечением необходимого уровня давления, кислородной концентрации внутренней атмосферы, температуры и регенерации продуктов жизнедеятельности.

  Взрослые знали, что связь с Землёй потеряна, и это означало, что у первооткрывателей Марса не просто большие проблемы, а скорее всего неотвратимый информационный коллапс, который повлечёт за собой неизбежную тотальную изоляцию от человечества, как такового, а следовательно безвестную и бесполезную во всех смыслах смерть команды.

Базовый суперкомпьютер был разрушен. Рабочими оставались правда технологические процессоры, так что развёртывание лагеря происходило в соответствии с режимом оккупации. Размороженные от спор бактерии уже начали строить из грунта корпуса жилых и технических зданий. Роботы растягивали батареи фотоэлементов. Беспилотники устанавливали в атмосфере радиомаяки низкотемпературной плазмы для связи с геостационарными спутниками, установленными на орбите Марса за два предыдущих десятилетия автоматическими кораблями землян. Включалась органика. Под куполами желатиновых куполов, гигантскими полусферами раскрывшихся до самого горизонта ледяной в это время суток пустыни начали работу кислородогенераторы. Из транспортной секции посадочного модуля по радиальным направлениям, медленно и столь же неотступно поползли в неизвестность ленточные марсоходы на лыжно-катковых движителях.

— Ноулидж-накопители не работают, связь с «матерью» отсутствует, — сообщил бесстрастный голос бортового анализатора: возможно исчезновение источника сигнала от «матери».

— То есть нам никакого сигнала с Земли никто и не посылает, — как-то полушуткой заметил Павел, и тут же пожалел об этом.

— Вена, ты хотя бы сказку о рыбаке и рыбке помнишь? Чтобы дочери на ночь рассказывать, потому что ни книжек, ни интернетбиблиотеки у нас не осталось. — как обычно моментально оценив ситуацию, разрядил обстановку «толерантный» Дмитрий.

— Я Евгения Онегина знаю, — растеряно ответила Венера.

— Отлично! С сегодняшнего вечера начинаешь записывать по памяти первое художественное произведение для будущего главного книгохранилища планеты Марс.

  В юмор, похоже никто не въехал.

— Я Лермонтова знаю где-то треть избранного.

— А я знаю бензольное кольцо, — с издевательской серьёзностью продолжил Дмитрий, — Надеюсь все естественно помнят наизусть книгу книг. Ведь по-хорошему первым делом надо бы воссоздать Библию. Я мог бы применить свои знания в арамейском языке.

  Тут уже все посмотрели друг на друга. Анна в осуждающей ухмылке начала качать головой, схватила со стеллажа что-то тяжёлое, — Ух и гад, шут гороховый!

— Спокойно, мадам! — предупреждающе поднял руку Дмитрий, — Невесомость осталась в прошлом, прошу на это обратить самое пристальное внимание. У нас теперь хоть и втрое меньшее, чем на земле, но всё же гравитация. Так что предметы брошенные в гневе снова обрели свою удивительную способность наносить физический ущерб для здоровья и моральный для психики, не побоюсь этого слова, ЧЕЛОВЕКА.

Что совершенно лишнее, если он хочет дожить до ста лет без бед, как говорили кавказские аксакалы, перестающие считать количество прожитых лет после ста тридцати. Кстати это становится очень актуально, если учесть, что марсианский год в два раза длиннее земного. По марсианскому календарю наши отпрыски через полгода начнут говорить.

Чуть не забыл. Не пора ли открыть биокапсулы. Пора определиться с именами первых марсиан.

Только не это, Анна, только не это, я верю, что ты читала Библию, но боюсь, что нескоро ещё «на Марсе будут яблони цвести», а без яблока и вся история теряет смысл.

  Тут уже все наконец рассмеялись, не в силах сопротивляться эмоциональной энергии Дмитрия.

  Когда новорождённых освободили от систем жизнеобеспечения и положили на пелёночный стол, мальчик и девочка спокойно улыбаясь кому-то во сне поднялись над одеялом и стали плавно летать в отсеке.

Они были зачаты в невесомости.

 

2014

 

 

 

 

КРАН

 

  Вообще, я конечно, знал про краны кое-что, но не думал, что столкнусь с ними настолько непосредственно. Мы уже полгода жили без мамы, и вдруг отец объявил о том, что он ложится на операцию. Тем более, клиника в Александрове. Потому что у нас такой аппаратуры нет. А там лазеры и всё такое, вобщем очередь подошла, и нужно присутствие близкого родственника.

  Поехали с утра на электричке, там по городу такие странные малогабаритные и ещё более маловместительные автобусы, идущие непонятными маршрутами по ещё более малоасфальтированным улицам, между одинаково покосившимися, утянутыми по самые завалинки в землю толи временем, толи перестройками нашей жизни убогими домами с облупленными наличниками. И я совсем потерял ориентиры, хотя казалось, за полтора десятка съёмок и праздников знал это город наизусть.

  Но внезапно стряслось, что всё мною знаемое — лишь вершина айсберга, как принято говорить в газетных статьях о коррупционных заговорах. Выяснилось, что пресловутый город Александров – это отнюдь не знаменитая опричная столица великого русского царя с белокаменным кремлём и монастырскими тропинками, и не всем известный бренд национального антидепрессанта в прозрачной поллитре с позолоченной фольгой на отверстии. Когда мы с отцом наконец добрались до места, изрядно поныряв по трущобным лабиринтам старого города, я с неуютом для себя отметил, что дороги не запомнил вовсе, и обратно до вокзала вернуться без активной посторонней помощи будет также непросто, как отыскать без непальского проводника спуск с Анапурны.

  И вдруг, этот спальный район, совсем, как в Москве, сахарные многоэтажки, какие-то магазины и детские коляски, коляски и в них дети, и вокруг колясок тоже дети, и между колясок дети. Я даже подумал вдруг ненадолго, что мир подобрел, и всё ещё наладится на этой планете, но это было ложной и коварной «Фата Марганой» зловещего логова грозного царя, через пять веков всё ещё витающего тенью над проклятым местом.

  Как-то странно оказалось, что даже в лифт нужно отстоять очередь, а лестничные марши зачем-то закрыты ажурными кованными решётками.

После подъёма на четвёртый этаж, где собственно и таился коммерческий цех лазерной офтальмологии, стало ясно, что вернуться теперь обратно в город, практически можно только выбросившись из окна, но и этот вариант вскоре пришлось отбросить из-за отсутствия ручек на оконных стеклопакетах. Я подумал, что это неслучайно, возможно кто-то уже пытался покинуть этот приют таким образом, и теперь старожилы заведения опасливо обходят вмятину на асфальте ещё заметную по небольшим трещинам от упавшего тела. Вторижды, словно невидимая сила отрезала выход. И главное — при регистрации выяснилось то, о чём почему-то не было ни слова в предварительных телефонных переговорах отца с заведением — положить человека старше семидесяти лет, в силу возраста нуждающегося в постоянном наблюдении, можно только с сопровождающим. Таким сопровождающим мог быть только я.

  И это был удар под ложечку. Не потому конечно , что мне было тяжело побыть с папой в этой клинике несколько дней, но это был четверг.

  Четверг — день прямого праймтаймового эфира. Эфира, проплаченного в рамках предвыборной компании по самым официальным и государственным договорам, эфира, о котором было известно за месяц, и отменить который было просто невозможно, не потому, что это грозило миллионными штрафами и увольнением десятков сотрудников, а просто невозможно вообще, как понятие. Как невозможно плюнуть на чью-нибудь могилу, как невозможно ударить женщину, как невозможно уснуть на школьном спектакле, в котором главную роль играет твоя внучка.

  Но тут то и крылась фатальность события. Я не мог оставить отца, а значит не мог приехать на вечерний эфир. Кроме меня за режиссёрский пульт мог сесть ещё один человек, но он был в Египте, и при тотальной загруженности Каирского аэропорта никак бы не успевал в Посад к двадцати часам вечера, особенно если учесть, что ни он, ни даже ещё и никто, кроме меня собственно, и не знал, какой отстой навис над нашим

вечерним бродкастингом. Девочка, знакомая с кнопками на консоли панасоника по утренним эфирам, недавно уволилась и по вечерам работала в ресторане. Это был инфаркт ситуации. Конвульсиум перспективы.

Конечно Боков удар принял. Адекватно, без визга, лишь в сторону от трубки скрипнув зубами. Но он всегда понимает, что серьёзно, а что нет.

И взял на себя.

  Мы с отцом оплатили два места в свободной палате до понедельника, и пошли заселяться. По неожиданности у меня не было с собой ни смены белья, ни бритвы, ни зубной щётки. Но самое несмешное, у меня не было с собой зарядки для телефона, и он, словно зная об этом, и решив показать, кто в квартире главный, начал на глазах выключать эти свои чёрточки из индикации заряда.

  Через несколько часов маленькая радиостанция в моём кармане исчерпает энергетический ресурс, отключится от своих сотовых вышек, и оставит нас с отцом в стороне от внешнего мира.

  Внезапно по залу ожидания, как я мысленно назвал для себя помещение с дермантиновыми креслами, словно специально сконструированными для малокомфортного и многочасового массажа ягодиц самого разного человеческого происхождения, нуждающегося в улучшении совершенно другого органа принадлежащего им тела, то есть как ни смешно, именно да, в голове мой стала крутиться эта пошлая сентенция из детства, мол я тебе глаз на анализ натяну, пронеслась муторная волна оживления. Послышалось: пирожки…пирожки…какой-то бред, дурной болезнетворный сон. И будто в столовом зале тут на этаже сейчас будут пирожки. И это так важно для всех постояльцев, вообще для всего состояния мировоззрения, для мира и зрения, поскольку все здесь находятся именно потому, что им недостаёт того или иного.

  Нельсоны и Кутузовы в своих кокетливых повязках дружно потянулись к пищеблоку. Мы с отцом заказали комплексный обед. Пирожков нам не досталось, и я воспринял это, как добрую примету, но всё уже было в режиме нон-стоп реалити-шоу.

  В палате нас ждал товарищ по несчастью, благообразный Хемунгуэй в коричневом халате с вельветовым хлястиком, и тоже из Загорска, по старому отрекомендовался «Скобянский ветеран» Посадского значения.

Они с отцом закономерно обнаружили общий язык, и завязалась обстоятельная беседа, само собой о глазных яблоках, достижениях западной медицины и ценах на лекарства. Но то, что я услышал, оказалось ещё одним ударом в солнечное сплетение. Из разговора выяснилось, что отец уже много лет видит только одним глазом, но умудрился скрыть это ото всех, чтобы только не узнала мама. Это было бы конечно страшным испытанием для еле работающего сердца его любимой женщины, и отец всеми силами пытался уберечь её от удара. Пытался до последнего продлить её жизнь, и нёс свою беду молча, совершенно один, не позволяя себе ни с кем, даже с самой близкой для него дочерью Наташей поделиться этой ношей.

  Больше того, он все эти годы по каким-то щепоткам, дабы мама не заметила утечки из семейного бюджета, копил деньги на операцию.

Пятнадцать тысяч — реальная сумма на тот момент. Лишь через полгода после ухода мамы он записался к врачу.

  Сейчас в палате отец передал мне стопку аккуратно сложенных купюр, чтобы я расплатился, когда ему сделают пересадку хрусталика. Сосед, который уже прошёл операционную и считал себя экспертом по катарактам и глаукомам, убедительно успокаивал, что процедура совершенно безболезненная и весьма остроумно повторял:

— Глазом моргнуть не успеете.

  Отца поставили последним в очереди из за особой сложности его случая, а проще говоря из за вопиющей запущенности болезни. Но мы и представить себе не могли, какое страшное испытание ему предстояло вынести этим вечером.

  Вместо сорока минут прошло уже больше двух часов. Я не мог сидеть в палате. В опустевшем холле оставались ещё толи администраторы, толи кассиры, толи уборщицы. Женщины как на подбор суровые по причине своей нервно-паралитической работе с населением. Кстати они возненавидели меня ещё утром, когда заметили моё замешательство при необходимости остаться в клинике с отцом на несколько дней. Конечно они воспринимали меня, как современного подонка, сына, который хотел сбагрить родного отца на казённую койку и бросить на произвол судьбы в незнакомом городе. Теперь они по всему вообще были в досаде. Рабочий день давно закончился. Наверно дома мужья да дети некормлены.

— Пора бы расплатиться, молодой человек, — зная, что неправа, и потому с ещё большим вызовом процедила седеющая дама за административным столиком.

  Я в дураке, на нерве, глупо поднял тона:

— А папаню то верните, папаню верните...

Побежал в палату, схватил купюры, принёс, подписал не читая.

Отец вышел еле живой, словно после свидания со смертью. Бред продолжался. Оказалось, что у него ещё до операции зачесался нос, и это обернулось двухчасовой нечеловеческой пыткой, поскольку не только голова, но и руки пациента при такой прецезионности инструмента во время проведения операции намертво фиксируются специальными скобами.

  Отец или уснул мёртвым сном, или не мог двигаться, истерзанный пережитым истязанием. Я погладил его мокрый лоб. У меня всё внутри жгло. Я никак не мог понять, что происходит. Мы оказались в каком-то гоголевском нелепом несуразном кошмаре так внезапно и непоправимо.

Вот тогда то я впервые увидел его. Конечно, я ещё днём видел его в окошке, когда нашёл на подоконнике кем-то оставленный томик

Тургенева, Господи, неужели ещё кто-то читает Тургенева в этой стране, хотя кого же ещё и читать на больничной койке. Этот томик, такой простой, в дешёвом переплёте, типа «школьная библиотека» ещё сразу показался мне неким сталкерским приветом. И тут я поднял глаза.

Это была огромная современная махина, установленная для возведения двадцатичетырёхэтажного дома, что было понятно по уже построенным, рядом стоящим зданиям. Но тогда днём он как то весь суетился, что-то таскал на стреле, вертелся, кому-то послушно угождал, словом был совершенно не интересен. Теперь на фоне пылающего закатом запада, он высился, как окаменевший от взгляда Медузы Атлас, могучий титан, держащий на плечах всю небесную сферу, и я не сразу понял, что именно так потрясло меня в этой картине.

  Это была крошечная фигурка, которая медленно двигалась вниз по бесконечной лестнице внутри башни. Эта крошечная живая корпускула и была сердцем могучего монстра, его мозгом, квинтэссенцией, его пятым элементом, трансцендентным существом. Было не различить, кто это, мужчина или женщина, я почему-то был уверен, что женщина, ибо только женщина, хилое подветренное существо способно манипулировать армиями, управлять империями и командовать могучими венценосцами.

И сейчас, когда она покидала этот кран, он безмолвно и торжественно прощался с жизнью. Умирал. Долго, я не догадался засечь. Минут сорок, как мне показалось. И когда эта точка исчезла, соскользнув с последней самой нижней ступени, он стал просто куском железа, мёртвым и бессмысленным, как ржавая каланча на окраине современного города, где о пожарах давно узнают со спутников.

  В десять последний персонал покинул злополучное здание. Постояльцев заперли снаружи и отключили основные электроцепи. Очевидно на круглосуточную охрану в бюджете клиники денег не предусматривалось.

Мы остались заживо замурованными в пустом небоскрёбе при свете дежурных плафонов. Я обошёл всё здание, зияющие коридоры, обесточенные лифты, спящие палаты платного отделения.

  Я отключил телефон, чтобы батарея не расходовалась на скрининг, и можно было бы ещё один последний раз активировав его, сделать экстренный звонок. Но тем самым, конечно, мы становились полностью недоступны для всех знакомых и родных.

Внезапно вопреки всему, после двух месяцев беспросветных дождей и унылого ветра, ноябрь вернулся в бабье лето. Солнце, как в августе.

Днём я смог выйти на улицу, купил зубную пасту, бритву, колбасу, водку.

Салонов связи в районе не оказалось, робкая надежда купить зарядку умерла в страшных мучениях.

  А перед этим я всё утро смотрел, как поднимается на кран чёрная фигурка. Потом его туша заколыхалась и ожила. Отец почти всё время спал. Я читал давно забытого Тургенева. А вечером фигурка стала спускаться. И так повторялось сутки за сутками. На четвёртый день мне разрешили поехать в Посад за машиной, чтобы забрать ещё ослабленного папу домой.

  Понедельник, середина дня, электричка была почти пустая. Этот вагон вдруг поразительно напомнил мне одну сцену из фантастического японского картуна «Унесённые призраками» Показалось, что я возвращаюсь из затянувшегося сна в привычный реальный мир.

— Осторожно, двери закрываются. Следующая станция Арсаки, — без малейшего стеснения зевая в микрофон, сообщил равнодушный голос,

и вдруг, испугавшись, словно его расстреляют, спохватился и сразу дико:

— Ой, нет, Нет! В Арсаки без остановки, в Арсаки без остановки.

Опять открыли двери, очевидно выпуская тех, кому в Арсаки.

— Час от часу не легче. Когда же я проснусь? — подумал я и включил телефон.

 

2014

 

 

 

 

 УКУСОТЭ

 

Су- Кен-Сын не знал своей матери. Он был воспитан великим сэнсэем Укусотэ в горах Ёку-Суку острова Сикоку и стал великим воином.

В стране восходящего солнца его искусство было одним из самых почитаемых и столь же таинственных. Но если кэмпо и сэмбо, нагината, каратэ, джиу-джитсу и айкидо всё ещё широко известны и даже распространены в среде рыцарей-самураев и их же криминальных собратьев из тату-клуба «Якудза», то этот вид единоборств был не просто засекречен, как стратегический резерв квантунских армий, а изначально являлся высшим пренаивысшим знанием, эзотерической субстанцией, трансцендентным понятием нации, идолом тех, кто родился с отметиной поцелуя бога на темени во имя постижения сути ЗУБА. Суть зуба, или укусотэ – главная философическая парадигма дальневосточных язычников. На этом учении собственно базируются основные течения восточных мудрецов, в доказательство чего можно к примеру навскидку процитировать того же нашего Басё в его главной хокку

 

  «Холодный горный источник

  Горсть воды не успел зачерпнуть,

  Как зубы уже заломило.»

 

Сакраментальное значение зуба пришло на острова великих Суматори ещё в средние века из неведомых земель Австралийского континента, когда до открытий Джеймса Кука гряло почти шесть столетий. Но ныряльщики за жемчугом, способные задерживать дыхание до нескольких минут, уже в те замысловатые времена могли общаться друг с другом посредством так называемой КНЧ-волны (Крайне Низкая Частота).

Это то, чем разговаривают дельфины, слоны и всякие приматы отказавшиеся от голосового аппарата ещё в докембрийский период.

От австралийских ныряльщиков японцам стало известно, что некий бог, по имени Кен-Гуру, имеющий при себе сумку, отнюдь не собирает в неё разные припасы на голодный год, хотя и стоило бы, особенно если учесть, что именно от голода он и умирает. И казалось бы, живи себе, да радуйся бескрайним австралийским равнинам, устланным бескрайними зелёными побегами вечно-молодого горошка, так нет, чуть тридцать исполнилось, и в ближайший овраг на съёдение тасманскому волку. А всё потому лишь, что от жёсткости австралийской флоры стираются зубы прыгучего зверя. Он просто больше не может жевать этот степной хворост и умирает от голода, как постаревшая проститутка на задворках розового квартала нидерландской столицы.

Так образовался культ зуба, а вслед за ним рыцарский орден, мало кому известный до сей поры, в отличие от Тамплиеров или Мальтийцев или тех же госпитальеров, имеющий свой , зашифрованный в готических фолиантах факсимиле: орден Дантильеров, то есть орден носителей мудрости зуба. Или зуба мудрости, как потом стали говорить детям, что бы не спрашивали, откуда они берутся.

Рыцари зуба и стали впоследствии первыми поборниками чистой культуры, создавшие такие атрибуты нравственности, как зубная щётка, зубной порошок, зубная паста и стерильная зубочистка, мелирование, зубопротезирование, мосты, пломбы, бормашины и фарфоровые коронки.

К чести рыцарей, на их вооружении не состояли ни кованные кирасы с замысловатыми забралами, ни дублёной кожи щиты, ни панцири морёного дуба, ни ручной работы кольчуги с ажурными арабесками по воротниковой зоне.

Лишь крест на груди и тридцать два перламутровых отростка на челюстях были оружием бойца. На турнирах Шервурда порой славился рыцарь зуба, летя на коне с распахнутой грудью, когда за несколько дюймов до наконечника стального копья соперника, срывал с головы шлем, обнажал сверкающие жемчужной белизной резцы, клыки и коренные, так что ослеплённый наездник падал от ужаса и восторга вместе со всеми латами в грязь поражения.

Закрытые касты ниндзя продвинулись ещё глубже. В подземных садах Фудзиямы, выращивая сталагнаты подобно зубам дракона на сводах пещерных церквей, отшельники научились воспитывать детей с особым прикусом рта. Этих детей, взятых от самураев, совершивших священную церемонию харакири, кормили исключительно бамбуковым стеблем, сначала юным и зелёным, словно спаржа, затем костенеющим, как ботва американского картофеля, а к шести годам мальчик УКУСОТЭ мог уже спокойно перекусывать дюймовый шланг пожарного брандсбойда или скажем ствол впервые зацветшей сакуры.

В свои семнадцать с небольшим Су-Кен-Сын, ученик школы Зуб-Да-Ю, на спор перегрызал горло взрослой козы, играючи пережёвывал связку колючей проволоки из музея битвы при Пёрл-Харборе времён второй мировой войны, и знал до двух сотен боевых укусов.

 

Сегодня он принимал крещение смертью.

Две системы, два равнопочитаемые направления,

Школа Клыка – Уй-То-Вам

И школа Резца – Уй-Бы-Сним

Встречались, чтобы раз и навсегда поставить точку в старинном споре, какими зубами человек должен жить дальше.

Су-Кен-Сын волновался впервые в жизни. Казалось, что зубы слегка запотели у него под крепко сжатыми губами, и рыцарь боялся выдать раньше времени весь ужас наточенных заранее костных лезвий своей смертоносной пасти.

Он ещё не знал, что на встречу с ним прислан легендарный… и тут объявили:

В синем углу мастер непобедимой ярости Раз-Ен-Бай !

Су-Кен-Сын примерно этого и ждал. Он вздрогнул, но не от страха, а от мысли, что сейчас ему предстоит показать всё, чему он научился за долгие годы.

Мысленно он выбирал тактику сражения.

— Раз-Ен-Бай выше ростом, значит можно сразу попытаться укус в ярёмную вену. Но он тоже об этом думает, да это видно по стойке. Значит зайдёт справа в сонную артерию. Хорошо, я сделаю вид, что попался и тогда уже он будет у меня под ухом. Я развернусь корпусом и сразу вырву ему ноздри. Допустим, он тоже не промах. В любом случае, я срежу кусок кожи у него с лица, а это уже кровь, он почувствует боль, растеряется. Тогда я откушу ему мочку уха. И всё.

Каждому известно, что ушная раковина человека повторяет в своей форме человеческий эмбрион в матке, где мочка уха это голова. На этом собственно основано учение об иглотерапии. Откусить мочку — всё равно что отрубить голову. Именно это пытался сделать Тайсон в легендарном поединке с Холлифилдом, но потратив себя на обычные боксёрские уловки, не сумел в точности воплотить в жизнь знания, полученные им от чернокожей пробабки, на его глазах кстати перекусившей черенок лопаты, которым якобы некогда на неё замахивался Луис Альберто.

Су-Кен-Сын был в лёгкой растерянности:

— Может быть плечо, ключица, приём Суареса на чемпионате мира по футболу в 2014. Тогда Кьеллини чудом избежал смерти. На плече, возле лопатки находится невидимый нерв, отвечающий за оргазм во время коитуса. Точечный удар клыка и никто даже не заподозрит, что здоровый с виду мужичина умер в поту собственной похоти от разрыва аорты.

Су-Кен-Сын провёл по кромке зубов наждачной поверхностью специального абразивного носового платка, Он знал, что делать.

 

Он вспомнил свой главный запасной приём. Из школы ногтя.

В своё время в Оклахоме не одна Секвойя рухнула, как подкошенная после молниеносного движения его секущей ступни с бритвенным лезвием большого пальца.

И тут раздался голос с галёрки:

— Ну хватит уже сопли жевать, В зубы ему, в зубы!

Рефери опустил на голову заранее приготовленный мотоциклетный шлем, обмотал шею противопожарным асбестовым одеялом и дал отмашку.

Нет на свете звука более сближающего, чем треск сцепившихся челюстей.

 

2014

 

 

 

 

ОСТОРОЖНЫЕ ПОСТУПКИ

 

В осторожных поступках я очень преуспел.

Я всегда, когда только говорят: Соверши уже поступок, — но не говорят какой именно, совершаю поступок очень осторожный. Например, если нужно поставить на место зарвавшегося начальника, я предварительно договариваюсь с ним, где, когда, и в чьём присутствии я отвешу ему пощёчину. При этом, естественно мы тщательно определяем с ним ответную фразу. Здесь очень важный момент: во первых, как меня зовут, чтобы он, перехватив руку и глядя на камеру:

— Акакий Акакиевич, Вы совершенно правы в своём негодовании! На Вашем месте я поступил бы точно также. Доколе терпеть мздаимство чинуш, но сейчас вот, удерживая десницу карающего гнева в нескольких вершках от щеки своей, позвольте признаться, что эти ланиты никогда бы не вынесли румянца позора от принадлежащих им рук, замаранных незаконной сделкой.

  После чего Акакий Акакиевич по сценарию на вторую камеру, упав целует незапятнанную руку начальника и в искреннем раскаянье:

— Я оскорбил чистую душу — пойду сопьюсь!

Тут уже надо более аккуратно. Тут уже можно и загреметь вам прямо в покойницкую, если без осторожности. Потому что печень то – она своя, а не начальника. И когда ты сказал : «Сопьюсь» , а денег то на это во первых тоже где-то ещё бы и немало, во вторых орать по ночам, по мордасам от соседей, кровью харкать в подъезде, ползать в ремнях по койке психдиспансера с пеной у рта выкрикивая имена родственников по линии маршала Катукова, то тут надо уже искать какие-то галсы, какие-то скажем прямо дипломаты, негоцианты какие-то вобщем.

  А женщина эта жирная, как на зло так и прёт:

— Брать то будете?

  А чё брать-то, если небось палёная, и как её потом докажешь, и сколько надо выпить, чтобы спиться, но чтоб ещё потом проснуться, и чтоб ещё опохмелиться, и чтобы ещё было бы на что, и что ещё главнее, чтобы было с кем, потому что если этот, кто её с тобой пил уже и ни закуски и ни опохмелки не просит. И не потому, что спросонья, а просто уже ушёл. Только шинель осталась. С биркой «Акакий Акакиевич».

  Тут ещё как заосторожничаешь, забережёшься.

  А если коньяк, то вообще тревожно. Его надо хлестать не градусами, а звёздами, а со звёздами, как известно из одной популярной некогда песенки

быстро сгорают, не долетают до берегов земных, что мы и наблюдали не раз и не два в отношении многих, на кого сама звезда собственно и намекала. Кто-то выкинулся с балкона, кто-то ударил в грязь лицом.

Кому-то пришлось менять зубные коронки, кому-то жену, кому-то даже любовницу, делая, однако, это очень осторожно, ибо только осторожность в нашем мире стрессов, форсмажоров и критических дней может уберечь от необдуманных решений и неприличных протеканий.

  А то ещё вспомнить, один как-то при всех:

— Пойду застрелюсь ! — и что в итоге? Хоронят в железном гробу на глазах всей столицы, везут на железной платформе, все рыдают, даже Лиля:

— Володя, ну разве так можно стреляться? Так неосторожно? Ну мы же тебе говорили, аккуратнее, тише , спокойнее. Ты же не враг себе. Ты же пиит. Вот теперь он в могиле спит, и по небу в сиянии бродит. Рядом Джек Лондон ходит с пакетом кокаина в жилетном кармане. Чуть поодаль Хемингуэй с кольтом, слева Марина с верёвкой от чемодана, которую на вокзале ей подарил Пастернак.

С кровью на выбитых пулей зубах

тут Гумилёв, Там Есенин, он тоже

неосторожен, неосторожен.

Я на кровати проснувшись у Любки,

Мысли мытарил, какие поступки

Неосторожные мы совершаем.

И всё причитаем, что умираем.

 

2014

 

 

 

 

ТОНКИЙ ЛУЧ

 

Сказка для театра

 

 

Действующие лица и исполнители:

 

Снежинка – мечтающая лошадь, живущая на Фестивальной

 

Горка «Скобянка- Звёздочка» топологический объект, преобразующий катание на санках в висячий детский смех.

 

Полина-Грусть – девочка с улыбкой, которую она пытается найти

после того, как положила «не помню куда»

 

Грыжа – живая хитрая шкура лисы, сбежавшая с мусорных баков

 

Высокое напряжение – вечно гудящая подстанция с плакатами «Убъёт»

 

Ток – бегущий по проводам линии электропередач, влюблённый в Полину Грусть, не зная, что любит только её улыбку

 

Телескоп – никому не видимый прибор оптического назначения,

глядящий сверху вниз из чердачного окна

 

Марина – актриса театра «Ковчег», играющая роли разных животных,

чем заслужившая их уважение и подчинённость

 

Лёгкий снежок – не знающий сам себе цены атмосферный осадок,

способный обеспечить санное скольжение по горке

 

Сидячая собака главного замка (ударение сзади) – повелитель гаражного лая

 

Бродячая собака – по преданию питающаяся битым кирпичом и

способная превращать капризных детей в паровозные гудки

 

Неопытный волшебник – обладатель шапочки цвета битого кирпича

 

 

 

 

(Мусорные баки)

 

 

ГРЫЖА

 

О, люди! Вот ваша благодарность, вот плата за верную службу,

За то, что столько лет я согревала ваши шеи в зимнюю стужу, за то, что столько лет болталась воротником на ваших польтах.

За то, что месяцами томилась в тёмном шкафу, истязаемая безжалостной молью. Выбросили на помойку, как старую портянку. И за что?

За то, что кто-то изгрыз новую заячью шубу, повешенную рядом.

А кто видел, что это я? У них же только подозрения. А меня на

помойку. И опять всё из за зайцев. Ох, ненавижу зайцев. Ох,

с каким удовольствием я бы ещё раз изодрала эту заячью шубу.

Ну ничего, ещё посмотрим, кто кого.

Я тут порядок наведу. Хватит мне по шкафам да по помойкам развешиваться. Навещу-ка я для начала своего старого друга

Телескопа, которого ещё до меня из дома выкинули всего лишь за то,

что он любил подглядывать в чужие окна. Много раз я слышала,

как его отправили на старый чердак брошенного дома на «Кирпичке».

Он то мне и расскажет, как пострашнее отомстить за наши с ним

Унижения.

 

 

(Чердак дома на «Кирпичке»)

 

 

ТЕЛЕСКОП

 

Ну, здравствуй, старуха, рыжая бестия! Видел, видел, как тебя сегодня на помойку выкинули. Я всё вижу, всё что вокруг происходит.

Кто куда ходит, с кем ходит, зачем ходит, когда ходит в этой стране.

 

ГРЫЖА

 

Расскажи, расскажи, в какой такой стране?

 

ТЕЛЕСКОП

 

Это место называют «Страна висячего детского смеха».

Это из-за горки, которая так хороша и так в меру крута и в меру полога,

что изо всех окружающих посёлков сюда собираются дети кататься на санках, и смех их так чист и звонок, так беззаботен и искрист, что даже

ночью, когда все уже спят, он остаётся висеть в воздухе над пустырём,

словно невидимое вселенское счастье.

 

ГРЫЖА (в раздумьи)

 

Вселенское счастье

 

ТЕЛЕСКОП

 

С северо-запада это место окружает посёлок «Звёздочка», на востоке

расстилается «Скобянка», а на юге возвышаются старые страшные

бараки-призраки Кирпичного завода, отделённые от поля непроходимой

трясиной и буреломом. Это «Пуховитая падь», болото вечных камышей,

жилище «Сгущенного тумана».

 

ГРЫЖА

 

«Сгущенного тумана»?

 

ТЕЛЕСКОП

 

«Сгущенного тумана» — непроницаемой суспензии, которая, как дракон

пожирает висячий детский смех и застилает мировоззрение.

 

ГРЫЖА

 

Это что такое это застилает «Мировоззарение»?

 

ТЕЛЕСКОП (отмахиваясь)

 

Ну это такое зрение, вобщем когда не только глаза,

но и души ничего не видят.

 

ГРЫЖА

 

О, это вот хорошо, это как раз то, что нужно. Это значит и Ёлку

никто не увидит, и даже новый год никто не увидит. И все останутся

в прошлом году, все станут «второгодники». Ох, ты молодец

Телескопчик. Ну как же, ну как же нам этот «Сгущенный туман»

разбудить то? Говори скорей, то щас наглазник тебе на окуляре

отгрызу.

 

ТЕЛЕСКОП (обиженно)

 

Я щас вообще ничего говорить не буду.

 

ГРЫЖА

 

Ну ладно, ладно – шутка. Дай-ка я с тебя пыль смахну.

У меня хвост мягкий, пылесобирающий, пылеудаляющий.

Ну как, приятно? Рассказывай давай!

 

ТЕЛЕСКОП

 

«Сгущенный туман» поднимается от «Гаражного лая» - это когда

все бродячие собаки, живущие в трущобах «Октябрьских» гаражей и сараев, рыщущие в руинах брошенных домов и подвалов начнут

лаять до хрипоты, стараясь перелаять друг друга с одного конца

пустырей до другого и родят лавину лая, которая низвергнется

в «Пуховитую падь» и разбудит «Сгущенный туман».

 

ГРЫЖА

 

Ну и что же надо сделать, чтобы они залаяли, эти собаки трущоб?

Это что ли им кошку на берёзу посадить посредине поля?

 

ТЕЛЕСКОП (невозмутимо)

 

«Гаражным лаем» заведует «сидячая собака», хранительница

ключей главного амбарного замка (ударение сзади) гаражного

кооператива. Но чтобы с ней договориться, нужно сначала

что-нибудь у кого-нибудь украсть.

 

ГРЫЖА (смеясь)

 

И ей отдать что ли? Чтобы подавилась?

 

 

ТЕЛЕСКОП

 

Нет, просто чтобы заслужить её уважение. У сидячей собаки

никто ещё никогда ничего не украл. В стране висячего детского смеха

вообще никто никогда ничего не крадёт. У всех и так всё есть.

 

ГРЫЖА

 

Ну что же, твоё слово, товарищ Рыжий вор. Уж я то найду чем похвастаться перед любой «сидячей собакой»

 

 

 

(Балкон Полины-Грусть)

 

(Ток на проводах поёт песню об улыбке, Полина развешивает

постельное бельё)

 

Как утренний воздух прозрачно и зыбко

В шелка и парчу одевая балкон,

Выходит на свет неземная улыбка,

Выходит на свет и садится на трон.

 

Она расцветает, как белая роза,

Мста, как рассвет, голуба, как сапфир,

И тихо грустит на плече у мороза,

И тихо собой наполняет мой мир.

 

Не каждому в мире такое досталось,

Не каждому в жизни такое дано,

Чтоб каждое утро ему улыбалось

Одно совершенство и счастье одно.

 

Как утренний воздух прозрачно и зыбко

В шелка и парчу одевая балкон,

Выходит на свет неземная улыбка,

Выходит на свет и садится на трон.

 

 

 

ПОЛИНА-ГРУСТЬ

 

Как хорошо ты поёшь, жаль, что я не могу тебя видеть.

Я даже не знаю, как тебя зовут.

 

ТОК

 

Меня зовут Ток. Я бегу по проводам. Для обычного человеческого зрения

я невидим, но это я зажигаю лампочки в домах и гирлянды на ёлках.

Однако, кто ты, незнакомка? И где же улыбка, которая каждое утро

выходила на этот балкон прежде, и которую я полюбил всей душой?

 

ПОЛИНА-ГРУСТЬ

 

Я – Полина-Грусть. Вообще-то раньше я была просто Полина,

«девочка, которая живёт с улыбкой», которая каждое утро

вешает на балконе свежевыстиранное постельное бельё и уходит обратно

в балконную дверь, чтобы учить английский язык, иначе чтобы ей ещё

делать в комнате, где счастливы только пауки и гортензии.

Но вчера я наверно положила улыбку «не помню куда», и теперь

Меня зовут Полина-Грусть.

 

ТОК

 

Бедная девочка, как же теперь тебе жить без улыбки. Даже хуже,

чем мне. Но послушай, Полина-Грусть. Ты главное, пожалуйста

не плачь! Я – Ток. Я бегу по проводам, я везде бываю, я найду

твою неземную улыбку, даже если мне придётся обежать все

провода на планете. Главное, не хныкать. Послушай страшную тайну.

Слышала ли ты паровозные гудки со стороны старого кирпичного

завода?

 

ПОЛИНА-ГРУСТЬ

 

Ну кто же их не слышал. Какие они жалобные, какие нерикаянные.

 

ТОК

 

Узнай, что в самом центре лабиринта гаражного кооператива

 

  22

 

живёт бродячая собака со ржавым языком, которая ест битый кирпич,

и которая своим воем превращает капризных детей в паровозные гудки,

как только они начинают хныкать.

 

ПОЛИНА-ГРУСТЬ

 

Замолчи скорее, ато так страшно, что я начну хныкать прямо

сейчас.

 

ТОК

 

Не вздумай! Девочка, которая положила улыбку «не помню куда»

просто не имеет права превратиться в паровозный гудок,

пока я не обегу все провода на планете и не найду самую

неземную на Земле улыбку, которая расцветает, как белая роза,

которая чиста, как рассвет, голуба, как сапфир.

Клянись, что не захнычешь, даже если будешь чистить лук!

 

ПОЛИНА-ГРУСТЬ

 

Клянусь!

 

ТОК

 

Даже если проглотишь муху!

 

ПОЛИНА-ГРУСТЬ

 

Клянусь!

 

ТОК

 

Даже если забудешь таблицу умножения!

 

ПРОЛИНА-ГРУСТЬ

 

Клянусь!

 

 

 

(чердак дома на кирпичке)

 

ГРЫЖА

 

Ну, друг мой, Телескоп Окулярович, дело - в шляпе.

Собачка у нас в кармане. Я такое украла, что мне теперь на всю

жизнь в гаражах респект и уважуха.

 

ТЕЛЕСКОП

 

И что же ты такое украла уважутельное? Докторскую колбасу или

кость суповую?

 

ГРЫЖА

 

Эх ты! Скучная ты личность, Телескоп. Нет в тебе полёта.

 

ТЕЛЕСКОП

 

Какого ещё полёта?

 

ГРЫЖА

 

Полёта фантазии. Колбасу любая собака украдёт. Толку то этой

колбасы? Съёл, и нет её. Ты попробуй украсть что-нибудь такое,

неземное.

 

ТЕЛЕСКОП

 

Ну не томи, подруга, ато я тебе не расскажу того, что я только что

подсмотрел и подслушал на соседнем балконе.

 

ГРЫЖА

 

Я украла улыбку Полины, «девочки, которая живёт с улыбкой».

Представляешь, пока она спала? Бедная девочка весь дом перевернула,

а найти не смогла. И не найдёт никогда. Я эту улыбку в магазин

оттащила, в фантик завернула и на конфетную полку положила.

Её теперь никто не найдёт, даже улыбкоискатель.

 

 

ТЕЛЕСКОП

 

А ты то сама её как теперь найдёшь?

 

ГРЫЖА (задумавшись)

 

А я все обёртки по-пе-ре-раз-грызаю, а конфеты разбросаю,

чтоб ни одному ребёнку на новый год сладкого не досталось.

Ну теперь главное – собаку уговорить, чтоб она лай подняла.

 

ТЕЛЕСКОП

 

Подожди, ты ещё не знаешь одного занимательного факта.

 

ГРЫЖА

 

Ой, обожаю занимательные факты! Это то, что занимают, да?

А обратно не отдают?

 

ТЕЛЕСКОП

 

Нет, это то, что подслушивают и подглядывают.

Вот я сегодня ещё подслушал, что есть в гаражах другая собака,

Бродячая, которая превращает капризных детей в паровозные гудки,

стоит им только хорошенько захныкать.

 

ГРЫЖА

 

Ай, молодца! Ай, да Телескоп Объективович! Вот и конец всем детям.

Я сейчас побегу, укушу Полину-Грусть, она захнычет – никуда не

денется – и превратится в паровозный гудок, потом побегу к сидячей собаке, прикажу ей поднять гаражный лай, лайная лавина скатится

в «пуховитую падь», из неё поднимется «сгущенный туман», накроет

горку непроницаемой суспензией, дети перестанут кататься, дети перестанут смеяться, и «страна висячего детского смеха» останется без

нового года, и навсегда останется в старом.

 

ТЕЛЕСКОП (со смехом)

 

И все дети останутся на второй год !

 

 

ТАНЕЦ СГУЩЁНОГО ТУМАНА

 Звуки собачего лая заглушают детский смех до полного исчезновения

 

ТЬМА КРОМЕШНАЯ

Начинают звучать паровозные гудки

И как бы разговаривают между собой детскими голосами.

 

Кажется, у нас новенькая.

 

Это та, которая положила улыбку «не помню куда»

 

Как тебя зовут, девочка?

 

Полина-Грусть.

 

Ты теперь такая же, как мы. Просто паровозный гудок.

 

Нечего было хныкать.

 

Меня лисья шкура укусила.

 

Подумаешь, мне на день рожденья вместо нового телефона гантели

подарили.

 

А меня вообще вместо Дисней Ленда в Третьяковскую галерею загнали.

 

А мне вместо платья Анжелины Джоли оренбургский пуховый платок подсунули.

 

Да хватит вам уже жаловаться. Дохныкались уже. Мало вам?

 

Что же теперь делать то?

Неужели нам на роду написано до скончания мира бродить в воздухе

над кирпичкой, посылая в равнодушное пространство безответные

звуки паровозных гудков?

 

А я слышал, что есть на свете прекрасная девушка – актриса – Марина.

Она служит в театре «Ковчег» и играет характерные роли, короче

разных животных, и за это все животные ей поклоняются.

 

Тут смотря как поклоняются, до земли, или до пояса?

 

Бери ниже. До полного повиновения. Она может даже один раз

отдать приказ даже например собаке или даже лисьей шкуре

например.

 

Вот бы она отдала приказ бродячей собаке, которая ест битый кирпич

превратить нас обратно в девочек и мальчиков, мы же больше уже не хныкаем.

 

Не не хныкаем, а не хнычем.

 

Но как же нам попросить об этом девушку – актрису – Марину, ведь мы

можем только гудеть?

 

Я знаю, как её попросить. У меня есть знакомый Ток. Он бегает по проводам. Он везде бывает. Только он меня больше не узнаёт.

Я положила улыбку «не помню куда» (хнычет)

 

Только не надо хныкать, кого ты интересно из нас хочешь этим

удивить? И никуда ты её не положила. Её у тебя украла живая хитрая шкура лисы, пока ты спала.

 

Ах, если бы разрезать «сгущенный туман», чтобы дети смогли

увидеть горку,

 

А души увидеть друг друга,

 

Тогда Ток сразу бы тебя узнал.

 

Здесь поможет только «тонкий луч».

 

Тонкий луч!

 

Тонкий луч?

 

Тонкий Луч!!!

 

Ты разве не знаешь о том, что на севере страны

висячего детского смеха воцаряется владычица нашего мира.

Её зовут «Высокое напряжение». Это она так страшно гудит

над полем по ночам. Это она даёт свет во все дома. Она – единственная,

кто не боится «сгущенного тумана» потому, что она хранит столько

напряжения, что может создать «тонкий луч».

 

Но что может сделать то-о-о-онкий луч против то-о-о-олстого тумана?

 

А ты слышала такое выражение «тонкий юмор»? А теперь представь себе

«толстый юмор». Ну и кто победит?

 

Давайте же загудим все вместе, чтобы наш гул слился с гулом «высокого

напряжения», тогда оно нас поймёт, позовёт Тока, даст ему «тонкий луч»,

чтобы он побежал по проводам над полем и разрезал «сгущенный туман».

 

А девочки и мальчики нам помогут. Правда, ребята? Ну-ка давайте вместе загудим, чтобы нас услышало «высокое напряжение».

 

  (все гудят)

Появляется луч лазера, который разрезает мглу, появляется горка,

Но она пуста и безмолвна.

 

ПАРОВОЗНЫЕ ГУДКИ

 

Ну и где же дети?

 

Ну и где же санки ?

 

Ну и где же смех?

 

Подождите, девушка-актриса-Марина ещё не спела колыбельную

лошади «Снежинке», которую она кормит сладкой ватой, и которая

видит во сне заснеженную картину Виктора Васнецова «Снегурочка».

Тогда на улице Фестивальной, где спит лошадь, из её сна рождается «лёгкий снежок», который не знает сам про себя. И если этот снежок

долетит до горки и укроет её лёгким слоем, то породит саночное скольжение, и горка оживёт.

 

Тише, тише, слушайте! Кажется девушка-актриса-Марина уже начала

петь свою колыбельную песню.

 

 

 

(конюшня на Фестивальной. Марина поёт поёт колыбельную

В руках у неё сахарная вата, которая постепенно превращается

в перистые облака снега)

 

Засыпай сладко-сладко,

Спи, мой милый дружок,

Пусть увидит лошадка

Осторожный снежок.

 

Утром выспится «Снежинка»,

И по Скитскому пруду

Будет прыгать, как пружинка,

И вальсировать на льду.

 

Спит Снежинка – лошадка,

Спит мой милый дружок

И во сне своём сладком

Видит лёгкий снежок.

 

Спят котята на опилках

Под фонариком луны,

Белогривая кобылка

Видит сказочные сны.

 

 

ПАРОВОЗНЫЕ ГУДКИ

 

И что дальше? Где улица Фестивальная, а где горка!

 

Надо попросить мальчиков и девочек подуть на «лёгкий снежок»,

чтобы он прилетел на горку между «Скобянкой» и «Звёздочкой»

 

Ребята, давайте скорее подуем на «лёгкий снежок», чтобы он долетел до нашей горки!

 

(все дуют – снежок улетает,

горка оживает детским смехом

Появляется Ёлка и неопытный волшебник)

 

 

 

 

ВОЛШЕБНИК (заворачивая лампочки в конфетные обёртки)

 

Опять ничего у меня не получилось, хоть я и волшебник.

Ну да только неопытный. Так меня и на афишах пишут «Неопытный волшебник». Но где же я этот опыт наберу, если опять мне ничего серьёзного не доверили. Вон Марина из «Ковчега» только что заставила бродячую собаку превратить паровозные гудки обратно в девочек и мальчиков, а живую хитрую шкуру лисы отправила на чердак

обметать хвостом пыль с телескопа. А мне то тогда на чём волшебство оттачивать?

 

(поёт песню под мандолину)

 

На день рожденья года

Неопытный волшебник

Играл на мандолине

И чистил мандарин,

Придумывал сюрпризы,

Выписывал загадки,

Смолистые поленья

Подкладывал в камин.

 

В конфетные обёртки

Завёртывал улыбки,

Развешивал на ёлке

Гирлянды и венцы:

Улыбки – шоколадки,

Улыбки – карамельки,

Улыбки – сахаринки,

Улыбки – леденцы.

 

Неопытный волшебник

Старался не на шутку,

Готовил фейерверки,

Шарады, шапито,

Но так, как за весь вечер

Ни фокусы, ни танцы,

Ни игры, ни наряды

Он не придумал, то

 

В конфетные обёртки

Завёртывал улыбки,

Развешивал на ёлке

Гирлянды, бубенцы:

Улыбки – шоколадки,

Улыбки – карамельки,

Улыбки – сахаринки,

Улыбки – леденцы.

 

(дети разбирают улыбки – конфеты)

 

ПОЛИНА-ГРУСТЬ

 

Ой, это же моя улыбка! Нашлась улыбочка, нашлась милая.

Ой, неопытный волшебник, ты просто настоящий волшебник!

Если бы не твоё неопытное волшебство, никто бы никогда бы

не нашёл бы мою неземную улыбашечку. А ведь она так нужна

Току. Он же любит её всей душой.

 

ТОК

 

С первого взгляда. О, я узнаю её! Любимая!

 

ПОЛИНА-ГРУСТЬ

 

Милый Ток, вот что я тебе скажу. Я давно поняла, что ты любишь

не девочку Полину, а её неземную улыбку. Ведь неземные существа

могут любить только таких же, как они сами. Позволь же мне

подарить тебе мою улыбку насовсем и навсегда.

 

ТОК

 

Позволяю! Позволяю!

Она будет жить в каждой лампочке на новогодней ёлке, в каждой лампочке, освещающей дома людей в стране висячего детского смеха.

 

(конюшня на Фестивальной)

Спит лошадь «Снежинка», падает «лёгкий снежок»

 

 

2015

 

 

 

 

Вот, например, квантовая теория, физика атомного ядра. За последнее столетие эта теория блестяще прошла все мыслимые проверки, некоторые ее предсказания оправдались с точностью до десятого знака после запятой. Неудивительно, что физики считают квантовую теорию одной из своих главных побед. Но за их похвальбой таится постыдная правда: у них нет ни малейшего понятия, почему эти законы работают и откуда они взялись.
— Роберт Мэттьюс

 

Я надеюсь, что кто-нибудь объяснит мне квантовую физику, пока я жив. А после смерти, надеюсь,

Бог объяснит мне, что такое турбулентность. 
   — Вернер Гейзенберг

Меня завораживает всё непонятное. В частности, книги по ядерной физике — умопомрачительный текст.
— Сальвадор Дали

© 2009–2024  schokn.ru

Стояли звери около двери,

В них стреляли, они умирали...

Стихи очень маленького мальчика

Все материалы размещенные на сайте принадлежат их владельцам. При копировании материалов ссылка на источник обязательна! Администрация не несет ответственности за нарушения авторских прав, все материалы содержатся на сторонних ресурсах, все ссылки скрыты.

КОНТАКТЫ

 

Россия, г. Москва, ул. Зорге, здание COMCON.   

schokn@mail.ru  |  +1 212 736 3100

КОНТАКТЫ

 

Россия, г. Москва, ул. Зорге, здание COMCON.

schokn@mail.ru  |  +1 212 736 3100

КОНТАКТЫ

 

Россия, г. Москва, ул. Зорге, здание COMCON.   

schokn@mail.ru  |  +1 212 736 3100